Письма на кленовых листьях

С самого начала их связал Серёжа. Он долго метался в своих чувствах то к одному, то к другому, не зная что делать и с кем об этом говорить. Помощь пришла как-то неожиданно: Юра, заметив его метания, курение каждые десять минут, в целом вид более помятый, чем обычно — сам вышел на балкон к нему поговорить. Заебавшийся Серёжа ничего не стал таить, сказал как есть и даже упустил из виду тот факт, что рассказал о своих чувствах к альфе. Но когда Серёжа уже успел испугаться, то наткнулся только на удивлённый взгляд. Никакого отвращения в его глазах не было. «Костя прав был, что у тебя вкусы странные, но чтоб сразу двое?» — только и ответил на это всё Юра и от души посмеялся. А потом, по-отечески похлопал по плечу и предложил не метаться между двух огней, объяснить всё парням, а там действовать по ситуации. Серёжа от всего сердца отца поблагодарил. И так они оказываются в этой ситуации: Даня нервно разглядывает меню, Никита чиркает зажигалкой, тратит газ в ней, а Серёжа от неловкого молчания хочет провалиться под землю вместе со стулом. Дане Никита показался на первый взгляд очень тихим парнем, скромным и зажатым, пусть виделись они не больше пяти раз. И то как-то случайно: то Даня к отцу в офис приедет, а у него встреча с городами, то Юрий Иванович что-то решит затеять, поэтому привезёт семью, а там и Никита вписывается, в Москву. В то время Московский даже и не думал о том, что Никита ему «соперник». Но когда Серёжа привел их знакомиться как двух своих любимых людей, то Енисейский несколько резко изменился: смотрит свысока, зубы скалит, даже не обращая внимания на то, что Данила омега. И с одной стороны его радует, что Никита не относится к нему как к сошке под ногами из-за вторичного пола — дерьма он наелся сполна из-за этого, — но всё же было неуютно чисто по-человечески. Они ведь пришли поговорить о том, что им делать с этими отношениями, а не грызть глотки. — Нет, я всё понимаю, — заговоривает Данила, стоит им наконец сделать заказ, — Но давай поговорим нормально? Серёж, ещё раз: что ты хочешь? Татищев мнётся, явно сожалея, что затеял всё это, но разобраться правда стоит, он таить ничего не хочет. От недосказанности станет хуже, возможно настолько, что мир в худшую сторону перевернётся. — Вы оба мне нравитесь, — он медленно выдыхает весь воздух из лёгких, сжимает кулаки на коленях. — Я вас люблю. И не могу отдать сердце кому-то одному, — как-то обречённо качает головой. — Может, мы могли бы попробовать поли… полиаморные отношения? Но только вы и я? Конечно вам не обязательно друг с другом контактировать, — неосознанно начинает ковырять ногти из-за волнения. Даня, помня такую привычку Серёжи, мягко накрывает его руки, вытаскивает на стол, не слушая недовольный рык Никиты. И всё же Енисейский вторую руку тянет так же, в касание вкладывает поддержку. — Я хочу знать, что с тобой будет за человек, — Никита трёт виски устало. — Вы не обращайте внимание на мою резкость, скоро гон, я нервный, — качает ногой под столом. Даня на это снисходительно улыбается: вот оно что. Это не личная неприязнь, а гормональные качели. Сам он не чувствует его запаха из-за дорогих падавителей, действительно качественных, раз он не учуял чужой гон. — Ты чувствуешь мой запах? — осторожно спрашивает Даня. — Я пью таблетки, надеюсь правда помогают. — Чувствую. Слабый такой, — нехотя соглашается Никита. — Но меня раздражают запахи… всех других. Тут много людей и от них воняет. — Тц, не мог раньше сказать? — Серёжа нос кривит, поднимается из-за стола. — Идите в машину, я разберусь с заказом, поедем домой. — Мне, наверное, лучше в гостиницу поехать, раз дело такое, — Данила, конечно, соглашается, что им нужно заканчивать встречу. На них уже из-за соседних столиков поглядывают и принюхиваются, а это совсем неприлично в современном обществе. — Нет, — отмахивается Никита, провожая взглядом Серёжу. Встаёт, схватив оставленные на столе ключи от машины, кивает в сторону выхода головой. Даня не противится, идёт следом, даже слишком близко к Никите, чтобы все думали, что у него уже есть компания на этот гон. Никита на заднее сиденье падает, сразу же головой упирается вперёд, прикрывая глаза. Дане даже становится его жаль: и течка и гон в своём роде похожи. Так же неприятно, похоже на болезнь, но лекарства помогают лишь немного. Это что-то о животных инстинктах, мерзких и противных, которыми некоторые твари оправдывают свои омерзительные поступки. Мешкая, Данила собирается сесть вперёд, но стоит сунуть голову в салон, Енисейский подаёт хриплый голос и просит сесть рядом. Даня замирает. Он не может просто взять и сесть к альфе с затуманенным разумом, просто не доверяет ему. Но в зелёных омутах так много мольбы, что хочется сдаться, но и Серёжа скоро выйдет к ним. — С тебя торт, который я так и съел, — ворча для вида, Московский скрывает нервозность, всё же переползает к Никите. На мгновение сокрушается, что на подавителях — не может в полной мере выпустить успокаивающие феромоны, чтобы облегчить ему жизнь. Кажется, что лёгкого аромата в салоне Никите хватает. Его дыхание выравнивается, он откидывается на спину, и всё, что он делает в отношении Дани, так это поворачивает к нему голову, чтобы чувствовать запах. — От тебя серьёзно пахнет деньгами? — Енисейский смеётся, прикрыв рот ладонью. Даня хмыкает. — Серёжа так же отреагировал. Дверь спереди хлопает — Серёжа в машину плюхается большим чёрным мешком, заводит её и через зеркало смотрит на парней. — Вы как тут? — Всё пучком, — Никита снова вперёд наклоняется, обвивает Серёжу через кресло руками. — Давай домой. — Ладно-ладно. *** Никите как-то стремительно голову сносит: он уже заваливается всем весом на Серёжу, тычется в шею, но даже не пытается засунуть руки под одежду. Даня на расстоянии чувствует жар его кожи — она вся красная, будто от мороза, дыхание снова сбитое, словно он до двадцатого этажа пешком шёл, да ещё и вприпрыжку. Квартира Татищева не встречает их привычной прохладой, а наоборот, обволакивает теплом, как заботливая мама-кошка хвостом укрывает котят. Никиту сажают на пуфик в прихожей, Серёжа хмурится, рассматривая чужие вещи на вешалке, на чужие ботинки. И пока Даня, вздохнув и оттолкнув Серёжу вглубь квартиры, опускается перед Никитой на корточки и расшнуровывает ботинки, сам Татищев обувь сбрасывает наступив на пятки. На кухне замирает, сложив руки на груди. Юра довольно устроился за столом, а Костя скрылся за дверкой холодильника. — Привет, мелочь, — Юра широко улыбается. — Все вопросы к Катюхе, он меня сюда притащил, — вскидывает руки, сбрасывая ответственность на мужа. Костя, положив на поясницу руку, разгибается, держа у рта батон колбасы, которого у Серёжи ещё утром в холодильнике не было. Но тем не менее Костя её откусывает прямо так, только содрав несъедобную бумагу вниз. И взгляд виноватый на Серёжу бросает. — Прости, — начинает Костя, проглотив колбасу, — Гормоны проклятые, — захлопывает холодильник и являет взору обтянутый домашней футболкой живот. У Серёжи всё раздражение в миг уходит: ну как можно злиться на беременного отца? — Как свиданка прошла? — Юра лукаво улыбается, дёргает бровями. Серёжа глаза закатывает. — У Никиты гон, сейчас будем сбивать температуру, а там посмотрим, — пожимает плечами. — Не думаю, что Даня захочет мне помочь с этим, так что даже не знаю останется ли он или поедет к себе… — Серёж? — Даня заглядывает на кухню. — Ох, здравствуйте, — неловко мнётся в проходе, замечая старших. — Ты мне поможешь его до спальни дотащить или как? — уже на Серёжу смотрит, недовольно опустив брови и ткнув пальцем под рёбра. Татищев отмирает, кивает, уносится в коридор за Енисейским. — Данила, здравствуй, — взгляд Константина становится каким-то мягким очень. Он старается взять себя в руки не придавать значения тому, что гормоны в голове рады приветствовать в семье омегу. И нет, у него не ёкает в груди нежность, когда глаза Московского задерживаются на его животе. — Добрый день, — ещё раз здоровается парень, неловко мнётся в проходе, а за спиной Серёжа тащит Никиту по коридору в спальню. — Как ваше самочувствие? И… малыша? — хлопает светлыми ресницами, пытается навести на себя прежний безмятежный вид. Юрий отодвигает стул из-за стола, приглашая парня сесть. Даня предложением пользуется, немного теряется от такого внимания, но стоит Константину сесть напротив, немного легче становится. Юра наливает в чайник воды, включает и молча делает чай. — Прекрасно, — Костя колбасу передаёт Юре, чтобы отрезал погрызанную часть и сделал нормальные бутерброды — тот без слов его понимает. — Сегодня узнали пол, вот, захотелось сказать Серёже лично, — мужчина стаскивает со стола карамельку. — И кто же там? — Даня даже наклоняется чуть вперёд, немного волнуясь сжимает край кофты дрожащими пальцами. — Девочка, — довольно тянет Юрий, ставя чашки перед ними. — Вторичный пол узнаем только после рождения, но мы все как-то надеемся на омегу. Серёги с головой хватило, а он ещё и альфу в дом… ну, почти привёл и почти официально познакомил, — фыркает, в центр стола двигая блюдо с бутербродами. — Ам… — Даня голову опускает неловко, — Я рад, что с ней всё в порядке, — тянется к чаю. — И, знаете, если у нас сложится, то в вашей семье на одного омегу и, конечно, альфу, будет больше, — посмеивается со своих слов. — Ты не загоняйся только, — Юрий похлопывает парнишку по плечу. — Твои родители вообще как к этому относятся? Мы с Сашкой вашим не ладили много лет, — бросает взгляд на Костю, а тот головой качает, вспоминая прошлое. Юра и Саша с самого знакомства как-то не поладили. Юра огрызался, язвил, всё обзывал «каким-то не таким». В итоге выяснилось, что Юра просто Костю ревновал, мол, заберёт омега его друга, его альфу, вот и что он сделает? И с внутренней гомофобией боролся отчаянно. Оказалось, что Костя — омега, а Саша другого любит очень и очень давно. Костя, честно, очень расчувствовался, когда со слов Юры узнал, что даже думая, что он альфа, то всё равно в Костю сильно и безвозвратно влюбился. Пусть и спустя много лет знакомства. — Папа Саша про Серёжу с самого начала знает, — Даня осторожно отхлёбывает чай. — Я не стал его прятать, потому что папа сам мне говорил: «любишь, значит люби». Порицал только педофилию и прочие гадости, — морщится. На шорох позади не реагирует, как и на прохладные ладони на плечах. Серёжа к нему сзади прижимается, прикрывая глаза. — А папа Миша пригрозил «оторвать важную вещь», если мне плохо будет, — накрывает одну ладонь Серёжи своей. — А про двоих что-то говорили? — осторожно интересуется Константин, запивая бутерброд чаем. Даня глаза закрывает, сильнее назад отклоняется, чтобы в любимого упереться совсем. От него чувствуется запах сигарет, но других каких-то, более дорогих. Значит подавители прекращают действовать и он чувствует запах Никиты. Это не очень хорошо — чужой гон может спровоцировать течку. — В целом всё то же самое. Я тогда с пап Мишей впервые за несколько лет говорил по душам несколько часов подряд, — Московский голову поднимает, ловит тёмные радужки Серёжи своими небесными, — Серёж, я только «за», если ты любишь двоих. Но я хочу узнать Никиту, попытаться и с ним выстроить отношения, он на самом деле мне симпатичен. Любовных драм нам ещё в жизни не хватало. Серёжа, внимательно слушавший его, сильнее к себе прижимает. В своё счастье не верит. — Дань, — хрип в голосе Серёжу не смущает. — Никита только что несколько минут умолял позвать тебя. Ему от твоего запаха легче так же, как от моего, — проводит кончиком пальца по нежной молочной коже Данилы. — Т-только если рядом побыть или пообниматься… — румяное лицо Дани Серёже прямо сейчас хочется зацеловать до смерти. — Мы поедем тогда, — Костя поднимается, поглаживая живот. — Предохраняетесь только, — говорит это с таким спокойным лицом, что Дане кажется, что он не придаёт этим словам значения, хотя по глазам видно, что он серьёзен. Серёжа глаза закатывает, звонко чмокает Данилу в макушку. — У тебя, кстати, сестра будет, — Юра чашки в раковину ставит, усмехается, когда со стороны сына раздаётся абсолютно не мужественный писк. Под данин смех Серёжа с крепкими объятиями набрасывается на Константина, жмётся к его боку и улыбается ярко, до безумия счастливо. Костя его в ответ прижимает к себе, невольно вспоминая, что он когда-то также был в его животе и нещадно пинался, успокаивась едва ли не молитвами в несуществующего бога. Давно же это было. *** Никита сразу же прижался к Дане всем телом, стоило ему опуститься на скрипучую постель. От неожиданности Даня почти вскрикивает, но позволяет себя обнимать, сам успокаиваясь от запаха двух альф. Серёжа перед этой картиной теряется: конечно безумно мило, даже сфотографировать хочется, но в таком состоянии инстинкты Никиты очень острые и подпустит ли он Серёжу к ним… к омеге? Вопреки всем опасениям Татищева, Никита зыркает на него из-за плеча Дани, хмурит острые брови и рычит: «Какого чёрта ты не в кровати?» На душе так тепло становится. Им нужно пережить это состояние Никиты и снова попробовать поговорить, но в следующий раз уже точно, ни на что не отвлекаясь, вот так начистоту. Позже Даня обязательно получит большой и сладкий до скрежета зубов торт. А пока они прижимаются друг к другу, пропитывая спальню странным запахом табака, железа и денег.