Гордость и Гордыня

— Итак, ловите новую схему постановки, сейчас разберем припев с позициями, завтра отработка, скелет и разбор первого куплета, — сходу начинает говорить Минхо, раздавая листы танцорам. У них новый проект, у которого дедлайн всего полтора месяца, а это мало. В особенности, когда айдолы прогоняют отдельно, и вы сходитесь где-то за недели две до съемок. — Почему задняя линия? Этот голос легко узнать из множества других голосов, потому что Хёнджин говорит громко и четко. А еще его слащавый тенор выводит Минхо из себя за секунду. Он может и сдержанный руководитель, но когда рядом Хван — это проигрышная ситуация. — Потому что первый куплет имеет сложные связки хип-хопа, а ты специализировался на поппинге. Там нужны четкие и легкие движения, а у тебя будет смотреться тяжеловато. Далее на припеве покажешь свое самолюбие, — выдает словно на одном дыхании Минхо, складывая оставшиеся листы в сумку. — Я достаточно хорош и в хип-хопе, — продолжает настаивать на своем Хёнджин. — Перестань спорить и смирись с задней линией, — мужчина немного хмурит брови, как бы делая первое предупреждение, ибо еще одно слово из уст этой "занозы", и Минхо за себя не ручается. — Я могу станцевать хип-хоп, — продолжает стоять на своем Хван, и старший, дабы не выплеснуть всю желчь на это глупое создание, включает песню, под которую вчера половину ночи ставил постановку вместе с Феликсом. Звуки битов и крупные басы оглушают. Отчего Хёнджин приходит к выводу, что его не послушали, и мириться с грубостью он не намерен. Минхо в свою очередь проходит к светловолосому парню, которого в группе считают просто "солнышком", и сразу натягивает на лицо крупную улыбку, о чем-то перекидываясь с ним в пару слов. Все увлеченно слушают музыку, уже слегка раскачиваясь под бит, но тут она неожиданно стихает, остается только легкий гул басов. Его сменяет высокий голос вокалиста, что тянет гласные звуки очень медленно и робко. Но, как только он достигает до кульминации, всё вновь стихает. Только затем на зал обрушиваются громкие биты с электрогитарой и расщепленный голос двух вокалистов, что исполняют главную партию в этой песне. Она потрясающая. Минхо уверен, что каждый уже заинтересовался поставленной к такому шедевру хореографией. — Слышали вот эту паузу, тишину, а затем взрыв? В паузе будет канон, основанный на падении. Потом двое человек вступят в связку на сольную партию. И их оттуда выведут через какой-нибудь разрыв, ведь песня о разбитом сердце, две кучи. Как итог, на кульминации мы вновь получим полную связку, где будут участвовать все, — специально делает акцент на последнем слове и стреляет взглядом в сторону Хвана. Тот демонстративно закатывает глаза, легким движением руки зачесывая длинные пряди волос назад. Знает, что хорош собой внешне, но совсем не догадывается, насколько гнилой внутри. Его тело заполонила красная вязкая жидкость, что вовсе не имеет отношения к крови. Любовь к себе — вот это наполнение. Минхо оно порядком раздражает. Да и не только его. — Если всем всё понятно, то разминаемся. Сделайте сегодня упор на мышцы шеи, плеч и растяжку, — просит он, поднимая сумку с пола, и выходит из танцевального зала, взглядом показывая Феликсу следовать за ним. Младший с легкой улыбкой на лице и красными щеками срывается сразу же, чем привлекает внимание окружающих. Одни считают, что их лидер и главное сияние группы спят. У Феликса при отборе было недостаточно навыков, но он как-то прошел. Следовательно, выводы у не самых внимательных и умных напрашиваются сами собой. Кто-то думает, что они на самом деле встречаются, просто не хотят афишировать. Некоторые вовсе не обращают внимания. Просто Минхо нашел себе помощника, который всегда свободен, ведь Феликс закончил школу и больше не учится, а зарабатывает себе на жизнь танцами. В целом, насколько известно каждому в команде, эти двое давно знакомы и, что самое главное, чувствуют себя комфортно друг с другом. Конечно, гадать можно сколько угодно, но правды все равно вряд ли кто-то добьется. Минхо достаточно скрытен и скромен в таком отношении. Коридор кажется темнее зала, потому что две лампочки не горят. Феликс нагоняет старшего, и они вместе заходят в кабинет после щелчка замочной скважины. Данное Минхо помещение Ли-младший оценит на сто из десяти только потому, что здесь есть своя кофемашина, удобный стол и диванчик. Идеальное место, казалось бы, светловолосый готов здесь даже жить. Но сейчас им нужно лишь положить бумаги и переодеться. Да и вряд ли в кабинете компании можно устроить место для проживания. — Почему вчера убежал так рано? — спрашивает Минхо, припоминая то, как они поздним вечером ставили постановку. — Обычно ты сидишь со мной до конца. — Я просто должен был забрать машину у друга, хён, — слегка прищуривается младший, как будто что-то утаивает, но обязательно потом расскажет. Сдастся. — Ничего такого. — Хорошо, не буду копать глубоко, хоть мне и нравится доводить тебя до красных щек, — шуточно признается Минхо в своем хобби, вытаскивая из тумбочки какие-то шнуры от колонок, и передает их Феликсу. — Отнеси это, я сейчас приду. — Хорошо, хён. Не задерживайся! Минхо на просьбу лишь кивает, стягивая с себя худи, а затем и футболку. Сегодня на улице прохладно, оттого пришлось утеплиться. Честно, танцор любит дождь, но не когда ко всему прочему пятнадцать градусов, ветер и еще вода тебе на голову капает, как бешеная, просто потому, что, видите ли, ей там наверху некуда деться. Привычную майку без рукавов пришлось сменить на теплую кофту, лишь бы не заболеть перед важными мероприятиями. Танцевать с температурой под сорок не хочется, но и команду подвести Минхо желанием не горит. Ему важно то, что люди вокруг в порядке и могут положиться на него как на лидера. Главное качество лидера — «ответственность», где наряду с ней стоит «гордость». За себя, за своих людей, за общий танец, за свое дело и существование. Как за собственное, так и за чужое. — Может, мне тоже стоит, как и Феликсу, забегать к вам в кабинет перед тренировками? — наверное, риторически звучит вопрос за спиной. Голос знакомый, мужчина не испугался. Но единственное, что напрягает, — это появление данного существа на территории кабинета, при том, что Минхо сейчас «слегка» переодевается. — Зачем? — вопросом на вопрос, конечно, неуважительно, но кто тут правила морали нарушил первым — уже другой разговор. — Ну как же, — натянуто улыбается Хёнджин, делая два медленных шага вперед, чтобы коснуться чужой, недавно снятой толстовки на столе и отодвинуть ее в сторону. Сам же облокачивается на косяк, чтобы заглянуть лидеру в глаза и похабно прикусить губу. В своем стиле, который так и режет глаза наглостью. — Разве не потому у него всегда первая линия, господин Ли? Минхо смотрит в упор на младшего, хлопая глазами в надежде, что сейчас прозвучала одна наиглупейшая шутка из существующего арсенала человека напротив. Но как только его оголенных плеч касаются тонкие, покрытые изящным блеском какого-нибудь очередного дорогого крема или масла, пальцы, понимание сие глупого вывода в такой же глупой голове Хвана выводит старшего на смех. Хёнджин под подушечками пальцев чувствует нагретую толстовкой кожу, обводя ключицу, дует губы. Вид прекрасен. За первую линию можно и постараться. — Ты серьезно думаешь, что мы с ним трахаемся? — задает Минхо чересчур откровенный вопрос сквозь смешок. Хван продолжает смотреть в упор, видимо, не может поверить в то, что был неправ. И не поверит, мистер самолюбие. — Давай ты перестанешь выполнять мыслительный процесс и просто пойдешь разминаться? Спокойно произносит Минхо, стараясь сделать вопрос максимальным утверждением, и отворачивается, чтобы закончить дела: — Мне плюсом нужно переодеться. Поэтому давай, не нарушай мое личное пространство, пока я не нарушил твое. Несколько секунд откровенной тишины, пока старший вытаскивает из сумки сменную одежду для тренировки, Хван забирает себе на раздумья. Хёнджину просто нечего терять, возможно. Для себя самого он давно осмыслил положение. Как там гласит самая известная фраза в разделе «Борьба за выживание»? «Либо ты, либо тебя»? Хёнджин по пути только на нее и опирается. А если быть точнее, то на первую часть сказанного. — Каким образом вы сможете нарушить мое личное пространство, когда я уже нарушил ваше? — эта выдавленная улыбка наслаждения уже по горло сидит. Хочется от нее поскорее избавиться, а еще лучше — от ее носителя. — «Когда нападение со стороны совершено, у тебя остается только два варианта: либо отбиваться, либо убегать». Разве не слышали о такой фразе? Хван прищуривает свои и без того лисьи глаза, проходясь языком по нижней губе, пока Минхо очерчивает взглядом его радужку карих глаз, и вдруг совсем измученно выдыхает: — Просто поставьте уже меня в первую линию. Я справлюсь. Как минимум с вашими замечаниями по поводу и без. Старший вскидывает бровь, поднимая один уголок губ вверх, потому что удивительно, как это так? Хван Хёнджин впервые сдался? Совсем не собираясь настаивать на своем, хотя цель Хвана стала понятна еще с выводов про периодичное присутствие Феликса рядом с мужчиной наедине. Он хотел заполучить место таким путем, так почему остановился? Пока Минхо уперто прожигал в слащавом личике Хвана дыру, тот не заметил своей ярко выраженной особенности, что проявляется в самые неожиданные моменты времени: покрасневших от напряженной атмосферы кончиков ушей. Зато тот, кто не должен был, заметил. И власть, что так долго была сосредоточена в окровавленных руках Гордыни, перешла прямиком к Гордости без колебаний. Никакой поворот головы в сторону, Хёнджин, точно не поможет. От правды не спрячешься. — Неужели тебя это смущает? Минхо делает шаг к столу, не отрываясь от бегающих по помещению в надежде найти укрытие глаз, и облокачивается одной рукой рядом с бедром своего коллеги. Его пристрастие к мучительно долгим и томным разговорам работает не только с Феликсом. Но если светловолосый зачастую разряжает интимную обстановку своей слишком наивной и детской улыбкой, то Хван сам подкидывает дров в горящее пламя. Всему виной его самолюбие. Он слишком силен, чтобы сдаться, и слишком слаб, чтобы поддеть в ответ. Минхо только ближе становится, замечая, что правила игры полностью в его поправках — теперь ведет он: томной улыбкой заставляет того самого, с высоко задранным подбородком, вжаться в столешницу, без притворства и лжи в карих глазах. — Насколько сильно, Хённи? — дразнит, играя в гляделки, пытаясь поймать чужие глаза, уже совсем близко. — Настолько, что твои щеки уже горят пламенем, хотя я еще ничего такого не сделал? Хёнджин упирается в чужие широкие плечи, когда уже две руки становятся по бокам, а голова его лидера находится настолько близко к собственной, что мягкие волосы Минхо щекочут лоб. Где-то на подкорке сознания бьется мысль оттолкнуть. Но ее разом перебивают свои же непроизвольные действия. Зачем он держится за его плечи? Чтобы что? — А если я все же начну вторгаться в твое личное пространство? — шепчет около самого ушка Минхо, совсем тихо, чтобы только он слышал. — Как ты там говорил? Либо отбиваться, либо убегать? Так что же ты выберешь, Хённи? Горячий поток воздуха обдает напряженную тонкую шею Хёнджина, когда тот сжимает плотную ткань одежды старшего в своих пальцах, не понимая, что дальше делать, или говорить. Былая уверенность спадает к ногам, где бедра Минхо вдавливают в столешницу его. И голова уже вздернута не потому, что нужно показать свою важность, а совершенно по другим причинам — его касаются. Ведут губами от мочки к ключицам, распаляя горячим языком тонкую кожу, тяжело дышат прямо в ухо, рукой придерживая голову с другой стороны: — Где же твое самолюбие, Хван Хёнджин? — бормочут сквозь влажные поцелуи, запуская пальцы в длинные волосы, оттягивая у корней. — Или она на этом и закончилась? — Минхо останавливается, ловя губами сорванный вздох с пересохших губ напротив, когда прижимается бедрами сильнее, грудью ближе, смиряя сердцебиение, и заглядывает в покрытые пеленой возбуждения глаза. — На мне? Хван смотрит на лицо, которое слишком близко, непозволительно. У него не было планов зайти так далеко. У него в принципе не было планов, особенно с лидером команды. Хёнджин просто пытался отстоять свое место, показать, что он не тварь дрожащая, а право имеет. Как спросить, так и заставить. Но совсем не учел, что есть те, кто этим правом распоряжается по-другому: красиво, изящно, четко, горячо. Буквально принижая Хвана настолько, что тот, сам не ощущая ног, падает в чужие, склоняет голову и просит пощады. Где твое приклонение было, когда ты взбежал по лестнице к Богу, срывая с полки Гордыню в свой подбитый арсенал? Где было твое повиновение, когда Дьяволу в лицо показывал кубок с выпитым ядом, которым так и брызжешь во все стороны, лишь бы никто... Никто не поставил тебя перед правосудием. Хёнджин толкает мужчину в плечи. Минхо отшатывается назад без сопротивления, смотря на исцелованную им шею. «Нельзя. Так нельзя», — бьется о стенки черепа, пока Хван зачесывает свои растрепанные пряди назад и приводит в порядок одежду. — На Вас заканчивается только мое терпение, — произносит он напоследок и выходит за дверь кабинета. Гордыня впервые дала слабину. Самолюбие никогда не будет выше самоуважения. А все потому, что принижая других, ты сам становишься ниже этих людей, следовательно, никогда не будешь выше, даже попытавшись создать иллюзию. Ты создашь ее лишь для себя и своего удовлетворения.