***
Гермиона просыпается раньше обычного: она хочет снова попасть на остров с Малфоем, но снова не успевает — его комната уже пуста. В доме тихо, только на кухне часы отбивают секунды. Гермиона наливает кофе, сваренный Анабель и согретый заклинанием, кутается в кардиган и решает встретить утро на берегу. Обычно она двигается в сторону рыбацкого домика, обходит уже пустой курятник и отмеряет четыреста шагов. Дальше идти не рискует даже с палочкой, но сегодня решает изменить путь. Эта сторона берега густо поросла деревьями — к озеру не подойти. Кофе обжигает губы и язык, но с чашкой в руках все кажется уютнее. А потом взгляд выхватывает женскую фигуру на фоне крон деревьев, и Гермионе нужно не меньше пяти секунд, чтобы разобраться с тем, что она видит. На ветки подвешены качели. Простые — между двух веревок доска, и на них сидит Анабель. Гермиона узнает ее сразу, но не окликает. Анабель явно глубоко в себе, и ей не нужны собеседники. Стопы не касаются поверхности воды, но нависают над ней, деревья шумят, ветки едва заметно покачиваются и качают качели. В белом платье, в лучах рассветного солнца Анабель похожа то ли на русалку, то ли на призрак. По спине пробегает холод, и Гермиона решает вернуться в дом.***
Гермиона заходит в спальню Малфоя и не закрывает дверь. Иногда они должны просто разговаривать. — Пару дней назад я нашла на берегу камень, — Гермиона достает его из кармана джинсов. — В нем нет и следа магии, но здесь рисунок. Ты знаешь, что это? Малфой стоит так близко, что если кто-то зайдет, то сразу поймет, что они не просто знакомые. Он берет с ладони Гермионы камень, крутит его в руках и возвращает. — Я знаю, что это. В нем и правда нет ничего магического. — Расскажешь? — Расскажу. — Сейчас? — Позже. — Его губы искривляются в улыбке. — Даже покажу. Гермиона думает о том, что Малфой сотрудничает с ней в своей странной манере — дозированной. — А если Падма права и ты что-то скрываешь? — она задирает подбородок и понимает, что ее фраза звучит скорее как флирт, чем подозрение. — Значит, ты не узнаешь об этом никогда, — он смотрит на ее губы и облизывает свои. — Ты изворотливый лжец, — Гермиона говорит очевидное. Малфой наклоняется ближе, втягивает носом воздух у самой ее шеи и отвечает: — Именно поэтому я жив и не в тюрьме.***
Вечера здесь начинаются рано. Как только солнце близится к закату, Анабель проходит по всему дому и проверяет, чтобы были закрыты окна. Долгие ужины перетекают в разговоры в гостиной у камина. В руках бокал бренди, в теле тепло, и треск щепок в камине почти вводит в транс. Малфой сидит в кресле, вытянув ноги, и Гермиона замечает, что носки его туфель направлены на нее. Она вспоминает, что это глупый признак, по которому можно определить, в ком из окружающих человек заинтересован больше всего. Гермиона никогда в это не верила, но сейчас хочется. У них завязывается странный разговор, который начинает, конечно, Падма. Кто чем занимался сразу после войны. Колин пускается в долгий рассказ о седьмом курсе в Хогвартсе, придумывает, в чем Гермиона не сомневается, захватывающие приключения и опасные ловушки, в которые он попал всего за один год, и все это, чтобы впечатлить Анабель. Анабель в своих эмоциях сдержана, немного всех сторонится, но глаза ее горят. Падма вспоминает что-то скучное про год в окружении близких, Гермиона не рассказывает и половины: приемы, интервью и чествования кажутся ей нелепо тщеславными, а Малфой говорит, что в Азкабане не так уж ужасно. И его камера была вполне симпатичной, и на Рождество подавали пудинг. Потом удивляется, что все вдруг замолчали, потому что обычно это всех впечатляет. Гермиона подозревает, что его насмешливость выучена и отрепетирована. И за весь вечер он не смотрит на нее ни разу.***
— Я подумала, что вчера это была случайность, но два дня подряд — уже нет, — Гермиона пытается отдышаться. Она смахивает волосы со лба и чувствует, как по груди стекает капелька пота. — Я великолепен, не благодари. — Малфой лежит рядом, и его пальцы касаются ее голого бедра. Он шевелит ими едва заметно, и по коже снова бегут мурашки. Такого не должно быть спустя три минуты после оргазма. Малфой слишком самодоволен, у него слишком уверенная улыбка. Гермиона толкает его в плечо, а он картинно стонет и корчится. — О-о, узнаю тебя. Я умираю, она меня убила! — она передразнивает его, и он неожиданно смеется. Малфой оставил включенным свет и сказал, что сегодня хочет ее разглядывать. Первые десять секунд это было неловко, а потом она забыла, зачем свет выключать. Он разглядывал ее и глазами, и руками, и губами и языком изучая, лаская, искушая. В какой-то момент Гермиона расслабилась так, что ответила ему тем же. Кроме шрама от Сектумсемпры она нашла еще несколько, но спрашивать о них не стала.***
Падма панически боится воды. Это Гермиона понимает потому, что за все это время Падма ни разу не захотела попасть на остров. Гермиона знает Падму, и своего она бы не упустила. Именно поэтому она изнывает от безделья и изводит всех вокруг. Гермионе уже очевидно, что Колин и Анабель заняты друг другом не меньше, чем она сама Малфоем. И всем четверым нужно делать вид, что в доме ничего не происходит, потому что Падма следит за всем зорко. Она, конечно, создала свой вариант реальности, в которой Малфой и Анабель — коварные интриганы и любовники, которые заманили их троих на остров и теперь, возможно, готовы принести в жертву духу. Все это она рассказывает им с Колином без капли иронии, и Гермиона замечает, что Колину совсем не смешно. Он замыкается и уходит гулять к озеру. Гуляет долго, почти до заката. А когда Малфой его зовет в дом, отвечает что-то резкое. Малфой удивлен, но поздно ночью Гермиона все ему объясняет, пока он снимает с нее одежду. Предположение Падмы ему кажется нелепым, и он произносит только: «Я не сплю с теми, кто от меня зависит». Это замечание вызывает у Гермионы прилив даже не возбуждения, а симпатии, но она всеми силами гонит ее от себя.***
— Мне кажется, я знаю, в чем еще дело, — она подносит к губам бокал и делает глоток. Малфой открыл шампанское, «потому что сегодня полная луна, а рядом нет оборотней». Гермиона лежит обнаженная в постели, поражается своей раскованности и чувствует себя куртизанкой. Туман над озером сегодня плотный, и ей кажется, будто он начинает проникать сквозь оконную раму, стелиться по полу, заполнять комнату. Но тело ее расслаблено и свободно, в нем не хочет селиться страх. — Гермиона Грейнджер и тайна ее оргазма, — Малфой вздыхает и прикрывает глаза, но Гермиона знает, что он собой крайне доволен. Он уже услышал все, что хотел и в ее словах, и в ее стонах. — Для моего оргазма нужно стимулировать клитор, а Дину это не нравилось. — Какое отношение твой клитор имеет к нему? — Малфой садится на постели и наливает шампанское и себе. Ночь лунная, и комната залита серебряным светом. В этом свете волосы его совсем белые и Гермиона ими невольно любуется. — Он считал, что мне должно быть достаточно его… — Члена? — прямо спрашивает он. Она кивает. Ей вдруг становится очень неловко обсуждать секс с Дином здесь, с ним, с Малфоем, когда они голые и она чувствует его сперму между ног. — Он был совсем идиотом? — У него были свои… принципы. — Принципы, чтобы ты не кончала? Гермиона закатывает глаза и откидывается на подушки. — А что с кунилингусом? Там члена вообще нет. Как он с этим смирился? — Малфой осушает бокал и ставит его на поднос. Она опускает взгляд и начинает рассматривать пузырьки в шампанском. Не то чтобы ей очень хотелось, они говорили об этом только однажды. И Дин точно дал понять, что этот вид удовольствия удовольствием для него совсем не является. Больше Гермиона не предлагала. — Только не говори, что…. — Ты знаешь, что рот полон бактерий? — она смотрит на Малфоя, в глазах которого горит что-то пугающее. — То есть это был твой выбор? Она вдруг улыбается, почти как он часто: — Не то чтобы это был выбор.***
Гистеон отвечает на письмо. Он сможет приехать только через пять дней. Падма зла, но изменить ничего не может: только сверлить всех взглядом и брать у Анабель уроки выпечки. К счастью, в доме находится целая коллекция любовных романов, и Падма увлекается чтением. Для Гермионы большая загадка, как человек с настолько обширными знаниями в науке не может читать никакой хоть сколько-нибудь серьезной художественной литературы. Ее страсть: наука и книги о неземной и вечной любви. В какой-то момент это начинает казаться логичным. После полудня, когда Колин и Анабель отправляются в деревню, как предполагает Гермиона, на романтический обед, Малфой делает ей и Падме странное предложение покататься на лодке. Конечно, он знает, что Падма воду ненавидит. Конечно, Падма отказывается. Они садятся в лодку вдвоем, и Гермиону вдруг охватывает волнение такой силы, что она не может это объяснить даже себе. Сердце трепещет в груди, щеки горят, и хочется глупо улыбаться. Солнце еще ни разу здесь не светило так ярко, и его отражение от воды слепит. Гермиона зажмуривается, как только лодка отходит от берега. Малфой молчит, Гермиона молчит тоже, и это все пугающе похоже на свидание. — Здесь есть и красивые места, не только курятник, — он усмехается. Весла ударяются о воду, и этот ритмичный звук успокаивает. — Хочу тебе одно показать. Гермиона обхватывает колени и упирается в них подбородком. Она ловит себя на мысли, что разглядывает Малфоя, и это вызывает странное удовольствие. Она теперь часто разглядывает его. Сегодня на нем тонкий свитер, под которым хорошо заметны крепкие плечи и мышцы рук. Их можно назвать отдельной страстью Гермионы, на них часто остаются следы ее ногтей. — Знаешь, когда ты только рассказал о духе, мне в голову почему-то пришла хульдра. Малфой прищуривается. — Что-то из скандинавских сказаний? — Точно, — Гермиону почему-то очень радует, что они с Малфоем говорят на одном языке. — Таинственное существо в облике девушки, которая прячется в лесах, оберегает их. Малфой смотрит на нее с интересом, и это подбадривает. Ей хочется поделиться, хочется почувствовать, что ему интересно не только ее тело, но и ее мысли. Это опасный путь. Ей стоит идти по нему недолго. Гермиона захватывает ртом воздух и продолжает: — Единственное отличие от человеческой женщины — длинный коровий хвост, — она растягивает гласные, чтобы добавить таинственности. — Но потом я поняла, что это никак не может быть она, потому что хульдры, по повериям, заманивают молодых людей и соблазняют. Малфой вопросительно поднимает бровь. — И в чем противоречие? Гермиона закусывает губу и улыбается. — Если бы я была хульдрой, тебя бы я заманила первым. Он ухмыляется. — Когда ты узнала о духе, я вряд ли тебя привлекал. Или? — он смотрит на нее испытующе. Гермиона отводит в сторону глаза. — Не привлекал, но… твоя привлекательность — это просто факт. — Она пожимает плечами. — Очевидная вещь. Малфой смотрит на нее долгим внимательным взглядом. Гермионе тяжело его выдержать. Она опускает глаза на носки своих ботинок и задумывается о том, что Малфой даже гребет странно элегантно. Плавно, уверенно. Также он двигается внутри нее. — Я тебе говорил, что ты красивая? Щеки ее вспыхивают. Гермиона отрицательно мотает головой. — Говорил, — с сомнением в голосе произносит он. Она поднимает глаза — их взгляды встречаются. По телу проходит ток. Она не может это скрыть и на секунду замирает. — Значит, говорю.***
Они почти подплывают к противоположному от дома берегу, оставляя остров за спиной. Ивы здесь огромные, но нависают над озером так низко, что почти касаются ветвями воды. Малфой направляет лодку прямо к берегу, и она оказывается под густой кроной, словно ныряет в укрытие. Здесь им не страшны ни солнце, ни чужие взгляды. Это романтично настолько, что Гермионе кажется, будто где-то она это уже видела и ее сердце так же щемило от восторга. — Здесь очень красиво, — все, что может сказать она. Губы Малфоя растягиваются в снисходительной улыбке. — Мило, что тебе нравится, но у меня есть кое-что интереснее. — он указывает пальцем вниз, за борт лодки, и Гермиона наклоняется, чтобы увидеть. — Ты спрашивала о камне, который нашла на берегу. Это не камень. Это обломок вот этого. Вода в озере необычно прозрачная, скорее, морская, но к этому Гермиона уже привыкла: это озеро не похоже на другие. Она нависает над водой и вглядывается. Там, где берег уходит под воду, она видит большую плиту, на ней — фреску. Цвета мутные, это понятно: толща воды меняет краски, и Гермионе кажется, что она смотрит на удивительный подводный мир: русалки, тритоны, морские коньки, морские звезды, медузы. Все ее тело будто опускается под воду и становится частью этого мира: она перестает дышать, а по коже бежит холод. Резкий рывок заставляет ее ахнуть — Малфой хватает ее за руку и не дает вывалиться за борт. — Затягивает, да? , — Малфой, кажется, доволен произведенным эффектом. Гермиона растерянно кивает. — Завораживает. — Она задумывается и снова начинает кусать губы. — В том обломке не было магии. — И в этом нет. — Он пожимает плечами. — Их рисовал предок Буххардов. Сквиб. Она здесь точно лет сто лежит. — Почему краски не тускнеют под водой? Теперь улыбка Малфоя коварна. — Магия воды. Разумеется. Она должна была догадаться сама. Гермиона кладет руку на бортик и касается воды кончиками пальцев. Ветер волнует длинные ветви ивы, и они колышатся шурша. — Я как будто здесь уже была, — едва слышно произносит Гермиона. — Ты была. Почти. — Его взгляд прожигает. — Там был туман. Уголок его губ дергается. — Не готов к настолько острым ощущениям. Образы того сна всплывают в памяти мгновенно: они оба в лодке, вокруг туман и тишина. Сейчас тоже тихо, но тихо волнующе. Малфой опирается руками о борта лодки, подается вперед и оказывается совсем близко. Его дыхание теплом проходит по губам. — Хочешь, попробуем? Она резко вдыхает и по телу проходит дрожь. Поверить в то, что Малфой захочет сделать с ней здесь то, что делал в том сне, Гермиона не может. Но его уверенный взгляд и его ладонь, которая вдруг оказывается на ее бедре, уверяют в другом. Гермиона придвигается ближе, лодка покачивается, и Малфой снова хватается рукой за бортик. — Во сне было как-то проще, да? — она старается скрыть дрожь в голосе. — Во сне всегда все проще. — Он сглатывает. — Разденься сама, а я как-нибудь подстроюсь. Внизу живота тяжелеет. Ей нужно не просто раздеться самой, а раздеться при нем и раздвинуть ноги в приглашающем жесте, под кроной деревьев посреди волшебного озера. Гермиона отводит глаза, цепляется пальцами за пуговицу джинсов, выпускает ее из петли и расстегивает молнию. Запускает большие пальцы под пояс и поднимает таз. Лодка снова качается, Малфой переваливается обратно, поправляет брюки и отбрасывает волосы со лба. Он скользит по ней взглядом и задерживает его на руках, которые так и не решаются спустить джинсы ниже. — Ты не хочешь? — прямо спрашивает он. Гермиона смотрит куда-то в сторону. — Мне неловко, и я волнуюсь. И… лодка эта качается, и… — она наконец смотрит на Малфоя, — я не уверена, что смогу расслабиться. Он не расстроен. И не выглядит уязвленным. — Тогда просто побудем здесь вдвоем. — Малфой протягивает ей руку. — Иди ко мне.***
— Думаешь, Гистеон что-то знает? — Думаю, он что-то скрывает: слишком быстро сбежал. Гермиона старается идти чуть позади от Малфоя, чтобы никому вдруг не показалось, что они ближе, чем должны быть. — Я рада, что он приедет только через пять дней, — вдруг выпаливает она и тут же жалеет об этом. — Я тоже, — произносит Малфой не оборачиваясь, но так, чтобы она услышала.