Довериться врагу

Взгляд госпожи Гунсун был печальным, глаза туманились от слез, которым она не позволяла пролиться, время от времени поднимая бледное лицо вверх и медленно, осторожно выдыхая. Скорбь ее была настолько ощутимой, что у Чангэ, незаметно наблюдавшей за ней, больно сжималось сердце. Госпожа не была особо сильной женщиной, смерть мужа едва не утянула ее за собой, и только мысли о маленькой и беззащитной Юань, которая останется в этом страшном мире совсем одна, заставляли ее из последних сил держаться за жизнь. Она не участвовала в разговоре, который вели между собой Чангэ и господин Цинь, только все поглядывала на Чангэ, размышляя о чем-то своем. Управляющий Цинь обстоятельно и не торопясь рассказывал Чангэ о том, что с ними приключилось. Оказалось, спокойно уехать из Шочжоу небольшому обозу, состоящему из двух телег с вещами и двух крытых повозок, помешала упрямая несдержанность Сюй Фэна. Десяток воинов Соколиного войска по распоряжению тегина следил за тем, чтобы никакие грузы не покидали город, пока не будут проверены и вывезены ценности, перечисленные в письме о сдаче Шочжоу. Им следовало всего-то временно вернуться и переждать в доме какого-нибудь знакомого горожанина, но Сюй Фэн, не дожидаясь распоряжения господина Циня, вытащил меч и бросился на преградивших им путь воинов, увлекая за собой остальных охранников, видимо, посчитав, что с малым по численности отрядом они легко справятся. В результате не прогорела и палочка благовоний, как все охранники были скручены воинами Ашилэ, а господина Циня, приставив ему меч к горлу, заставили выйти из повозки. Потом появился тегин, которому доложили о столкновении, но разговаривать с ними не стал, только внимательно оглядел охранников, задержавшись на пылавшем лютой ненавистью Сюй Фэне, заглянул в повозку, где прятались госпожа Гунсун с малышкой Юань, и приказал отвезти их в стан Соколиного войска. Из шатра, куда их привели три дня назад, ненадолго выходить решался только господин Цинь, и никто не приходил к ним, кроме девчушки-рабыни, которая утром приносила еду, а вечером — пару ведер воды. — Я сразу предположил, что Ашилэ Сун понял, кто мы такие, — размеренно продолжал господин Цинь. — Только никак не мог разгадать, с какой целью нас сюда привезли. Поскольку тегин не пожелал прийти, этот старик собирался идти просить встречи, чтобы прояснить ситуацию, но не решался оставить госпожу и А-Юань одних. Возможно ли, что наше пребывание здесь связано с командующим Ли? — Боюсь, что это так, — немного смутившись, ответила Чангэ. — Ашилэ Сун хочет, чтобы я кое-что для него сделал… хочет удержать меня. Пока вы здесь, он может быть уверен, что я не стану совершать необдуманных поступков или пытаться сбежать. Никому из вас не причинят вреда, я верю, что он сдержит слово… — Она сложила перед собой руки и поклонилась госпоже Гунсун: — Госпожа, мне очень жаль, что из-за меня вы вынуждены находиться здесь. Я постараюсь… сделать так, чтобы вы смогли покинуть это место как можно быстрее. Только… в настоящее время мои возможности ограничены. — Не извиняйтесь, — вздохнув, с горечью в голосе ответила та. — Вы сами в тяжелом положении. А мы… что ж, теплый шатер ничем не хуже постоялого двора, тем более, что у нас теперь нет денег даже на постоялый двор. Нам все равно некуда было идти: кто захочет связываться с вдовой предателя, сдавшего город врагу? — Не говорите так, госпожа, — вскинулась Чангэ, вспоминая похожие слова, произнесенные тегином. — Ваш муж заплатил чудовищную цену, чтобы спасти мирных жителей города. Никто не посмеет называть его предателем. Когда новости дойдут до Чанъаня, уверен, император признает его заслуги и объявит губернатора героем. Управляющий Цинь энергично кивнул, присоединяясь к ее мнению, а госпожа Гунсун снова вздохнула: — Хотела бы я, чтобы ваши слова оказались правдой. — Поверьте, так и будет, — убежденно сказала Чангэ. Их разговор, постепенно становившийся все громче, наконец разбудил малышку Юань. Поморгав полусонными глазками, девочка признала Чангэ и завозилась под покрывалом, восторженно лопоча: «Братик Ли! Братик Ли!» Чангэ выпутала ее из покрывала, подхватила на руки и, вернувшись к столу, усадила себе на колени. Серьезные разговоры были забыты, все внимание взрослых сосредоточилось на оживленной малышке, которая взахлеб делилась с Чангэ своими детскими новостями. На изможденном лице госпожи Гунсун, с нежностью смотрящей на дочь, появилась слабая тень улыбки. И у Чангэ на душе как-то сразу посветлело. Слушая наивную болтовню А-Юань, она не могла удержаться от улыбки, а перед ее внутренним взором снова вставала утренняя сценка, когда тегин общался с ребятишками, ослепительно и абсолютно искренне улыбаясь каждому из них. Похоже было, что тегин любит детей. Незаметно пролетели почти две стражи, прежде чем Чангэ неохотно призналась, что ей пора идти. Пообещав А-Юань на прощание, что скоро снова придет ее навестить, она вышла из шатра, и ее приподнятое настроение резко изменилось. Снаружи было мрачно и холодно. Светившее утром солнце заслонили тяжелые темные тучи, угрожающие то ли излиться проливным дождем, то ли запуржить снежной метелью. Порывистый ветер, после тепла внутри шатра казавшийся ледяным, за несколько мгновений пробрал ее до костей. Стянув вместе у горла отвороты халата, Чангэ ускорила было шаг, торопясь добраться до шатра, где жила сейчас Лэянь, но раненое бедро немедленно отозвалось рваной болью, заставив ее снова замедлиться. Впрочем, это было и к лучшему, ей нужно было немного времени, чтобы внутренне подготовиться к предстоящей встрече. Чангэ плохо представляла себе, в каком тоне теперь разговаривать с Лэянь. Тогда она пыталась убить отца принцессы, а Лэянь все равно пришла, чтобы помочь ей сбежать. Чангэ наговорила много жестоких слов, разорвала их отношения, а Лэянь только извинялась и все пыталась вручить ей оберегающий талисман. Добрая, наивная, доверчивая, любимая сестра, лучшая подруга, — такой Лэянь всегда была в глазах Чангэ. Пока отвратительное преступление Ли Шимина не разрушило эту глубокую привязанность. Теперь, глядя на наследную принцессу, Чангэ неминуемо вспоминала пустой взгляд Ли Шимина, выходящего из маминых покоев в окровавленных доспехах, бездыханное тело мамы с зияющей раной на шее и лежащий на полу окровавленный кинжал, подарок от Чангэ любимому дяде. Поэтому она не хотела больше видеть Лэянь. Но и ненавидеть ее Чангэ не могла. И пусть до глубины души ненавидела Ли Шимина, ей никогда не пришло бы и в голову использовать для мести его дочь. Она не могла просто бросить Лэянь на произвол судьбы. Окончательно продрогнув, Чангэ дошла наконец до показанного ей тегином шатра, немного отвела в сторону тяжелое полотно полога, надежно защищающего шатер от проникновения ветра, решительно протиснулась внутрь и огляделась. Сердце ее пропустило удар. Укутанная в широкий шерстяной платок, Лэянь сидела на толстой подушке возле заставленного горящими свечами стола, склонившись к невысокой подставке с тканым полотном, и занималась то ли шитьем, то ли вышиванием. В памяти Чангэ вспыхнули сотни раз, когда она находила Лэянь в ее покоях точно в такой же позе, вышивающей бесчисленных кроликов или цветочки, полностью погруженной в свои грёзы, чтобы после долгих уговоров буквально вытащить сестру погулять по саду, поглазеть на симпатичных дворцовых стражей, или посмотреть игру команды Вэй Шуюя в цуцзюй. Все это осталось в прошлой жизни, к которой уже не будет возврата. Она негромко кашлянула, привлекая внимание. Лэянь подняла на нее взгляд и замерла. — Ч-чангэ? Ты?.. — неуверенно пробормотала она. — Тегин сказал, ты живешь у тетушки Асу, — не показывая эмоций, сказала Чангэ. — И где же она? — А… в другом шатре, они там шьют одежду воинам. Лэянь опустила взгляд на иглу, которую держала в руке, медленно положила ее на полотно на подставке, поднялась, а затем неожиданно бросилась к Чангэ и прижалась к ней, обвив ее руками. — Ты… ты жива… Я так… так боялась… Хао Ду собирался убить тебя… и Вэй Шуюя… так рада, что ты жива, Чангэ… прошу тебя, не сердись, пожалуйста, Чангэ… Она бессвязно бормотала, прижимаясь к Чангэ все сильнее, и вздрагивала от прорывающихся рыданий. Чангэ ненадолго ошеломленно замерла со сложным выражением лица, потом все же неловко обняла Лэянь в ответ и успокаивающе похлопала ее ладонью по спине. — Все хорошо, все хорошо, не плачь… Лучше расскажи, что случилось, как ты здесь оказалась. Но прошло еще некоторое время, прежде чем, немного успокоившись, Лэянь наконец оторвалась от нее и, потянув Чангэ за собой, чтобы сесть на кровать, стала рассказывать. — Через несколько дней после того, как ты… ушла из Чанъаня, отец велел мне отправляться в Лоян. — Принцесса бросила на Чангэ осторожный взгляд, не уверенная, как она отреагирует на упоминание тех событий, но Чангэ сохраняла невозмутимый вид. — Дедушка пообещал Ашилэ устроить брак между принцессой Тан и их принцем. Отец сказал, что я больна и мне нужно уехать якобы на лечение, пока он не найдет другой выход. Братик Шуюй сопровождал меня. Когда до Лояна остался всего день пути, приехал Хао Ду с приказом братику Шуюю немедленно отправляться в Ючжоу. Я нечаянно подслушала, как Хао Ду приказал своим людям следить за ним и, если в Ючжоу он встретится с тобой, убить вас обоих. Я… я переживала за вас, поэтому потихоньку спряталась в одной из повозок, которые они должны были доставить в Ючжоу, чтобы поехать с ними. Потом… потом… братик Шуюй не вернулся в назначенный час, а Хао Ду увидел тебя и велел мне не высовываться из повозки… Его долго не было, я только немного выглянула, чтобы посмотреть… Меня что-то ударило. Очнулась в движущейся повозке, со связанными руками и ногами, а рядом сидела еще одна связанная девушка и страшный одноглазый старик. Она умоляюще посмотрела на Чангэ и тихо добавила: — Было очень страшно… Но еще страшнее было думать, что Хао Ду, может быть, уже убил тебя и братика Шуюя. Чангэ поборола искушение закатить глаза. Своим необдуманным поведением Лэянь только навлекла на себя беду. Нет чтобы прямо предупредить Шуюя об отданном Хао Ду приказе, лучше всего в присутствии последнего, а потом спокойно ехать дальше в Лоян. Вэй Шуюй не малый ребенок, разобрался бы сам. Вместо этого Лэянь потащилась с ними, и только прибавила всем хлопот. Теперь, должно быть, и Шуюй, и Хао Ду рыщут по округе в бесплодных поисках пропавшей принцессы, и у Ли Шимина ко всем прочим прибавилась еще одна головная боль. Она не стала высказывать все это Лэянь, принцесса была уже достаточно наказана. Вместо этого спокойно сказала: — С Шуюем все в порядке. Да и мне, как видишь, Хао Ду ничего не сделал. Лэянь слабо улыбнулась и неуверенно спросила: — Что произошло тогда в Ючжоу? — Долгая история, и тебе не нужно знать, — покачала головой Чангэ. — Ты сбежала? И все это время была здесь? — А если и так? — холодно спросила она. Лэянь испуганно замотала головой: — Нет-нет, ничего… Я просто рада, что ты жива. — Рассказывай дальше, — не желая развивать тему, сказала Чангэ. Одноглазый старик и его молодой помощник, управляющий повозкой, были торговцами людьми. Они везли Лэянь куда-то на север, рассчитывая получить хорошую цену за нежную белокожую принцессу. Другая девушка, темнокожая дикарка, была для торговцев чем-то вроде подневольной служанки. Однажды утром она оказалась висящей перед дверью сарая, в котором их с Лэянь заперли на ночь — ночью попыталась сбежать, но была поймана, избита и повешена в назидание Лэянь. Однако, перед тем, как сбежать, она развязала веревку, связывающую руки Лэянь, и принцесса отважилась на отчаянный побег, пока мужчины еще спали. Не разбирая дороги, она убежала вглубь леса, насколько хватило сил, а потом долго брела вдоль какого-то ручья, пока не вышла к небольшому городку. Она пыталась обратиться к магистрату за помощью, но ее прогнали, приняв за сумасшедшую нищенку. Позже обессиленную плачущую девушку подобрала и приютила хозяйка ткацкой мастерской, расположенной на окраине городка. Не сразу, но Лэянь обжилась там, стала помогать девушкам-ткачихам продавать на рынке их изделия, даже вышила несколько десятков платочков на продажу. — Сколько времени ты жила с этими ткачихами? — спросила Чангэ. — Около трех лун. Чангэ уставилась на нее неверящим взглядом. — И за все время ты даже не пыталась дать о себе знать? — Никто не верил, что я принцесса, — смущенно начала оправдываться Лэянь. — Магистрат пригрозил, что отправит меня в тюрьму, если появлюсь перед ним еще раз. Я не знала, что мне делать, Чангэ. — Ох, Лэянь, как можно быть такой наивной, — немного раздраженно сказала Чангэ. — Поди, вела себя, как бедная овечка. Надо было показать, что ты настоящая принцесса, припугнуть этого недоумка магистрата разжалованием или даже лишением жизни, потребовать бумагу и чернила. Стоило бы ему увидеть твой изящный почерк, он не посмел бы и дальше сомневаться. Да даже в худшем случае, ты могла пойти на почтовую станцию, написать… куда там в Лояне тебя отправил отец? — В Скит Плывущих Облаков… — Ну вот, написала бы настоятельнице скита. Тебя там наверняка ждали, значит, у них не было бы причин не сообщить о письме в Чанъань. За тобой быстро прислали бы людей. — Я не подумала об этом. — Лэянь виновато опустила голову. — И у меня сначала не было денег. А потом… потом город захватили войска Ашилэ. Это было ужасно… — Она вздрогнула от жутких воспоминаний. — Сотни варваров шли по улице и размахивали мечами, убивая всех подряд. Я хотела спрятаться в переулке, но один из них заметил и пошел за мной, а там оказался тупик… Чангэ, я не хотела умирать, мне было так страшно… Не помню, как это произошло… я вдруг закричала, что я принцесса Тан, что я невеста принца Ашилэ. Но варвара это только раззадорило… Другой воин, как потом оказалось, из Соколиного войска, появился в последний момент. Он убил того варвара и распорядился, чтобы меня отвезли сюда. — И ты решила что? В благодарность за спасение выйти замуж за Ашилэ Суна? — поморщилась Чангэ. Лэянь неловко повела плечом и грустно потупилась. — Что еще я могу сделать? К тому же, мы все равно должны были пожениться. Кажется, он не такой уж плохой. И довольно красивый… Она закусила губу и часто-часто заморгала, стараясь удержать слезы, но они все равно покатились одна за другой по ее щекам. Нахмурив брови, Чангэ задумчиво смотрела на нее, ничего не говоря. Через некоторое время Лэянь опустила голову и едва слышно прошептала: — Я так хочу домой… — Ты должна твердо решить, чего действительно хочешь, — вздохнув, жестко произнесла Чангэ. — И настаивать на своем решении. Выйдешь замуж — домой уже не вернешься. Если ты согласна быть его женой, я не стану вмешиваться. Лэянь подняла на нее взгляд, полный робкой надежды: — Чангэ, как… ты… сможешь помочь мне? Вернуться домой?