Допредставлялась

Выяснить, где живёт Риддл, оказалось неожиданно тяжело. Вначале я пыталась спрашивать детей, где можно найти Тома, но каждый раз меня посылали не к тому. Я оббегала минимум два этажа в поисках и решила, что с меня хватит, когда пришла в одну и ту же комнату дважды, потому что там жило два Тома одновременно. Имя оказалось слишком популярным, чтобы искать только по нему. По фамилии… было боязно. Пусть сейчас Том всё ещё не натворил ничего непоправимого (мне повезло попасть сюда до того, как двое детей были заперты в пещере, и до того, как кролик Билли повесился), поэтому, хоть его фамилию воспитательницы использовали только в качестве ругательства, но всё же не были сильно предвзяты, относясь как к любому другому трудному ребенку. С опаской, да, лёгкой неприязнью из-за отсутствия необходимых для здорового ребенка эмоциональных реакций, но с терпением и пониманием. Сироты в приютах встречались разные, и Том не был худшим из них. Несомненно, он был проблемным, но тихим, и если не лезут, то трогать не станет. По крайней мере, это всё, что я узнала о нём из слухов, собранных за неделю поисков. Картина выстраивалась гораздо более оптимистичная, чем казалась раньше. Волан-де-морт терял краски в моём воображении, выцветал, как фотография, долго пролежавшая на солнце. Том Риддл — напротив — наливался цветами, оживал и начинал цвести. Возможно, договориться с ним будет проще, чем я думала. Я очень хотела верить в то, что он всего лишь ребёнок, который из-за не самого приятного детства и некой предрасположенности имел чуть больше шансов стать злодеем, чем остальные. Если подумать, то наличие магии у Тома Риддла — это самая большая ирония судьбы. Без неё он смог бы влиться в местное общество, стать главным среди детей в приюте, после — получить рекомендательное письмо от управляющей и с хорошим аттестатом, он у Томми, из-за наличия неплохой соображалки, гарантированно был бы на превосходно, стал бы каким-нибудь бизнесменом. Возможно, давая интервью в какой-то газете, он попался бы на глаза Риддлам-старшим, и те сделали бы из него наследника своего состояния. Жизнь без странной силы прогнула бы Тома под себя, вылепила бы прекрасный сосуд и отдала бы всё самое лучшее. Иначе и быть не могло. Без магии Том был бы однозначно спокойнее и успешнее. Без всей этой пьянящей мощи, что туманила разум и позволяла поступать как вздумается, Риддла ввели бы в социум. Криво, насильно, но ввели бы. Кто знает, может, он прижился бы? Стал бы общаться с другими детьми, играть в глупые игры, строил бы свою маленькую "Империю зла" под носом у воспитателей. Может, тогда он мог бы быть счастлив. Без магии Том Риддл не был бы Томом Риддлом. Думать об этом было странно: казалось, в простом мире безо всякого волшебства Томми растворился бы, растёкся, как мороженое под летними лучами. Он всё ещё оставался бы Томом Риддлом, но не был бы собой. Один раз я заметила, как он колдует. Это было так… естественно. Том Риддл дышал магией, любил её незабвенно и чисто, как могут только дети. Его глаза горели живым лихорадочным огнём, и пламя в руках искрило так же ярко и радостно. Магия и Том пели в унисон, колебались в один такт и сливались в единое целое. Это внушало надежду, как будто своим огоньком он освещал мне путь, по которому я должна идти. Кто знает, вдруг я в этом мире только из-за него? В тот раз я побоялась подойти, а после не смогла застать наедине. Удача улыбнулась мне спустя три дня. Я заметила, как Том заходит в свою комнату, лишь по инерции продолжая идти с девочками в столовую. Что ж, это объясняло, почему мне не доводилось видеть его раньше: он просто ел раньше меня. Столовая была единственным возможным местом пересечения. В школе мы учились в разных классах, а короткие перемены и болтовня с девочками не давали мне и шанса уйти поискать его. Это также объясняло, как мы не встретились раньше: не имея цели найти конкретно Тома, шанс с ним столкнуться стремился к нулю. В любом случае, насколько иронично то, что Том жил около лестницы в одноместной комнате, скорее напоминающей чулан. Дамблдор не врал, когда говорил, что судьбы Гарри и Тома весьма схожи. Вселенная большая шутница, раз сделала их врагами, настолько одинаковыми и разными одновременно. Как там говорилось? «Оба мы полукровки, оба сироты, обоих воспитывали магглы и, возможно, только мы с тобой со времен великого Слизерина говорим на змеином языке». Как-то так выходило вроде. Идти договариваться я решила ночью, просто потому что. Потому что только ночью у нас время таинств и разных обрядов, а я его на такой обрядище разведу, что просто ух. *** Выскользнуть из комнаты ночью оказалось легко. Воспитательницы, ещё не привыкшие к новому поведению сирот, в это время спокойно спали. Засечь меня мог разве что старенький сторож, но тот редко обходил этажи, лишь изредка заходил на кухню попить воды. Ладошки вспотели и задрожали коленки, сейчас от моего действия зависит будущее. Причем, блять, не только моё. Желудок сводило, страх перекручивал внутренности где-то под рёбрами, неприятно давя. Шаг, ещё один. Мерзко заскрипела половица, я замерла, прислушиваясь: не встал ли ещё кто-нибудь. Двадцать шагов, и я у лестницы. Ещё можно повернуть назад и придумать что-то ещё. В голове панически билась мысль о побеге, сердце пульсировало в ушах, не давая слышать вообще ничего. Первая ступенька. Ноги подводят и я еле успеваю схватиться за перила, чтобы не упасть. Страшно-страшно-страшно. Господь Бог, как же страшно. В глазах потемнело, и я застыла. Дыши, Ас... Эмми, дыши. Глубокий вдох на семь счетов, и выдох на пять, задержка дыхания на три, и повторить сначала. Сейчас бы закурить, по-хорошему, или хотя бы кусочек шоколадки съесть, но нет ни того, ни другого. Местные сигареты слишком крепкие и вонючие, да и мне самой девять, а шоколад слишком дорогой. Поэтому дышим по счёту и идём дальше. Ступенька за ступенькой, и вот один пролёт остаётся позади. Впереди ещё тринадцать шагов вниз по лестнице и где-то семь направо. Страх застилает глаза, и ступеньки кажутся спуском в ад к самому злостному из демонов. Если задуматься, то так оно и было в какой-то мере. Не думать об этом. Противный ком застревает в горле, вызывает тошноту, но ноги послушно делают шаг за шагом. Мозг равнодушно фиксирует количество шагов до двери. Восемь. Пять. Три. Один. В дверь я упираюсь чуть ли не носом, но, чтобы постучать, требуется собрать все те остатки мужества, что у меня были. Всё тело превращается в натянутую струну, и я, держа одной рукой другую, наконец стучусь. Зубы отбивают чечётку то ли от холода, то ли от страха, но дрожащая рука снова барабанит в дверь. Слышится шорох, и спустя пару секунд Том спрашивает: — Кто там? Голос у него спокойный и злой, с какой-то тихой угрозой. Будто не в приюте живет, а в месте, где все хотят его убить. — Это Эмили. Нам надо погово… — Нам не о чем с тобой разговаривать, проваливай. О боже, какая мы бука. Том напоминает моего младшего брата — тот так же огрызался и стремился выгнать меня из своей комнаты. Напряжение покидает тело, и я выдыхаю. Каким бы Том ни был, он всё ещё оставался ребёнком. Чертовски умным, но всё ещё тем самым мелким говнюком, как и все дети. — Я видела, как ты колдовал. На секунду повисает густая тишина, и я снова начинаю нервничать. — Ты не можешь видеть то, чего не существует, Эмили. Спокойной ночи. Тон голоса абсолютно ровный, лишенный всяких эмоций. Я готова захлопать в ладоши от того, насколько правдоподобно звучит эта ложь. — Я видела, Том, не отрицай. — Эмили, повторяю, нельзя видеть то, чего не существует, — тон его голоса становится насмешливым. — Я тебе не врач, чтобы слушать твои бредни. Кулачки сжимаются сами собой, и мне хочется очень больно стукнуть его по голове чем-то тяжелым. Глупое детское тело реагирует на безобидные подколки, злится до ужаса сильно и настолько нелепо. Вдо-о-ох, вы-ы-ыдох. Хорошо, успокоилась. Можно идти дальше. — Я тоже умею колдовать, Том. Дверь распахивается слишком быстро, и я не успеваю отпрыгнуть. Плечо опаляет болью, и я сдавленно шиплю. — Ещё быстрее можно было? Ты меня убить захотел? Том быстро оглядывается, хватает меня за руку (спасибо, что не за ту, которая болит!), затаскивает в комнату, захлопывает дверь и ставит руки по обе стороны от меня. — Какого хре… — Чем докажешь, что умеешь колдовать? Он снова меня перебивает и угрожающе смотрит прямо в глаза, бросает вызов. Ах ты мелкий козёл! Вызов принят, в гляделки я уж тебе не проиграю. — Не знаю, слышал ли ты, как одна девчонка в абсолютно сухую погоду умудрилась промочиться до нитки. — Ну, допустим, и что это дока… — Это была я, и я управляла водой! Хочется задрать нос, закатить глаза и сказать всем, чтобы они меня хвалили. Я с гордостью смотрю в чужие глаза и вижу в них... насмешку? Стоп, разве не должно быть наоборот? А потом перед глазами начинают всплывать картинки того, как я вымокла до нитки, и до меня доходит. Блять. Молодец, Эмми, какое было первое правило в разговоре с Томом? Не смотреть ему в глаза, ведь он грёбанный легилимент. Абзац, полный абзац. Как можно было забыть о первом правиле леса? Детское тело абсолютно не управляется мной, скорее я им. Я резко дёргаю голову вбок, закрываю глаза, приседаю и рыбкой ныряю влево, вырываясь из его… эээ… зажима? Как это называется? Вы поняли, надеюсь. Том смотрит настороженно, наблюдает исподлобья. — Чего ты от меня хочешь? У него выходит как-то устало, и совесть колюче ворочается внутри. Пришла, разбудила ребёнка, заставила нервничать на ночь. Идея прийти поздно начинает казаться уже не такой хорошей, но усилием воли давлю её ещё на подходе. — Я хочу договориться. Том сводит брови и трёт глаза пальцами — жест для ребёнка откровенно нехарактерный, и оттого ещё более сюрреалистичный. Мир внезапно снова кажется лишь затянувшимся сном, страшным кошмаром в хеллоуинскую ночь. Дереализация бьёт исподтишка, но бьёт прицельно: контрольный прямо в голову. Дышать становится тяжелее, я завожу руки за спину и со всей силы втыкаю ногти где-то под локтем. Боль отрезвляет, заставляет мозг работать. — У меня есть что-то вроде дара предвидения. Я знаю, что произойдет в будущем, и также знаю, кто мы с тобой такие. Я считаю, что в свете… ммм… грядущих событий легче будет держаться вместе. Чтобы выжить. Том недоверчиво щурится и спрашивает: — Зачем тебе именно я? Я прикусываю губу и задумчиво перевожу взгляд на окно. Луна светит ярко, освещая всю округу. Сегодня полнолуние, видимо, мне повезло. Кажется, лунный цикл влияет на силу крови и всё такое. Ещё пара секунд на обдумывание, и я говорю: — Ты просто в тех же условиях, что и я. — Ты меня что, пожалела? — Том натурально шипит, как только на парселтанг не перешёл. — Мне не нужна твоя глупая жалость! — Ты мне хоть раз договорить дашь? — шипеть я умею не хуже, гнев кипит, и в районе груди разгорается маленький пожар. — Мне тебя ни разу не жалко, ты просто мелкий ублюдок, ясно? Но в этом замечательном месте наши шансы выжить значительно повышаются, работай мы вместе. С меня знания, с тебя сила. Твоё будущее я тоже увидела, и оно, поверь мне, было весьма печальным. Знаешь, как тебя запомнят, если я не вмешаюсь? — И как же? Готов поставить на то, что я стал очень сильным, раз ты так хочешь, чтобы я согласился. — Тебе запомнили как человека, который убился об ребёнка! — Да, конечно! Ври больше! Это невозможно! Я уже готова была выпалить все и сразу, но вовремя заметила, что глаза Тома торжествующе блестят. Этот… Этот!.. Манипулирует мной. А я поддаюсь! Детским уловкам! Какой позор. — Не хочешь – не верь, дело твоё. Но, если тебе, конечно, интересно… — тяну я, — я знаю, кто твой отец. Том напрягается, сверлит меня взглядом и пытается заглянуть в глаза. Дважды на ту же удочку я не попадусь, так что, дорогой мой, в другой раз. — Каковы твои условия? Голос у него тихий, будто бы он был абсолютно спокоен, и лишь сжатые кулаки и выдают нервозность. Я набираю побольше воздуха в лёгкие, делая глубокий вдох, жмуря глаза. — Мы дадим друг другу клятву на крови и магии, что с этого момента мы брат и сестра и никогда не предадим друг друга. Том выглядит ошеломленным: глаза забавно округлились, брови где-то высоко, а кулаки от шока, не иначе, расслабились. — Что? Я плюхаюсь на чужую кровать и хлопаю рядом. Том подходит с опаской, аккуратно садится рядом и вопросительно смотрит. — У тебя есть минут пять, чтобы подумать. Мы замолчали. Я придвинулась поближе к стене и оперлась о неё спиной. Холодная поверхность остужала горячую голову, мысли потихоньку приходили в норму. Здравый смысл вернулся в строй и теперь готов был орать от ужаса: план, как обычно, ушёл куда-то далеко, и началась великая импровизация. Результат всё равно оказался таким, каким и должен был. Разговор состоялся, Том не отказался сразу, а сидит и думает. Успех, однако. Отведённые пять минут, наконец, прошли, и Том сказал: — Зачем тебе… брат? — Это очевидно, потому что я хочу семью. — Только из-за этого? — По большей части, да… Нет, есть, конечно, ещё причины, но это основная. Мне очень хочется иметь человека, которому я безоговорочно доверяю. Ты подходишь. Том хмурится. — Почему именно я, ты не скажешь? — Только после клятвы. Немного подумав, я добавляю краткое: — Прости. Том скашивает на меня глаза и внимательно смотрит. От него веет настороженностью и… смирением. — Я согласен. Что надо делать?