20 лет тому назад
Сквозь тихий шепот, растворяющийся в глубине помещения, слышно приглушенный звон. Он уходит в глубину, позволяя расслышать звонкие слова старого мужчины с густой, седой бородой до середины груди. Его добрая улыбка дарит уверенность в себе, и стоять перед толпой народа ей становиться не так страшно, как прежде. Хор подхватывает после него, и озарение снисходит на головы светом сквозь окна, который льётся вслед за музыкой органа — громкой и завораживающей. — Именем Господа, — Арлекино склоняется, чувствуя, как на её голову ложится рука, поглаживая по пшеничным волосам. — Я принимаю тебя в царстве людском праведной путеводительницей, — в её глазах собираются слёзы. Слёзы счастья, скорее, ведь она так об этом мечтала. — И прощаю тебе, рабе божьей, Перуэр Дэ'Сой, все грехи твоей прошлой жизни, — её шею увешивают тонкой и длинной металлической цепью в два оборота, в подобие терновому венку на голове Иисуса Христа, означающему факт его мученичества и самопожертвования. Перуэр готова жертвовать собой прямо сейчас и до конца своей жизни, готова делать мир лучше. — Аминь! В конфирмованном обществе, где ценятся чистота души и преданность служению народу, трудно найти кого-то, кому не понравится пятнадцатилетняя девчушка, решившая посвятить себя этому благородному делу. Ее юный возраст и искренняя преданность вызывают восхищение и уважение у всех, кто знаком с ней. Даже редкие прихожане, которые нечасто проявляют интерес к чему-либо, не могут устоять перед ее обаянием и часто спрашивают о ней у верховного аббата. Ведь такая молодая и преданная душа — настоящее сокровище для любой церкви. И особенно для такого места, как здесь — где ценятся добродетель и самоотверженное служение. В ней есть, чем стоит гордиться её наставнику: умная, талантливая, преданная, ответственная. Не человек, а сплошь собрание лучших качеств, которые можно перенять у мирских родителей и общества. Только вот, родителей у Перуэр Дэ'Сой нет, да и не было никогда. Росла девочка в приюте. И именно поэтому она рвётся просить работу в монастырском приюте, при котором была бы рада остаться монахиней, верно преподносящей детям слово божие. На улице поют птицы, цветут цветы, и воздух наполнен ароматами лета. Это время такое прекрасное и счастливое, когда все вокруг кажется таким светлым и радостным. И для нее это особенное лето, ведь она наконец-то обрела семью и дом, где ее ждут и любят. Здесь она чувствует себя действительно счастливой и защищенной. В этом доме она становится не просто членом семьи, а доброй сестрой и примерной дочерью, которую ценят и уважают. Детский приют принимает её с теплотой. И каждый день она остаётся благодарна за то, что ее жизнь наполняется теплотой и любовью. Ведь именно это и есть настоящее счастье — иметь свой дом и любящих родных рядом, пусть и не кровных. И пусть птицы поют и пусть цветы цветут. Отныне и всегда. И в ее сердце всегда будет лето, наполненное счастьем и любовью. Всего за три с половиной года ей удаётся прибиться к пастору так, что никак, кроме как «отец» его не назовешь, и в душе оно приживается, становясь родным. Не меняется только одно. Королевский замок кажется ей таким огромным, что она чувствует себя крошкой, которую швыряет по его углам ударами о чужие ботинки. На каком бы месте не была церковь, на какой бы ступени этой иерархической лесенки она не находилась, ей казался мир вне рамок её желаний таким далёким, что она даже не представляла себя в качестве кого-то помимо приютской сестры, которая недели напролёт уделяет на учебу, чтобы с чистой совестью встать на путь истинный. Дети её, к слову, просто обожают. Малыши и девчонки цепляются ручками за её длинное платье на прогулке, смеются и радуются, когда она посещает их по утрам, чтобы разбудить, поцеловать в лоб каждого из ребят. Даже уроки с ней они отсиживаются внимательнее и спокойнее, чем с другими. Светлая улыбка, черные волосы в аккуратной причёске, тихий, глубокий голос с тонной спокойствия в нём и плавные движения — залог её успеха. Тем не менее, на каком месте бы ни была церковь, она является главным оружием власти для управления людьми. Является аппаратом шантажа и гипноза. Для правителей она — механизм регулирования правил, законов и послушания. И она первая попадает под удар при любом вторжении. Особенно, если оно проигрывается. Север покоряют жестоко и громко. Под вой псов юную Арлекино тащат под руки среди ночи в замок с двумя другими послушницами, сумевшими выжить в резне. Она вся в слезах от того, что, как минимум, пятеро послушников и пятнадцать сирот были зарезаны этой ночью. Арлекино не знает кто эти люди, откуда они, куда её ведут, и что творится внутри города. Даже молитва в голове не может сложиться во что-то складное, и она шепчет под нос отрывки разных стихов, чувствуя, как руки начинают болеть в плечах от того, что её постоянно дёргают по сторонам. Подол платья трещит по швам, и Перуэр замолкает, стоит только одному из его мучителей рявкнуть о том, что ещё хоть слово, и "жалкая её душонка отойдёт на небеса". Голова становится пустой, а диалект напоминает ей тот, что используют на дальнем севере Европы. Северные врата — только порог, который можно переступить, прежде чем окунуться в настоящий, ледяной и суровый Север. Условия просты: служи, прими новые правила, соблюдай их. В противном случае — умри или будь изгнанным. Зависит от настроения нового правителя. Сциллы. В тот момент люди и начинают сгорать живьем в собственных хижинах и на кострах. Церковь сдаётся первая, очевидно, у нее нет оружия. Нет защиты и нет права претить судьбе. Святой аббат видит, как надламывается сердце Перуэр, как она глядит на лужи крови на улицах и по замку огромными глазами, переполненными страха, и как дрожат её руки. Как она дрожит целиком, когда приходится склониться перед новым королём Севера, чтобы дать ему клятву о вечном служении правдой и исполнительности. Так их заставляют признать поражение. После разбития крохотного сената, новая правящая восходит на трон. Всего два человека — отец и сын — с немалым количеством людей, восставших на крайнем севере для расширения земель. Их знаменем является водяной дракон. Эти двое приносят с собой из дальних далей теорию геноцида, которая почти полностью переворачивает всю привычную веру Северных врат. Кажется, что она единственная осталась в этом месте практически без примесей и сторонних вмешательств. Если начать вносить в эту систему изменения, то она разрушится. Не люди устанавливают правила служения богу, а сам Бог. А Арлекино ужасно хочется жить, и её правильность сама исчезает, когда новый король вытаскивает её грубо за руку из шести оставшихся послушников и требует показать на тех, кто против его идеологии. Арлекино, в страхе, показывает, и её палец тычет во всех, кроме одного. Он ещё больше напуган, чем она, и ни на какие противоречия не способен. Томас. Тома — как она привыкнет его ласково называть. Он никогда в жизни не упрекнет ее за это, ведь именно он был тем единственным спасенным. Он видел ужас в ее глазах, и он разделит с ней этот грех. Она будет выдавать людей на смертельные казни ещё, будет выдавать их десятками, когда королю понравится ей играться. Никто главе государства и слова не скажет за его жестокие и бесчеловечные поступки. Арлекино больше нечего не останется, чтобы сберечь её жалкую жизнь. Жалкой она становится тогда, когда, холодной зимой, всех сирот из большого монастырского приюта вгоняют на улицу и отбирают у них дом, перестраивая его под казармы для военных и под конюшни. Большая часть из них заболеет и умрет, а остальные пойдут в рабы к охотникам на души добровольно, чтобы хоть как-то выжить. Она ведь хотела защищать их, а вместо этого её ставят в защиту наследного принца. Чтоб черт его задрал. На духовную защиту. Нёвиллет кажется немного другим — не таким, как его отец — хоть и холодным, совершенно отстранённым и незаинтересованным, пустыми глазами смотрящим на мир вокруг него. На убийства, на сожжения. Он ещё не успел до конца впитать в себя отцовскую жестокость, всё ведь впереди. Впереди и его правление. Несмотря на то, что им обоим по девятнадцать, принц выглядит более зрелым, статным и гордым. У Арлекино в запасе есть только знания, в остальном она отстаёт, пусть её глаза и тухнут помаленьку, внушая окружающим каплю безразличия и дерзости. Её внутренний мир меняется вместе с внешним. И единственное, что она может предъявить в претензию миру — кровавый след, тянущийся за ней. Арлекино сидит у кровати принца с молитвами каждое утро и перед сном, не видя ни капли чужого интереса в себе. Правильно, кому нужны эти чертовы библейские стихи? Какая скука. Это длится несколько месяцев, пока не: — Ты мне надоела, — они даже не разговаривают, только здороваются, и эти слова звучат из уст Нёвиллета с такой искренностью, с какой не звучало ни одно его «доброе утро». — А вы надоели мне. Девушка с усталостью захлопывает книгу, забывая о закладке, и облокачивается на кровать, в которой лежит принц в пижаме под одеялом. Она не в курсе, что будет ей за эту дерзость, да и узнавать не хочет. Плевать. Перуэр не знает, что сказать. Не знает, где пастор. И не знает, что этому придурку вообще читать, раз он не хочет слышать ничего из имеющегося. — Что ты позволяешь себе? — Нёвиллет приподнимается на локтях, хмурясь в удивлённой усмешке, вглядываясь в её спокойное и сосредоточенное лицо. Длинный нос с горбинкой, острые скулы, рано поседевшие волосы. — Самой-то не стыдно перед всевышним? — Думаете, мне нельзя ругаться? Я всего лишь послушница, — её глаза слипаются от усталости; спать получается слишком мало из-за стресса и волокиты с продовольствием, свалившейся на плечи послушников после демобилизации армии. — И я не более ограничена, чем вы. О, дорогой принц, посланный на землю с миссией, — получается со слишком тухлой иронией. — Очень смело сравнивать себя по важности с принцем, — она знает, как к нему относятся. Даже пальцем боятся тронуть. Даже на пару метров подойти страшатся. Но послушницу это все равно не пугает, несмотря на то, что она могла бы быть и сожженной за дерзость. — Допустим, мне интересно посмотреть на девочку, которая способна нагрубить мне, — но разве она грубила? Разве она сравнивала себя с Нёвиллетом? Арлекино лишь иронично хмыкает в его сторону, поднимаясь со стула и отодвигая его к зеркалу у противоположной стенки. — Будь аккуратнее, огонь на моей стороне. — Куда уж мне до вас — Не дерзи. — Будьте аккуратнее, Ваше Высочество, Бог на моей стороне, — она встаёт у двери, оборачиваясь к кровати. — Я пойду, не буду вам надоедать. — Не пойдёшь, — Арлекино пропускает паузу, полную неловкости и непонимания. Он решил поиздеваться над ней? — Тебе все равно возвращаться утром, будешь здесь, стул можешь не таскать обратно. Читай дальше свою книжку. Принцу тут жутко одиноко и плохо. Он со скукой смотрит на казни, строжится прислугой и солдатами, ходящими за ним попятам, чтобы какой-нибудь предатель не кинулся с ножом. С ним нет отца, мать мертва, а он настолько одинок, что единственной его собеседницей оказывается церковная послушница-грубиянка, и та выпаливает ему ядовитости от случая к случаю. Теперь он остался практически один, и его наиболее частой, наиболее разговорчивой компанией была она. Она была строгой и неприступной, но Нёвиллету, возможно, было приятно хоть с кем-то разговаривать. Он рассказывал ей о своих мыслях и редких политических рассуждениях, а она слушала его суровым взглядом. Но даже такая компания была лучше, чем полное молчаливое одиночество. Нёвиллет не понимает, как Арлекино появляется в его жизни, когда их взгляды на служении начинают встречаться чаше, и он разглядывает её с первых рядов в зале. Стройная, высокая, но слегка сутулится, молчаливая, с острыми чертами лица. Точно так же он не понимает, как начинает проводить с ней основную часть своего времени. Он ловит её по замку, встречает после мероприятий. Пастору, конечно, это всё очень не нравится, и он даже воспитательную беседу с Перуэр проводит, чтобы оградить её душу от зла, в которое её и так порядочно макнули прошлые пару лет её жизни. Однако, принц оказывается одним из пары тех единственных людей, кто хоть как-то держит ее на плаву. Весна приходит рано, заставляя забыть о долгой и аномально холодной зиме. Она приносит с собой не только первые цветы и зелень, но и долгожданное трепетное тепло. Тепло, которое пробуждает в новые чувства и эмоции, заставляет сердце биться чаще и дышать глубже. Весна — это время обновления и возрождения, когда природа просыпается от зимней спячки и начинает свой новый цикл жизни. Каждый день приносит с собой новые открытия и маленькие радости в непроглядной тьме, а воздух наполняется ароматами цветущих деревьев и трав. Весна приходит раньше, чем они ожидают, но это только добавляет ей волшебства. Она напоминает им о том, что все в жизни имеет свой срок, всё циклично, и что после холодной зимы обязательно наступит долгожданное тепло. Всё было бы как обычно — привычно жестоким и тоскливым — если бы вместе с ней к отчаянной Перуэр не пришла сумасшедшая мысль о том, что она смогла бы поменять Нёвиллета этой тесной дружбой. Принц — впервые влюбившийся дурак, который рвёт первые цветы и ловит церковную послушницу в саду, чтобы сунуть ей их в руки с кривой рожей и пойти по своим делам. Всего за два года Арлекино удаётся пробить броню в его сердце. Чёрством и одиноком. Противоположности притягиваются, ведь она такая правильная, и её поведение интересно разбирать по деталям, чтобы понять, чтобы найти правильный подход. Это тоже меняет Нёвиллета, который, напротив, полон непонимания, непримиримости, гордости и высокомерия, но он настолько неповторимый. Между ними, может, ничего бы не произошло, если бы они умели держать себя в руках, если бы были умнее. К принцу на двадцать второй год рождения приезжий крёстный дарит целую бочку вина, и он, не раздумывая, тут же распивает пару бокалов вместе с ним. Не то, чтобы Нёвиллет испытывал страсть к алкоголю, но его просто ужасно быстро пьянило, и он был мастаком совершать глупости под действием спиртного. Меж книжных полок слышно тихий вздох и шепот. — От тебя пахнет скисшим виноградом, уйди, — ему совсем плевать на чужие слова, если у него есть ключи от всех комнат, и даже от огромной комнаты пастора, в которой так любит торчать Арлекино из-за кучи «важных» книг этого старого хмурого хрыча. Ему плевать: если он хочет целоваться с ней, как сумасшедший, и держать в своих руках, чтобы почувствовать, насколько узкая у неё талия, насколько тёплая кожа, насколько она бледная под платьем — он будет это делать без всякого стеснения. — Неправдоподобно, — действительно, Арлекино дерьмово притворяется недовольной, обхватывая Нёвиллета руками за шею и с трепетом отвечая на каждый его поцелуй. Первые шаги к изменению этого человека Арлекино делает успешно. Они вдвоем вздрагивают от испуга, когда ветер сдувает со стола перо, и оно ударяется о пол, прокатываясь дальше. Дыхание восстанавливается и сливается в одно, сбившееся до звёздочек в голове. Руки принца торопливо дергают пояс, цепь почти рвётся, пока Перуэр справляется со шнуровкой на его шелковой рубашке. Она роняет книги, её пальцы срываются с них, надрывая обложки, пока она пытается научиться дышать заново, ощущая чужие руки, скользящие с её живота вниз, не изменяя ритму. Пока она только послушница — пока можно. Несмотря на то, сколько святых постулатов она уже незапланированно нарушила. Что может быть лучшим подарком на день рождения, чем взаимность от человека, который тебе небезразличен? Оказывается, Нёвиллет просто потрясающе владеет фортепиано, и когда инструмент по волшебству появляется в замке, его становится не оторвать. Кажется, у них все просто отлично, когда они могут позволить себе обняться у органа в капелле, проводить вместе кучу времени, оказывать друг на друга огромное влияние и просто любить друг друга без памяти, не взирая на инквизицию и царящую в Северных вратах жестокость. Девушка считает, что сейчас, впервые за те годы, пока длились перемены в правлении и в вере, она может закрыть на все это глаза и почувствовать себя лучше обычного. Почувствовать, что сейчас она старается не зря. Но даже если их всё устраивает, если король рад за то, что его сын не скучает по родине — хоть один недовольный все равно остаётся. Люди часто могут переходить на крайности ради того, чтобы добиться своих целей и избавиться от проблем, которые невозможно решить абсолютно никакими путями. Чумой святого отца и главного аббата Северных врат становится король. Дьявол вкладывает в его душу ненависть, негодование и жажду мести кровавой расплатой, а в руки он ему вкладывает нож и направляет прочь из святыни, чтобы он разобрался с несправедливостью. Казни часто проходят при народе, чтобы все жители видели то, что с ними станет в случае непослушания. Перуэр утупляет взгляд в пол в такие моменты, чтобы этот ужас не пестрил в её глазах. Иногда ей везёт почувствовать на тыльной стороне ладони невидимые поглаживания пальцев Нёвиллета, ведь он сильнее неё, он может пережить это зрелище без труда, привыкший к казням за всю свою жизнь. Святой отец выхватывает кинжал из своей рясы и тут же втыкает его в живот замешкавшемуся королю, как только пару людей поджигают в клетке. Любое счастье, даже самое крепкое, когда-то кончается. Принц надрывно вскрикивает, сидя на коленях рядом с трупом своего отца и долбит кулаком о землю, пытаясь достучаться до самого всевышнего. Арлекино же смотрит на людей в клетке, превращающихся в пепел. Уже совсем скоро туда закинул и её "отца". Аббата. Чем и распоряжается Нёвиллет в то же мгновение. — Поймать и в огонь неверного! Трехмесячное регентство принца проходит в трауре, даже Перуэр ничего не может сделать, стараясь все свое время посвящать ему, совсем забывая о своём долге перед аббатством. Никто, кроме неё, не может, да и не решается, встать на пост нового главы церкви. Просто потому, что будущий король больше никому не доверяет, кроме неё. Любой может проткнуть Нёвиллета ножом точно так же, как и его отца-короля. Никто не может гарантировать ему безопасность, кроме той девушки, которая клялась ему в вечной любви. Но какой же он король без королевы? Кандидатку ему находят быстро. Наследница Южного предела — настоящая красавица, девушка с юга, родная дочь одной из южных королев, обученная всем манерам, умная, готовая подчиняться и быть примерной женой. Иными словами — очередная хитрая южанка, решающая захапать власть на Севере путем замужества. Венчание проходит просто чудесно. И под предводительством самой Арлекино, конечно же. В двадцать три года она становится святой аббатисой Северных врат. А Нёвиллет, первый своего имени, становится их королем. Она так хотела держаться праведного пути, так мечтала изменить мир к лучшему с самого детства, так ждала конфирмации, просилась в послушники раньше срока. Что хорошего она сделала для церкви, чтобы она стала лучше? Что хорошего она сделала для людей? Что для неё теперь представляет собой Бог? Есть ли он у неё внутри? — Она тебе нравится? — аббатиса Арлекино ведёт пальцами по обнажённой груди короля, удобно укладывая голову на его плечо. Ее волосы с сильно проглядывающейся сединой струятся по подушке. В одной кровати с Нёвиллетом глубокой ночью она чувствует себя защищённой и действительно хорошей. Если не считать ту маленькую щель внутри неё, которую прогрызают её опасения. — Она неплохая, может подавать пример своим слугам, — король Северных врат жмёт плечами, забираясь пальцами в мягкие волосы своей возлюбленной и перебирая их. От них веет медом. — Полезная, только лишь. Нам нужен был трон, а теперь нужен наследник. Для этого она здесь, ничего больше. "Только лишь." Арлекино сделала уже очень много ошибок, предала много людей, а ещё больше она обрекла на гибель ради того, чтобы выжить самой. Она реконструировала веру, собственноручно исправляя некоторые писания. Что может помешать ей сделать это снова? Предать. Убить. Только вот, вряд ли она сможет после этого продолжать жить той же жизнью, которой жила раньше, вряд ли он сможет почувствовать себя достойной уважения, подчинения и любви. Это место, полное грехов и ужасных воспоминаний, связывает её верёвками, не отпуская каждый раз, когда она пытается проститься с ним и начать заново. Может, её старые незавершенные дела держат её, может, жалость, но больше всего — слабость. Та самая слабость, которую она испытывает к Нёвиллету и отчаянной пустоте внутри него, которая бушует абсолютно постоянно. Такую слабость впору назвать любовью. Они стоят друг друга — два совершенно никчёмных, ужасных человека. Лучше уж им не обрекать друг друга на страдания.Настоящее время
— Как она умерла? — Кэйя Альберих тяжело вздыхает, углубляясь в историю по датам из учётной книги и, к счастью, задавая минимум вопросов для того, чтобы оставаться в себе. Честно признаться, если спустя столько лет заговорить с Арлекино о минувшем, то она расплачется, и все её слабости мигом всплывут на поверхность, превращая в ту самую слабую, верующую девочку, способную обмануть саму жизнь для того, чтобы выжить. Именно поэтому о её истории не дано знать никому. Даже в цифрах судьба королевства кажется ужасной, пусть это и было очень давно. Пусть она и пересидела множество важных мировых событий на собственном троне. — Они ведь были женаты меньше полугода. — Королева Севера? Её отравили, — Арлекино крутит в руках бокал с томатным соком и делает пару глотков. — Убийцу так и не нашли. В их общей комнате, приготовленной слугами, уже горит камин, и тут гораздо тише, уютнее и теплее, чем в капелле, в которую в любой момент может забрести какой-нибудь голодный нищий. Они возвращаются туда сразу же, чтобы не застудиться. — О, боги, в голове не укладывается. Дилюку уже тридцать пять лет, подумать только, - Кэйя рассуждает вслух, а затем делает паузу, пытаясь вникнуть в скоп информации о семье мужчины и о положении дел на Севере. Жаль, Святой Шепот сгорел и, возможно, там тоже могла быть такая книга. — И почему он всего этого не рассказывал? — Некоторые вещи лучше не знать.