Письма на кленовых листьях

Конечно Юра был готов к тому, что Серёже будет нелегко влиться в коллектив. Они переехали из родного Челябинска, чтобы Серёжа и Катя смогли получить лучшее образование и с достоинством сдать экзамены. Чтобы им было проще вырваться из бесконечного потока дыма от труб заводов, чтобы подкосившееся ещё в раннем детстве здоровье Кати не ухудшилось до необратимых последствий. Десятый класс Серёжи с новыми одноклассниками. Это трудно, все Татищевы не были в полной мере готовы к переменам, но по словам Юры — лучше пораньше привыкать к такой жизни, тут и больницы получше. И ведь не только дети сменили круг общения полностью — Юра сам оставил позади всех друзей и семью, сам сменил работу. Спасибо Косте и Данису, что сильно помогли с переездом, даже посоветовали хороший район. И пусть они остались у Уральских гор, всё равно от них исходит привычная теплота и забота. Всё же они семья. Конечно Юра видел, что Серёже тяжело: сентябрь пролетел быстро, на нервах, сам парень к Юре едва ли не с матами на языке подходил. После ссор, от которых их спасала Катюша своими недовольными воплями, они молча шли на балкон и выкуривали по сигарете. Это помогает обоим взять себя в руки и на эмоциях не рассориться ещё больше. В середине осени стало совсем невыносимо: Серёжу стали постоянно вызывать к завучу, а на его коже всё больше и больше расцветали синяки. Сбитые костяшки пальцев вполне себе красноречиво показывали что вообще происходит. — Это Московский пидорас вот и всё, — Серёжа очень недовольно пыхтит в трубку, пока Юра завязывает на Катюше шарф. Вот и сходили в поликлинику. Сегодня Серёжу вызвали к директору, а завуч по воспитательным работам отказался с Татищевым беседовать. Ну и пожалуйста, Юре всё равно эта вечно недовольная женщина не нравится. С ней уже говорить не о чём — она каждый раз произносит один и тот же заученный текст. Правила проведения у неё от зубов отскакивают, а воспитательные работы то ещё дерьмо. Школьный психолог кажется неплохим, но манерный человек… Главное, что работает лучше завуча, это точно. — Ты сейчас сына директора так обозвал? — Юра старается завязать шнурки шапки дочке, но пальцы подрагивают. — Сиди, старайся не наворотить ещё чего, сейчас приедем и разберёмся. Кто бы Юру сейчас спросил — он бы сказал, что устал. Откровенно заебался. Кате нужны лекарства, её астма и больные лёгкие в целом просто страшный юрин сон, а драки Серёжи к полноте картины — сонный паралич. Ты всё видишь, слышишь, но пошевелиться не можешь, хочется крикнуть изо всех сил. А ведь сознание истошно вопит, срывает голос и бьёт кулаками в границы разума. И всё равно тело не двигается, отказывая подчиняться сигналам мозга. Юра хочет в отпуск, но не может себе его позволить. О ещё маленькой Катюше надо заботиться, пусть она легко сдружилась с ребятами в садике и львиную долю энергии она оставляет именно там, дома она едва ли становится менее активной. Будто у неё в спине моторчик, не дающий ей остановиться. И сейчас она весело болтает обо всём и ни о чём, неловко прокручивая в пальцах кубик Рубика. Они выходят из поликлиники, Катюша надёжно устраивается в детском кресле и курс перестраивается на школу Серёжи. Она в десяти минутах езды от дома, что уже неплохо — ещё дольше Юра не вытерпит. Всю дорогу старается не поддаться мрачному настроению и осенней хандре, подпевая детской развивающей песенке. В школе охранник уже сразу же тянет Татищеву журнал, чтобы он расписался в нём, даже не спрашивая зачем пришёл. Смотрит сочувствующе, хвалит косички Кати, а та одаривает его широкой зубастой улыбкой. Вот ближе к школе у неё начнут выпадать зубки, хоть бы не верещала как Серёжа от этого. Серёжа у кабинета директора стоит не один: рядом с ним всё тот же Данила Московский. Оба помятые, побитые, видно даже из другого конца коридора. Они молчат, друг на друга не смотрят, хотя обычно даже так перекидываются ругательством. Рядом с ними ещё один парень, подозрительно похожий на Данилу. Кто он — Юра не знает. — Итак? — Юра встаёт рядом с сыном, оценивает масштаб трагедии: расцарапанная скула, разбитые руки. Ничего особенного. — Мы заходим или вам есть что сказать, мелочь? Катя, подобно папе, упирает руки в боки, старается состроить грозные глазки, но всех это только умиляет. — Вы… — незнакомый парень подаёт голос. — Юрий Иванович, — буркает Серёжа, позволяя Кате обвить руками себя за пояс. — Юрий Иванович, я Евгений, старший брат Данилы, — молодой человек зыркает на брата. — Я застал их за дракой и, наверное, не будь меня, это бы снова замяли, но хочется выяснить наконец, что происходит. Юра кивает, бодро похлопывая Серёжу по плечу, одним только взглядом говорит: «Не бойся, прорвёмся. Когда это у нас что-то не получалось?». Безмолвный диалог школьника приободряет, он даже улыбается, а Даня глядя на эту семейную идиллию, точно с обложки, скрипит зубами. Убеждает себя в том, что завидовать нечему: бедные, все выглядят как трупы, полные идиоты. И что, что Юра отличный инженер, а Серёжа хорошист и неплох в физические задачки, он их как орешки щёлкает. Кого это вообще волнует? Первым в кабинет директора заходит Евгений, гордо вскинув подбородок — так же обычно делал Данила на всех их «встречах», но сейчас он опустил голову. Чтож, интересные отношения в семье, копаться в них не хочется совершенно. За дорогим дубовым столом сидит Михаил Юрьевич — тот самый директор, мечта всех женщин и даже их старенькой уборщицы. Он чуть хмуро глядит на компанию, но только взмахивает рукой, приглашая всех присесть. — Добрый день, — вежливо начинает Юра, хотя желание послать всех куда подальше и уехать в Челябинск очень велико. А может поспать часов десять минимум для надёжности. — Думаете добрый? — Михаил ухмыляется, оголяя крохотные ямочки на щеках, орлиным взглядом смотрит на подростков и на старшего сына. — Рассказывай, Жень, почему вмешался, что было, где и почему, — устало взмахивает рукой, ловит взгляд Татищего-старшего. Их светлые и тёмные глаза отражают одинаковую усталость: хоть спи сидя, лишь бы не трогали. — Я заехал отдать Дане тетрадь с домашкой, потому что у меня пары отменили, а он дурак. Поднимаюсь на этаж, а там эти, — Женя закатывает глаза. — Снова «рисуют» друг на друге кулачищами. Одноклассники их вообще отдельная история — просто стояли и снимали, но сейчас не о них. Разнял их, говорят, что кто-то что-то не то сказал. Что именно — так и не выяснил. Михаил Юрьевич кивает, переводит взгляд на Сергея. — Ему нужно просто вовремя закрыть рот, — Серёжа исподлобья зыркает на Даню. — Он моих обзывал, а такое я простить не могу. — Какими словами-то хоть? — Юра подпирает голову рукой, отдаёт Кате телефон, чтобы не заскучала. Может слова Дани и не стоят этой драки? — Говорите, за маты ругать не буду. Катя, закрой уши, — обещает, усмехаясь от стушевавшихся парней. Юра-то знает как подростки нецензурщиной могут крыть, тут даже Маяковский похлопает. — Латентным геем, торчком, курильщиком, — начинает Серёжа, когда сестрёнка надёжно прикрыла уши ладошками. — И сказал… «скоро вся ваша семейка подохнет», — он грустно смотрит на Катюшу, что даже на фоне Юры выглядит очень бледной. Юра замирает камнем, слушая эти слова. А Данила поджимает губы — знает, переборщил, вообще ужасно поступил. Он на отца смотрит, а тот устало вздыхает, хмурится и… смотрит на Даню разочарованно. — Я… — Данила встряхивает головой, хочет почему-то прижать потухшего Серёжу к груди, обнять. — Прошу прощения. Это было отвратительно и мерзко, — со скрежетом признаёт свою вину. — Меня не волнует ничья ориентация и я искренне желаю вам крепкого здоровья, — смотрит на Катю, тихо покашливающую, но упрямо держащую руки у головы. Совестно на самом деле от всей души. Ну дурак он, верно Женька говорит, может простят его, глупого такого? Юра растирает лицо ладонями, тихо матерится под нос, не понимая как докатился до того, что его дети обзывают, а сын из-за него кулаками машет. — Слова твои — чушь, следи за языком, — Юра честно старается не вывалить всё раздражение в этих словах, обращаясь к виновникам в этой встрече. Данила голову в плечи вжимает, быстро-быстро кивает, мол понял. — Махать кулаками тоже дело последнее, — почему-то Михаил не попрекает Юрия тем, что он довольно не вежливо обратился к его сыну. — Поймите: дело не только в том, что драки запрещены правилами школы. Вы растёте не в то время, чтобы насилие было выходом, — у обоих мужчин перед глазами мелькают «лихие девяностые». Не самые радостные воспоминания. — Именно, — со словами директора Юра соглашается. — Сходите на «свиданку», поговорите по-человечески, выясните что да как словами, — выделяет последнее слово, — И если что, то просто оставшееся время игнорируйте друг друга. Вас же не двое в классе, поговорить не с кем больше? — Или обратитесь к нашему психологу. Александр Петрович вас и чаем и сладким накормит, — Михаил спину выпрямляет. — Только при нём не подеритесь… Ещё немного и оба будете на учёте стоять, а к нам, родителям, придёт опека узнавать в каких условиях вы живёте. На самом деле Михаил Юрьевич просто пугает детей. Конечно если так выйдет, то Данила живёт в условиях лучше многих детей, волноваться не о чем, а вот Сергей… Проблемы есть, да только видно, что семья любящая, крепкая, лишь слегка побитая от трудностей. Такому сплочению можно с теплотой позавидовать. Слова на Серёжу влияют сильно: он на отца смотрит с испугом, на сестру с грустью. Обдумывает что-то, потом к Дане поворачивается. — Поговорить надо, — кивает «средний» Татищев. — Не по-мужски, а по-человечески, — хмурится на скрещенные показательно данины руки, но колкость проглатывает, залипнув на изящные пальцы. — Хорошо, — Данила соглашается. Теперь хочет со своей совестью дружить. И к Александру Петровичу с Серёжей пойдёт. Он ведь до этого Татищева никогда не махал кулаками — тем более в ответ. А этот лохматый чёрт внутри всё переворачивает и на верхушке бардака сидит довольный. — Отлично, — Юра улыбается. Он сыну верит, знает, что он постарается, даже если в итоге не выйдет ничего. Он попробует. Ерошит Катюше волосы, вздыхает. — Идите на выход, мелочь пузатая, нам с Михал Юрьчем поговорить надо. Серёжа сразу Катю за руку берёт, принимается выслушивать её истории из сегодняшнего дня, не замечая на своей улыбке взгляда глаз Данилы. Жене приходится брата в бок пихнуть, чтоб не залипал, говорит ему что-то на ухо, от чего младший краснеет и широкими шагами почти выбегает из кабинета. И вот они наконец остаются одни. — Я поговорю с Даней лично, — Михаил позволяет себе покачиваться в кресле из стороны в сторону. В присутствии Юрия Ивановича сразу как-то легче становилось, будто можно позволить себе расслабиться. Показаться человеком, а не машиной для работы. — Он что-то перегнул… Вообще семья Татищевых ещё летом, перед учебным годом, влетела в школу и внесла что-то новое. Может количество чёрного — только у маленькой Катюши были разбавлены все оттенки чёрного яркими резинками и браслетами, даже костюмчик был чёрным. Но ещё и яркими улыбками, заряжающими энергией. Миша сразу отметил, что несмотря на болезненный вид они все улыбаются во все зубы и с позитивом переносят все проблемы, — исключая Серёжу, ходящего вечно хмурым и недовольным, но что взять с подростка? Юрий как-то случайно упомянул, что тот больше характером в его дядю. Михаил даже имени брата Татищева не знает, так что тогда не пытался развить тему. И всё же за широкой зубастой улыбкой в тёмных омутах глаз мелькает усталость. Даже откровенная заёбанность от жизни и дерьма, но всё блекнет, стоит яркому свету появится в радужках — на детей Юрий Татищев смотрит с любовью, нежностью и восторгом. Он их любит и души не чает в сорванцах. — Бросьте, — отмахивается Юра. — Он вырастет и стыдно за это будет, вот увидите. Данька парень хороший — я сразу вижу, — искренняя улыбка на сухих губах с треснувшей тонкой кожей расползается по лицу, раскрывая ранки. — Я хотел узнать подробности о поездке в Калининград… Простите конечно, но классный руководитель у наших, ну Серого и Дани, ни к чёрту — мужик совсем не может правильно и чётко изложить мысли. — Вот, — Московский достаёт лист из кучи бумаг, лишь немного пошуршав листами. — Вся информация. Мне казалось Геннадий Васильевич лучше знает как ёмко донести суть в силу знаний русского языка и литературы, но… — многозначительное молчание долго не тянется. — Я побеседую и с ним, — устало вздыхает и Юре немного стыдно, что он подкинул директору работёнки. А на листе информация указана куда понятнее, чем в родительском чате. — Спасибо, — Юра поднимается с места, замечает, что за окном накапывает дождик. На фоне серой улицы Михаил Юрьевич будто светится, пусть и лениво упирается взглядом в одну точку. До тех пор, пока не смотрит точно в глаза Юры. — Не хотите как-нибудь прогуляться? Без детей, где-то в тишине и спокойствии, — слова слетают с языка сами — Юра даже хочет себе рот закрыть, заклеить или зашить, смотря что надёжнее. Михаил Юрьевич брови на это вскидывает, плечи поднимает. Удивлённо хлопает светлыми ресницами пару раз и улыбается. — Тихо и без детей? Я бы предпочёл поспать несколько суток — свидание в постели вас устроит? Юра рад, что в этих словах нет пошлого подтекста. От них тепло становится. — Хм, как раз брат приедет нас навестить, он за Катюшей последит. *** Миша не задумывался, что обнимать костлявого мужчину откажется так приятно. С самого начала, стоило Юре переступить порог его квартиры, не было и грамма неловкости. Они поели отменного домашнего борща, который принёс уралец, выпили горячего чаю под пирожки и после душа, как обещано, завалились в огромную, безумно мягкую, и прохладную постель Миши. Следующий день выходной, дети мешать не будут, а им предоставляется возможность выспаться. Юра тёплый, Мише нравится прижиматься к нему. После душа запах табака не чувствуется, только кожа и гель для тела. За эту ночь Миша ещё выяснит, что Юра пинается. А «утром» они назовут далёкие два часа дня, тогда же будет их ленивый завтрак и неожиданный первый поцелуй. Миша Юру видел не больше десяти раз лично, но это не помешало ему проникнуться чем-то трепетным к этому вечному моторчику. Стоило Юре выспаться и он стал шумным, ярким, возможно не тем, кого Миша хотел бы видеть рядом с собой до конца жизни… Пока нет, но что-то в груди уже зарождалось, заботливо укрытое чужими руками. В сияющих юриных глазах Миша видит это же чувство. Лёгкое и взаимное.