Волчьи легенды

Тэхен пристально смотрит на сумку, в которую Чонгук складывает свои вещи. В нее укладываются: небольшая стопка чистой и теплой одежды, носки, свитера. Ткань, чтобы вытираться после ополаскивания, гребень Джиана, чтобы расчесывать волосы. — Ты уверен, что хочешь идти с Дасоном? — уточняет Тэхен, когда Юнги идет за новой белоснежной спальной рубашкой. — Да. Дасон меня любит, — Чонгук поднимает голову от сумки и смотрит на альфу своим доверчивым взглядом, — что? — Да нет, ничего, — Тэхен пожимает плечами и прищуривается, — просто… не знаю. Мне он не нравится. — Тебе с ним не жить, — деловито отмахивается Чонгук. Юнги, вернувшийся из комнаты, вслушался в чужой разговор, посмотрев на Тэхена. — Он тебя никак не обижал? — напрямую спросил Тэхен. — Что? Нет! Дасон не такой, — Чонгук нахмурился, — он добрый и заботится обо мне. Он любит меня. — Да я не говорю, что он плохой, но ты сам… не заметил ничего странного, когда был рядом с ним? Чонгук отчаянно выдыхает, дёргая волосами. Что вообще несет Тэхен? О чем он говорит и в чем пытается переубедить? Странно, что и Юнги вслушивается в слова своего альфы, аккуратно присев к нему на коленку. Омега задумчиво грызет нижнюю губу и пытается вспомнить все те моменты, когда видел Дасона и Чонгука вместе. Разве среди них было что-то плохое? Вроде бы нет. Но Тэхен с этим не согласен. Он видит со своей стороны, анализирует и оценивает по-своему, но не напирает. В конце концов он говорит Чонгуку, что если омега хочет обжечься сам, то пусть так и поступит. Чонгуку же, наоборот, хочется с Тэхеном ругаться на такие выпады. Он точно не обожжется, потому что человек, который его полюбил, — надежный и заботливый, и у этого человека замечательные родители. Хваёну Чонгук верит. И даже когда омега заскакивает к нему этим же вечером, улыбаясь украдкой, Чонгук ему все еще верит. — Ты все взял? — спросил Хваён, пригладив светлые волосы омеги за ушки. Чонгук кивнул. Он перечислил все, что положил в сумку, и присел к Хваёну за стол. Юнги в это время мылся. — Вот, возьми, — Хваён протянул небольшой пузырек с темной жидкостью, который легко помещался в ладони. — Что это? — Чтобы не было неприятных последствий, — пояснил Хваён, — выпей перед тем, как начнется течка. Чонгук прищурился, опасливо посмотрев на пузырек. Он не любил эти все лекарства, которыми Хваён его иногда пичкал, поэтому и сейчас сомнительно поджал губы. — Надо, волчонок. Потом спасибо скажешь, — вздохнул Хваён, протянув пузырек. Он самостоятельно вложил его в ладонь Чонгука, зажав пальцы. Хваён не был бы против того, чтобы после течки Чонгук выносил ребенка. Тем более от родного любимого сына. Но в жизни Хваёна, помимо теплых чувств и родительства, есть еще и долг перед семьей вожака, который он поклялся выполнить. Джиан, умирая, умолял его помочь. И Хваён до сих пор видит в страшных снах измученное лицо лучшего друга. И это… больно. Объяснить он все Чонгуку точно не сможет, но попытается помочь хоть как-нибудь. — Я не буду, — отнекивается Чонгук, откладывая пузырек в сторону. — Мы пьем такое перед течкой, — решил пойти более хитрым путем лекарь, — чтобы потом чувствовать себя еще лучше. Тебе это поможет. — Я не люблю лекарства, — поморщился Чонгук. — Это как сладкий сироп, — на самом деле это довольно горькое и неприятное пойло, которое может вызвать тошноту. — Ну… — соглашаться Чонгук всё еще не хотел, но пузырек положил в сумку под взглядом Хваёна, чтобы успокоить омегу. Он знает, что, едва дойдя до леса, выкинет его куда-нибудь в снег, но благополучно забывает про это, когда к следующей ночи за ним приходит Дасон. Он берет с собой одежду и кусок мыла, и небольшой топорик, чтобы нарубить дров и затопить небольшой домик Хваёна, в котором он раньше проводил течки. Альфа тоже готовится и выглядит серьёзным. Он аккуратно подходит к этому делу. Честно говоря, когда Чонгук смотрит на такого серьёзного альфу, он сразу же видит в нём Хосока. Отношения Хваёна и Хосока омеге нравились. Альфа семьи всегда был слишком серьёзным и молчаливым и никогда не проявлял плохое отношение к омегам, но мог порой посмотреть своим взглядом так искренне, что становилось страшно. Хосок никогда не оскорблял Хваёна и не ругался на Бёля, а Чонгук понимал, что ему в жизни нужен такой же альфа — надёжный, заботливый, спокойный. Ему нужен тот, кто не будет ругать его и обижать злыми и плохими словами. Чонгук хочет быть любимым омегой. Юнги провожает друга с легкой улыбкой на губах. Он машет ему ладошкой, смотря на то, как Чонгук перебирается по сугробам к дороге, а потом возвращается в теплый дом, выглядывая из окна. Дасон и Чонгук похожи на влюбленную парочку. Дасон обнимает Чонгука за талию, забрав его сумку, и подсказывает, куда и сколько им идти. Добираются относительно быстро. В лесу выпало не так много снега, как они полагали. За некоторыми широкими стволами деревьев можно было бы легко спрятаться и переждать метель. В простом домике было холодно и зябко. Пока Чонгук начал раскладывать свои вещи и расстилать одеяла на постели, Дасон принялся за печь. — Чувствую, Бёль был тут, — усмехнулся альфа, подкидывая дрова. — Как? — Дрова еще около печки лежат, и подсвечники не на тумбе, а на подоконнике у кровати. Чонгук проследил взглядом и улыбнулся, сообразив, чем здесь мог заниматься омега. Наверняка он приходил сюда не один, а вместе с Чихёном. Были ли они вместе в течку или просто хорошо провели время? Чонгук не знал. Он только волнительно вздохнул, присев на край кровати — прямо перед ним стояла печь. Все как в том домике Джиана. У него на мгновение появилось ощущение, что сейчас вот-вот ворвется Чимин, начав говорить о дождливой (на тот период) погоде. Он сядет к нему за столик и откроет книгу, показав, где нужно начать читать. Но этого не происходит. В груди царапается неожиданное чувство, из-за чего Чонгук пытается подавить свой тяжёлый вздох. — Не волнуйся, — слышится от Дасона. Альфа наклоняется, обхватывая обеими руками щеки. Он ласково поглаживает их и вновь оставляет мягкий поцелуй у лба. Чонгук плавно выдыхает, опуская плечи, и поднимает глаза на Дасона. — Я просто вспомнил, как жил в домике Джиана, — говорит Чонгук, пока его щеки поглаживают большими пальцами. — Мы здесь ненадолго, — обещает Дасон, — хочешь чай? Он поможет расслабиться. — Давай. Дасон растапливает снег в чайнике и кидает небольшую связку трав в кипящую воду. Он находит пару кружек и уходит мыть их к речке, пока Чонгук раскладывает свои личные вещи у подушки, волнительно прижимая ладони к груди. Хваён был прав: с наступлением зимней течки хочется особенного тепла, долгих объятий и горячих поцелуев, чтобы согреться и начать чувствовать себя счастливым, важным и нужным. Любимым. Чонгук хотел этого до искренних слёз. С волос омега стягивает небольшую веревочку — светлые пряди падают на щеки, пряча за собой смущение, что покрывает кожу алыми пятнами. Когда в домике становится совсем жарко, Чонгук снимает с себя часть одежды. Он остается в носках и спальной рубашке, той самой, которую дал ему Юнги. Рубашка для чистого, непорочного и светлого омеги. Ещё не тронутый. Невинный. Длинные рукава рубашки болтаются у самых кончиков пальцев, и Чонгук смущенно оттягивает рукава в сторону, делая маленькие глотки горячего травяного чая. Дасон тоже раздевается: избавляется от теплого свитера и рубашки, стягивает носки, оставляя на себе лишь штаны, и подсаживается на кровать к Чонгуку. Они сидят прямо перед печкой — наблюдают за ярким светом от костра, греются вместе, попивая чай. Чонгук смущенно выдыхает, когда Дасон оглаживает пальцами его шею и давит на ворот рубашки, оттягивая её в сторону. Он громко вздыхает, крепче сжимая кружку в пальцах, когда Дасон наклоняется к его оголенному стыку плеча и шеи и жадно целует теплую кожу, сминая губами. Дасон чувствует эту ответственность и особое удовольствие от того, какой омега ему попадается — уникальный, светлый, слегка наивный и очень тёплый. Чистый. Омега понимает, что это вот-вот начнётся. Он и сам уже чувствует волну поднимающегося удовольствия, клубок страсти, что завязывается внизу живота. Губы Дасона прихватывают кожу болезненно, оставляя след — он, как никто другой, наслаждается ароматом омеги, что готов потечь в его руках. Секунды тянутся для них бесконечно долго. Если бы в кружке Чонгука было много чая, он уже расплескал бы все на пол — руки так сильно дрожат в эту секунду. И Дасон в этом не помогает — усугубляет положение, когда расстегивает пару верхних пуговиц рубашки, проникая под ткань крепкой и сильной ладонью. Его пальцы очень тёплые, практически горячие, и он оскверняет кожу Чонгука своими сильными касаниями. — Дасон, — шепчет омега, волнительно сглатывая комок слюны. — Расслабься. Закрой глаза. Альфа шепчет совсем мягко и доверительно, продолжая атаковать беззащитную шею. Его ладонь, пролезшая под рубашку, оглаживает плоскую грудь, сминает и давит, грубовато зажимая соски. Альфа упивается каждым вздрогом от интенсивной ласки чувствительной зоны. Он оттягивает маленькие бусинки сосков, на миг представляя, как они могли бы распухнуть во время беременности. Чонгук вздрагивает всем телом, ахает в волосы Дасона и роняет кружку на пол. Она не разбивается, но чай растекается по деревянному полу, впитываясь в него. Один из его носков оказывается неприятно мокрым, и Чонгук спешит стянуть его, поддевая пальцами. Ладонь альфы выползает из-под рубашки омеги и смело ложится на чужой пах, оглаживая и сминая все чувствительные зоны. Чонгук громко стонет от накатившего удовольствия и почти хнычет, когда Дасон перемещается — наваливается сверху, пропихнув свое крепкое бедро между омежьих ног. Это первобытное и совсем неизведанное чувство захлёстывает омегу с головой. Альфа давит на пах Чонгука и целует горячие щеки, придавливает всем своим телом к скрипучей кровати. Он опускает одну ладонь вниз, под удивительно тонкую талию, и сжимает округлые ягодицы, пощипывая кожу до покраснений. Омега вздрагивает в очередной раз и широко распахивает глаза, чувствуя приятные для себя касания. Он запрокидывает голову на постель, когда Дасон вжимается в его бёдра своим возбуждённым членом. Чонгук плавится и скользит на одеялах от удовольствия, впервые не чувствуя боли от начинающейся течки. Он чувствует обильную смазку между своих ягодиц и цепкие пальцы Дасона, что пролезают под его белье и сжимают голую кожу. Секунду спустя Дасон пачкает пальцы своей ладони в естественной смазке омеги. Чонгук шустро выгибается в спине прямо до хруста позвонков и звучно стонет, красиво изгибая губы от очередного засоса на своей шее. Дасон не стесняется помечать его, кусать и оставлять засосы. Он прихватывает губами каждый миллиметр кожи, шумно вдыхая свежий запах. Ему нравится, как пахнут течные омеги. И то, что перед ним нетронутый омега, Дасон понимает сразу, как только вставляет один палец в чужое нутро. Внутри Чонгука безумно влажно и жарко, и бархатные стенки ануса крепко сжимают Дасона в себе. Омега громко скулит, не боясь быть услышанным. Он вытягивается струной, когда Дасон добавляет второй палец. Альфе хватает лишь пары движений, чтобы тело Чонгука прошибло волной и он кончил. Он продержался так ничтожно мало, дурея от чужих ласк. Его тело сейчас ему было неподвластно. Только Дасон не намерен был останавливаться. Пока Чонгук приходил в себя, продолжая лежать на постель, альфа стянул с него бельё, играясь с воротником чужой рубашки. Чонгук был раскрыт перед ним, обнажен душой и телом. Его колени были широко разведены в стороны, влажный член находился в приподнятом состоянии. Дасон интересовало то, что было ниже, — девственное тело. Грудная клетка Чонгука быстро подскакивает от частого дыхания и такого пристального внимания альфы. Его нагло осматривают, цепляют кожу губами и зубами, сминают пальцами, подкладывая под себя, раскрывая и подготавливая также под себя. По ключицам омеги Дасон проходится языком и зубами, кусая кожу и оставляя следы, а Чонгук скромно хватается за чужие плечи, вдавливая в них свои короткие ногти. Он не понимает, что испытывает в данную минуту, в голове витают лишь мысли о том, что он хочет быть ближе к этому альфе. Чонгук сходит с ума от каждой ласки и горячего тела альфы. Дасон сминает его бедра, игриво толкается между ними несколько раз, имитируя толчки, и снимает свои штаны, оголяя массивную возбуждённую плоть. Чонгук сводит ноги вместе мгновенно. Закрывается. Действует на уровне инстинктов. — Не бойся, — Дасон хмыкает, раздвигая суровыми ладонями чужие бёдра. Его член твердо стоит от приятной невинности. Ему это нравится. Это льстит. Чонгуку тоже нравится. Он не сопротивляется, когда альфа обрушивается на него с новой порцией поцелуев, долгожданных и жадных. Они сминают губы друг друга, хоть Чонгук и неумело вытягивает свои, пытаясь не то поцеловать, не то укусить. Осознание происходящего приходит чуть позже, когда Чонгук оказывается грубовато перевернут на живот. Дасон вжимает его в постель своим весом, не дает сдвинуться и слегка пугает, потому что теперь Чонгук не видит его взгляда, не видит лица и не знает, что альфа будет делать. Только лишь догадывается, ведомый своими ощущениями. Напряжение поселяется в каждой клеточке тела омеги. Он сжимает в пальцах пододеяльник и пытается повернуться. — Дасон, — зовет Чонгук. Ему не отвечают. Альфа укладывает его щекой на постель и жадно вздыхает. Чонгук отчаянно жмурится и краснеет, чувствуя чужое твёрдое возбуждение на своих ягодицах. Внизу его живота распускают крылья бабочки, а глаза в моменте закатываются, когда он чувствует волну прилива. Возбуждение сносит его с ног ударной волной, когда Дасон начинает тереться стояком об его влажную промежность. В попытке нагнать это удовольствие, Чонгук приподнимает ягодицы повыше, чтобы потереться о чужое возбуждение, но в моменте влажно и хрипло кричит от неожиданности и тяжелого, распирающего чувства между ног. Мышцы сводит судорогой, добавляя боли, и Дасон двигается сильнее, распирая до самого конца. — Больно! — тонко вскрикивает Чонгук. Он тянется ладонями к своим ягодицам, чтобы сжать их и вытолкнуть из себя чужое, инородное тело, и шипит, когда Дасон прижимается к его спине, входя под другим углом. — Не дёргайся, — хрипло слышится в самое ухо от альфы. — Мне больно, — тянет Чонгук вновь. Слышно, как Дасон шипит, покидая узкое тело. Он тянет рубашку омеги, снимая её полностью, обтирает свой член, испачканный смазкой и кровью, и бросает отныне ненужную вещь на пол. Альфа оставляет поцелуи на острых лопатках и разводит ягодицы в стороны, входя одним плотным рывком. Дасон вжимается пахом в чужие влажные ягодицы и прикусывает нежную кожу на загривке, заставляя замереть. Он и не двигается, давая привыкнуть, и Чонгук… он просто не понимает, нравится ему это или нет. Он чувствует щиплющую боль между ягодиц и новые наплывы возбуждения из-за течки. Он хочет сдвинуться в сторону, ослабить тяжёлое давление на вход, но замирает от громкого и тяжелого шлепка на своем бедре. Дасон с ним неожиданно груб. Но течка делает свое дело — Чонгук этой грубости не запоминает. Он скулит буквально через секунду и жмурится до цветных пятен перед глазами, когда альфа начинает двигаться, вбиваясь в его тело. Шлепки их тел громкие, они звучат вместе с треском дров в печке, создавая свою собственную мелодию. Из-за жара тела обоих покрываются липким потом, и Чонгук, как только достигает своего апогея, громко стонет уже от удовольствия. Омега не может контролировать процесс и быть главным, он может в данную минуту принимать. Чонгук подстраивается под каждый толчок и сбивается со счёта, сколько раз он кончает за эту ночь. Омега помнит только приятные движения внутри себя, животное желание быть заполненным чужой спермой. Узел Дасона довел до новой порции болезненных слез, слишком неожиданный и крупно распирающий. А в сумке все еще валялся полный пузырек, который нужно было выпить перед течкой. И про который Чонгук благополучно забыл, отдавшись эмоциям.

***

Чонгук резко поднимает голову от постороннего шума. Он распахивает глаза, начиная их тереть, и переводит взгляд на альфу. Дасон стоит у тумбы, раскладывая разогретую от печки еду по тарелкам. — Ты крепко спишь, — слышится от альфы. Чонгук сильно моргает, отгоняя сонливость. Он выглядывает в окошко, натыкаясь на яркое дневное солнце и блестящий от мороза снег, а потом вновь переводит взгляд на мужчину. Сознание постепенно… проясняется. — Сколько мы тут уже? — Седьмой день, — Дасон протягивает тарелку омеге, — держи. Кушай. — Седьмой?.. Так долго, — поджав губы, вздыхает Чонгук. Он чувствует себя немного… странно. Он чувствует себя легче, не так скованно и зажато. Что с ним происходит сейчас? Это такие последствия течки, проведённой с альфой? Вот бы сейчас поговорить с Хваёном, чтобы узнать побольше. — Это твоя первая течка с альфой, поэтому долго, — Дасон прищуривается, шумно втягивая воздух, — твой запах изменился. — Да, я чувствую себя немного… странно, — тяжело отвечает Чонгук. Он не понимает, как объяснить собственные чувства. Словно его тело заменили на новое — удобное, пропорциональное, ладное и легкое. Он отчетливо чувствует каждую клеточку своего тела, кончики пальцев и короткие волосы, что щекочут щеки. Его запах изменился — с детского, еще легкого и молочного на более яркий, огненный. Он словно пахнет горящими углями — дымчато и ярко. Его запах страстный, горячий и воспламеняющий. И ему это… нравится. Ощущения в груди все еще странные, и Чонгук медленно перебирает их, примеривая «нового» себя. От Дасона пахнет древесным ароматом. Теперь Чонгук отчетливо чувствует запах еловых веток, стоит только наклониться поближе к альфе. — Мне нужно зеркало, — говорит Чонгук. Он не доедает — не голоден. Поставив тарелку с едой прямо на пол у кровати, он подскакивает на ноги и легкой, быстрой походкой доходит до висящего небольшого зеркала на стене. Только позже чувствует гуляющий по телу холодок — одежды на нем никакой нет. Чонгук всматривается в свое лицо и тихо выдыхает: в карих глазах появились светлые вкрапления, похожие на языки пламени. Его лицо такое же: большой нос и пухлая нижняя губа с родинкой под ней, но Чонгук всматривается в себя внимательно — с ним что-то не то. Что-то не так. — Ты замерзнешь, — Дасон поднимается следом. Он подходит со спины, и Чонгук видит его отражение позади себя. Альфа наклоняется к шее, мягко целуя, и Чонгук бросает взгляд следом: темные пятна от укусов и засосов выглядят болезненно. — Зачем ты оставил на мне эти следы? — касаясь собственной шеи, спрашивает омега. — Чтобы все знали, кому ты принадлежишь, — Дасон целует в затылок, проводя кончиком носа по светлым волосам. — Я принадлежу тебе? — спрашивает вновь Чонгук. — Да. Полностью, — уверено заявляет Дасон. Его цепкие пальцы сжимают тонкую талию, проходясь по синякам, и опускаются на бедра, оглаживая бархатную кожу. — Я принадлежу себе, — просто отвечает Чонгук. Еще немного думает о том, что за его спасенную жизнь нужно благодарить Чимина. Эта мысль плотно заседает в голове. Чонгук вспоминает силу чужих рук, что несли его к домику, пряча от чужих глаз. Он вспоминает тяжелое волчье туловище, лежащее рядом с ним. С Чимином было так тепло и совсем не страшно. Он вспоминает это, даже когда находится в отключке, но то, что было здесь с Дасоном, слегка стирается в памяти. Эти мысли нужно отогнать от себя, избавиться от них и посмотреть внимательно на того человека, что стоит рядом, — Чонгук понимает это. — Ты принадлежишь мне. Ты мой, Чонгук, мой прекрасный омега, — продолжает Дасон. Слова альфы приятно греют сердце и душу. Чонгук отгоняет от себя сомнительные чувства. Они обедают и собираются обратно в поселение. Дневной мороз пощипывает щеки и кончик носа, Чонгук прячет руки в карманы куртки, проваливаясь в снег, и тогда Дасон опережает. Он идет впереди, чтобы Чонгук мог идти по его следам и не сильно проваливаться в сугробы. Поселение встречает их широкими домами и дымом от затопленных печек. На улицах бегают волчата, которым мороз совсем не страшен, а еще гуляют молодые омеги, отмораживая себе руки и лица. Внезапно Чонгук вспоминает о рубашке, но спросить, куда ее дел Дасон, не решается. — Пойдешь к нам домой? — спрашивает альфа у Чонгука. — Хочу к Юнги, — честно признается омега, — я давно его не видел, соскучился. — Хорошо. Пойдем, провожу, — кивая головой в сторону дома лисоньки, Дасон медленно шагает, чтобы не торопиться и растянуть время, побыть подольше с Чонгуком. С омегой все еще происходит нечто странное — мир ощущается иначе. Он очень хочет поговорить об этом с Юнги, с Хваёном, да хоть с кем-нибудь, кто мог бы его понять. У забора Дасон тормозит. Отдает Чонгуку его сумку с вещами, целует горячо в губы и отпускает. Они прощаются быстро — Чонгук спешит в дом, чтобы снять с себя холодные вещи и погреться у печки, которую Юнги уже растопил. В доме витает аромат вкусной выпечки, слышится шумный смех Тэхена, и от этого настроение Чонгука неожиданно поднимается. Он затаскивает холодную и мокрую от снега обувь в дом, поближе к печке, и улыбается друзьям. Юнги первым бросается обнимать омегу, он тоже скучал. — А мы уже хотели идти на твои поиски, — усмехается Тэхен, протягивая тарелку с картофельными пирожками, — голоден? — Ага, — Чонгук хватает первый пирожок и кусает с удовольствием, пока Юнги наливает свежий чай в кружку. — Вижу… Дасон не церемонился, — Тэхен дернул бровями в сторону засосов на шее, и Чонгук пожал плечами, продолжая быстро есть. Юнги хмуро осмотрел темные пятна и уже начал вспоминать, где лежала нужная мазь. Тэхен же спешил расспросить Чонгука обо всем на свете. — Ну как хоть? Поделись впечатлением. — Все нормально, — Чонгук натянул рукава свитера на запястья, желая скорее согреться. — Цвет глаз изменился? Аромат так точно, хорошо чувствуется, — Тэхен наклонился поближе, чтобы заглянуть в глаза, но Чонгук увел взгляд. Он кивнул, но рассмотреть себя больше не позволил. Вместо этого сделал себе еще одну кружку чая и скрылся в комнате с огромным желанием выспаться в излюбленной постели с теплой от печки стеной.