шутка смерти

***

   — Могу я увидеть Веронику? — шёпотом спрашивает Арсений, присаживаясь на корточки рядом с сидящей на диване Лидией.    Нога у Арса всё ещё болит время от времени, а в такой позе голень нещадно простреливает болью аж до бедра. Но терпит. Считает, что должен это терпеть.    — Конечно, — кивает Лидия. — Арина, проводи, пожалуйста, Арсения Сергеевича в комнату…    Арсений поднимается с корточек, зажимает пальцами болезненно пульсирующее бедро, оглядывается на вернувшихся с улицы Антона и Женю, которые пытаются начать перед ним какие-то смазанные извинения, но сейчас не до этого. Как бы это ни выглядело грубо, Арсений от этого сейчас отмахивается, отстраняется целенаправленно. Ему не нужно, чтобы Женя и Антон извинялись перед ним, ему нужно, чтобы они поняли, чего на самом деле стоило то, что они делали. Чтобы в первую очередь за это обесценивание извинились перед собой.    Арина проводит к дальней комнате на первом этаже, останавливается у белой двери, подходит в упор к Арсу, шепчет едва слышно:    — Она очень стесняется того, как сейчас выглядит, — у Арины сбивается дыхание. — Лицо из-за болезни зубов опухшее, сыпью какой-то пошло… Не поменяйтесь в лице, когда её увидите, Арсений Сергеевич. Её это очень обидит.    — Конечно, я всё понимаю, — вздыхает тяжело Арс, кивая.    Арина разглядывает его ещё пару мгновений, кивает пару раз, утверждаясь в том, что до Арсения её просьба дошла. Она просит о том же у Антона, увязавшегося следом.    О том, как часто раньше Шаст видел людей в самом херовом состоянии, как часто приходилось ему не подавать виду, что перед ним человек, с которым что-то не так, Арина не знает. Да и Арсений тоже, поэтому их недоверие понятно, не обижает.    Тихий стук в дверь. Они прислушиваются к тому, как с той стороны кто-то бредёт к выходу из комнаты, шаркает ногами по полу в ужасной усталости.    — Да? — блекло спрашивает мужчина, открывший дверь. Папа Вероники. — Кто..? Арсений Сергеевич?    — Здравствуйте, — сочувствующе горько улыбаясь, кивает Арсений. — Нашёлся вот… Можно поговорить с Вероникой?    — Она не разговаривает…    Антон заметил это с самого начала. Во взрослых здесь не осталось совершенно никаких сил, а оттого в них словно бы атрофировался даже базовый комплект эмоций. Только бессилие и бесконечная усталость. Они не сильно удивляются чужакам, кто-то реагирует чуть агрессивно, кто-то абсолютно серо, без интереса. Их не удивляет Арсений, нашедшийся так внезапно, от знакомого лица у них ни шока, ни радости, ни чувства единения. Они пусты. Полностью измождены тем, как жили эти четыре года.    Детям отдавали большую часть еды и одежды, их берегли, их научили охотиться, в первую очередь позаботились о том, чтобы выжить могли именно они. На себе здешние взрослые полностью поставили крест, сдались.    Только отец Арины упрямился и выглядел более живым, не казался призраком. То ли из-за того, что он один из охотников, то ли из-за обострившегося чувства ответственности перед дочерью. Скорее второе. Арина говорила, что её мать покончила с собой, для её отца это стало событием, обострившим значимость дочери, так бывает. Яркая, порой ядовитая ответственность за ближнего окутывает после потери, после созерцания того, как, оказывается, хрупки твои близкие люди. Шасту знакомо…    Арсений проходит в комнату. Окна здесь занавешены, видимо, свет режет неприятно глаза в болезненном состоянии Вероники. Арина не даёт подойти первым, но оно, наверно, и правильно, надо подготовить.    — Ника, ты не поверишь, кого я в лесу нашла, — с мягкой улыбкой говорит она, приседая на колено рядом с кроватью Вероники. — Он очень сильно отличается от всяких жуков, которых я тебе приносила показать, — усмехается Арина.    Арс вспоминает, что в школе у Вероники было интересное хобби. Ей очень нравились насекомые. В то время, как все девчонки пугались жуков, Вероника их вечно отлавливала, чтобы подержать в руках и рассмотреть. Арина, выходит, продолжала поддерживать состояние Ники, душевное состояние так, как могла. Приносила из лесу насекомых порассматривать.    — Привет, Вероника, — улыбается мягко Арсений.    Не перемениться в лице стоит огромных усилий, но Арсу удаётся. Кожа на щеках раскрасневшаяся, покрывшаяся сыпью, опухшая, всё лицо ужасно отёкшее.    Едва Веронике удаётся сфокусировать взгляд на Арсении, едва понимает, кто перед ней, как пальцы её вздёргивают тут же покрывало вверх, чтобы прикрыть лицо по глаза. Это разбивает сердце.    — У тебя всё ещё самые красивые в мире глаза, — улыбается мягко Арсений, чувствуя, как собственные глаза дико жжёт, слёзы вот-вот сорвутся. Арина незаметно сжимает предплечье. — Мы отвезём тебя в свой лагерь, у нас есть доктор-стоматолог, Дмитрий… Как по отчеству Поза? — пытаясь отвлечь себя и Веронику, спрашивает Арс, поворачивая лицо к Антону.    Нет. Шаст ошибся. Он научился не меняться в лице, видя разных людей в херовом состоянии, но на него всё так же находит неконтролируемая паника, когда он видит грусть в глазах, которые уже считает родными. Сердце срывается в аритмию, дыхание скручивается комом в горле. Антон может показать, будто бы всё хорошо, тому, кто пострадал, но он не может видеть скорбь в глазах близких. Не может.    — Я… Поз… Э… Темурович, — скрипяще из-за сдавленности в горле отвечает Шаст.    — Дмитрий Темурович, — кивает Арсений, спеша отвести от Антона глаза. — Он может помочь.    — Это правда? — взволнованно, с рвущим сердце всполохом надежды спрашивает Ваня, отец Вероники.    — Он правда есть, он правда стоматолог, — пытается взять себя в руки Антон, переключаясь на разговор с родителем. — И он правда сделает всё, что будет от него зависеть, всё, что будет в его силах, чтобы помочь.    — У нас и этого не было, спасибо, — сипит Ваня, крепко сжимая дрожащими костлявыми пальцами ладонь Антона.    — Мы пока не совсем продумали, как это организовать, — шепчет Арс, сжимая пальцы Ники, смотрящей на него сейчас как на пришествие ангела. — Но мы… Вам надо собираться, а мы пока придумаем, как вас подвезти к нашим. Так что… Что такое? — ласково спрашивает Арсений, чувствуя, как крепче в его ладонь вжались пальцы Вероники.    — Вот, Ника, вот, — суетливо бормочет Арина, протягивая Веронике лежавший у кровати блокнот с карандашом, чтобы можно было написать то, что хочет сказать.    Арсений, наблюдая за тем, с каким трудом Нике удаётся царапать что-то карандашом, забывает о том, чтобы следить за выражением своего лица. Глаза-то в любом случае не спрячешь, взгляд выдаёт все чувства, но вслед за глазами сдаётся и остальное лицо. Брови сводятся к переносице, болезненно изламываясь, губы, сжатые крепко в полоску, белеют. И если бы не Арина, дёрнувшая за рукав, уже через секунду это выражение лица могла увидеть Вероника.    Теперь становится кристаллически ясной их первая встреча с Антоном. Первая с тех пор, как Арс очнулся. Он выглядел так же плохо, а Арсений приказывал не смотреть на себя с жалостью, злился из-за сведённых бровей и поджатых губ. Конечно, Шаст так выглядел, конечно же… Как вообще можно смотреть по-другому на человека в таком состоянии, будучи не бессердечным монстром? Что он вообще от Антона требовал? Перестать чувствовать? Перестать сочувствовать?    Из этой мысли вырывает ощущение лёгших сзади на плечи ладоней. Руки Шаста. Арсению даже поворачиваться не надо, и так понимает. Антон чуть сжимает пальцы, продолжает поддерживать. Антон всегда продолжает поддерживать, за что Арсений скалил на него зубы?    Изнутри потряхивает. Пальцы на плечах сжимаются на мгновение ещё крепче. Антон подходит ближе, подпирает будто бы своими ногами спину сидящего на корточках Арса. Становится легче. Чувствовать опору, поддержку, безопасность и защиту за спиной — не страшно и не раздражает. Арсений только сейчас признаёт, насколько на самом деле ему нужен другой человек, на которого можно было бы рассчитывать. Как нужен тот, кому можно верить, доверять.    Антон — первый человек в жизни, которому Арсений доверяет. И это не громкие слова. Это правда. Не было никогда у Арса того, кому можно было бы рассказать абсолютно все мысли, показать все чувства. Не было никогда у Арсения веры в то, что вот этот человек поможет, чего бы ему это ни стоило. Не было никогда человека, глядя на которого, можно быть уверенным, что не бросит, не предаст, не оставит.    — Арсений Сергеевич, — зовёт издалека, за толщью обрушившихся мыслей голос Арины.    Арс промаргивается чуть потеряно, перенимает на автомате блокнот, который ему отдаёт Арина. Читает про себя послание Вероники.    «Вы не представляете, как я рада Вас видеть. Как рада, что с Вами всё в порядке, что Вы живы. Арина уже рассказала, что у меня случилось, да? Вы пытаетесь меня не обидеть, но я вижу, как Вам больно. Не прячьте. Мы же любим Вас за то, что Вы от нас ничего не прячете».    — Прости, — осипло выдавливает из себя Арсений, утыкаясь лицом в кровать.    Ничего больше не получается ни скрыть, ни спрятать. Тихий скулёж вырывается из губ, и слёзы, впитываясь тут же в постель, проливаются неконтролируемо. Пальцы Вероники зарываются в волосы на макушке, гладят дрожаще по голове, успокаивают. Трясущиеся пальцы Антона гладят по плечам и лопаткам. Арсений не знает, как собрать теперь себя в кучу.    — Я должен был…    Вероника щипает неожиданно за плечо, заставляет посмотреть на себя, качает коротко головой. Арс передаёт ей обратно блокнот, когда Ника за ним тянется. А через пару минут получает новое послание: «Сыграйте нам, пожалуйста».    — Конечно, — всхлипывает рвано Арсений, утирая быстро ладонями лицо. — Что бы ты хотела? Что-то одно?    — Ника всегда говорила, что хотела бы ещё раз услышать песню из нашего мюзикла, — шепчет Арина, заглянув в записку. — Мы сыграем и споём вместе.    У Вероники лицо озаряется, глаза улыбаются, хоть для лица вся мимика сейчас дико болезненна. Быстро становится ясно, что это было именно тем, чего она и хотела. Не сольного исполнения чего-то от Арсения для неё, а совместного с ребятами для чувства радости от долгожданного воссоединения.    — Сыграем, — обещает Арсений.    — Мы тогда пока соберёмся, — воодушевлённо говорит Арина. — Соберём вещи, а после музыки сразу поедем, да?    — Да, — улыбается Арс. — Я пока со своими поговорю, обсужу, как вообще это организовать… Арин, ты передашь своим, чтобы собрались?    — Да, уже бегу, — выбегает из комнаты Арина.    Посидев ещё с минуту с Вероникой, обговорив с её отцом надежду лечения и отъезд, Арсений с Шастом выходят. Стоит только закрыться двери комнаты, как Антон начинает щебетать обеспокоенно, не замолкая ни на секунду. Точно. Для Шаста ведь это ужасно стрессово видеть в грусти кого-то из близких. Но и сказать чего Антон не даёт, поэтому Арсений только обнимает его крепко руками за плечи, чуть привставая на носочки.    Шаст наконец замолкает, обрушивается на Арса до смерти крепкими объятиями, сжимает в своих руках, вцепливаясь пальцами в спину.    — Ну всё, Шаст, всё, — шепчет Арсений, мягко улыбаясь. — Я в порядке, — успокаивает, поглаживая по спине. — И ты успокаивайся. Боже… Так дрожишь… Совсем не дело, Шаст, — качает головой, всё так же мягко улыбаясь, чуть отстраняя Антона от себя. — Надо собраться, — говорит, заглядывая в заплывшие слезами глаза. — Почему… Могу я спросить, есть ли какая-то причина, почему тебя так накрывает при виде чьих-то слёз и грусти? — Антон глаза опускает, не кивает, но и не качает головой, но по поджатым крепко губам видно, что и отвечать не хочет. — Ладно, Шаст, ну же, посмотри на меня, — зовёт ласково, оглаживая пальцами щёки. — Давай думать, как мы столько людей в лагерь увезём, хорошо?    — Надо включать голову, да? — жмурясь, спрашивает почти одними губами.    — Сейчас — да. Но вот, когда у нас выпадет возможность остаться наедине…    — Зацелуемся до онемения губ?    — Шаст, ну! Нашёл время, — бурчит Арсений. — А вообще… И зацелуемся, и заобнимаемся, и заговоримся. А пока давай решать вставшую проблему, хорошо?    — Надо поговорить с нашими, с Егором Борисовичем. И с Лидией.    На глазах Антон берёт себя в руки, уходит разбираться с вопросом, голос его при разговоре со своими и Лидией твёрд и спокоен, взгляд цепкий, внимательный. Только вот руку Арсения не отпускает ни на минуту, сжимает пальцами крепко Арсову ладонь, таская везде Арсения за собой. Арс не может не улыбаться от этого.    Лидия Константиновна, говорит, что у них есть семь машин, но какая из них в рабочем состоянии осталась, никто не знает. Машинами не пользовались очень давно, не было надобности из-за того, что дальше километра от дома не отходили никогда. За эту работу берутся Даня и Трещин, оба в машинах хорошо разбираются, проверяют работоспособность, заполненность баков. Возвращаются не с самыми утешающими новостями. Из семи машин в рабочем состоянии остались только две, бензина в них не хватит на дорогу.    — Это уже замечательно, — прерывает Антон. — Прогноз больше положительный. Четырнадцать человек в итоге насчитали, так? В остром, критическом состоянии только Вероника, так что её посадим на переднем сидении одну, а остальных будем размещать по трём машинам.    — Трём? Стоп, блять, подожди, — хмурится резко Даня. — Давай по порядку. Тут две машины, начнём с того, что в них мало топлива.    — Перельём всё топливо, что сохранилось в тех машинах, что больше не на ходу, — пожимает плечами Шаст.    — Ты понимаешь, в целом, Шаст, понимаешь, сколько эти машины стояли? Что там уже с топливом?    — У нас есть другие варианты?    — Вообще-то да, — кивает медленно Майя. — Того топлива, что есть, хватит, чтобы доехать до городка, но потом надо повскрывать гаражи, которые мы не обыскивали, найти топливо, дозаправиться. Это лучше, чем смешивать неизвестно какие виды топлива из разных машин в непойми каком состоянии.    — Справедливо, — кивает Антон, не упрямится. — Значит, рассадим их по трём машинам и…    — Так а три откуда! — взмахивает ладонями Даня. — Только две их машины на ходу.    — Свою отдадим, — кивает Шаст. — Нам невыгодно по времени и средствам передвигаться всем туда-сюда.    — Стой, ты предлагаешь разделиться? — обеспокоенно спрашивает Женя.    — Это лучше, чем всем ездить туда-обратно! У нас нет запасов бензина, чтобы всем кататься кругами!    — Шаст, прав, — кивает Арсений. — Надо будет разделиться. Часть наших должна повезти ребят к нам, а другая часть езжать с Егором Борисовичем в другой лагерь. Вопрос только в том, как мы будем делиться…    — Трое наших должны быть за рулём, чтобы вести.    — Хватит и одного, а здешние поведут следом, — качает головой Даня.    — Они все слабы, если кто-то отключится за рулём, — вздыхает тяжело Шаст. — Лучше нашим вести.    — Не только вашим, — вмешивается Айгуль. — Мы же тоже теперь знаем к вам дорогу. Можно отправить и кого-то из нас. Мы подкинем их в ваш лагерь, а вы поедете в город, где мы планировали заночевать. Мы, как только доставим народ, поедем к вам. К ночи… Или скорее к утру, догоним вас.    — Вы выдохнетесь, — качает головой Женя, обеспокоенно разглядывая Айгуль.    — Отоспимся потом в машинах, — пожимает та плечами. — Так будет лучше.    — Значит, осталось определиться только с конкретикой. Кто именно из нас и из вас поедет, — кивает медленно Шаст. — Как и всегда, жду добровольцев…    — Я повезу, — пожимает плечами Ира.    — Тогда и я, — подключается Олеся.    — Я уже вызвалась, — хмыкает Айгуль.    — Феминистическое направление в бизнесе такси? — усмехается Женя, за что тут же получает кулаком в плечо от Айгуль. — Да молчу я…    — Андрея бы как-то сплавить с ранением, — кусает губы Шаст. — Дань? Убедишь его?    — Пойду поговорю, — вздыхает тихо Даня, уходя в комнату, где оставили отдыхать Айру с перевязанным плечом.    — Вот и решили всё, получается.    — Не решили, — хмурится Майя. — Три машины, допустим. Это пятнадцать мест. Но три водителя — наши ребята, то есть, мест двенадцать.    — Потеснимся на задних сидениях вчетвером, — улыбается вымученно Лидия. — Правда… Мы такие худые, что и тесниться особенно не придётся. Влезем. Антон сказал, что Вероника должна сидеть одна спереди, чтобы ей была легче дорога, потому что она в самом критическом состоянии. И это действительно так. Это единственное условие, все остальные вытерпят дорогу в любом виде.    — Хорошо, — кивает Шаст. — Думаю, нужно ли ещё к вам конника прикрепить или в вашем случае от него пользы не будет…    — Не надо, — качает головой Айгуль. — Без конников в сопровождении быстрее доедем. Если что, у вас в лагере есть канистра бензина подзаправиться?    — Должна быть, — улыбается успокаивающе Шаст. — Арс… Ты разве не хотел бы поехать с ними? — спрашивает шёпотом, отводя Арсения в сторону от всех.    — Хотел бы, но и с тобой хочу остаться, — пожимает плечами Арсений.    Распутье действительно жестокое. Отправиться с детьми и остаться с ними в лагере, поддерживать их, успокаивать. Или поехать дальше с Антоном, как и было изначально запланировано. И с той, и с другой стороны Арсений видит, что без него не рухнут. За детьми присмотрят, Позу с оказанием медицинской помощи Арс уж точно никак не поможет. Но и за Шастом есть кому приглядеть, он едет с Женей и Майей. Кого бы Арсений ни выбрал, с оставшейся стороны без помощи не останутся. Выходит, Арсу надо выбрать именно того, с кем он сам больше хочет сейчас быть. Вот это и жестоко.    — Я приму любое твоё решение, — успокаивающе шепчет Антон, оглаживая большим пальцем косточку у запястья.    — Не знаю, смогу ли я принять любое своё решение, — качает головой Арс. — Ощущение будто бы выбираю между тобой и детьми…    — В каком-то роде, но без лишнего драматизма, — подбадривает, мягко улыбаясь, Антон. — Арс. Послушай внимательно. Мои слова о том, что я приму любое твоё решение, — не акт вежливости, а правда. Я пойму любое твоё решение. Поедешь с детьми, конечно, я пойму. Продолжишь путь со мной, ведь за детьми будет кому приглядеть, а Позу мы всё равно никак не поможем в делах врачебных, — тоже пойму. Ты никого не бросаешь, выбирая. И никого не предаёшь.    — А ощущение именно такое, — нервно усмехается Арсений. — И я…    — Тогда давай сделаем иначе, — качает головой Шаст, быстро перехватывая за ладони, когда Арсений начинает ломать пальцы. — Давай поменяемся с Олесей и Ирой. Поедем на машинах, ты же… Э, ты умеешь водить?    — Умел, — тянет Арсений, смотря на Антона во все глаза, не верит в то, что Шаст сейчас говорит, что предлагает.    — Ну вот. Не хочу, чтобы тебе было тяжело, а этот выбор явно тяжёлый. А я, знаешь ли, не тот, кто любит ставить людей перед тяжёлым выбором, поэтому создаю третий вариант, обхожу систему, — усмехается уголком губ Антон. — Это будет тяжёлая авантюра, но… Нам уже не впервой проворачивать вдвоём сложные авантюры.    — Даже не знаю, Шаст, я… У меня нет слов.    — Да, у меня тоже, — хмуро говорит Ира, очевидно, их разговор подслушавшая. — На кой хер ты хочешь это провернуть, вот скажи, объясни мне по-человечески.    — Чтобы Арсу не нужно было делать тяжёлый выбор, — хмурится Шаст. — Я не хочу, чтобы ему было херово.    — О Боже, прелесть-то какая, — состраивая лицо городского блаженного, тянет Ира. — Так бы я сказала, будь полной дурой, — тут же становится она привычной собой. — Объясню на пальцах. Те, кто поедет провожать детей, должны будут за ночь догнать вторую половину группы у другого города, где те будут отдыхать. Скажи, Антон, какова вообще цель этой вылазки?    — Оценить другой лагерь…    — Вот именно. И оценку дать должен будешь ты. Так скажи мне, будь добр, как ты эту оценку дашь, если всю ночь будешь в дороге? Как ты на следующий день сможешь быть внимательным, собранным, наблюдательным и рациональным после, дай Бог, трёх часов сна? Ваша дураковатая наивность меня поражает. В плохом смысле. Сделаем так, как запланировали изначально.    — Но Арс…    — Хочешь, чтобы Арсению было легче? — с усмешкой спрашивает Ира, щуря на Антона глаза. — Тогда не упрощай ему жизнь. Чем проще ты делаешь всё вокруг него, тем тяжелее ему будет принимать решения, тем сложнее будут даваться даже самые незначительные выборы. Это как тренировать мышцу, хочешь, чтобы она могла выдержать хоть какую-то нагрузку, не держи её в постоянном, неприкосновенном покое.    — В этом, конечно, есть логика, — пытается вставить два слова Шаст, но протестовать ему сегодня не дают.    — Я поеду с Лесей и Айгуль. Отвезём Андрея в лагерь. И ночью нагоним вас. Всё. Возможно, я тебя обижу, Арсений, но как-то уж выживали эти люди без твоего присутствия, четыре года держались. И то, что вы нашлись, это не значит, что теперь должны не отлипать друг от друга. У нас был и остаётся изначальный план. И если мы можем внести в него поправки на, скажем так, второстепенных исполнителей, то на основных — нет. Это работа Антона — он едет, а ты первым взялся его сопровождать, вот и держи слово.    — Ира, ты слишком давишь, — хмурится Шаст.    — Не упрощай жизнь там, где нужно сделать выбор, — качает головой Ира. — Или вы нам не доверяете? Думаете, не довезём ребятишек до лагеря?    — Нет, ничего такого вообще не говорилось!    — Вот и делайте свою работу, — шипит Ира. — Если сомневаешься в моих словах, поговори с Майей, уверена, она скажет те же слова, что и я. Единственная проблема, которая должна вас сейчас волновать, — это лошади. С ними ничего не придумали. На лошадях ехали я, Айгуль и Андрей, мы уедем на машине, что с лошадьми делать? Подумайте над этим, — последнее, что говорит Ира, уходя к Олесе.    — Может, она и права, но так жёстко подать информацию — это уметь надо, — передёргивает плечами Антон. — Арс…    — Она права, — качает головой Арсений. — Мы создаём проблемы на ровном месте. Тебе я пообещал быть рядом, а дети меня уж дождутся, мы всего на полторы недели разъезжаемся. Четыре года ждали… Неделю потерпим, — чуть морщась, выдавливает из себя Арс.    — Это даже смешно…    — Что? — резко хмурится Арсений.    — А? Я что-то сказал? — хлопает удивлённо глазами Шаст. — Мысли вслух. Смешно, как два взрослых мужика не могут разобраться, а потом приходит скала Ира и всё за минуту решает.    Арсений с этого замечания только фыркает с усмешкой, отходит от Антона, чтобы узнать, как продвигаются сборы. Шаст остаётся на месте, натянутая улыбка сплывает с губ. На самом деле он говорил не об этом, не это смешно. Смешно то, как Арсений, боящийся всяческих манипуляций над ним, обвинивший за это Антона, сделав его врагом, на самом деле совершенно не замечает манипуляций через поддевание его гордости. Стоило Ире сказать, что Антон «облегчает» Арсу жизнь, что окружает его условиями, предполагающими ограду от лишних мыслей и выбора, не прошло и минуты: Арсений согласился поступить по её наставлению.    Одна лишь мысль, что кто-то может сделать слабее, мысль о том, что кто-то избавляет от выбора, заставляет Арсения лишить себя выбора самостоятельно. Он так боится, что некто или нечто снова лишит его прав, что сам себя всякой свободы лишает, ведясь на провокации и манипуляции.    С другой стороны, в словах Иры однозначно есть смысл. Но Шаст не хочет быть тем, кто проявляет заботу «закаливанием», бить по больным и слабым местам, чтобы они покрылись шрамами, делать сильнее таким образом? Нет, это слишком жестоко. Но и чрезмерная забота Антона… У него уже были отношения, которые закончились словами «ты не даёшь мне расти». Наверно, Женя прав, Шаст чертовски плох во всех этих делах.    — Даже спрашивать не буду, о чём ты думаешь, с такой кислой миной, — усмехается уголком губ Леся, опираясь плечом о балку крыльца. — Или ты бы хотел, чтобы я спросила?    — Как там сборы?    — Прекрасно, — пожимает плечами Олеся. — А твои мысли?    — Несколько хаотично, но это их привычный вид, — выдавливает из себя улыбку Шаст.    — Не ломай губы, смотреть больно. Что случилось?    — Да ничего нового, обычные женские штучки, — усмехается нервно Антон, стараясь уйти от этого разговора как можно скорее.    — Хочешь у меня что-то спросить? — прилетает вопрос Леси прямо в спину, она ещё и усмехается. И откуда знает, что там у Шаста в голове? Вот уж эти ведьмы с образованием социолога…    — С чего ты взяла, что я хочу что-то спросить у тебя?    — Тебя волнует, что я понимаю, что ты в целом хочешь задать вопрос, или то, что хочешь задать вопрос именно мне? — усмехается Олеся, доставая из портсигара одну из своих самокруток. — Чёрт… В машине зажигалку оставила, будет огонь?    — Конечно, — вздыхает Шаст, возвращаясь к Лесе, подпаливает ей самокрутку, осматривая Олесю с головы до ног. — Думаешь, оно того стоит? Делать человека сильнее, прогоняя его через, назовём это так, препятствия?    — Мы говорим конкретно о…    — Арсе.    — Об Арсе, — тянет рассудительно Леся, выдыхая облако дыма. — Скажешь ему прямо, что это испытание или проверка, он в лепешку расшибётся, лишь бы это испытание пройти. Из гордости и…    — Я не создаю ему никаких испытаний. Он и без меня с этим справляется прекрасно.    — Если он сам их себе создаёт, то это не твоя проблема, Шаст, — пожимает плечами Олеся. А видя, как Антон весь сконфузился, добавляет: — В том смысле, что не надо постоянно пытаться влезть кому-то в жизнь с заботой. Арсений — тяжёлый человек для создания комфортной среды, он сам не знает, что для него есть комфорт. Если он создаёт себе испытания, пусть создаёт и справляется с ними. Не навязывай ему свои решения, в вашем случае лучше всего компромиссы.    — Компромиссы переоценены, — вздыхает тяжело Антон. — Вместо двух желаний вы исполняете что-то между ними, но по факту никто из вас не доволен.    — Просто разговаривайте между собой. Ты всегда старался решить всё словом, что поменялось?    — Во-первых, это звучит обидно, потому что с твоих слов кажется, что я только трепался, — Шаст выставляет ладонь вперёд, когда Олеся открывает рот. — Во-вторых, не всегда получается так, что на течение принятия решения влияет только две стороны, иногда появляется третья. Я почти пришёл к компромиссу, но появилась Ира и наплела ему, мол, пусть едет со мной, а дети сами справятся, и вообще он мне первее пообещал сопровождать, а это…    — Так это тебя волнует на самом деле? — насмешливо тянет Леся. — То, что на его решение повлияла Ира? Человек — животное социальное, Шаст, ты знаешь это так же хорошо, как и я. На нас влияет социум, а социум не сводится к одному человеку. Или тебе хотелось, чтобы для Арса было так? Чтобы ты был для него всем миром, и он тебе в рот смотрел?    — Не уверен, что ты правильно использовала выражение, — пытается сменить тему Антон, но Олеся так смотрит, что сразу становится ясно: не выйдет. — К чёрту. Я не знаю. Я чувствую себя странно. Чувствую себя неприятно. В груди так мерзко свербит, и вообще, с каких это пор они стали прислушиваться друг к другу? Они два дня назад разве что общались, а сейчас? Ира соглашается пересесть с лошади в машину, когда Арс её просто просит, хоть я её прямо уговаривал. А потом Арс решает сделать так, как сказала Ира, хотя изначально жёстко ломался? С чего бы? Меня это тревожит, не знаю, как объяснить, просто плохое предчувствие, и боль эта странная в груди, уже неделю держится, может, я простудился?    — О нет, диагноз куда хуже, — становится резко серьёзной Леся, хмурясь. Антон смотрит на неё почти напугано, облизывает нервно пересохшие губы, пока Олеся прикладывает ладонь ко лбу. — Да… Всё действительно так. Эта болезнь куда серьёзнее, чем кажется, Шаст. От неё нет лекарства.    — Что?.. О чём ты говоришь?    — У тебя… Клиническая ревность, Шаст, — прыскает со смеху Леся, когда сдувшийся на глазах Антон закатывает глаза. — Диагноз: паталогический собственник.    — Очень смешно, — фырчит Антон, собираясь уже уйти.    — Нет, ну симптомы же налицо! — не унимается Леся, увязываясь следом за Шастом. — Тревожность от созерцания хорошего общения твоего субъекта с другим, — загибает пальцы, нарочито умничая. — Боль в груди, выработка кортизола, и неделю ты уже это чувствуешь, потому что постоянно к кому-нибудь да приревнуешь, то к маме, то к Дане, то к Ире, ко мне небось тоже было. Только к детям его не ревнуй, Шаст, а то ведь это чревато последствиями.    — Всё, ради Бога, прошу тебя, хватит!    — Арсений, — подзывает Леся совершенно неожиданно для Шаста Арсения, который выходит из дома.    — Ты что удумала? — шипит Шаст, хватаясь за Олесин локоть.    — А ты знаешь, что связался с паталогическим соб-м-м-х!    — Ты что делаешь? — хлопает удивлённо глазами Арс, глядя на Антона, резко закрывшего Лесе рот ладонью, обхватив локтем вокруг шеи.    — Ничего. Иди, куда шёл, Арс, у нас всё хорошо, — натягивает на лицо улыбку Антон.    — Леся с тобой явно не согласна, — дёргает бровью Арсений, упирая руки в бока. — Шаст, — тянет с максимально осуждающей интонацией.    Антон сдаётся быстро, выпускает Лесю из хватки, хочет убежать сразу, но Арсений заставляет остаться на месте. Провалиться сквозь землю было бы очень кстати. А Леся, предательница, говорит Арсу прямо в лоб. Может, у голубоглазых брюнетов есть какой-то секретный альянс? Как в старые времена было у рыжих. Но там была дискриминация, а тут…    — Да я знаю, — прыскает со смеху Арсений.    Ямочки на щеках. У него есть ямочки. Почему Антон этого не видел? Наверно, из-за того, что раньше Арсений почти не улыбался.    — У кого-то же на лице написано, когда он ревнует, — тянет с улыбкой Арсений, подталкивая залипшего Антона плечом. — Шаст? Настолько неловко?    — Если бы, — тянет Олеся. — Он тебя жрёт глазами, я пошла, — поднимая ладони, ретируется Леся. Шаст победил её в конкурсе «Поставь в неловкое положение».    — Ты безумно красивый.    — Шаст! — вскрикивает шёпотом Арсений, дёргая за рукав. — Ты сегодня… Что творится с тобой вообще?    — Кажется, я слишком сильно в тебя влюбляюсь? — нервно смеётся Антон, припоминая старые слова. — Мы здесь закопались… Надеюсь, в том городе, на привале сможем найти пустую открытую квартиру. Желательно придумать заранее причину, по которой мы останемся там только вдвоём, — Шаст видит, как у Арсения с каждым словом округляются глаза, как прилипает к щекам яркий румянец. Ямочки. У него всё это время были ямочки. — Я хочу говорить с тобой полночи и…    — В таком случае, мне стоит придумать причину, почему мы НЕ останемся наедине, — нервно усмехается Арсений. — Тебе надо отдыхать, ты не сможешь завтра всё оценить трезво, если полночи будешь со мной лясы точить.    — И за меньшее время высыпался, — качает головой Шаст. — У меня появился… Появился перечень вопросов к тебе. И пока я не узнаю ответы, я точно не усну сегодня.    — Шаст…    — Арсений Сергеевич, мы всё собрали, ваш, э, рыжий…    — Даня, — улыбается скомкано Арсений, поворачиваясь к подошедшей Арине. — Что с ним?    — Всё нормально. Он разобрался с машинами, помог догрузить вещи. Майя Олеговна помогла развести костёр, она там кормит вашими продуктами наших, мне так неловко…    — Это лишнее, — улыбается мягко Антон. — Мы через двое суток будем в другом лагере, еда у нас будет, а вам бы хоть сколько-то сил перед дорогой.    — Спасибо, — улыбается смущённо Арина. — Арсений Сергеевич, что вы решили? Вы с нами?    — Нет, Арин, я должен поехать дальше с Антоном, но мы вернёмся буквально через полторы недели, у вас всё будет хорошо, о вас позаботятся, там безопасно, не волнуйся…    — Я же сказала, куда бы вы ни держали путь, я с вами, — резко выпрямляясь в спине, говорит Арина.    — Нет, — качает головой Арсений. — Ты поедешь со своими. Арин, — заглядывает в девичьи глаза максимально красноречиво. — Я всегда мог на тебя положиться. И вашу группу я отправляю со спокойной душой из-за того, что в первую очередь знаю, что там будешь ты. Конечно, ты больше не староста класса, но… Кто может успокоить Зою одним словом? Кто мог всегда поставить на место Марка с Максом? А кто позаботится о настроении Вероники? Не говоря о том, кто может заставить Назара не буянить?    — Мы уже не те дети, Арсений Сергеевич, — расстроено поджимает губы Арина.    — Да… Конечно, — вздыхает тихо Арс. — Но я уверен, что они всё ещё равняются на тебя. И отец твой слишком беспокоится о тебе сейчас, чтобы отпустить…    — Так в этом всё дело? В папе? — раздражённо вскидывает руками Арина. — Ему было плевать на меня почти всю жизнь, а теперь я не могу идти туда, куда хочу, потому что он вспомнил о моём существовании?    — Я говорил, подростки — это совсем другое, — тянет шёпотом Антон, горя желанием свалить как можно дальше от этих разборок.    — Я не возьму тебя с собой, — твёрдо, пусть и через усталый вздох, говорит Арсений. — Я нашёл вас всех спустя столько лет страха не для того, чтобы подставить неизвестно какой опасности. И думаю не о твоём отце, Арин, я думаю о себе. Прости. Я не смогу ни на чём сосредоточиться, если в голове будут постоянно мысли о том, где ты идёшь. Будешь на меня обижаться за это?    — Хотелось бы, но не получается, — выдавливает из себя Арина. — Вы всегда были одиночкой. Глупо было полагать, что это изменилось. Боитесь брать ответственность за других, я понимаю.    — Я не..! Серьёзно? — неверяще усмехается Арсений. — На слабо меня взять пыталась?    — Обычно срабатывало, — тянет сквозь зубы, чуть щурясь Арина. — Упс?    — Что значит: обычно срабатывало???    — Мы ещё в четвёртом классе поняли, что если брать вас на слабо, можно добиться чего угодно, — бурчит надуто Арина, ковыряя ботинком влажную землю. — Выходит, не только мы выросли за четыре года? — усмехается уголком губ, поднимая глаза к Арсу.    — Заноза, — возмущённо буркает Арсений, обнимая Арину одной рукой за плечи. — Пойдём к костру вашему. Со мной не поедешь.    — Думаете, я окажусь круче вас?    — Не выйдет, — шипит Арс, сужая предупреждающе на Арину глаза, а та только смеяться начинает.    — Эх…

***

   У костра людей чертовски много, как кажется Арсению, ставящему на плечо скрипку. И да, по численности не больше, чем было в тот вечер, когда Арс играл своему лагерю, но отчего-то более неловко, чем в тот вечер.    — Мы будем подпевать, — успокаивает Арина. — Как и всегда, не волнуйтесь.    — Легко сказать, — выжимает из себя улыбку Арсений. — Надо… Надо сначала что-то для разогрева. Так, — резко хмурится Арс после пробного движения смычка по скрипке. — Чей инструмент? Почему так струны перетянуты?    — Мой промах, каюсь.    — Марк, ну мы же даже пометки на колышках делали, стоп… Где пометки?    — У Марка, а я Макс.    — Боже, помоги мне, — вздыхает Арсений, поднимая глаза к небу. Среди своих и детей это вызывает волну тихого смеха. — Вот так, — улыбается удовлетворённо Арсений, закончив с настройкой скрипки. — Для разогрева…    — В прошлый раз ты разогревался на классиках, — припоминает Шаст.    — Мы против, — в один голос говорят дети.    — У них от классиков уже глаз дёргается, — смеётся неловко Арс. — Тогда что?.. Музыку из игр, да? — с тяжким вздохом спрашивает Арсений.    Он своих детей знает прекрасно. И о том, что в игры они играли не соответствующие их возрасту, и о том, что в этих играх было, благодаря подробным пересказам знает.    — Главную тему Джонни Сильверхенда, — кивает воодушевлённо Назар.    — Вы знаете, что я об этом думаю, — бурчит Арсений.    — Ты шаришь за «Киберпанк»? — удивлённо спрашивает Антон. То есть, покемонов Арсений не смотрел, а за видеоигры шарит?    — Не то чтобы мне оставили выбор, — тянет Арсений, многозначительно косясь на подростков. — Там электровиолончель…    — Будто другой инструмент был для вас когда-то проблемой, — закатывает глаза Назар. — Да и играли вы нам уже её!    — Ладно-ладно, — посмеивается Арсений. — Хм, вопрос, помню ли я… Видимо, помню, — усмехается Арс, замечая, что пальцы на струнах уже встали сами в нужную позицию.    Для разогрева максимально просто, в целом, в этом и суть разогрева, да? Арсений играет повторяющиеся части композиции, пока мальчишки создают «бит» хлопками и ударами по ящику.    — Всё, мне надоело, — смеётся Арс, останавливаясь. — Что играем?    — А нормально, что у тебя дети в такие игры играли? — посмеивается Женя, булькая в кружку чая, которую ему сварил Даня.    — Да что мы там не видели? — с претензией в один голос спрашивают близнецы.    — Убийства, наркотики, секс, — загибает пальцы Женя. — Кучу мата…    — Особенно это, — прыскает со смеху Даня. — Эй, ребятня, я, конечно, не хвастаюсь, но чё скажете, если я скажу вам, что озвучивал в русской версии одного перса в «Киберпанке»? Кирка, дающего Ви заказ, если за «Дитя улиц» начинаете.    Да уж, одна фраза, а ажиотаж среди подростков это вызывает жуткий. Кто-то не верит, кто просит зачитать реплики персонажа, а когда мальчишки уверяются, Даня сидит с таким довольным лицом, будто бы заработал среди мальчишек неоспоримый авторитет.    — Я ещё и в «Зе ласт оф ас» второстепенного перса озвучивал. И вот теперь в реальной жизни с зомбаками бегаю, нихуя не смешно, — бурчит себе под нос Даня.    — Ты кем вообще был? — всплёскивает руками Антон, таращась на Даню, который в момент стушёвывается.    — Да уж, Дань, кем ты был? — усмехается хитро уголком губ Андрей, подталкивая Даню не забинтованным плечом.    — Так. То есть, Айра знает, — резко хмурится Шаст. — А я почему не в курсе?    — Только не ревнуй, Антош, — тянет жалостливо Олеся сбоку.    Антон переключается с расспроса Дани на передразнивание Леси, грызётся с ней пару минут, а Даня облегчённо выдыхает, буркая что-то тихо, зыркая на рядом сидящего Андрея. Арсений, наблюдающий за этим со стороны, ставит себе пометку подумать над этим.    — Раз уж мы пошли по играм, — тянет Зоя. — Давайте двигаться в том же направлении?    — Я слишком стар для этого, — вздыхает тяжело Арсений. — Что вы хотите? Что-то из «Ведьмака»? Танчики? Варкрафт? Какие там у вас ещё игры были…    — «Дочь морей», — кивает активно Зоя. — Мы с Ариной споём.    — Мы даже подыграть сможем, — воодушевляется Назар, подтягивая на ногах гитару, на которой Арсений не учил его играть.    Арс смотрит с мягкой улыбкой на своих детей, на Веронику, прячущую лицо наполовину в шарфе, она кивает, а глаза её улыбаются.    — Не люблю эту песню, — шепчет Шаст, обхватывая себя руками.    — Потому что ассоциируешь себя с ней, — вздыхает тихо Женя. — Не думай, Шаст. Просто наслаждайся музыкой.    — Легко сказать…    Арсений, не слушая шум у костра, вытягивает первые ноты на скрипке, улыбается, слыша, как подключился Назар с гитарой. Улыбка становится шире, когда Зоя с Ариной начинают петь.    — Беги, беги от дочери морей. Я помню этот миг. Привет, прибой, всё яростней и злей, внося предсмертный крик. О Калимдор, моих ты братьев знал, их ждал огонь и дым. Шёл в Терамор за смертью адмирал, но дочь была не с ним. Зачем, зачем, наследница морей, ты бросила родные берега? Скажи, как мог народ земли твоей нарядить в тебе врага?    Арсений вслушивается внимательно в голоса Зои и Арины. В том, что у них была регулярная практика, сомневаться не приходится. Волнение, которое Арс испытывал всякий раз при публичных выступлениях своих учеников, страх за их исполнение перед зрителями, никуда не делся за эти четыре года.    Быстрый взгляд на Антона: погрустневший весь, потухший. Почему?.. Текст, ясно…    — Бежала ты, и старый адмирал ушёл за солнцем вслед, повёл свой флот, молясь морским ветрам, чтоб дочь спасли от бед. Но грозный враг в неведомом краю был готов к войне, и только дочь в решающем бою осталась в стороне. Окинув взглядом в смертный час обломки кораблей, он отдал последний свой приказ: беги от дочери морей.    — Просто песня, Шаст, — шепчет на ухо Женя. — Просто песня.    — Несёт слова безжалостный борей и жжёт больней огня: беги, беги от дочери морей…    — Бегите от меня, — пропевает одними губами Антон.    — Вы у меня такие молодцы, — светится ярче пламени костра Арсений, расхваливая своих учеников. — Что бы вы ещё хотели сыграть?    — «Тор», — уверенно кивает Макс.    — О нет-нет, мы уже говорили об этом, — качает головой Арс, посмеиваясь. — Для ваших тембров это не та композиция…    — Для наших тембров? — басом переспрашивает Назар.    — У нас слегка поломались голоса за четыре года, если вы не заметили, Арсений Сергеевич, — усмехается Марк.    — А вы… Ну, пели уже её? — смущённо бормочет Арс.    — Вообще-то да. И не раз, — заверяет Зоя, кладя руку на сердце. — Вы будете приятно удивлены.    — Она сложная, — пытается образумить (отговорить) Арсений. — Вы помните, что там…    — Мужской низкий хор, женский хор с вокальной орнаментацией, часть на другом языке и отдельный фрагмент с соло скрипки? — вздёргивает насмешливо бровь Зоя. — О да, Арсений Сергеевич. Так вы орнаментации боитесь, мужского хора или всё-таки переживаете, что с соло не справитесь?    Арсений пыхтит недовольно, приставляет уже смычок, ставя пальцы в нужном положении, как до него доходит, что опять произошло.    — Так! — резко выставляет смычок в сторону Зои. — Не смейте!    — Он больше не ведётся на это, — смеётся звонко Арина, пихая Зою в бок.    — Маленькие провокаторы, — буркает Арсений. — И часто вы меня вот так уламывали на что-то раньше?    — Постоянно, — в один голос отвечают близнецы, Арина с Зоей и Назар.    — Волшебно просто, — выдавливает из себя Арс. — Я играю «Тор», но, если что, я предупреждал вас, и я-то с соло справлюсь, а вот вы о своих частях подумайте.    — Да без проблем, — усмехается Назар. — О, девчонки, а «Песню ведьм» потом не хотите? Так, чтобы добить Арсения Сергеевича, — подмигивает Зое Назар. — А то народный вокал же тоже очень сложный.    — Только после того, как ты исполнишь «Первую валькирию», — состраивает жалобную моську Зоя, склоняясь к Назару.    — Вот и исполню, — нахохливается тот.    — А «Тора» играем, или как? — уже чуть ли не хнычет Арсений, Шаст от его вида чуть не захлёбывается чаем от смеха. — И вообще, если хотите поразить меня сложностью народного вокала и другим языком… Надо было идеально учить «Танцуй» на польском.    — Я могу это спеть, — неожиданно говорит Женя.    — Ты знаешь польский? — таращится на него Антон.    — Я белорус, блять. Я трохи не андерстенд, на яким джеку я размовляю.    — Чего???    — Это мем такой был, — смеётся Даня.    — Ага. Но это правда. Белорусы сами не знают, сколько языков понимают, а я белорус с русско-польско-украинско-бразильскими корнями. Очень смешно, — буркает Женя, видя, как из Антона выплеснулась струя чая.    — Ты на четверть бразилец?    — Что меня больше интересует, ты правда можешь спеть? — заинтересованно спрашивает Арсений.    — Да как два пальца об асфальт. Я её учил на баяне. А ещё «Ты ж мэнэ пидманула».    — Ты играл на баяне???    — Сегодня прямо день открытий, — посмеивается тепло Майя. — Арсений, сыграй то, что изначально у тебя дети попросили, а то эти впечатлённые тебя сейчас десять раз собьют.    — Спасибо, — кланяется Майе Арс, прижимая скрипку к груди. — Ну что? Готовы «Тора» исполнять?    — Погнали, — кивает Назар, подкидывая на колене гитару, подтягивая её поближе к груди.    — О боже, — бормочет изумлённо Арсений, слыша, как его «мелкие» поют настоящим басом, а девчонки в идеале без обучения исполняют припев народным вокалом.    — Воин, ты воин, чем ты недоволен? А не от того ли, что в бою не пал? В Вальгалле ждёт Один и глаз не сводит, но пока ты жив, вали толпы наповал.    Если в прошлой песне Антон отчётливо всегда находил себя, то в этой, которую слышит впервые, находит Арсения. «Чем ты недоволен, а не от того ли, что в бою не пал». Точно же про Арса и его чувство вины теперь, про его рвение вперёд, про его «назло». А вообще Антону надо прекращать страдать этой хернёй и искать в песнях себя и других людей. Но ведь так проще воспринимать искусство, через ассоциацию с собой. У папы даже была такая лекция…    На новый припев со словами, которые Антон уже прикрепил к Арсению, Шаст ловит взгляд голубых глаз. Понятно. Не один Антон этой хернёй страдает, Арсений сам об этом подумал, тоже нашёл себя в песне. Выходит, эта болезнь у них одна на двоих. Скорее бы с Арсом наедине остаться…    Часть, которая волновала Арсения больше всего, часть на другом языке исполняется почти успешно, почти, потому что Назар немного запнулся, но не критично. А вот после этой части наступает соло скрипки. В оригинале-то, конечно, там не скрипка, а волынка, но как и сказали ранее, для Арсения переложить ноты никогда не было проблемой.    Заканчивают песню, получают свою дозу оваций. Дети разошлись не на шутку, начали насыпать Арсению новых вариантов того, что сыграть. У Вероники сияют ярко глаза, значит, всё будет хорошо, значит, они со всем справятся, значит, сейчас Арсений всё делает правильно.    После «Тора» играют «Танцуй». Арс с Ариной на скрипках, Назар аккомпанирует на гитаре, Макс с Марком стучат в ящик за отсутствием барабана. А Женя не соврал, поёт вместе с детьми, с акцентом, но не путаясь в словах в отличие от ребят, которым польский даётся очень тяжело. Уже ко второму куплету Женя, не прекращая петь, ввязывает Айгуль в танцы с собой, та хохочет, не понимает ни слова (как и большая часть здесь собравшихся), но атмосфера располагает к веселью. И раз уж песня называется «Танцуй», многие решают, что это призыв к действию, видимо. Олесе удаётся вытащить на танцы Майю и Иру. Леся пыталась вытащить и Даню, но тот намертво вцепился в Айру: стесняется. Шаст его понимает.    Скрипки Арсения и Арины звучат необыкновенно живо. Атмосфера какой-то средневековой таверны и языческого праздника кроет Антона с головой. Позже он узнает, что песня о свадьбе по расчёту, но пока ему нравится думать, что это праздник в честь Перуна в трактире.    — Grajcie, grajcie, muzykanty, nam siarczysty rytm, — пропевает Женя, наклоняясь в танце с Айгуль к Арсению, посмеивающегося с этого дурачества. — Już ci kulosy do tańców, tańca aż po świt.    Через несколько секунд происходит попытка втянуть в танцы Антона.    — Wszystkim bije ten sam rytm, nie stój ino rusz. Rwą się nogi, znowu łyk i wir samotnych dusz!    — Я нихуя не понимаю, — пытается улизнуть из чужих настойчивых ладоней Антон, но Айгуль с Женей в сговоре, вытаскивает Шаста от костра, ввязывает в танцы.    Арсений смотрит во все глаза, не прекращая игры на скрипке, следит взглядом за Антоном, которого буквально похитили у него перед носом.    — Не обращай внимания, я вернусь, когда закончится музыка!    Арсений только посмеивается, продолжая выводить смычком быстро и хлёстко весёлую мелодию. Вот за это. За это он так любит музыку. За то, что она вытягивает из мрака, объединяет, поднимает настроение, поддерживает, помогает не чувствовать себя одиноким. За это.    Концерт у костра у них явно затянулся. Егор Борисович, благодаря за музыку, оповещает, что всё-таки пора рассаживаться по машинам и разъезжаться, иначе придётся ехать всю ночь.    С разочарованными вздохами и обещаниями это повторить дети (и не только) расходятся. Костёр тушится, последние сумки забрасываются в машины. Ира и Олеся выезжают на чужих машинах из леса по указанной папой Арины дороге.    Антон с Арсением забирают все свои вещи из третьей машины, перебираются с сумками в машину Егора Борисовича, пока в их машину загружаются оставшиеся члены внезапно найденного мини лагеря.    — Вот это Стас охуеет, конечно, — кивает медленно Антон. — Ну а что? Он хотел больше людей, считай, я его услышал, — пожимает плечами Шаст. — Надеюсь, нормально доедут, — кивает сам себе, провожая глазами уехавших обратно в лагерь. — А что с лошадями в итоге?    — Мы договорились, что поведём свободных лошадей рядом со своими, — говорит сидящий на своём коне Трещин. — Может, конечно, кто-то хочет верхом прокатится, но что-то я в этом сомневаюсь.    — Ты сможешь контролировать их скорость? — хмурится Шаст. — Только ты остался на лошади, сможешь вести троих? Что? — не понимает Антон чужого взгляда. — Чё ты щуришься на меня?    — А чё ты со мной говоришь спокойно?    — А, ну если ты хочешь, могу опять говном начать поливать, — раздражается Шаст.    — В том-то и дело, что ты не переставал ни на секунду. Что тебе Женя сказать успел?    — А чё сразу Женя? — бормочет виновник обсуждения. — И вообще…    Что «вообще» узнать не даёт новый приступ кашля. Женя зажимает ладонью рот, смахивает позже с ладони сгусток крови, кривясь от отвращения.    — Поехали, — вздыхает тяжело Егор Борисович.    — Я на лошади тоже поеду, мы не влезем все в одну машину, — говорит Ярик.    — Я хотел с тобой водительским местом поменяться, — вздыхает Егор Борисович. — Но да ладно. Поведу дальше, езжай на лошади.    — Я тоже поеду верхом.    — Ты уверена? — хмурится Антон, разглядывая маму.    — Да, привяжем поводья одной лошади к моей. Так будет безопаснее, точно не потеряем, — кивает Майя. — Нам же ещё обратно лошади пригодятся, когда Олеся с Ирой вернутся.    — Лишь бы у них всё хорошо прошло, — кусает нервно щеку Антон, заползая вместе с Женей и Арсом на задние сидения.    — Я отдал Лесе свою винтовку, — успокаивает Даня с переднего сидения. — Ведьма хорошо стреляет. Никого не напрягает факт, что Ира вызвалась везти незнакомых людей в лагерь?    — Думаю, она испытывает вину из-за того, что чуть не пристрелила подростка, — вздыхает тяжело Антон. — Но это явно положительный опыт.    — Поясни, пожалуйста, — возмущается тут же Арсений.    — Она увидела, что могло бы случиться, если бы она успела пойти на поводу своей злости. Мысль, что могла на адреналине застрелить ребёнка, это может стать хорошим толчком в желании избавиться от гнева в виде наркотика.    — А кто-нибудь узнал, почему они были в звериных масках? — передёргивает плечами Даня. — Или меня одного только зацепил этот момент?    — Из чего могли, из того и сделали, — пожимает плечами Арсений, следя через окно за тем, как Егор Борисович раздаёт какие-то указания конникам перед тем, как сесть в машину.    — Вот уж вряд ли, дохуя из чего можно было сделать маски. Черепа животных? Что за жуть, блять?    — Главное, чтобы они нормально доехали, — вздыхает тихо Арс, отвечая по большей мере на свои мысли, а не на Данины слова. — И чтобы Поз смог помочь Веронике.    — У неё такое лицо опухшее, — нервно стучит ногой Антон. — Я не медик, но что-то мне подсказывает, что там уже к дёснам пошла проблема.    — В смысле?    — Ну типа, не знаю, Арс, воспаление дёсен, — вздыхает тихо Шаст.    — Это не выглядело так, будто бы десна подвоспалилась.    — Потому что воспаления дёсен бывают очень серьёзные, чего ты, видимо, не знаешь, — пожимает плечами Антон. — В прошлом мире, когда курил очень много, у меня и воспаление дёсен было, и камни начали появляться, и кариес… Мне повезло вылечить зубы до этого всего… И курить я стал в десятки раз меньше.    — В десятки? — обеспокоенно переспрашивает Арсений, надеясь, что это лишь гипербола была.    — Да, — кивает медленно Шаст. — Конечно, сейчас много и не покуришь, ибо где столько сигарет брать? Но тогда… По полторы пачки в день.    — Сколько???    — Дымил, не переставая, — кивает с другой стороны от Антона Женя. — Два слова и затяжка, два слова и затяжка. Невыносимо. Хоть кому-то зомби апокалипсис пошёл на пользу.    — Поязви давай, — буркает Антон.        — И главное, что после этого он здоров, а я со своим ЗОЖем кашляю кровью…    — ЗОЖ не спасает от радиоактивного облучения!    — Правда? А я-то всё это время думал, где я так облажался, — тянет с нескрываемым сарказмом Женя.    Пока Антон с Женей уже вовсю пререкаются, Егор Борисович возвращается в машину и продолжает путь. До Арсения будто только сейчас доходит, что они едут в направлении того города, где Арсений раньше жил. Там же у него на краю города была хижина, в которой он окопался на четыре года. А между их теперешним положением и этим городом — посёлок, в котором Арсения схватили ублюдки во время вылазки.    — Егор Борисович, — тяжело сглатывая, начинает Арсений. — А город, в котором мы останемся на ночь, — первый или второй по дороге?    — Во втором остановимся.    Арсений громко выдыхает в облегчении, аж все мышцы напряжение отпустило, тело растеклось по сидению.    — Ты чего? — шёпотом, чуть склонившись к уху, спрашивает Антон.    — Первый городок, который мы будем проезжать, — это место, где меня схватили те твари. Да, там, конечно, хватает домов и улиц, но всё же… Не хотел бы там быть.    — Стой. Так мы неподалёку от места, где ты окопался на четыре года?    — Да, — улыбается устало Арсений, прикрывая глаза. — Мы едем в город, в котором я жил до этого всего… И… Блять! Мы едем в город, в котором я жил!    — Ага, то-то я спрашиваю, доброе утро, — усмехается уголком губ Антон, игнорируя испуганные взгляды. Арсений тоже эти взгляды не замечает, всё внимание сосредоточено на Антоне. — Ты закрывал за собой квартиру, Арс?    — На два оборота.    — Дьявол, — шипит разочарованно Антон. — Ключи же хер знает где теперь?    — Отчего же хер знает где? — посмеивается Арсений. — Я их спрятал с мыслью, что однажды вернусь… Боже… Егор Борисович, а вы можете, когда в город приедем, свернуть на…    — Арс?    — Не помню свой адрес, — скулит тихо Арсений, сжимая пальцами виски. — Не помню…    — Ничего, я тоже не помню ни одного адреса, — улыбается успокаивающе Шаст. — Просто на словах объяснишь дорогу до своего дома, хорошо?    — Выходит, у нас будет, где переночевать, — с улыбкой выдыхает Егор Борисович.    Ну вот. Планы рушатся. Не оставят их в квартире наедине. Прогнать нет никаких доводов. Антон смотрит на Женю в открытой просьбе поддержки. Спустя минуту невербального диалога взглядами и кивками головы Женя начинает переговоры.    — А вы сильно устали? — подтягивается к передним сидениям Женя, склоняясь в бок перед Антоном. — Я надеялся посидеть, дождаться, когда Айгуль приедет, но не сидеть же одному? У меня карты есть, пасьянсы в одиночестве мне надоели…    — Чёрт и правда. Надо Айгуль с остальными девчатами дождаться, — вздыхает тяжело Егор Борисович. — Рыжий, ты как?    — Дань, ты же тоже хочешь в карты, признавайся, — натягивая на лицо широкую улыбку, хватая Даню за плечо, тянет Женя.    — Да я вообще-то поспал бы с радостью…    — Так ты сейчас, пока едем, поспи, а потом будем в карауле сидеть, или ты не волнуешься за Олесю? А что, если Андрей всё-таки решит не остаться в лагере, а приедет обратно? Разве не хочешь узнать новости сразу?    — Блять, уломал…    Женя оборачивается через плечо, показывает незаметно пальцами Антону «ок», Шаст показывает то же в ответ.    — Вупсень и Пупсень, блин, — фыркает со смеху Арсений, качая головой.    Остаток дороги проводят уже в тишине, Женя и Даня, откинувшись на сидения, засыпают. Егор Борисович внимательно следит за дорогой, иногда сообщая, через сколько они уже будут на месте. Арс пытается урвать время и сделать записи в «ежедневник пиздеца», но дороги своим качеством не отличаются, машину слишком сильно трясёт, и уже через минут пять безуспешных попыток что-то написать Арсений психует, откладывая ежедневник обратно в рюкзак.    — Получается, едем к тебе в гости? — шёпотом с улыбкой спрашивает Антон. — Приглашаешь?    — Приглашаю, — посмеивается Арсений. — Заранее прости за беспорядок, меня там не было примерно, м-м-м, вечность, — тянет Арс, вызывая у Шаста тихий смех. — Надеюсь, там не завелись какие-нибудь клопы в кровати, — кривится Арсений.    — Ну, прикол в том, что они заводятся, если там есть человек. Ну, вроде как. Я точно не знаю. В любом случае перетрясём там всё перед сном. Всё равно пыли будет много, скорее всего.    — А тебе прямо не терпится, — чуть щурясь на суетящегося на месте Антона, шепчет Арсений.    — Ну да. Это же твой дом, — пожимает плечами Шаст. — Типа, ну, это новый шаг… Новая ступень в том, чтобы узнать тебя ещё лучше, — открыто говорит Антон, расплываясь в улыбке.    — Будешь осматривать мой дом, как какой-то вещдок? — морщится Арс. — Я сам уже не помню, что у меня там было…    — Снимаешь с себя ответственность?    — Я себя знаю, — ощетинивается Арсений. — И что бы там ни нашлось, я смогу объяснить, почему…    — Не надо ничего объяснять, — посмеивается Антон. — Боже, Арс, я же не всерьёз это, чего ты так напрягся? Всё хорошо, — успокаивает он одной только своей улыбкой и тёплым взглядом. — А хижина, в которой ты жил… Она будет по пути? На въезде в город?    — Да… Егор Борисович, — резко оживает Арс, подтягиваясь руками ближе к передним сидениям, держась за спинки кресел. — А мы можем остановиться буквально на пять минут, чтобы я из своей хижины смог забрать кое-какие вещи?    — Без проблем, — кивает Егор Борисович. — Заодно и конники передохнут. Скажешь, когда надо будет свернуть или притормозить.    Ещё полчаса дороги проходят в тишине, только Арсений больше не может расслабиться ни на минуту. Он следит внимательно за дорогой, боясь пропустить место, где был съезд в лес, где стояла хижина, в которой он жил четыре года.    — Почему ты отсюда, — тянет недоверчиво Антон, когда Арс командует свернуть вправо, — брёл в город, который мы проехали, а не в свой ходил за припасами? Он же ближе…    — Человеческий фактор, — вздыхает тяжело Арсений. — Не хотел часто возвращаться туда, где жил, не хотел видеть, что стало с тем местом.    — А сейчас?    — Сейчас я чувствую себя намного лучше. Физически и психически.    Больше Антон ничего не спрашивает, только улыбается сбоку довольным котом. У Арсения кончики пальцев покалывает от острого желания растрепать Шастовы отросшие кудряшки, навести в этом и не так упорядоченном ворохе волос жутчайший хаос.    Через семь минут останавливаются возле хижины. Отсюда пошёл временной отсчёт до их встречи с Антоном, до знакомства с лагерем. Арсений старается думать именно так, предпочитает думать, что отсчёт пошёл именно до этого, а не до встречи с ублюдками, которые насиловали и пытали. То ли так хочется думать, потому что встреча с Антоном и лагерем — это приятное событие, то ли от того, что всё-таки это на данный момент конечная точка. А может, и не конечная, может, лишь промежуточная. К чему приведёт их знакомство с Антоном, всё ещё неизвестно, будущее никто из них читать не умеет.    — Здесь ты жил? — с грустной улыбкой спрашивает шёпотом Антон, оглядывая косую хижину снаружи.    — Да. Майя, там за домом есть небольшое озеро, может, попоить лошадей?    Майя кивает несколько раз, уходит с Трещиным и Ярославом за дом поить лошадей, Егор Борисович курит возле машины, сторожа спящих в салоне Женю и Даню.    Арсений, кое-как справившись с провисшей дверью, проходит в хижину, морщится от затхлого плесневелого запаха.    — Надеюсь, дома у меня пахнет лучше, — откашливаясь от пыли, сипит Арсений.    — Плесенью пахнет за милю, тут нездорово находиться. Давай быстро заберёшь то, что нужно и на свежий воздух.    — Доски прогнили, — закрывая половину лица ладонью, бубнит Арс.    Он доходит осторожно до своего стола, выуживает из нижних ящиков свои записные книжки, косится на запыленное зеркало. В последний раз он видел своё отражение в этом зеркале совсем другим. Да, от идеала Арс всё ещё далеко, но по сравнению с тем, как он выглядел, когда в последний раз был в этой хижине… И сравнивать не с чем. Нет больше мертвенной бледности, лицо выбрито, глаза не впалые, не видно отчётливо каждую кость черепа.    — Я подумывал о том, что, возможно, я всегда был мерзляком, может, я уже не буду согреваться лучше, чем сейчас, — передавая часть записных книжек Антону, бормочет Арсений, быстро обыскивая оставшиеся шкафчики.    — У тебя всё ещё недостаток витаминов и массы тела, не торопись с выводами, — улыбается мягко Шаст, а глаза его, заинтересованно смотрящие на книги в руках, выдают любопытство с головой. — Я могу… Могу я быть настолько наглым, чтобы попросить тебя почитать твои старые записи?    — Ты спрашиваешь разрешение на чтение или на наглость? — смеётся Арсений, тут же закашливаясь от пыли под кроватью, вытаскивает оттуда маленький чемоданчик.    — Видимо, наглость просить не нужно, она и так есть. Так можно почитать будет?    — Только после того, как я сам перечитаю, — усмехается уголком губ Арс. — Я уже сам не помню, что там писал, так что может быть неловко…    — Ты вдохновлялся Анной Листер?    — Британской добытчицей угля? — вздёргивая вопросительно бровью Арсений. — Она прятала записи по всему дому? Или я вымазал лицо?    — Что? Да нет же… Она писала в дневниках о своих лесбийских любовных похождениях. В общем… У неё в записях был подробный пересказ лесбийского секса с разными её пассиями.    — А ты, я смотрю, очень этим интересовался. Но, конечно же, сугубо в научных целях, — тянет язвительно Арсений, перерывая вещи в чемодане.    — Я не читал, — неловко выжимает из себя Антон. — У меня не такой уровень владения английского, да и пропись я очень плохо читаю, у неё был… Трудный для чтения подчерк.    — Каллиграфия смогла сберечь её личную жизнь по крайней мере от одного человека, — смеётся тихо Арс. — О боже, совсем забыл про неё, — на дрожащем выдохе шепчет Арсений, выуживая из-под кровати футляр со скрипкой. — Это Грейс, подержи её, — передаёт футляр Шасту.    — Ты дал скрипке имя?        — Тебя это удивляет?    — Не особо, если честно, — усмехается Антон. — Грейс? Типа как «печаль» с английского? Потому что скрипка «должна плакать»?    — Мне просто нравится это имя, — качает головой Арс. — У тебя не было вещей с именами?    — М… Нет?    — Скука, — усмехается Арс. — Нашёл, — улыбается он, треся в воздухе связкой ключей. — Это запасные, если бы они пропали, можно было бы найти ещё одну пару, которую я возле дома спрятал, но лучше так. Хм… Кажется, было что-то ещё… Ах да.    Арсений поднимается с колен, отходит в угол комнаты, усаживается там на корточках и подцепливает лежащим рядом ломом край половицы, поднимая её.    — Заначки на чёрный день после апокалипсиса? — усмехается Антон.    — Вроде того, — шепчет Арсений вытаскивая из-под поднятых половиц металлический ящичек.    — И что у нас тут за сокровища?    Арсений выкладывает из ящика разряженный, давно сдохший телефон, убирает в сторону свои документы, усмехаясь на фотку в паспорте, это всё уже его не интересует. А потом выуживает из ящика пакетик.    — Витамины, — трясёт пакетом Арсений. — Подумал, сейчас лучшее время.    — Что? Почему ты не принимал их раньше???    — Ты же знаешь, какой я упёртый, — посмеивается Арс, забирая всё-таки документы с телефоном в свой рюкзак, туда же кладёт пакет с витаминами. — Пока мог держаться, считал, что надо держаться. До последнего. А вот когда начну прям загибаться, вот тогда и начну. Разумеется, когда я начал загибаться, витамины мне уже не помогали… От них только рвало из-за пустого желудка.    — Я, конечно, поражаюсь твоему упрямству, но сейчас… Даже хорошо, что ты их приберёг. У них не истёк срок годности?    — Я не врач, спросим потом у Поза.    — Спросим, не принимай пока, а то ещё хуже сделаем палёными лекарствами, — передёргивает нервно плечами Шаст. — Пойдём отсюда, а то плесень в лёгких порастёт, станем «грибами».    — Так бывает?    — Помню был случай, когда плесень вызывала отравление из-за чего-то там в воздухе, не медик я, Арс, пошли, реально дышать нечем.    Выходят максимально вовремя: как раз вернулись с лошадями после водопоя Майя, Саша и Ярослав. Антон предлагает поменяться с мамой местами, но Майя ожидаемо упрямится, говорит, что хорошо себя чувствует, не так долго она ехала верхом, чтобы уже на отдых в машину её отправлять. Продолжают путь так же.    Через полтора часа езды, когда за окном уже начинает смеркаться, наконец виднеется город. Арсений бегает оживлённо глазами по мутно знакомым зданиям, пытается вспомнить улицы, дорогу до дома. Шаст успокаивает осторожным поглаживанием по внешней части ладони, помогает Арсу сосредоточиться.    — Знакомый магазин, — в момент оживает Арсений. — Здесь, здесь направо.    Дорога становится более знакомой. Арсений щурит глаза на проржавевшую табличку с названием улицы, читает надпись на полупившейся краске: «Октябрьская». Да. Точно. Его улица.    В городе тихо, мертвяков не видно, большая часть сбежала из города, видимо, но Егор Борисович, оставаясь бдительным, всё-таки снижает скорость, чтобы машина не шумела на всю округу.    — И здесь налево, — кивает медленно Арсений, смотря тоскливо на свой дом, ничуть не отличающийся внешне от других серых шестиэтажек, поросших травой и кустарниками со всех сторон.    Егор Борисович паркуется в тесном дворе рядом с оставленной чьей-то проржавевшей машиной. Арсений, хмурясь, разглядывает красную краску, рено, кажется, это была машина мужчины из соседнего подъезда, у него было двое детей… Что с ними стало?    — Арс, — зовёт тихо Антон. — Не думай об этом.    То ли Арсений всё ещё разговаривает вслух, то ли Антон читает все мысли по одному лишь взгляду на Арса.    — А теперь расскажите, каким образом нас найдут те, кто должен нас догнать? — хмуро спрашивает Трещин, когда все выползают из машины.    — Вопрос по существу, — кусает нервно губу Антон. — Надо оставить кого-то на въезде в город или…    — Надо найти где-то краску в балончике, — пожимает плечами Женя. — И оставить стрелки с поворотами на дороге и…    — То есть, краску найти проще, чем оставить кого-то на въезде???    — Не, меня реально напрягает твоя мания разделиться, — взмахивает руками Женя. — Мы можем ручаться, что в этом городе нет заражённых? Нет, не можем… Арсений, куда ты пошёл?    — Простите, я… Хочу заглянуть домой побыстрее, — улыбается виновато Арс, уже стоящий у своей подъездной двери.    — Ладно… Иди с ним, мы пока что-нибудь придумаем, — вздыхает Женя, махая рукой в сторону Антона.    — Спасибо, — хлопая Женю по плечу, роняет Шаст, торопливо уносясь вслед за Арсением, только подхватывает ещё с собой на всякий случай свой металлической лом-кол из багажника. — Арс, не ходи один! — шипит Антон, догоняя Арсения. — Мало ли тут мертвяки в доме?    — Тут тихо, — шепчет Арс, эхо подъезда вторит его словам. — Заражённые всегда громкие. Дышат, рычат, сипят, кряхтят. Тут тишина.    — Но всё равно не ходи один, — просит Антон, поднимаясь вслед за Арсением на четвёртый этаж. — Здесь? — взволнованно спрашивает Шаст, косясь на замершего Арса, который застыл перед дверью, обитой коричневой кожей.    — Ага, — выдыхает Арсений, рисуя пальцем на пыли двери звёздочку. — Надеюсь, внутри не так пыльно… Хотя с чего бы… Наверняка так же…    — Чуть меньше, — подбадривает Антон. — Квартира больше изолирована, чем лестничная площадка.    Больше гадать Арсений не видит смысла, вытаскивает из кармана куртки связку ключей, вставляет длинный ключ в верхнюю скважину, прокручивает с небольшим затруднением два раза. Из-за набившейся пыли дверь открывается тяжело, приходится приложить побольше сил, но стоит открыть, дыхание перехватывает. И нет, не от пыльного затхлого запаха, который и здесь в избытке (ну, хоть без плесени). Дыхание перехватывает от знакомого вида прихожей в виде длинного коридорчика с развилками в другие комнаты.    Стоит сделать шаг в квартиру, сбоку сразу же видна кухня. Дыхание сбивается.    — Всё хорошо, — шепчет успокаивающе Антон, приобнимая за плечи, целует в волосы на виске.    — Такое странное путешествие во времени, — грустно улыбается Арс, проходя на свою кухню.    Запыленные чашки стоят перевернутыми на раковине, давно уж высохли, а поставить в шкафчик было некому. Выцвели обои, посерели, плитка у газовой плиты, да и она сама почти чёрная от слоя пыли.    — Всё такое грязное, — вздыхает Арс, проводя пальцем по поверхности стола, оставляя на пыльной поверхности отчётливую полоску.    Арсений отряхивает руки от пыли, смотрит коротко на Антона, разглядывающего магнитики на холодильнике.    — Память об итальянце? — с улыбкой спрашивает он, указывая Арсу пальцем на магнитик с венецианским каналом.    — Ага, — усмехается Арсений, качая головой.    — А это…        — Моя семья, — вздыхает с улыбкой Арсений, устраивая подбородок у Антона на плече, встав на носочки позади него.    — Мама, папа и сестра? — протирая ладонью стекло рамки, спрашивает заинтересованно Шаст, чуть оборачиваясь, едва не врезаясь в Арса носом.    — Угу. И я вместе с ними. Это фотка с моей первой защиты диплома.    — У… Судя по качеству… Повтори-ка, какого ты года рождения?    — Козёл, — фыркает Арсений, тыча Шаста в рёбра.    — Всё-всё, каюсь. Прости. Ты говорил, что были натянутые отношения с семьёй, сказал… Они тебя не приняли.    — А фотку семьи на кухне держу, к этому ты ведёшь? Я уже сказал, Шаст, я их не ненавижу, я не злюсь на них. Обижаюсь? Да. Но и люблю их.    — Не перестаёшь меня удивлять, — с грустной улыбкой шепчет Антон, чуть изворачиваясь, чтобы чмокнуть Арсения в переносицу.    — Пойдём, — шёпотом говорит Арсений, вытаскивая из рук Антона семейное фото, отставляет его обратно на полку, тянет Шаста за руку из кухни.    Проходят мимо шкафа в коридоре, там тоже стоят фотографии на полках, Арсению едва удаётся Антона от этого шкафа оттащить. Там стоят снимки с детьми, с разных концертов и вручений грамот, есть ещё фотография с летнего посещения парка аттракционов, с другой школой, с питерской.    Арсению наконец удаётся протащить Антона в дальнюю комнату, в свою комнату. Всё осталось в таком же виде, как и было брошено. Разворошенный шкаф с одеждой, разбросанные по столу вещи. Арс собирался впопыхах и сейчас эта картина особенно заметна.    Пока Антон цепляется глазами за разбросанные вещи, Арсений проходит к окну, открывает пошире шторы, кое-как ставит окно на проветривание, чуть не выломав раму, из-за пыли вокруг всё словно бы проржавело, даже то, что ржаветь не должно было.    — Надо вытянуть постельное на улицу, выбить всё от пыли, — бубнит Арс, замечая, что от каждого движения по комнате вздымаются в воздух вихри пыли. — А ещё… Шаст, ты чего?    — У тебя действительно были мои книги, — с неверящей улыбкой шепчет Антон, проводя пальцами по корешкам своих книг на Арсовой полке.    — Да, — улыбается грустно Арсений. — Я же говорил, что читал это всё… Ты очень меня спасал, Шаст, — говорит честно и открыто. — Я обязан тебе моральным спасением ещё до нашей встречи.    — Не говори «обязан», мне не нравится эта формулировка, — бурчит Антон. — Я хотел помогать, и я рад, что это действительно работало. Сколько бы это… Чего бы это ни стоило.    — У тебя были книги и до этой, ты написал не одну книгу до «Русской Трои».    — Да, просто в этой всё было настолько очевидно, что… Раньше было иносказание и призрачные намёки на нашу реальность, а эта… Эта стала точкой.    — Я хочу думать, что всё-таки она стала многоточием, — улыбается подбадривающе Арсений, обнимая Антона за плечи со спины. — Тебе тяжело их видеть, да?    — Может, Ира была права… Нам всем надо перестать убегать от того, что нам кажется тяжёлым, — вздыхает тихо Антон, выуживая одну из своих книг за корешок с полки. — О боже, повествование в прошедшем времени, какой кошмар, — тут же захлопывает он книгу. — Нет, лучше эту тяжесть оставить в прошлом. Вместе с прошедшим временем глаголов в повествовании.    Арсений посмеивается с этой самокритики, обнимает чуть крепче за плечи. Он подпрыгивает на короткий миг на носочки, оставляет поцелуй у Антона на загривке. У Шаста на это реакция несколько неадекватная: он разворачивается моментально к Арсу, обхватывает его двумя руками и падает с Арсением на кровать, наваливаясь на него сверху.    Естественно от этого вздымается жуткое количество пыли в воздух, следующую минуту они пытаются откашляться и отчихаться, Арсу начинает жечь глаза.    — Надо срочно что-то с этим делать, — кряхтит Арсений, пытаясь выбраться из хватки Антона.    — Полежи со мной ещё пару вечностей, — просит, улыбаясь, Шаст.    — Вот уж точно нет, никаких вечностей, у меня глаза плохо реагируют на пыль, сейчас плакать буду, а ты это зрелище не переносишь, так что давай сначала разберёмся с пылью. Хоть застелем чистое постельное из шкафа, вытряхнув из него пыль в окно.    Антон сдаётся. Помогает осторожно, чтобы не выбить новое облако пыли, снять с кровати старое постельное бельё, вытряхивает с Арсением на пару в окно чистое (сомнительно) постельное из шкафа. Матрац выбить у них нет возможности, так что решают, что обойдутся тем, что под простынь постелют вытряхнутый плед.    — Я бы мог привести тут всё в идеальный порядок, — отряхивая руки от пыли по завершении работы, кивает Арс. — Но что толку? Мы же здесь не останемся. Бесполезная трата времени и сил.    — А ты бы хотел остаться?    — С тобой, если только, — улыбается мягко Арсений.    Ямочки. Проклятые трижды, твою мать, ямочки.    — Шаст! — взвизгивает Арсений, когда Антон снова заваливает на кровать. — Ну мы же в грязной одежде и только постелили!    — Не в такой уж и грязной, подумаешь, полдня по лесу и машинам, фигня это всё, — бормочет куда-то в шею, чередуя с поцелуями слова, Антон.    — Что… Что на тебя нашло вообще сегодня?    — Ямочки твои на меня нашли, — буркает Шаст. — Деформация скуловой мышцы по учебнику анатомии, высшая форма красоты улыбки для меня.    У Арсения от сбившегося дыхания не получается выдавить ни слова в ответ, он чувствует, как заливаются жаром щёки, как щекочут грудную клетку и живот «влюблённые» гормоны. Сегодняшний Антон рискует свести его с ума.    — И дело только в ямочках?    — Дело в тебе…    — Если ты чувствуешь себя виноватым после того, как я накричал на вас с Женей, то…    — Чувствую, — перебивает Шаст. — Но вина и чувство обожания, вроде как, не сильно зависят друг от друга, как мне кажется, — язвительно тянет он, приподнимаясь на локтях, чтобы Арсу в глаза заглянуть. — Ты очень красивый.    — А ты очень прямолинейный, — усмехается нервно Арсений.    — Тебя это пугает?    — Я не понимаю, к чему ты ведёшь.    После этой фразы у Антона так резко меняется выражение лица, что хочется откусить себе язык. Не остаётся в глазах игривых искорок, улыбка сползает с губ. Шаст хмурится озадаченно, разглядывает Арсения, тишина неловкая, она давит Арсу на грудную клетку гирей.    — Почему комплименты должны к чему-то вести? — кусая губу, чуть хмурясь, спрашивает прямо Шаст. — Ещё с первого нашего разговора… Да и всегда, ты то отмахиваешься от комплиментов, то игнорируешь их, то… Боишься их. К чему, по-твоему, ведут, комплименты, Арс?    От волнения тело окутывает неприятным жаром, от Антона хочется ускользнуть, точнее, хочется ускользнуть от этого вопроса. Неужели ответ не понятен?    — Допустим, в рабочих отношениях тебе могли не нравится комплименты, потому что они использовались скорее как лесть и задабривание, чтобы уломать там, не знаю, на составление отчёта вместо кого-то, — рассуждает вслух Шаст. — Но у нас не рабочие отношения. Допустим, тебе могут быть неприятны комплименты, потому что ты в них не веришь, отрицаешь из-за заниженной самооценки, но мы знаем, что она у тебя не занижена. Или всё сводится к тому же? Думаешь не заслуживаешь комплиментов после того, что было? Так виноват, что теперь не можешь услышать ни словечка доброго в свой адрес?    — Нет, дело не в этом, — качает головой Арсений, прикрывая глаза.    — Тогда в чём? В личных отношениях было что-то не так с этим? В романтических, я имею в виду.    — Мы можем опустить эту тему?    — Нет, — упрямо говорит Шаст, сужая глаза. — Мы должны это прояснить. Тебе не делали комплиментов? Или кем-то эта тема была табуирована, потому что слишком приторно сладко и совсем не по-мужицки?    — Шаст…    — Или всё-таки есть проблема с самооценкой, всё-таки тут личное восприятие комплиментов. Почему они отрицаются? Кто-то что-то херовое сказал о твоей внешности? Или…    — Каждый раз, когда я получал комплименты, это была прелюдия к тому, чтобы завалить меня в постель! — не выдерживает Арсений. — И не так, как ты, а в смысле… Чтобы выебать меня, короче, — с раздражённой улыбкой шипит Арс, сверля взглядом Антона перед собой. — И я не хочу об этом говорить.    — Я не веду ни к чему такому, — расстроенно шепчет Антон, подтягивая Арсения на свою грудь, улёгшись на кровать спиной. — Я лишь говорю то, что вижу, что чувствую, — вздыхает тихо Шаст, поглаживая успокаивающе по плечам.    — Твои комплименты приятны… Они милые, Шаст. Но я так много раз… Всегда начиналось с милых комплиментов, потом секс и каждый из этих идиотов умудрялся ляпнуть что-то неприятное, думая, что это тоже комплимент. Типа «у тебя очень красивый оттенок кожи, вот бы ещё родинок столько не было, вообще красота была бы». Или «у тебя такие ресницы густые, ну колись, подкрашиваешь же». Да, конечно, если я гей, то я обязательно подкрашиваю ресницы. А ещё под костюмом у меня кружевное бельё.    — Правда?    — Шаст, блять!    — Да шучу я, шучу, — обнимая крепче Арсения, шепчет с улыбкой Антон. — Ну что тебе сказать? Интеллектом они были явно не изуродованы. И меня радует, что ты не загнался из-за этих придурков, но расстраивает, что теперь нормальные комплименты отвергаешь.    — Ты сказал, что тебе нравится деформация скуловой мышцы, — усмехается Арсений.    — Я не так..! Ой да ладно, тебе же понравилось!        — Ты тоже придурок, — смеётся Арс.    — Такой же, как они?    — Нет, из другого вида. Но всё равно придурок.    — Ты высокомерен, для тебя все люди придурки. Да-да, не фыркай тут, — посмеивается Шаст. — Но мне нравится такая самооценка, хоть и бесит временами. У тебя ещё всё не так запущено, есть люди из разряда «это все вокруг мудаки, а я жертва», у тебя этого нет. Уже хорошо. Хотя ошибки ты принимаешь очень тяжело.    — Так. Верни, пожалуйста, режим комплиментов.    — Всё-таки хочешь? — улыбается довольно Антон. — Ты у меня самый красивый, — Шаст улыбается шире, чувствуя, как Арсений растёкся расслабленной массой по его груди. — У меня есть вопросы о наших отношениях…    — Мы всё-таки, кхм, мы в отношениях? Ну… Я имею в виду, мы типа официально пара?    — Не знаю, что подразумевается под «официально», — принимается нервно тараторить Антон. — Я вообще не любитель вешать ярлыки, ты же знаешь, и…    — Но мне это нужно, Шаст. Ярлыки, бирки, полочки, структура, система, порядок. Мне это нужно.    — Тогда как бы ты хотел называться? — смущённо шепчет Антон. — Битлз, пара, любовники, возлюбленные, мужчины?    — Мужчины? — переспрашивает Арс.    — Ну типа, да, мой мужчина. О боже, как странно это звучит.    — Главное при маме так не говори, остальное можно выдержать, — усмехается Арсений. — «Пара» вполне подходит. Тебя устроит?    — Да, вполне, — неловко прочищая горло, отзывается Антон. — Теперь мой вопрос… Как тебя можно ласково называть?    — Чего-о-о? — тянет Арсений, поднимаясь с груди Антона, нависает над ним, таращась в глаза.    — Пары так делают, — выпаливает Шаст одним словом, резко зажмуриваясь. — Дают друг другу какие-то милые прозвища, называют друг друга всякими зайками и котятками, на «солнышко» ты так отреагировал… Тебе явно не понравилось, вот я и хотел узнать, это касается всех таких прозвищ или это реакция конкретно на «солнышко»?    — Ты пытался меня выбесить тогда!    — Я пытался выпросить поцелуй, — возмущается Шаст. — А ты выбесился, я лишь выбрал в итоге довольствоваться тем, что смог получить!    — Так. Стоп. Я не понимаю, — хмурится Арсений, заглядывая внимательно в глаза Шаста, когда он их наконец открывает. — Ты это серьёзно? Тебе это нужно? Тебе это нравится?    — Я по совместительству со всем — писатель, — бормочет в край смущённо Антон, зажимая лицо ладонями. — У меня пунктик на выражение чувств и мыслей словами, знаешь ли. И я просто… Хотя бы иногда… Пожалуйста…    — Тогда я задам, эм, схожий в теме вопрос, и если ты разрешишь, то и я разрешу, — краснея щеками, кивает, убеждая себя самого, Арсений.    Антон выглядывает заинтересованно из-под своих ладоней, ждёт вопроса, а у Арсения чувство, будто у него онемел язык. Но эти слова сегодня несколько раз так и рвались с губ от слов и поступков Шаста, сказать хотелось, но постоянно был кто-то рядом. А когда не было, Арс не мог с уверенностью сказать, что может это уже сейчас говорить Антону.    В целом, у Арсения ощущение, что проблемы с романтикой и опытом в ней не только у Шаста, но и у него. Потому что, вспоминая прошлые отношения, Арсений вдруг понимает: был секс, была бытовая рутина, были какие-то жесты внимания, но оно всё было будто бы отдельно друг от друга, разбито на части, даже если было с одним человеком.    Не было объединяющего звена в виде романтики, не было в быту милых моментов, где дом бы убирался вместе под музыку с отвлечением на танцы. Не было поцелуев во время секса, потому что неудобно и сбивает дыхание. Всё по отдельности, словно по расписанию, и такому порядку Арс не рад.    С Шастом почему-то всё представляется возможным. Потому что даже в самые неуместные моменты он умудряется ляпнуть что-то до одури милое, проявляет чувства и словесно, и прикосновениями. И при этом Антон помогает. Со всем, с чем только может помочь. Развеселить может одним словом. Обниматься и целоваться лезет, когда вздумается. Ему хочется говорить эти слова, хоть через них Арсений сможет выражать то, что чувствует так же открыто, как выражает Антон. Арс не знает, что его тёплые чувства и мысли читаются на его лице так же отчётливо, как читаются жесты Шаста.    — Могу я говорить, что люблю тебя?    Антон напрягается в секунду всем телом, смотрит на Арсения чуть ли не испуганно, чуть отодвинувшись. Он бегает глазами по лицу, словно бы какой-то подвох ищет, словно пытается найти запрятанную во взгляде издёвку или улыбку в уголках губ, что-то, свидетельствующее о том, что Арс это не всерьёз, что это какая-то шутка.    — Пары так делают, — осипло повторяет Шасту его же фразу, краснея до ушей.    — Это дань традиции или…    — Мне хочется, — открыто говорит Арсений, прикрывая глаза. — Ты предположил, будто бы тема комплиментов была табуированной, нет, не была. А вот милые прозвища и признания — да, были. И я, может, хочу таким образом доказать себе, что ты максимально отличаешься… Нет. Отговорки. Я просто хочу. Можно?    — Без проблем, — потерянно отвечает Антон, бегая изумлённым взглядом по лицу Арсения.    — Славно.    — Славно, — отзывается эхом Шаст.    — Тогда… Любые милые прозвища, какие только придумаешь, — расцветает на глазах Арсений, ярко улыбаясь (конечно, с ямочками).    — Славно.    — Славно, — улыбается Арс. — Рад, что мы всё это обсудили. Мне… Мне стало намного теплее, — смеётся немного смущённо он, садясь на краю кровати. — Как ты думаешь, всё это… Подобные потребности обостряются в наших реалиях? Или мы просто находим друг в друге то, что хотели найти, всё-таки? Нас бы магнитило так сильно, если бы мы нашлись в прошлом мире?    — Тебе так обязательно раскладывать на полочки даже это?..    — Кажется, — вздыхает с улыбкой Арс, оборачиваясь на Антона через плечо. — Это единственная вещь, которую мне не хочется упорядочить в каждой мелочи, — Арсения прорывает на тёплый, чуть охрипший смех. Шаст уверен, что сегодня, когда они лягут спать, он снова сможет услышать мурчание. — И правда тепло стало, вот… Прям физически.    — Солнышко, — выдыхает благоговейно Антон, таращась на светящегося Арсения во все глаза.    И в отличие от прошлого раза Арсений не бесится, не раздражается на это милое прозвище, а только улыбается более смущённо, опуская глаза. Ресницы мило подрагивают, а на щеках проступает ярче румянец.    Из-за чего Шаст чувствует всё это? Он не хочет ничего здесь упорядочивать, пусть это будет обычная магия любви без всякой психологии, социологии и контекста времени. Пусть это будет просто любовь.    — Надо выйти к нашим, узнать, что они в итоге там решили, — всё с той же смущённой улыбкой говорит тихо Арсений, нерешительно поднимая к Антону глаза. Так с Шастом никто не кокетничал.    — Я обещал тебя зацеловать до онемения губ, — выпаливает на одном духу.    — И что тебя останавливает? — смеётся тихо Арсений.    Антона ничего не останавливает. Поэтому он затягивает Арса обратно к себе, прижимает вплотную ногами и руками к своему телу. И целует. Нежно. Моментами требовательно и напористо. Долго. До онемения губ. Как обещал.