Довериться врагу

Первым, что почувствовала Чангэ, войдя в подготовленные для нее покои, вопреки ее ожиданию располагавшиеся не в каком-нибудь отдаленном закоулке дворцового города, а прямо напротив дворца императрицы, в западном крыле украшенного причудливой резьбой строения, в котором находились также и покои Лэянь, был сладковатый запах благовоний, наполнявший хорошо нагретое помещение. Она никогда раньше не пользовалась благовониями, а за недели путешествия привыкла к холодному свежему воздуху, поэтому атмосфера в помещении показалась ей удушающей. Она приказала ожидавшим ее служанкам открыть окно, убрать курильницы и оставить ее в покое, и, когда они, неуверенно переглянувшись, но не решаясь перечить, выполнили ее распоряжение и удалились, быстро переоделась в ночное одеяние и с облегчением растянулась на кровати, укрывшись теплым одеялом. Прохладный ночной ветерок гулял по покоям, раздувая полупрозрачные занавеси, шурша бисерными нитями полога, отгораживающего спальный альков, и заставляя чуть колыхаться огонь в бумажных фонарях, освещающих помещение приглушенным светом. Усталость наполняла тело тяжестью, однако, прерванный для встречи с императором сон долго не желал возвращаться, так что Чангэ просто лежала, разглядывая танцующие по потолку тени и бесцельно следуя за своими вяло текущими мыслями. Все оказалось не так ужасно, как она себе представляла и немного боялась. С ней не расправились сразу по прибытии и не заточили в камеру смертников, обвинив в настоящих или выдуманных советником Ду преступлениях. Даже предоставили достойные принцессы покои, которые, правда, вполне могли оказаться роскошной клеткой, заменившей по милости императора мрачное тюремное подземелье. Хотя, если верить Вэй Шуюю, стражники снаружи стояли вовсе не для охраны государственной преступницы, а для обеспечния безопасности обеих вернувшихся во дворец принцесс. Может быть, Ли Шимин действительно не желал ее смерти. Может быть, он в самом деле не убивал маму. Если мама спасла его жизнь, предупредив о готовящемся покушении… Чангэ не хотела смягчать свое сердце, но в то же время отчаянно надеялась, что император сказал правду. Она могла не прощать Ли Шимину смерти отца и сводных братьев, но тем, что вызвало ее ослепляющую ненависть и жажду мести, было хладнокровное убийство ни в чем не повинной женщины, всегда очень тепло относившейся к брату мужа. Почему мама не рассказала ей?.. Впрочем, это можно было понять. Хотя они никогда не были близки, Ли Цзянчэн все же был ее родным отцом, конечно, мама не хотела, чтобы Чангэ слышала о нем что-то плохое. «То, что видят наши глаза, может быть не всей правдой». Что заставило тегина сказать эти не похожие на пустое утешение слова? Был он настолько проницательным, или знал что-то, ей неизвестное, от соглядатаев Соколиного войска в столице? И относились ли эти слова к самому тегину? Ее посетила странная мысль. Тегин был похож на того Ли Шимина, ее любимого и уважаемого второго дядю, каким Чангэ воспринимала его до страшного дня в начале лета, перевернувшего всю ее жизнь. Несмотря на разницу в возрасте, в опыте, несмотря на то, что она не была мужчиной, Ли Шимин обращался с ней как с равной, внимательно и без лишнего снисхождения, но при этом серьезно и с пониманием, проявляя заботу и оказывая поддержку, когда она в этом действительно нуждалась. Тегин вел себя так же, и это было одной из причин, почему ее влекло к нему. Это было то, что видели ее глаза, чему верило сердце. Но было ли это правдой, или полной правдой о том, каким человеком был Ашилэ Сун? Что еще скрывалось за его невозмутимым видом? Почему он отправил ее в Чанъань? В тяжелой ситуации с катастрофической нехваткой войск, если император хотел сохранить независимость государства, у него не было другого выхода, кроме мирных переговоров, его не требовалось в этом убеждать. Тегин был прекрасно осведомлен о военных проблемах Тан, чтобы не понимать этого. Он в самом деле всего лишь заботился о том, чтобы получить в жены принцессу, более подходящую для жизни в степи? Представить, что тегин мог испытывать к ней романтические чувства, отчего-то не получалось. Она не была нежной и податливой, не была и красавицей, ее тело благодаря физическим тренировкам с малых лет было упругим и мускулистым, без присущей женщинам мягкости, а теперь к тому же еще и изувеченным боевыми шрамами. Как скоро он отвернется от нее? Как только она родит сына, укрепляя положение тегина, как наследного принца каганата? А потом?.. Как выглядит в его понимании обещанная ей «честная сделка»? Оставит он ее рядом как друга? Забудет о ее существовании, позволив делать, что ей будет угодно? Свяжет обычаями степной жизни, заставив мириться с тем, что он приводит в свой шатер других женщин?.. Наверно, это было бы не так уж и страшно. Оставшись во дворце, она обречет себя на нечто похожее — пожизненное заключение во дворцовом городе с его строгими правилами и запретами, или брак без любви, пожалованный императором. Только во дворце она скорее задохнется от бессилия и невозможности вырваться. Чангэ вспомнила последний вопрос императора. Он, кажется, предположил, что она хочет стать женой тегина, потому что Ашилэ Сун понравился ей как мужчина. Это было не совсем так. Тегин привлекал ее, но она знала его слишком недолго и не могла избежать сомнений и неуверенности. Возможно, она предпочла бы больше никогда с ним не встречаться, но жизнь во дворце казалось за это слишком высокой ценой. При мысли «больше никогда с ним не встречаться», перед внутренним взором Чангэ поплыли воспоминания о встречах с тегином, начиная с игры в цуцзюй, которую она помогла выиграть, даже не представляя, кто был капитаном команды Ашилэ. Она еще успела подумать, что, пожалуй, это преувеличение, и на самом деле она хочет увидеть его снова. Однако, к тому времени ее воспоминания уже начали путаться и тускнеть, и Чангэ, закрыв глаза, наконец незаметно заснула. На этот раз она не видела снов, и проснулась, будто по щелчку пальцев, от ощущения постороннего присутствия. Несколько мгновений она оставалась неподвижной, прислушиваясь, прежде чем поняла, что ее разбудили тихие перемещения служанок. Чангэ открыла глаза и села, молча наблюдая, как они ставят рядом с кроватью круглую печку и вносят столик с чашей для умывания. Следом за служанками в покои степенно вошла женщина среднего возраста, в которой Чангэ признала кормилицу Лэянь. — Ее Высочество принцесса Юнань пригласила вас позавтракать вместе, — поклонившись, строго сказала кормилица, избегая обращаться по имени. — О… — немного растерянно произнесла Чангэ. — Передайте принцессе мою благодарность. — Ее Высочество приказала сопроводить вас, — заявила та, не двигаясь с места. Чангэ не стала препираться, поднялась с постели, плеснула в лицо несколько пригоршень воды и, не давая служанкам времени опомниться, быстро натянула на себя вчерашнее платье. Потом взглянула в небольшое бронзовое зеркало и, сочтя свою прическу достаточно аккуратной, удовлетворенно качнула головой. — Идемте. — Она бодро шагнула к недовольно поджавшей губы кормилице, и той ничего не оставалось делать, как повернуться и выйти в крытый коридор, указывая путь. Лэянь нетерпеливо вскочила с места, как только увидела ее появившейся в дверях, быстро оглядела с ног до головы и озабоченно спросила: — Чангэ. Все в порядке? Тебе понравились твои комнаты? Братик Шуюй вчера сказал, что проводит тебя туда после того, как ты поговоришь… поговоришь с… Его Величеством… — Все хорошо, — спокойно ответила Чангэ. — Ты можешь называть его отцом, Лэянь, не старайся подбирать слова ради меня. — Я… ладно, — смешалась Лэянь. — Ты голодна? Я попросила, чтобы принесли твои любимые блюда. Она приглашающе повела рукой в сторону заставленного едой стола. Чангэ кивнула, прошла к столу, опустилась на подушку напротив Лэянь и, окинув взглядом стоящие на столе блюда, принялась за еду. Лэянь молча наблюдала, как она ест, бессознательно передвигая палочками кусочки овощей в своей чашке. Казалось, она хочет что-то сказать или спросить, но не решается. — Не играй с едой, — подождав немного, вздохнула Чангэ. — Если хочешь что-то сказать, просто скажи. В чем дело? — Братик Шуюй сказал, что Ашилэ вторглись на земли Тан и движутся к Чанъаню, и что… отец сегодня уезжает к войскам, чтобы дать им отпор. — Мгм, — подтвердила Чангэ, перестав есть и внимательно глядя на нее. Лэянь выглядела несчастной и… виноватой. Догадываясь, что она себе надумала, Чангэ хмыкнула и покачала головой: — В этом нет твоей вины, Лэянь. Ашилэ давно готовили это вторжение. Даже если бы ты ничего не сказала тегину, они напали бы все равно. Только ты осталась бы в лагере Соколиного войска. Не переживай, император не позволит им захватить Тан. — Отец… — опустив взгляд, едва слышно сказала Лэянь, — я даже не смогла его увидеть. Он был очень занят, только прислал братика Шуюя немного побыть со мной. А теперь он уезжает воевать… Чангэ быстро приняла решение. — Хочешь проводить его? — спросила она. — Думаю, мы можем успеть подняться на стену и посмотреть, как они отправляются. — Правда? — с надеждой воскликнула Лэянь. — Ты пойдешь со мной, Чангэ? — Конечно, куда ж ты одна? — Чангэ оглядела ее и скомандовала: — Идем быстрее, только надень теплый плащ. Но стоило им выйти за порог, как на пути у них сразу же встали двое стражников. — Куда изволят принцессы? — склонив голову, спросил один из них. — Его Величество приказал не оставлять без сопровождения. — Можете хоть все нас сопровождать, — решительно произнесла Чангэ, — но нужно поторопиться. Ее Высочество, — она повернула голову к Лэянь, — желает увидеть отправление Его Величества к войскам. — До ворот Дунгу путь неблизкий, — неуверенно сказал стражник. — Нужно подготовить повозку для принцесс. — Слишком долго, — покачала головой Чангэ. — Есть поблизости лошади? — Да, в расположении конной гвардии. Но… — Тогда быстро идем туда, — непререкаемым тоном перебила его Чангэ. — Нам с сестрой достаточно одной лошади. Показывайте дорогу. … Спустя полторы палочки благовоний, преодолев тридцать пять ступеней, ведущих на дозорную башню ворот Дунгу, едва отдышавшиеся принцессы смотрели, как подаются в стороны выстроившиеся перед воротами всадники имперской конной армии, пропуская одетого в золотую броню императора, восседающего на черном боевом коне. — Отец! — изо всех сил крикнула Лэянь. Император остановился, развернул коня, поднял взгляд к дозорной башне и приветственно поднял правую руку. Задержав взгляд на Лэянь, а потом на Чангэ, он снова развернулся и пришпорил коня. Всадники позади него смыкали ряды.