Довериться врагу

Вход в зал рабочего кабинета императора охранялся двумя десятками лучших воинов императорской стражи. Вэй Шуюй показал им знакомую Чангэ бирку в виде золотой рыбы, — прошлый раз она украла ее у него, чтобы пробраться во дворец Хунъи и убить Ли Шимина, а потом обронила, когда за ней гнались стражники, — и двери перед ними распахнулись. Войдя, Чангэ остановилась за спиной Вэй Шуюя и быстро огляделась. Рабочий кабинет императора был более просторным, чем кабинет принца Цзинь во дворце Хунъи, однако, обставлен все с той же практичностью, без излишеств и признаков роскоши. Огромный стол с рельефной военной картой Тан заполнял собой западную часть помещения, прямо напротив стоял заваленный свитками донесений и стопками документов рабочий стол с простым деревянным креслом вместо трона. Несколько небрежно брошенных по сторонам от стола и еще не убранных подушек на полу свидетельствовали о только закончившемся и, видимо, длительном военном совете. Ли Шимин стоял в середине кабинета, что-то обсуждая с военным советником Ду Жухуэем. Старый министр выглядел нездоровым и до красных пятен на лице возбужденным. Неподвижно застывший в стороне Хао Ду озабоченно смотрел на него, не смея вмешаться в разговор. Он все же не был совсем бездушным и искренне беспокоился за приемного отца. Взяв меч сложенными перед собой руками вертикально, Вэй Шуюй поклонился и ясным голосом провозгласил: — Ваше Величество, Ли Чангэ прибыла по вашему приказанию. Император повернулся к ним. Вэй Шуюй выпрямился и отступил в сторону. Чангэ до боли сжала кулаки и с вызовом посмотрела Ли Шимину прямо в глаза. На его лице отразилась какая-то сложная эмоция, он окинул ее интенсивным, ищущим взглядом, сглотнул и сдавленным голосом произнес: — Оставьте нас, все. — Ваше Величество!.. — возмущенно и вместе с тем почти умоляюще взревел военный советник, но император, повысив голос, с нажимом процедил его имя: — Кэмин! Тон, которым это было произнесено, не допускал возражений. Ду Жухуэю ничего не оставалось делать, как покинуть зал, испепеляя Чангэ гневным взглядом. Темный косой взгляд Хао Ду, выходящего следом, она предпочла истолковать как предупреждение. Последним вышел, затворив за собой двери, Вэй Шуюй. Император все еще вглядывался в ее лицо. Не собираясь говорить первой, Чангэ молча уставилась на него в ответ, невольно замечая сжатые губы, темные тени под глазами и усталость во взгляде. Она не желала испытывать сочувствие к этому человеку. — Чангэ… — наконец заговорил он с теплотой, в искренность которой Чангэ больше не верила. — Ты… тебе пришлось нелегко… Хао Ду рассказал, что случилось в Шочжоу… Я рад, что ты жива… Глаза его влажно заблестели, а губы странно дернулись на последнем слове. Он на мгновение отвел взгляд, чтобы совладать с собой. Чангэ потеряла терпение. — Оставь это притворство, — холодно сказала она. — Я ненавижу тебя. Больше всего на свете хотела бы убить тебя своими руками. Но не могу предавать Тан ради личной мести. Не надейся, я делаю это не для тебя, а чтобы жить… или умереть… с чистой совестью. Ли Шимин на мгновение закрыл глаза, глубоко выдохнул и, снова посмотрев на нее, медленно кивнул: — Хорошо. Ты можешь сказать все, что хотела. — Сначала я хочу задать несколько вопросов, — сказала Чангэ. Император сделал жест рукой, предлагая продолжать. — Ашилэ вторглись на территорию Тан? — Да. — Крепость Цзинчжоу? — После подавления мятежа лишь малая часть войска осталась в боеспособном состоянии. Они еще держатся, но большая часть войск Ашилэ обошла крепость и направляется к Чанъаню. — Тогда… правда ли то, что наши войска разбросаны по разным местам и несут потери, что делает затруднительным отражение нападения? — Так и есть. — Император понаблюдал, как Чангэ нахмурилась и закусила губу, обдумывая следующий вопрос, и спросил: — Ты узнала об этом от Ашилэ Суна? — Да. — Что еще он говорил? Вместо ответа Чангэ задала следующий вопрос: — Что ты намерен делать? Как далеко продвинулись Ашилэ? Ли Шимин отошел к военной карте и позвал: — Иди сюда, Чангэ. Посмотри сама. От северных границ до самого Цзинчжоу на карте не осталось ни одного белого флага Тан, лишь разрозненные черные флажки, обозначающие войска Ашилэ. Несколько белых флажков посреди моря черных возле Цзинчжоу, должно быть, означали защитников крепости. Дальше на юг поток черных флажков растянулся уже почти на половину расстояния до Чанъаня. Небольшие одинокие группки белых флажков были разбросаны на западе и юго-востоке, а самое большое скопление войск Тан было вокруг Чанъаня, но и оно значительно уступало численности вражеских войск. — Это значит… — ошеломленно пробормотала Чангэ, даже после рассказов тегина не представлявшая себе, что все будет так плохо, — это значит… с такими силами победить невозможно! — Верно, — спокойно согласился император, устало растирая точку между бровями. — Ты же не собираешься сдаться?! — воскликнула она почти в ужасе от одной только мысли об этом. — Конечно, нет. — Ли Шимин прищурился, оглядывая карту. — Если придется, мы будем сражаться до последней капли крови. Но, помнишь, я говорил тебе, если ты слаб, лучше не тратить силы понапрасну, а затаиться до тех пор, пока не станешь сильнее. Выиграть время. Ашилэ могут подозревать о нашей слабости, но пока у них нет абсолютной уверенности, у нас все еще есть шанс показать им свою решимость и склонить к мирным переговорам… — По словам тегина… по словам Ашилэ Суна, Ашилэ более склонны заключить мирный договор, чем окончательно завоевать Тан, — сказала Чангэ, испытующе глядя на императора. Он ненадолго задумался, потом кивнул. — Пожалуй, это похоже на правду. Жужани могут стать весомой угрозой для каганата, если Тан перестанет служить сдерживающим буфером. — Значит, ты не станешь отказываться от мирных переговоров, даже если предложенные Ашилэ условия будут не очень выгодны Тан? — спросила Чангэ. Ли Шимин усмехнулся и, посмотрев на нее, проницательно заметил: — И теперь мы, кажется, подошли к цели твоего появления в Чанъане. Говори. Как вышло, что Ашилэ Сун вернул мне Лэянь, и что он хочет за это? … Хотя нет, сначала скажи, что ты думаешь о тегине Соколиного войска? — Какое это имеет отношение к делу? — невежливо спросила Чангэ. — Я с ним мало знакома. — Что-то ведь заставило тебя, рискуя жизнью, встречаться с Хао Ду, чтобы вернуться в ставший ненавистным дворец… — Заметив, как Чангэ гневно сверкнула глазами, Ли Шимин поднял руки в жесте защиты: — Нет, приказ убить тебя Хао Ду получил не от меня. Веришь или нет, Чангэ, я никогда не желал твоей смерти. Чангэ могла в это поверить. Старик Ду был слишком зациклен на безопасности Тан и императора, избавиться от потенциальной угрозы в ее лице было вполне в его духе. А Хао Ду безоговорочно выполнял приказы приемного отца… по крайней мере, до последнего времени… — Ашилэ Сун… — начала она, чтобы уйти от Хао Ду и авторства приказов, — мы воевали против него в Шочжоу и проиграли. Он взял меня в плен, я провела в стане Соколиного войска немногим больше трех дней. Этим ограничивается мое знакомство с ним, но не его — со мной. Он знал, кто я, еще до… дворцового переворота. По его словам — следил за мной от Чанъаня до Шочжоу. Мог бы воспользоваться своим знанием для собственной выгоды, но не сделал этого, наоборот — он спас мне жизнь. И относился не как к пленнице, а скорее как к другу. Могу ошибаться, но по моему впечатлению он умный и рассчетливый, держит свое слово и знает, как добиться желаемого. Верен своему приемному отцу, но не слепо покорен. Может быть жесток, но в нем нет бессмысленной жестокости… Ну, и еще говорят, что он лучший воин в степи. — Он произвел на тебя впечатление, так? — понимающе кивнул Ли Шимин. — Возможно, — нехотя согласилась Чангэ. — Итак, чего желает тегин Соколиного войска? — снова спросил император. Чангэ нагнулась, вытащила из сапожка синьфэн и протянула ему. — Он передал это письмо для тебя. Я не знаю его содержания. На самом деле, отдавая ей письмо, тегин сказал: «Оно не запечатано. Если хочешь, можешь прочитать». Но она решила не делать этого. Ли Шимин вынул из синьфэна тонкий лист бумаги, развернул его, пробежал глазами, хмыкнул и прочел вслух: «Тридцать тысяч серебряных лянов будут расценены как символ признательности и дар императора к свадьбе приемной дочери Ашилэ Сун» — Тридцать тысяч лянов… в немалую сумму тегин оценил жизнь Лэянь, — задумчиво протянул император. — Хотя, могло быть гораздо хуже… Как я понимаю, он хочет, чтобы ты стала его женой? — Он посмотрел на Чангэ. Она кивнула. — А чего хочешь ты, Чангэ? Я в любой момент могу записать тебя дочерью императрицы, и у тебя будут равные права с Лэянь. Тебе не обязательно вступать с ним в брак. Чангэ снова с силой сжала кулаки, борясь с желанием закричать. — Дочерью императрицы? У меня уже есть мама, другой не бывать, — процедила она сквозь зубы. — И я ни за что не останусь под одной крышей с ее убийцей. Лицо Ли Шимина скривилось, будто от страшной боли. — Чангэ, — тихо сказал он, — я очень виноват перед твоей мамой. Но я не убивал ее. Как мог я убить женщину, которую любил?.. Цзинь случайно узнала о готовящемся покушении на мою жизнь и прислала письмо, чтобы предупредить об этом. Мне пришлось спешно действовать… Твой отец всегда хорошо относился к ней. Когда Цзинь узнала, что он мертв, она не захотела жить со знанием, что стала причиной смерти мужа. Я не сумел остановить ее… Это просто разбивает мне сердце. Я не прошу у тебя прощения. Но не порти себе из-за этого жизнь. Цзинь не хотела бы этого… Чангэ застыла на месте как громом пораженная. Невозможно. Это очередная ложь. Но… Она вспомнила слова мамы: «Чангэ, обещай маме, что не будешь жить ненавистью». И то, что сказал тегин, перед отъездом в последний раз перевязывая ее раны: «То, что видят наши глаза, может быть не всей правдой. Возможно, были причины, почему он так поступил. Возможно, ты что-то неверно поняла». Слезы выступили у нее на глазах, почти задыхаясь, она судорожно вздохнула, еще раз, еще… Ли Шимин смотрел с участливым беспокойством, протянул было руку, но опустил, так и не дотронувшись до нее. Наконец она совладала с собой. Смахнула слезы с ресниц и глухо произнесла: — Мне не из чего выбирать. Я обещала вернуться в стан Соколиного войска и намерена сдержать обещание, потому что от этого зависят другие жизни. И если не вернусь как женщина тегина, мне останется только быть его рабыней.