шутка смерти

***

   Пока на передних сидениях между Даней и Олесей обсуждаются тонкости анального мужского секса (знать бы, с чего это обсуждения началось, а может, и не надо), а Майя с Антоном спорят о развале Римской империи, Арсений полностью сосредоточен на книге. В отличие от Шаста, у которого с утра более высокий коэффициент продуктивности, Арс всё-таки сова, и с утра его на разговоры особо не тянет. Книга даётся на сонливую голову тяжело, но бодрит.    Арсений пытается вспомнить, что ещё читал у этого автора, точно было что-то ещё. А вместе с этим Арс уверен, что был и какой-то конфликт вокруг личности данного писателя. То ли он оказался не тем, за кого себя выдавал, то ли там в целом были какие-то сомнения касательно того, что это вообще был один человек, или вопрос был в том, что это вообще сочинительство человека, а не нейросети. Арсений уже ничего толком не может вспомнить, всё будто бы перемешалось в тех закутках сознания, что были отведены под события прошлого мира. Это напрягает, и чтобы не расстраиваться в очередной раз из-за собственной памяти, Арс отдаёт всё своё внимания без остатка тексту.    «Теперешний режим абсолютно бездарен. И речь даже не о принятых решениях, не о политике. Аристотель говорил, что политика – это искусство управления государством, и от этого высказывания в нашем случае осталось ровным счётом ничего. Ни искусства, ни управления, ни государства. Но это отходя от темы, ведь выше было обозначено, что речь пойдёт не о политике, речь об идеологии и художниках.    Здесь моментально поймут, о чём речь, культурологи и историки. При возникновении действительно режима талантливого, как бы это ни звучало, как правило, возникают новые течения в искусстве. Ни талантливых пропагандистов, ни художников разных сфер искусства, ни формирования действительно всеобъемлющей идеологии здесь нет. Попытки обращения к традиционализму, крики о том, что нужно больше рожать, вступать в брак на всю жизнь, гнать взашей представителей ЛГБТ, лечить их, – это явно не идеология. Это бездарщина с точки зрения пропаганды, демографии и политики. Вместо разумного стимулирования роста населения – запугивание. Простейший пример: вам больше захочется рожать, если вам ко лбу приставят дуло пистолета? Или, может, в том случае, если поднимутся зарплаты, уйдёт инфляция, улучшится качество жизни, и вы будете спокойны за своего будущего ребёнка, будете знать, что сможете его содержать?    Простейшая закономерность, которую можно почерпнуть из статистики по приросту населения: в год, когда были подняты зарплаты, в брак вступило больше человек, чем за прошлые несколько лет, детей начали рожать с охотой. Но нет. Мы же любим усложнять себе жизнь, нам не нужны такие простые и очевидные решения стимулирования роста населения. Мы кричим, чтобы больше рожали, а потом ставим людей в такое положение, что прокормить одного ребёнка становится непосильной задачей.    Штраф и статья за пропаганду нетрадиционных отношений (знать бы, что для них пропаганда), штраф и статья за чайлдфри. Знаете, за что лучше бы ввели штрафы, если уж так хотят с людей деньги сдирать? За несортировку мусора. А что? Им деньги, а планета чище, хоть какая-то польза, но это же надо, получается, организовывать повсеместно контейнеры для сортировки, приводить в порядок перерабатывающую отрасль. Слишком сложно. Лучше штраф за то, что детей не хочешь. Как говорится: хочешь, не хочешь, а надо.    Но снова, получается, отошли от изначальной темы. При любом режиме появлялись действительно талантливые люди, вестники благих перемен, даже если по итогу перемены оказывались отнюдь не благими. Очень уж все любят в последнее время приводить в пример фашистскую Германию. Для наглядности, как бы многим ни свело скулы от следующих слов, а власть Германии была очень талантливой в политике. Ужасные вещи и последствия в итоге? Да, несомненно. Но какой рост промышленности после первой мировой, прирост населения, крепкая идеология, расцвет искусства (опустим, что лишь у тех деятелей, которые не заметили изначально скрытую угрозу). Техника Германии до сих пор славится своим качеством, огромное количество таланливых, действительно мастеров в своём деле дизайнеров, конструкторов.    Культурологи любят обсуждать тему брендов, которые, грубо говоря, спонсировали фашистский режим Германии. Фанта, Нескафе, Нестле. Газировка, кофе и шоколадки, которые мы до сих пор видим на прилавках, покупаем и принимаем в пищу. Это сейчас не о том, что «О боже! Одумайтесь, что вы кушаете!». Нет. Это про то, что власть Германии настолько крепко и продуманно строила свою идеологию, политику и экономику, что самые известные бренды рвались им в помощники. Форму для немецких солдат шили Хьюго Босс. Фотоаппараты Кодак. Промышленность, мода, музыка, литература. Огромное количество деятелей искусства тянулись ближе к этому, потому что видели искру света, ведь не сразу начался холокост, не было концлагерей и Второй мировой.    Второе, с чем любят сравнить существующий режим, – режим при Сталине. Но даже при нём, несмотря на репрессии, вечную паранойю и прочие «радости» жизни образовывались новые течения искусства, например, тот же сталинский ампир, он же «стиль триумф» – направление в архитектуре.    Ни Татлинов, ни Герасимовых, ни Маяковских у нас сейчас не наблюдается. А знаете, почему? Потому что света не видно. Даже малейшей искорки, проблеска. Творческие люди – бабочки и мотыльки, летящие на свет. Так, насколько же сгустилась тьма в нашем крае, что все бабочки с мотыльками разлетелись?».    Арсений прикрывает книгу, закидывает голову назад, прикрывая глаза. Говорил себе, что нельзя начинать день с такой литературы, а всё равно начинает. Зачем? Да затем, что эта книга – единственное, что возвращает обрывки воспоминаний о прошлом мире в какую-то плюс-минус упорядоченную форму. Эта книга и разговоры о прошлом мире с Антоном. И первое, и второе возвращает память о том времени в деталях.    – Откуда у тебя эта книга? – спрашивает хмуро Шаст, заставляя посмотреть на себя.    Арсений поворачивает к нему голову, смотрит чуть взволнованно то на Антона, то на Майю.    – Майя дала почитать, – тянет неуверенно Арсений, косясь на Майю.    – Вот как, – тянет с тенью раздражённой ухмылки Антон, переводя взгляд на маму. – Подло, тебе не кажется?    – Она публиковалась в открытом доступе, значит, это не запрещённая для чужих глаз информация, – закатывает глаза Майя, цокая языком. – Да и Арсений сказал, что уже читал это раньше, перечитывает, получается.    Арс наблюдает, смятенно хмурясь, за жующим щёку Шастом, который вперился раздражённым взглядом в пространство перед собой, за Майей, она тоже внимательно следит за реакцией Антона. Чуть позже Арсений замечает, что и Олеся, чуть обернувшись через плечо, следит за эмоциями Шаста, и Даня то и дело бросает взволнованный взгляд через зеркало.    – Как это понимать? – сильнее хмурясь, спрашивает Арс, от всеобщего понимания, в которое он остался не посвящённым, неуютно.    – Знаешь, Шаст, в этом даже есть доля фатализма, – усмехается Леся, оборачиваясь корпусом к задним сидениям. – Не тебе одному за спиной чужие записи читать. Судьба – интересная штука.    – Чужие записи?.. Стойте, – Арсений смотрит на Антона удивлённо. – Это то, что я думаю?    – А что ты думаешь? – буркает надуто Шаст, складывая руки на груди, откидывается спиной назад, прикрывает глаза.    Арсений перечитывает имя автора. Харитон Бродячий. Быть не может. Это псевдоним Шаста, да? Антон созвучное с Харитон и Шастун, образованное от «шастать» – «бродить». Или Арсений строит безосновательные теории на сонную голову?    – Это твоя книга? – всё-таки решает спросить прямо в лоб Арс.    – Эта? – спрашивает с какой-то неадекватно раздражённой улыбкой Антон, выдёргивая из пальцев Арсения книжку. – А нет никакой книги… – бормочет Шаст, перевешиваясь через Арса, прокручивая ручку для открытия окна.    – Ты что удумал! – оттягивает назад за плечи Майя. – Арсений, забери книгу у него!    – Бесполезный кусок бумаги! – шипит Антон, порываясь вытолкнуть книгу через щель в окно, но Арсений вовремя прокручивает ручку обратно, зажимает книгу меж стеклом и дверью. – Сука, до конца уж крути, чтоб её напополам разъебало нахер как гильотиной!    – Что это за реакция вообще??? – тараторит Арсений, помогая Майе оттянуть Шаста обратно за плечи, чтобы подальше от окна и зажатой книги был. – Шаст!    – Херня бесполезная, ненавижу, блять…    – Шаст!!!    – Написал на свою голову, – шипит сквозь зубы Антон, крепче обхватывая себя руками, съезжая вниз по сидению. – Смертный приговор, сука.    – Кто-нибудь объяснит мне, какого хера происходит? – не выдерживая, спрашивает громко Арсений, смотря рассерженно на Майю и Лесю.    – Антон, – тянет Майя. Ясно, не будет она ничего рассказывать, хочет, чтобы Шаст сам начал говорить.    – После этой херни, – злясь сильнее с каждой секундой, шипит Антон, указывая ладонью на зажатую меж рамой и стеклом книгу. – Всех моих начали жёстко прессовать. Начали ходить ко всем, включая меня, с обысками. Душу всю вытрясли. Семерых повязали. Редактора моего, сука… На пять лет заключения осудили! Меня спасло то, что я не своим именем подписался, а остальных… Всё издательство с ног на голову перевернули, мрази, блять… Дёрнул чёрт меня это написать, молодец, ничего не скажешь.    Вот, что Арсений не мог вспомнить об авторе. Точно. Дело с установкой личности автора, посадки членов издательства, запрет на публикацию и продажу, ажиотаж вокруг цензуры.    – Знаешь, как очень любили говорить, мол, всех не посадят, ну-ну, проверил, – усмехается раздражённо Шаст. – Нет, ну не всех, конечно. М, Рождество в СИЗО, это так символично. Ни Рождества, ни Возрождения, блять.    – Шаст…    – Слыхал библейскую байку о том, что Иисуса спас паук? Когда Мария пряталась с младенцем от царя Ирода, она забралась в заброшенный амбар или что-то типа того, а паук, чтобы их спрятать, заплёл паутиной проход, и стража не стала проверять амбар, ведь вход паутиной порос, а значит, давно уже никто туда не заходил.    – К чему это сейчас? – хмурится Майя.    – К тому, что не нашлось на нас паука, который спас бы от царя Ирода, – фыркает обиженно Антон. – Столько ошибок, столько проёбов…    – На которых ты научился, – пытается успокоить с водительского места Даня.    – Научился? – горько смеясь, переспрашивает Шаст. – Чему? Ответственности за других при принятии собственного решения? Недавние события с Колей и Савиной, которые покинули лагерь следом за нами, говорят о том, что всё ровно наоборот, Дань!    – Я не слышал эту легенду, – тихо говорит Арсений, вытаскивая книгу, сжимает её в своих пальцах. – Но помню другую сказку, из буддизма. Тоже про паутину. Гуляющий по Раю Будда опустил свой взор к Аду, где увидел разбойника Кандату. Вспомнил Будда о единственном благом деле Кандаты: тот не раздавил паука, который проползал у его ноги. И решил Будда спустить к нему паутину, чтобы по ней он взобрался в рай. Кандата полез, но на середине пути увидел, что на паутинку начали цепляться другие грешники Ада, хотевшие пробраться в Рай по паутине следом. И начал Кандата кричать на других грешников, чтобы те убирались обратно в Ад, где им всем место, потому что боялся, что паутина не выдержит их всех. И как только начал прогонять других грешников, паутина сразу же оборвалась.    – А это к чему? – с тяжёлым вздохом, зажмуриваясь, выдавливает из себя Шаст.    – К тому, что… Сколько бы людей не подсели к тебе на паутинку, Шаст, ты никого не прогонял, тянул всех, всё с ними разделял. И я уверен, что твоя паутинка не оборвалась бы, если бы не это всё… Вы бы добрались до Рая.    Выражение лица Антона меняется на глазах. С хмурого на удивлённое, а через секунду чужие губы трогает мягкая грустная улыбка, в глазах проскальзывает тепло.    – Такой ты, конечно, – усмехается тихо Шаст, прикрывая с улыбкой глаза. – Мотиватор.    – А на книгу, как и на себя, злиться не надо, – добавляет шёпотом Арс, проводя пальцами по обложке. – Мне в прошлом мире она помогла, я не чувствовал себя таким одиноким… И я уверен, не одному мне она помогла, – Арсений ловит новый удивлённый взгляд, улыбается грустно Антону, чуть пожимая плечами. – Выходит, и правда ты…    – Да, – хмыкает Шаст. – Ну… Без маминой и Лесиной помощи ничего бы не получилось, – тут же добавляет Антон. – И Женина инфа мне очень помогала, а мой редактор вообще герой самый настоящий, героиня, если быть точнее. Она смогла… Если ты уже читал, да и сейчас перечитываешь, может, замечал… Я часто переключаюсь с описания одного на другое, мысли не упорядочены. Сам процесс написания помогает… Помогал мне с этим, но прикол в том, что было особенно эффективно это только с компом, где можно было поменять местами абзацы, упорядочить нормально. В тексте от руки я не могу так делать. Моя редактор очень помогла с упорядочиванием, настоящая героиня, – повторяет с грустной улыбкой Антон. – Жаль, что всё так. Мы пытались изо всех сил, до последнего защищали друг друга в судах, столько времени и денег на адвокатов, но у нас не было и шанса… Нам всем стоило придумать себе псевдонимы… И не светить издательство в целом и…    – Шаст, – Арсений прерывает как можно мягче, перехватывает чужие пальцы, нервно ковыряющие ногти. – Я уверен, что это был их выбор, ты их ни к чему не принуждал. Может, это не совсем то утешение, которое ты бы хотел услышать, но то, что случилось, уже случилось. Эта рефлексия… Доведёт разве что до самоубийства. Меня бы точно довела, если бы я постоянно думал о том, что случилось бы, если бы я всё-таки рискнул тогда открыть рот и рассказать то, что видел. Мы можем гарантировать то, что это кончилось бы счастливым финалом, где меня бы нашёл ты или кто-то из твоих коллег? Или может, всё кончилось бы тем, что на одного заключённого стало бы больше? Или на один труп? Представлять… Просчитывать возможные варианты будущего или прошлого можно сколько угодно, но ты не Доктор Стрэндж, чтобы наверняка знать, что, если сделаешь вот так, то так оно и случится. Может… Выплыло бы что-то ещё, и ты бы сейчас жалел о том, что не издался? Или ты бы был одним из заключенных? Или ещё одним трупом? Какой смысл прикидывать все эти варианты, Шаст?    – Что сделано, то сделано? – вздыхает тяжело Антон. – Да?    – Да, – кивает Арсений. – Ориентируйся на свой внутренний компас, поступай в соответствии с разумными убеждениями и принципами. Не строй планы на призрачных очертаниях возможного будущего, но и эмоциям в порыве не поддавайся. Сейчас кажется так, но нельзя же вырывать ничего из контекста. Так скажи, разве в контексте прошлого мира, можно было на твоём месте поступить по-другому?    – Если бы было по-другому, это был бы не я, – горько усмехается Шаст.    – Вот ты и ответил на свой вопрос. Вы все понимали и принимали риски. И действовали исходя из выбранного ориентира в контексте той ситуации, что была. Никаких абы да кабы, Шаст.    – Говорят, девочки выбирают себе пассию, похожую на папу, – тянет с усмешкой Майя. – Интересно, с мальчиками так же?    – Ты совсем сдурела, что ты говоришь такое??? – взвизгивает Антон, моментально краснея всем лицом и ушами, резко оборачиваясь к Майе.    – А что? Андрей был таких же взглядов, вот я и подумала, – тянет всё с той же язвительной ухмылкой Майя.    – Не похожи они с папой, – шипит в край смущённо Антон, пытаясь то ли затолкать Майю куда-то подальше, то ли вообще выжать её из машины.    – Совсе-е-ем не похожи, – сочась ядом, тянет злорадно Майя, посмеиваясь, у Антона от смущения и возмущения слышно сбивается дыхание.    Арсений почти не слышит, что там Шаст бормочет Майе, не уверен, что это вообще можно разобрать, но вся эта сцена… Вызывает в Арсении волну какого-то неадекватно огромного умиления, тепло разливается в груди. И единственное, что омрачает это разморенное состояние – мысль: что же случилось с отцом Шаста?    У Арсения были уже свои теории, но спрашивать об этом напрямую ни у Антона, ни у Майи Арс не решается, боясь задеть их за больное. Впервые об этом заставила задуматься фраза Стаса о том, что он обещал отцу Шаста присматривать за ним. Но такое обещание могло быть дано в разной обстановке.    Возможно отца Антона, Андрея, скосила какая-нибудь болезнь. И как это часто показывают в фильмах, лёжа на смертном одре, он просил Стаса, как близкого и старшего друга семьи, как мужчину из своего окружения, по-отцовски за Антоном приглядывать. Может, ровно то же произошло и в контексте обычного старения, без болезней. Эти теории строятся на том, что Антон говорил о ранней мужской смертности.    Вторая теория Арсения заключалась в том, что Андрей сам ушёл из семьи. Всякое ведь бывает. И то, что Антон ему говорил о «мудаках-бывших», оправдывая часть людей, которые уходят из пар и семей, почувствовав себя более счастливыми с кем-то другим... Может, у семьи Антона такая история? Может, брак по расчёту или залёту, а потом распад семьи? Для подобных историй, конечно, привычно то, что ребёнок и мать ненавидят потом свалившего отца, а у Майи и Антона этого не наблюдается. С другой стороны, они очень добрые и умные люди, понимающие многое… Представить Антона, который сохранил отличные отношения с отцом, развёдшимся с мамой и ушедшему к другой женщине, несложно.    Третья теория даётся Арсению особенно тяжело. Потому что по факту, если оно так, это куда тяжелее, чем болезнь, старение или уход из семьи. Арсений уже задумывался об этом, Антон-то, конечно, говорит, что борется из любви, для людей, для своих, для семьи, для близких. Но что, если этот мотив, более стабильный и спокойный, выработался со временем, а изначальным толчком было другое? Что, если отец Антона был тем, кто боролся, а потом с ним что-то случилось? Это могло стать очень сильным толчком, сильной движущей силой и при этом ужасной травмой.    Если подумать, в Антоне в определённые моменты, когда он говорит о власти старого мира (стоит ещё взять в расчёт книгу, ведь и она – слова Антона!), когда он об этом говорит, рассуждает, пишет, – в нём отчётливо чувствуется не только раздражение, но и обида. И что, если это не только альтруизм и борьба за всех, обида за всех, но и за то, что забрали у него?    Все говорят, что у Шаста с определённого момента оборвались все нерабочие связи, он перестал искать отношений, а счастье сделал наградой за успешное окончание своей борьбы, что, если всё это произошло после потери отца? Как убийство Немцова определило судьбу его дочери, ставшей правозащитницей и общественным деятелем, так могло нечто подобное определить судьбу Антона.    Внезапно в сознании всплывает строчка собственных записей. Будто бы в голове что-то щёлкает. В старом ежедневнике, который прочитал тайком Шаст, была запись, где Арс выражал свои мысли касательно «разговоров о важном». Арсений писал, что не позволял промыть голову собственным детям. Там же Арс написал: «Однажды дети, о которых позаботились, а не промыли им головы, дети, чьих родителей отправили на смерть или убили, дети, подслушавшие встревоженный мамин голос при пересчитывании денег, – однажды все эти дети вырастут. И дай вам бог быть мёртвыми к их взрослости, потому что они вам не забудут ничего». Слова Арса. Слова Арса, подчёркнутые Антоновой рукой.    – Так, у нас, походу, остановочка, – удивлённо бормочет Даня, видя, как машина впереди, в которой ехали ребята из другого лагеря, резко притормозила съезжая на обочину. – Мы же только… Часа два-три едем, рано для отдыха.    – Для конников передышка, может? – взволнованно предполагает Шаст, толкая Арсения в бок, чтобы он вышел из машины и выпустил его.    – Какое-то херовое место для передышки, – роняет растерянно Даня, выбираясь из машины.    Арсений выпускает Антона, идёт быстрым шагом вслед за ним, чтобы узнать причину остановки. Егор Борисович качает понуро головой, присаживаясь на капот, закуривает, смотря вперёд.    – Что..? – начинает было Шаст, но голос у него пропадает на середине вопроса.    Перед машинами – спешившиеся с коней Женя и Айгуль. Женя стоит на коленях, упираясь ладонями в песок дороги, выкашливает сгустки крови, отплёвываясь от вязкой красной слюны.    – Блять… Жень… – на грани слышимости выдавливает из себя Антон, садясь на корточки рядом с Женей.    – Порядок, – отмахивается тот, утирая рукавом губы, чуть размазывая кровь. – Нормально…    – Грёбаный самоубийца, – вздыхает тихо Айгуль, протягивая Жене бутылку воды.    – Спасибо, – тихо усмехается он, тут же заходясь новой волной кашля, отплёвывается от крови. – Зато у меня иммунитет, а?    – Не беси меня, – шипит Айгуль, – мы без иммунитета все тебя переживём, ақымақ.    – Тяжка моя доля рядом с тобой, Айгуль…    – Надо его в машину пересадить, не надо ему на лошади, – твёрдо говорит Шаст, подходя к Егору Борисовичу.    – Никто его и не заставляет на лошади ехать, ты его заставь в машину сесть.    – Что? Сам упрямится? – хмурится на чужой ответ Антон. – Сейчас исправим. Женя! В машину садись, не выёбывайся!    – Вот это он исправляет, конечно, – горько хмыкает Даня.    – Пусть Трещин свой зад на лошади побьёт, а ты давай в машину садись!    – Всю жизнь на машинах ездил, – скрипит Женя, с трудом делая глоток воды. – Надоели они мне, Шаст.    – Ты чё, блять… Мерида из «Храбрая сердцем»? Не хочу выходить замуж, хочу быть свободной, и чтобы мои волосы развевались на ветру, пока я скачу по долине, выпуская стрелы в закатное солнце? – отыгрывая на сто процентов отца Мериды, кривляется Шаст. – В машину сел. Быстро.    – А то что? – усмехается весело Женя.    – В пизду, – качает головой Антон, резко нагибаясь к чужим бёдрам, перехватывает Женю за колени, закидывая себе на плечо. – Откройте мне багажник, я его запихаю.    – Я тебе запихаю, блять, отпусти меня! Шастун, блять!    – Это для твоего же блага, – кивает заверительно Арсений, перехватывая Женины руки, не давая с Антона спрыгнуть. – Подумай насчёт предложения ехать в салоне, мне кажется, в багажнике не очень комфортно…    – Ну и суки вы, – кряхтит Женя, дёргая ногой в попытке втащить куда-нибудь Антону, чтобы тот его спустил на землю со своего плеча. – Майя Олеговна, ваш сын занимается незаконной деятельностью!!!    – А? Ничего не вижу, – качает головой Майя, поглубже затягиваясь сигаретой. – Антош, тебе помочь чем-нибудь?    – Верёвку бы мне какую…    – Да ладно! Ладно! Боже, ненавижу вас всех, даже в последний год жизни нельзя делать, что хочется!    – Благодаря такому твой последний год не превратится в последний месяц, – строго говорит Шаст, ставя Женю на землю. – Вот нахер ты себе вредишь, Жень? За что себя наказываешь вечно?    – Не путай меня с собой, – резко ощетинивается Женя, сужая на Антона глаза. – И я не самоубийца.    – Да, конечно, – вздыхает тихо Антон, прикрывая лицо ладонью. – Заползай уже в машину…    – Всё в порядке? – спрашивает хмуро Ира, подъезжая на лошади к столпотворению возле одной машины.    – Смотря, о чём именно ты спрашиваешь, Ир, – грустно улыбается Шаст, прикрывая дверь за забравшимся в машину Женей. – Ты сама как? Сука… С хуя ли мы тебя на лошадь посадили, ты же у нас тоже нихуя не эталон здоровья! Спина и…    – Всё нормально, – качает головой Ира, а на губах её даже замечается улыбка. Едва заметная, но всё же. – Егор Борисович, когда у нас привал будет?    – Какой в целом план, смотрите, – притаптывая брошенную на землю сигарету, говорит Егор Борисович. На засорение окружающей среды Антон с Арсением кривят губы. – Остановимся передохнуть через час, как раз пообедаем. Поменяемся потом, кто по коням, кто за рулём, или у вас не будет смены водителя?    – Я сяду за руль после Дани, – кивает Майя.        – Хорошо, я посажу Ярика за руль, – задумчиво тянет Егор Борисович. – Час передохнём и поедем дальше, дай Бог, до заката доедем до одного заброшенного города, окопаемся там на ночь, поспим. Встанем рано, к обеду доедем до нашего лагеря.    – План ясен и прост, – хмыкает Шаст. – Давайте тогда по машинам? Ира, точно не хочешь сесть в…    – Я в порядке, – качает головой Ира. – К тому же, как оказалось, Андрей смешной.    – А я говорил! – радостно вскрикивает Даня.    – Смешной. Я смешной. Ага. Шут гороховый, – бурчит Андрей. – Ничего уже в моей жизни не будет смешного. Только если в жанре трагикомедии.    – Олесь, – шёпотом зовёт Арс. – А вот по арканам твоим с Андреем что?    – Тебя же раздражает эта тема, – усмехается Леся.    – Но ты знаешь этих людей, и благодаря твоему разбору Шаста я смог немного лучше разобраться, так что…    – По знаку зодиака Андрей – Лев, обычно это самовлюблённые в той или иной мере люди, с жаждой внимания. Главный их грех это жадность, ну, или экономность, называй как хочешь.    – Бережливость, – усмехается уголком губ Арс.    – Ага. А аркан… Пятнадцатый.    – И что это?    – Дьявол, – вздыхает тихо Олеся. – Но я даже не возьмусь судить, в плюсе или минусе. Я совершенно не знаю Андрея, как человека…    – Я знаю, трави байки, ведьма, – усмехается Даня, обнимая Лесю за плечи.    – В плюсе Дьявол очень харизматичный, источающий энергию, он тянется к знаниям и стремится всех втянуть в некий образовательный процесс, юмор и сексуальность на высочайшем уровне, а в минусе…    – Можешь не продолжать, – качает головой Даня, широко улыбаясь. – Точно в плюсе, да, Андрюх? А сексуальность так и прёт ключом, а?    – Иди к чёрту, – неожиданно прыскает со смеху Андрей. – Пойду я.    – Ух ты. Кажется, у вас действительно очень крепкая мужская любовь, – хлопает глазами Арсений. – Не видел, чтобы он ещё от чьих-то слов так раскалывался.    – Просто он уже привык ко мне, – пожимает плечами Даня. – Мы ж живём в одном доме. В одной комнате, пришлось как-то вытягивать его на дружбу, а то мне пиздец некомфортно было. А как растряс его, так вообще… Искал медь, нашёл золото. И шутит классно, и поможет, чем сможет, и готовит вкусно, и как начнёт что-то, сидишь, смотришь на него, рот разинув, и только восхищаешься тем, какой он умный дядька.    – Он правда звучит так, будто влюблён в него со старшей школы, – смеётся звонко Олеся, подбивая рядом стоящего Даню плечом.    – Я люблю этого человека, вот честно, – кладя ладонь на сердце, заявляет Даня с крайне уж серьёзным лицом. – И вы бы все его любили, если бы хоть два-три дня напряжённого общения перетерпели, потому что потом он такое солнышко, что…    – Дань, хватит! – брякает смущённо Андрей. – Мне уже неловко от мысли, что ты реально на меня глаз положил.    – Правый или левый глаз положить? Они на разном уровне у меня, так что разница велика…    – Боже, дай мне сил…    – Он в целом хороший парень, только про семью лучше не спрашивать, и про алкашку не говорить, и про прадеда с топором.    – Ну подумаешь Раскольниковым дед вдохновился, давайте поедем уже дальше, – закатывая глаза, стонет обессиленно Айра.    – Забавно за ними наблюдать, – говорит шёпотом Антон, склоняясь к уху Арсения. – Интересно. Я не знал, что они так близко общаются. С другой стороны, всё их общение из-за разности их обязанностей в лагере сводилось к разговорам в доме, а я за нашими не подглядываю и перешёптывания перед сном не подслушиваю.    – Как-то в прошлом мире я узнал, что один певец, которого я слушал, тесно дружит с комиком, которого я смотрел. Никогда бы не подумал, что они знакомы, чувство было такое странное, приятное, – улыбается уголками губ Арсений. – Мне в целом нравится наблюдать за людьми в лагере. Они чувствуются… Вы чувствуетесь большой семьёй.    – И ты теперь её часть, – кивает уверенно Майя. – Так что не говори «вы», говори «мы». Мы – большая семья.    – Да уж, родственников не выбирают, – тянет больно уж обречённо Ира, но в глазах запрятана смешинка, в голосе чувствовалась ирония. – Там уже все готовы, давайте тоже… Антон.    – Да? – Шаст хмурится обеспокоенно, глядя на Кузнецову, а та, чуть склоняясь, сидя на лошади, подзывает Антона ладонью ближе к себе. – Что такое? – шёпотом спрашивает он, подходя впритык к Ире и её лошади.    – Я видела вашу встречу с Трещиным, я его помню, – шепчет быстро Ира, игнорируя раскатистые звуки нервных Шастовых глотков. – И я хочу верить в то, что Жене твоему верить можно, но тебе не кажется это в целом… Бывший военный – глава лагеря, Трещин, который был одним из голосов провластной журналистики, с ними. Про остальных ничего сказать не могу. Женя в качестве журналиста тоже весьма спорный экспонат…    – Я верю Жене, – качает головой Шаст. – Но касательно Трещина, – переходит на почти беззвучный шёпот. – Не бойся, я глаз с него не свожу. Пытаюсь понять, какого хера он вообще оказался здесь, не в городе, ещё и с Женей. Я пока не совсем понял, что именно произошло, но явно случилось что-то такое, из-за чего Трещин сам выбрал остаться за городом, потому что ему бы с его биографией вход не запретили.    – Выходит, за время выезда из города Женя как-то отличился, что привязал Трещина к себе? А с какого хера они вообще выбирались куда-то вдвоём? Они же на дух друг друга не переносят. Тебе не кажется, что это странно?    – Кажется, что у нас слишком мало информации, чтобы построить картину, – вздыхает Шаст. – На перевале плавно подведу Женю к этому разговору, а может, и в лоб спрошу, всё-таки… Всё-таки мы друзья. Я верю ему, Ир.    – Я рада. Но надеюсь, что это не значит, что и я должна верить ему? – дёргает раздражённо бровью Ира, выпрямляясь в спине.    – Я не прошу тебя строить мнение о ком-то по моей оценке, не требую доверия к незнакомым для тебя людям, – как можно спокойнее говорит Шаст. – Сама, Ир, всё сама, тебе же это важно. Но у меня только одна просьба: не ищи в них новых спортивных соперников, хорошо? Представь, что мы все сейчас… Мы не в одиночном спорте, а в командном. В одной команде по футболу, баскетболу или волейболу. В одной байдарке по реке плывём.    – Поняла я, поняла, – усмехается Ира. – Не надо теперь одни спортивные метафоры применять после открытия того, что я была…    – Вы едете??? – громко спрашивает Егор Борисович, высовываясь макушкой из окна.    После этого вопроса все быстро заползают в машину. Путь продолжается. Дорога, несмотря на трагичность причины остановки, после идёт веселее. Ну или, по крайней мере, интереснее. Появляется больше тем для обсуждения.    Антон выуживает у Дани побольше рассказов об Андрее, спрашивает, почему вот так вышло, что Андрей остался с ним довольно зажатым, а с Даней проявляет себя «смешным». Ответ начинается со слов «я, конечно, не психолог, но…», а потом идут рассказы о том, что Антон, мол, приходит к Андрею только по делу. Тут помоги, там подсоби, это сделай, то подготовь. А о самом Андрее он никогда толком ничего и не спрашивал, да и о себе Айре почти ничего не рассказывал, а он человек такой: открывается вторым, после своего собеседника.    После Андрея переключаются на Трещина и Женю. Арсений слушает внимательно разговоры Антона с Майей, меткие замечания Олеси и уточняющие вопросы Дани. Картинку упорядочить сложно, фактов действительно слишком мало, дефицит информации не позволяет строить какие-либо выводы. Но даже после самой безумной теории Шаст продолжает повторять, что Жене верит.    У них не всегда сходились взгляды на ситуацию, у них бывали ссоры, разногласия, но каждый раз, когда кто-то приходил за помощью ко второму, – помогали. Даже если не единых взглядов на сложившуюся конкретную ситуацию, даже если помощь – это риск. Не важно. Женя всегда по зову вытаскивал Антона, а Антон всегда вытаскивал Женю. Константа.    Шаст говорит, что он может не знать, не понимать, почему Женя додумался сунуться в Чернобыль, зачем высунулся за пределы города, зачем скачет на лошади с херовым самочувствием, ещё и с Трещиным таскается. Может, права Айгуль? Самоубийца, до последнего себе жизнь усложняющий?    – Можно было бы свести к тому, что ему плевать на себя, но не плевать на общество, можно было назвать его социоцентристом, но людей как некое явление он не то чтобы любит, – вздыхает Шаст.    – Социоцентрист, – хмурится резко Арсений.    – Это один из видов философского мировоззрения, – начинает объяснять Антон. – Классификация в соответствии…    – Я знаю, – перебивает Арс. – В соответствии с тем, что человек ставит себе в основу мировоззрения. Антропоцентризм – приоритет человеку, природоцентризм – соответственно, природа. Социоцентризм – общество. Теоцентризм – Бог. Но что, если тут как раз-таки и находится ответ? Помнишь, что он сказал? Информация дороже жизни, – цитирует чужую фразу Арсений. – На что похоже?    – Знаниецентризм? – хмурится Леся, а Арс активно кивает. – Даже не знаю, суть этого мировоззрения состоит в том, что основой становятся уже имеющиеся и проверенные данные. Опора на уже открытые и доказанные законы в физике, например.    – А он разве открывал Америку, когда писал, что в Чернобыле пиздец с радиацией? – вскидывает одну бровь Арс. – Об этом типа не говорили и не писали без него? Простите, если это грубо звучит, конечно, но все в курсе, у нас в школе даже на двадцать шестое апреля документалки про Чернобыль говорили показывать на классном часу. Может, неизвестны какие-то детали трагедии, или что-то искажается, или у нас не полная картина того, что там сейчас, но… Послушайте. Многие, э, как это правильно назвать, последователи, что ли? Допустим. Многие последователи знаниецентризма подвергали новым обсуждениям то, что было установлено их предшественниками. Что, если в этом и смысл? Не в вере в существующую информацию, а в её качественной проверке?    – Тогда это скорее скептицизм, – хмыкает спереди Даня.    – Это другая классификация, – качает головой Арсений. – Не путай сладкое с мягким. То, о чём мы говорили, это классификация по предмету основы, лежащей во взгляде человека на мир. А скептицизм – это один из видов мировоззрения согласно классификации по взаимоотношению человека и мира. Основа твоего взгляда и взаимоотношения. Не одно и то же. Согласно второму в философии есть скептицизм, то, что ты назвал, то есть взаимоотношения, при которых каждое явление мира подвергается строгой оценке критического мышления субъекта. Материализм предполагает, что в отношениях с миром для человека наиболее важна материальная составляющая, а не духовно-этическая. Персонализм говорит нам о важности для всего мира одной единственной персоны, как часто автократа в деспотичной стране делают камнем преткновения, совершенно закрывая глаза на то, что не он один стоит у руля всего на свете, а есть группа лиц, несущих ответственность с ним в равной мере.    Вот это Арсения прорвало. Зря они подняли тему философии, очень даже зря. Эта наука и её мысли Арса привлекали ещё с учёбы в вузе в прошлом мире, и о рассуждениях, строящихся на философии и её направлениях, Арсений немало писал в своих первых записях со времён начала эпидемии.    Восхищённый взгляд Антона остаётся пока незамеченным.    – Или вот экзистенциализм. Он предполагает в какой-то мере фатализм, ведь всё сводится к одному, что бы человек ни сделал, в конце его ждёт одно: смерть. Крылатое латинское выражение «Memento mori», «Помни о смерти», да? Вот с ним, кстати, тоже есть интересная философская дилемма, – активно жестикулируя, начинает новое рассуждение Арс. – Данная фраза была произнесена во время триумфа, как-то странно, не правда ли? Мы тут празднуем, а ты со своей смертью? Что именно имелось в виду? О том, что, мол, не наедайтесь, не напивайтесь, быстрее сдохнете? Или нет смысла радоваться, потому что всё равно все сдохнем? А может, говорилось именно в контексте того, что, да, все умрём, так что пока живы, давайте праздновать на славу и жить на всю катушку? Я помню, читал, что была в этой фразе ещё часть «помни, что ты человек». И эта фраза тоже очень неоднозначная. Посмотри на неё с точки зрения материалиста, что подумаешь? Я человек, мне нужна еда, дом, достаток, одежда, я человек и должен жить в соответствующей обстановке. А если посмотреть с точки зрения агностицизма, где отрицается возможность познать человеком мир? Помни, что ты человек, я человек, значит, я не могу познать мир вокруг себя в его истинном виде и полноте, я всего лишь человек. И… Ты чего так смотришь? – давится собственными словами Арсений, наконец замечая искрящегося рядом с ним Антона.    – Совсем не похож на папу, совсем, да, Антон? – усмехается Майя.    – Ой да что ты заладила, – фыркает громко Шаст, а на щеках проступает румянец. – Откуда такие познания в философии?    – Так в вузе же была, – бормочет смущённо Арсений.    – Ага. Как и психология. А с неё ты нихера не помнишь, – весело подмечает Шаст.    – Мне нравилась эта дисциплина, нравилась эта наука, – пожимает чуть зажато плечами Арс.    Обычно, когда он кому-то говорил в прошлом мире, что ему нравится философия, люди слышали что-то другое. Что же… Ах да. Вместо «Мне нравится философия», люди слышали: «Я ёбаный душнила».    – Мой папа преподавал философию, – улыбается с заметной ностальгией Шаст. – Он прям… Любил эту науку, а трындел сколько, когда до этих тем доходило, – вздыхает страдальчески, прикрывая глаза.    – То-то я всё понять не могла, в кого ты пошёл, – ехидничает Майя.    – Ты на меня за что-то обиделась? А то у меня ощущение, что ты целый день меня буллишь, мам, – возмущается Шаст, взмахивая руками.    – О нет, она не буллит тебя, – усмехается весело Арсений. – Теперь-то понятно, – тянет он, расплываясь шире в улыбке.    – Что понятно?    – От кого в тебе любовь людей побесить, – прыскает со смеху Арс.    На лице Майи тут же отображается наигранное вселенское возмущение, она склоняется чуть вперёд, ударяет кулачком Арсения в плечо, перевешиваясь через Антона, но уже через мгновение раскалывается, смеётся с Антоном и Арсом, Олеся с Даней поддакивают со смехом с передних мест. Приятно. Вот как это, да? Находить друзей среди взрослых…

***

   На привал останавливаются чуть позже, чем планировали. Егор Борисович объясняет это тем, что место, у которого он хотел отдохнуть после дождей размыло, утонуло в грязи, он видел, пока проезжал. Поэтому и поехали дальше, поэтому остановились на другом месте и привал позже, но не суть важно.    Особенно тяжело конникам, но никто из них не жалуется. То ли из упрямства, то ли демонстрируя свою силу воли. Ира, несмотря на то, что в каждом её движении, отчётливо виднеется боль и зажатость в спине до последнего всем рассказывает, что чувствует себя прекрасно. Неожиданно поменяться с кем-то и проехать хоть сколько-то в машине, дать спине отдохнуть уговорить удаётся именно Арсению. Вроде и не делал ничего такого, но… Видимо из-за того, что Арс урегулировал конфликт между Ирой и Антоном, Кузнецова пропиталась к нему симпатией и, быть может, даже начала испытывать доверие. Хотя скорее зачатки доверия, потому что выпускает колючки она всё ещё довольно ощутимо.    Андрей сменяться с кем-то отказывается напрочь. И ни Даня, ни Шаст отговорить его от этого не могут. Айра доказывает, что ничего ему не болит, он чувствует себя прекрасно, и вообще, он с Оксаной и Журавлём целыми днями на лошади обычно скачет в поисках добычи во время охоты. И правда, Андрей попросту привык скакать на лошади по десять часов подряд, да самовредительством он никогда не славился, а значит, зря они к нему пристали вообще. Больше никаких рокировок не совершают, только смена водителей в машинах.    То ли все уже устали от дороги, то ли в целом не было настроения на разговоры, но первые полчаса привала проходят в полной тишине. Жуют взятые с собой припасы, пьют чай, который варит в котелке над разведённым костром Даня. В целом уютно.    Сегодня не холодно, но и до критической жары не дошло, хотя многие, как замечает Арсений, сняли с себя кофты, остались в одних майках. Наверно, у него всё ещё не греется тело, а может, Арс всегда был мерзляком и просто не замечал этого в прошлом мире? Сейчас уже сложно сказать.    Антон подсаживается к Жене, переговаривается с ним о чём-то шёпотом. Наверняка расспрашивает о том, зачем Женя вообще высунулся из города и как оказался с Трещиным, отношение к которому у него не сильно лучше, чем у Антона. Арсений их разговора на расстоянии не слышит, да и подслушивать неловко, Шаст, если захочет, сам потом с ним поделится открытиями.    – Айра, ты чего? – хмурится обеспокоенно Даня, смотря на Андрея, резко выпрямившегося по струнке.    – Никто ничего только что не слышал?    – Нет, – хмурится Арс. – А ты…    – Тихо, – приказывает Андрей, выставляя ладонь перед собой.    Он бегает глазами по земле, внимательно вслушиваясь в шум окружения, но кроме треска костра и гула ветра в лесу ничего не слышно. Поют птицы, трещат время от времени угольки, шумят ветки, журчит река, из которой они набирали воду, а Майя прикрикивала на Арсения с Антоном, чтобы не мочили головы, а то простынут. Обычный шум природы.    – Показалось, наверно, – передёргивает плечами Андрей, сжимая крепче пальцами кружку.    – Может, тебе всё-таки в машину? – сводит жалостливо брови Даня. – А то уже звуки мерещ…    Даня затихает резко. Теперь они все услышали что-то странное. Из леса. Мелодичный раскатистый гул. Не шум ветра или воды, не вой крикуна, не животное или птица. Арсений уверен на сто процентов, что знает источник подобного звука.    – Что это было? – взволнованным шёпотом спрашивает Антон.    – Блокфлейта. Нота «до», – не колеблясь, отвечает Арсений, вставая шустро на ноги. – Здесь люди.    – И в лес ты на флейту так сиганул, музыкант несчастный??? – шипит Антон, ловя Арсения за руку уже на полпути к лесу.    – Что я знаю об ублюдках, музыкальные инструменты у них не в почести, они слишком тупы для такого. Там есть человек, возможно, человек на грани своих сил и возможностей, услышал рядом людей и дал знак, чтобы его нашли!    – А не слишком на ловушку похоже? Или я, как всегда, параноик? – щуря глаза в сторону леса, спрашивает у всех Андрей. – Не уверен, что это стоит игнорировать, но и не советую нестись в гущу леса на звуки флейты, думая, что это чей-то крик о помощи, – строго говорит Андрей, поднимаясь на ноги.    Он отходит вместе с Даней в сторону, а возвращаются они уже с оружием: Даня передаёт Майе её ружьё, сам крепче сжимает охотничью винтовку, а Андрей ставит на тетиву лука стрелу, готовясь в любой момент стрелять.    – Флейтисты, конечно, люди своеобразные, но такого приёма не заслуживают, – буркает Арсений.    – Дунуть два раза в флейту, это ещё не значит быть флейтистом, – отрезает Ира, идущая позади Арсения.    – Мы проезжали здесь столько раз, не могло быть здесь никого, – растеряно бормочет Егор Борисович.    – А если это ловушка, как думает Андрей, – тянет скептично Леся, – насколько разумно, что мы всей компашкой идём туда, куда нас позвали?    – Вопрос хорош, ответить нечего, – усмехается уголком губ Женя. – Лес так приятно пахнет…    – Дыши, пока можешь, – буркает Айгуль.    – Вы всегда так между собой общаетесь? – удивлённо спрашивает Ира.    – Пожалуйста, помолчите! – шипит шёпотом Андрей. – Ни звука. Как бы тяжело с вами было бы охотиться, представить страшно.    – Мы ждём следующей ноты? – шёпотом спрашивает Антон. – Или что? Чего замерли? Надо просто периметр осмотреть, может, разделиться?    – Вот такие первые в ужасах помирают, – усмехается Женя. – Не хотел бы я с тобой в доме с приведениями оказаться, Шаст.    – Ты страшнее всяких привидений, – закатывает глаза Антон, пока Женя сбоку от него сдавленно смеётся.    – Стоять, – шипит Андрей, ловя Арсения за локоть, резко тормозя на месте. – Я не буду спрашивать, на кой чёрт ты просил научить тебя стрелять из лука, если ты лук всё равно с собой не взял, но мама-то под ноги смотреть научить должна была.    – Что?..    Арсений опускает взгляд к земле, наблюдает за тем, как медленно Андрей усаживается на корточки, подбирает с земли палку и тычет ей в горку мха, из-за которой что-то торчит. Не успевает Арсений осмотреть края железной конструкции, торчащей из-под мха, как та резко активируется, две лопасти капкана сжимаются ежесекундно, разламывают с шумом палку.    – Это, – вздыхает Андрей, вставая на ноги и тыча в лицо Арса обломанной палкой. – Могла быть твоя нога, – мрачно заканчивает он.    – Спасибо, – пытаясь выдавить из себя благодарную улыбку, кивает Арсений.    – Медвежий капкан, наверняка, он тут не один. Причём не проржавевший, значит, установлен не так давно… Всё ещё думаете, что не ловушка? – шёпотом спрашивает Андрей, смотря на Антона с Арсением по правую руку от себя. – Пойдёмте обратно, пока целы и пока у всех на месте ноги.    Но уйти не успевают. Андрей слышит, как хрустнула впереди ветка под чьей-то ногой, выставляет лук перед собой, натягивает максимально стрелу. Майя с Даней и Ирой выставляют перед собой оружие, Ира со Стасовым ПМ, то ли втихую забрала у него, то ли Шеминов сам отдал – сейчас не важно. Айра выстрелить не успевает, в плечо вонзается чужая стрела, а своя улетает в землю, сорвавшись с тетивы.    Антон, разводя руки в стороны, прячет за своей спиной Женю и Арсения. Прятать за собой – у него уже что-то на уровне рефлексов, инстинктов.    Андрей зажимает пальцами плечо, Леся, подскочившая к нему, не позволяет выдернуть из тела стрелу, помогает зажимать рану.    Единственное, что остаётся непонятным: как они все могли не заметить кого-то в лесу, как могли не заметить человека. Впрочем, через мгновение становится ясно, как. Человек, выстреливший в плечо Андрея, держит крепко перед собой самодельный арбалет, его одежда прикрыта животным мехом, местами мхом, природный камуфляж. Но более сильное чувство тревоги вызывает лицо. Лица не видно за маской, сделанной из черепа косули.    – Опусти оружие, иначе будем стрелять, – громко предупреждает Майя, беря на мушку винтовки чужую грудь, спрятанную мхом и шкурами.    – Твою мать… Оглянитесь, – шепчет Женя, дёргая Антона за рукав.    И стоит оглянуться, как понимают, что находятся они в самой настоящей заднице. Арбалетчик не один. Словно бы из мха повставали, из теней вылезли ещё четверо, окружили плотным кольцом, выставляя перед собой арбалеты. И все в мхе и шкурах, все в масках из черепов и костей животных: два черепа косули, один череп медведя, волка и лося.    – Мы, – хочет начать попытку примирения Антон, поднимая ладони, но на него вздёргивают тут же в открытой агрессии арбалет, голос начинает сипеть. – Мы не ищем конфликта, мы думали, кто-то в лесу звал на помощь…    – Конечно, – нервно смеётся юношеский голос за маской косули. – И помочь небось хотели, а?    – Хотели, – заверяет Шаст. – Мы не… Мы не из тех мразей, которые издеваются над людьми, мы не чудовища.    – Все нормальные люди либо мертвы, либо при смерти, – передёргивая плечами, говорит девушка в маске второй косули.    – Вы не мертвы и не при смерти, – подключается к разговору Женя. – И сами знаете, почему. Когда есть группа, выжить проще. У вас есть группа, у нас тоже. Это не делает нас автоматически ублюдками.    – Вы ранили нашего человека, он истекает кровью, – шипит Даня, сжимая крепче ствол винтовки. – А вы будете про порядочность рассказывать?!    – Стоять на месте! – гаркает мужской голос из-за маски медведя, предупредительный выстрел, стрела врезается прямо перед ступнями Дани. – Отведём вас к главному, он решит, что с вами делать.    – У нас человек ранен, – повторяет Данины слова Арсений, выползая упрямо из-за спины Шаста. – Вы его ранили. И если в вас есть хоть капля той человечности, которую вы, очевидно, ищите в других, то вы дадите нам сначала о нём позаботиться! Нельзя просто взять и выстрелить в человека, неужели это нужно объяснять?! Говорите о том, что хорошие люди мертвы или при смерти??? Так может потому что идиоты вроде вас встречают их таким образом?!    Антон пытается одёрнуть, пытается заслонить обратно за собой, но Арсений не даёт, прожигает глазами отчего-то замерших людей в масках.    – Он первый оружие поднял, – отвечает единственный мужчина, не замерший после слов Арсения. – Он бы выстрелил.    – Нет, он бы сначала предупредил, он не первый день с луком, – немного растерянно, чуть отрывисто говорит Арс, с непониманием косясь на четверых людей, которые отчего-то опустили арбалеты. Вряд ли у Арсения настолько вкачено красноречие. Чего ждать?    – Это ты так говоришь, а как бы сыграли его рефлексы, – продолжает протестовать мужчина в маске медведя, дёргая арбалетом в сторону Арсения. – Никто это не знает, и что бы могло слу… Вы чего? – замечает растерянность своих братьев «медведь», озираясь на своих, опустивших арбалеты.    Арсений дёргается, слыша приглушённый стук сбоку, смотрит с опаской на человека в маске волка, он зачем-то отбросил арбалет на землю. Демонстрирует свою позицию, мирное настроение?    Тревога подскакивает выше к горлу, когда чужие пальца заползают за голову, возятся пару мгновений с перевязью маски, а затем пальцы стягивают череп животного. Арсений вглядывается хмуро в чужое лицо, измазанное в некоторых местах сажей. Есть что-то знакомое в этих чертах, что-то… Эти глаза.    – А… Арина? – щуря на девушку глаза, неверяще и растерянно спрашивает охрипшим голосом на грани слышимости.    – Мы думали, больше никогда вас не увидим, Арсений Сергеевич, – говорит другая девушка, подтянув на макушку маску косули.    – Зоя…    – Никогда бы не подумал, что буду скучать по тому, как вы меня ругаете, – заходится смехом, стягивая маску, парень со шрамом, проходящим через бровь.    – Назар и… Максим?    – Не угадали, Марк, – прыскает со смеху второй парень, стянувший с себя маску лося. – Не думал, что буду скучать по тому, как вы нас вечно путаете.    – У вас одно лицо на двоих, близнецы же, – лепечет в край растерянно Арс.    Пока Арсений, не веря в реальность происходящего, рассматривает Назара с Марком, Арина подлетает к нему со спины и сжимает в объятиях с такой силы, что у Арса грозятся выйти через рот лёгкие.    – Каждый день вас вспоминали!    – Как… Я совсем ничего не понимаю, – кряхтит Арсений, выворачиваясь в чужих руках. – Что вы… Как вы здесь… Боже, как вы выросли, – вырывается с улыбкой и находящими на глаза слезами. – Идите сюда…    Арс в данный момент не замечает ничего вокруг, не видит напряжения мужчины в маске медведя, растерянность своих, только обнимает крепко подпрыгнувших к нему со всех сторон детей. Хотя вопрос, конечно, можно ли их продолжать так называть…    – С меня ростом вымахали, – истончающимся от эмоций голосом тянет на выдохе Арс, растрёпывая волосы Марка и Назара. – Да и вы несильно отстали! – смеётся он, глядя искрящимися глазами на Зою и Арину.    – Арс, – окликает сзади взволнованным голосом Антон.    – О боже, Шаст, это мои дети, – смеётся неверяще Арсений, глядя искрящимися глазами на Антона. – Назар, Марк, Арина и Зоя. Мои…    – С какого перепугу твои? – раздражённо спрашивает взрослый мужчина с сединой на висках, стянув с лица маску-череп медведя.    – Это Арсений Сергеевич, пап, – отвечает за Арса Арина. – Учитель музыки, я тебе про него рассказывала много. И ты бы его знал, если бы находил на меня в школе время, – обиженно добавляет она.    Арсений помнит Аринины проблемы, в частности равнодушие её семьи. Помнит, что на неё, на родительские собрания, концерты, итоговые выступления у родителей никогда не находилось времени. После выступления детей на концерте громче всех в зале всегда хлопали их родители, поэтому… Поэтому после выступления Арины Арсений всегда хлопал громче всех и присвистывал, призывая всех аплодировать громче, лишь бы Арина не заметила отсутствующие громкие хлопки, выдающие обычно родителей.    – Мы должны поговорить, пойдёмте с нами, мы вас покормим и…    – Мы их не знаем, – обрывает отец Арины.    – Мы знаем Арсения Сергеевича, – ощетинивается Марк. – Этого достаточно.    Марк вместе со своим братом-близнецом Максимом славились на всю школу своей любовью оспаривать учительский авторитет. Бунтовали против стоящих на коридоре дежурных и на громкое «не бегать!» показательно высовывали языки и бежали по коридорам быстрее.    – У них люди с оружием, – пытается надавить на страх отец Арины.    – Да у нас, вроде как, тоже такое имеется, – косо усмехается уголком губ Назар, закидывая арбалет на плечо.    Назар был той ещё занозой в заднице. Прийти к миру сложнее всего было с ним. На музыкальный кружок его запихнула мама, первые три занятия Назар прогулял, шастался по углам школы, а потом, как ни в чём ни бывало, шёл домой. На четвёртый такой прогул Арсений выловил эту душу свободную в коридоре. Хотелось притянуть Назара в класс за ухо, но подобного с учениками Арсений себе никогда не позволял, действовал по-другому, заманил в класс чаем и печеньем, сказал, что Назар может просто послушать, посмотреть, как они работают с другими.    Разумеется, Арсений надеялся, что сможет это хулиганьё заинтересовать. На все инструменты и историю музыки Назар закатывал глаза и цокал показательно языком, разрисовал портрет Моцарта, превратив в чёртика (что вообще-то подходит, ведь одно из имён Моцарта – Амодей, созвучное с демоническим Асмодей). На седьмом уроке удалось затянуть в работу, но это не заслуга Арсения, это заслуга Амура, который распорядился влюбить Назара в Зою, рядом с которой он очень уж рвался показать себя с лучшей стороны.    Зоя же с детства проявляла довольно горячий характер, была холериком в чистом виде, и на попытки Назара привлечь к себе внимание отреагировала спорно. В целом, если закрыть глаза на то, что им было по одиннадцать-двенадцать лет… Нет, всё равно очень странная ситуация. Назар подарил букет сирени, которую нещадно ободрал за углом школы, а Зоя его этим букетом поколотила.    – Мы поведём их к маме, а там будет видно, что делать дальше, – твёрдо говорит Зоя, зыркая на Арининого отца.    – Зачем нас вообще куда-то вести, – передёргивает нервно плечами Трещин.    – Вот его, кстати, лучше бы подстрелили, – буркает Шаст, бросая короткий взгляд на Андрея. – У нас с собой есть лекарства для обработки раны, мы сходим в машину сначала за лекарством, а потом уже куда-то пойдём, было бы неплохо, если бы кто-то из ваших теперь перебинтовал нашего человека, – с открытым давлением на совесть тянет Антон, не отводя взгляда от Зои. – Зачем ты в людей, не разобравшись, стреляешь?    – Шаст, – пытается окликнуть Арсений.    – Я не в него целилась, я промазала, – бурчит недовольно Зоя, опуская взгляд. – По нему видно, что он стрелять раньше времени не будет. Это ошибка.    – Вот как? И в кого же ты тогда хотел выпустить стрелу из арбалета? – резко сужает на Зою глаза Антон.    – В неё, – кивает на Иру. – У неё взгляд… Я таких уже видела, выстрелила бы, не думая, кто за маской. Как зверь, чующий угрозу, кидается сразу же в нападение.    – Во-первых, давайте сбавим градус, – просит Арсений. – Во-вторых, это было грубо, Зой, это…    – Она права, – неожиданно, пусть и через скрип зубов, выдавливает из себя Ира. – Я бы выстрелила. Мне жаль, что Андрей тупо попал под руку.    – Меня такой аргумент вообще не устраивает, – рассекает воздух ладонью Шаст. – В того или другого, специально или типа по ошибке, у тебя в руках арбалет, он в разы мощнее лука, им убить можно запросто!    – Слушайте, – хрипит с раздражённой улыбкой Андрей. – Специально, случайно, мне так похуй сейчас, вы лучше помогите сначала, а? Моралисты хуевы…    – Зоя, Марк, проводите всех к нам, – раздаёт указания Арина. – Папа, Назар, отнесите раненного на руках.    – Не надо, – резко выставляя вперёд ладонь, заляпанную кровью, категорично заявляет Айра. – Сам дойду.    – Как скажешь, тебе виднее, – вздыхает тихо Арина. – Арсений Сергеевич, я схожу с вами к машине за лекарством, по этому лесу лучше не ходить без нашего сопровождения, у нас тут капканы стоят…    – Я с вами, – хмуро предупреждает Шаст.    – За меня беспокоишься? – усмехается тихо Арсений. – Я их знаю, Шаст…    – Я понял, просто не хочу тебя никуда одного отпускать, – ведёт нервно плечом Антон.    Расходятся в разные стороны. Антон с Арсом и Ариной выходят из леса, а пока Шаст копается в торбе, вытянутой из багажника, в поисках пузырька с лекарством для обработки раны, Арсений расспрашивает Арину обо всём.    – Как и многие, когда всё началось, мы собрались с оставшимися знакомыми и друзьями за город. Сбились в кучку из членов родительского комитета, а мне повезло дружить с многими семьями, так что и нас не забыли. Здесь в лесу дача родителей Зои, они через какие-то связи смогли организовать себе дом прямо посреди леса. Нас осталось… Не так много, как было изначально, – переходит на шёпот Арина. – В целом из детей были я, Назар, Марк с Максом, Вероника, Соня из параллели и Гриша из младшего класса. Друзья семей, наши родители… У кого-то меньше, у кого-то больше, – тяжело вздыхает Арина. – Когда мы собирались, помню, ревела из-за того, что папа не разрешил взять с собой игрушку, с которой я засыпала. Вернуть бы старые проблемы, – хмыкает она грустно.    – Кто… Кого не стало, Арин? – боязливым шёпотом спрашивает Арсений, опираясь спиной о дверь машины.    – Ещё до выезда, когда только собирались, мама с собой покончила, – отрешённо кивает Арина. – Мы собирали вещи, а она пошла в ванную… Заметили, что долго она как-то… А потом нашли её уже мёртвой со вскрытыми венами.    Арсений жмурится, сжимая крепко кулаки, пытается выровнять дыхание, переводит уязвлённый взгляд к замершему, помрачневшему Антону.    – Мне жаль, – выдавливает из себя Арсений, сжимая Аринины плечи.    – Это было только начало, – коротко качает головой Арина, а глаза её окончательно пустеют, стекленеют. – Кого-то растерзали, кто-то заразился, кто-то ушёл на вылазку и пропал, мы так и не нашли, – дрожащим голосом тараторит на одном дыхании Арина, смаргивая выступающие слёзы. – Гришу помните? Он упал с дерева, ногу сломал, его убила гангрена, – истончающимся голосом сипит Арина. – Соня простудилась и… Я даже не знала, что от простуды можно умереть, – выжимает едва слышно из себя. – У неё был ужасный жар, а потом… В один день она просто не проснулась. Родители Марка и Макса не пережили первую же зиму. Вероника сейчас… На грани жизни и смерти. У неё брекеты были, помните? – дрожащим голосом спрашивает Арина, поднимая взгляд к едва сдерживающему слёзы Арсению. – Оказывается, за этими железками на зубах нужен постоянный уход, чистки специальные, смена резиночек… Конечно, этого всего не было, у неё зубы больные настолько, что… Она ни есть, ни говорить не может, лицо всё опухшее, дышит едва ли, – Арина качает коротко головой, слёзы с густых ресниц срываются. – Мы… Мы не знаем, как ей помочь, не знали, как другим помочь. Нас никто не научил! Чему угодно, но только не… Ненавижу это всё.    У Арины окончательно сбивается дыхание, она прижимается лбом к груди Арсения, плачет сдавленно, пока чужие руки обнимают крепче за плечи, ладони гладят успокаивающе по спине.    – Бесит это всё. Ни нормальной еды, ни душа, ни лекарств. У Сониной мамы был сахарный диабет, а лекарств не было… Зимы такие холодные, что засыпать в костре хочется.    Арсений гладит чужие дрожащие плечи трясущимися ладонями, успокаивает сбитым шёпотом. Вот, получается, что стало с его детьми, да?    – Простите, – окликает тихо Шаст, касаясь плеча Арсения и Арины пальцами. – Не хочу давать каких-то надежд, но Поз – стоматолог по образованию, может… Это, конечно, другое, да и с учётом отсутствия какого-либо оборудования… Но вдруг, – может, Антон и сказал, что не хочет давать надежд, но сам надежду найти хочет. – Стоит попытаться.    Арина отстраняется, вытирает быстро рукавами лицо, кивает несколько раз, рассматривая Шаста.    – Поз – это кто из вас?    – Поза с нами нет, – качает головой Арсений. – Он в нашем лагере остался, отвезём вас к нему.    – Они не захотят менять место, слишком упрямы.    – А ещё одного ребёнка похоронить хотят? – дрожащим голосом зло спрашивает Арсений. – Надо будет, увезём её тайком, лишь бы помочь.    – Я так по вам скучала, – усмехается тихо Арина. – Куда же вы пропали?    – Я… поначалу сидел в квартире, а потом перебрался в хижину на окраине города и… Стой, Арин, а мы сейчас неподалёку от нашего города?    – В двух-трёх часах езды на машине, – кивает Арина. Хмурится, замечая удивление Арса. – А вы чего… Нет, ну вы, конечно, всегда были потеряшкой, но как так вышло, что вы не знаете, где находитесь???    – Потеряшка, – с умилением тянет Шаст, окидывая Арсения взглядом с головы до ног.    – Я, – Арс прочищает горло, дёргает Антона, чтобы не пялился на него так. – Я попал не к тем людям во время одной из вылазок.    – Боже, – ахает Арина, прикрывая рот ладонью. – Вам от них досталось? Кошмар какой, откуда они только…    – Всё в порядке, Арин, всё хорошо, уже хорошо, – спешит успокоить Арсений. – Ребята, с которыми я здесь, они меня вытащили, они правда хорошие люди. Вот Антон, кстати, – запоздало представляет Арс, указывая ладонью на Шаста. – Он очень хороший человек, хоть и вредный до жути. Между нами по секрету.    – Кто бы говорил, – фыркает Антон. – Мистер Козёл.    – Впервые вижу, чтобы Арсению Сергеевичу не хотелось убежать от мужчины-ровесника, – усмехается Арина.    – В каком смысле? – хмурится непонимающе Арсений.    – Ну-у-у, в школе, когда к вам другие учителя подходили или родители, у вас на лице было написано, что вы побыстрее от них убежать хотите, – смеётся тихо Арина. – Вот так, – улыбка становится грустной. – А после того… После того, как побывали у говнюков, наверняка ещё хуже должно было стать, но вы… Вы ладите.    – Потеряшкам нужен компас, – больно уж деловито заявляет Антон, кладя ладонь на Арсово плечо.    – Правда? Ты про тот компас, что за три абзаца пять разных тем умудрился сменить, а потом, словно ничего не было, к основной теме вернуться? Какой-то непостоянный компас получается, Шаст, стрелка расшаталась.    – Козёл, – возмущается Антон. – Пойду сожгу книгу…    – Да не надо, Господи, оставь бумагу в покое! Кто кому «найтись» помогает – это большой вопрос, не знаю, кто из нас больший компас, а кто потеряшка.    – Это обоюдный процесс, – доказывает Шаст, тыча пальцем в грудь, а в глазах недобрые искорки пляшут. – Но если посчитать, сколько раз я помогал тебе найтись, и сколько ты помог мне, то моё численное превосходство очевидно.    – В каком месте???    – Наверно, я поспешила со словом «ладите», – бормочет тихо Арина, наблюдая за этим представлением.    – Если брать не по количеству, а по качеству, – тянет Антон.    – Ты меня специально бесишь, – обрывает чужую речь Арсений, сужая резко на Шаста глаза. – Решил вот так сейчас позабавиться, серьёзно? Как вовремя, Шаст!    – Вообще-то я пытался отвлечь, – вздыхает тихо Антон, глядя в спину уходящему в сторону леса Арсения, за которым побежала Арина. – Даже не знаю, хорошо ли, что мы их нашли… Его ведь это не сломит, да?.. Будь вни-ма-тельным, – приказывает самому себе, захлопывая багажник. – Нашёл нужный пузырёк, подождите!    Антон нагоняет у леса Арсения с Ариной, оглядывает их быстро. Кажется, как бы тяжело ни было сейчас Арсу, он больше в положительных эмоциях. Ну или пытается показывать исключительно положительные, выставляя себя сильным рядом с одной из своих учениц. С другой стороны, даже по тому разговору, что получилось урвать, у Антона сложилось другое впечатление об Арсении. Это впечатление рушит предыдущую картину, но похоже, что Арс не выставляет себя перед детьми сильным авторитетом, как Шаст видел его работу учителем, наоборот. Он позволяет себе быть рядом с детьми слабым, уязвимым. Может, поэтому на самом деле Арсений любил работу с детьми? Не из-за власти над ними, а потому что у него такое же чуткое и не огрубевшее сердце?    Всё-таки они с Арсом всё ещё знают так мало друг о друге…    – Тебе идут короткие волосы, – с улыбкой говорит Арсений. – Кажется, у тебя немного потемнели они…    – Волосы? – смущённо бормочет Арина. – Кажется, да. Они у меня с детства медленно меняли цвет, то есть, на всех фотках, я точно помню, у меня прямо золотые кудри были, а сейчас вот… Русый, да?    – Если ты назвала это русым, я склонен верить, – посмеивается тихо Арсений. – Мужчины плохо различают цвета, знаешь?    – Вы часто об этом говорили, – пожимает плечами идущая впереди их маленькой колонны Арина. – Арсений Сергеевич… Вы будете добиваться того, чтобы Веронику забрали в ваш лагерь к зубному?    – Конечно, буду, – чуть хмурясь, говорит Арсений. – Нельзя же даже не попытаться её вылечить. Поз… Смог вылечить у меня открытый перелом, разрывы кожи, мягких тканей, он меня с того света достал. Но, как и сказал Антон, заверять в том, что всё получится мы не можем, – вздыхает тяжело Арс. – Всё-таки оборудования никакого нет… А у неё брекеты до сих пор как-то на зубах держатся?    – Ну да. Как бы мы ей их сняли? – Арина качает угнетённо головой, оборачивается коротко через плечо. – Я бы хотела спросить, по каким делам вы покинули свой лагерь, но мне это не так важно, я поеду с вами.    – Арин, во-первых, – начинает строго Арс, но договорить не дают.    – Всё это время, – твёрдо и бойко начинает Арина, резко останавливаясь на месте и поворачиваясь к Арсению. – Меня спасали только воспоминания о наших уроках. Не только меня. Всех наших ребят. Мы… Взяли с собой инструменты при побеге с города, мы каждый день, когда рядом не было зомбаков, играли песни, которые с вами учили. И как бы плохо, страшно, холодно, голодно ни было, они нас спасали: песни, воспоминания о кружке, о вас, инструменты.    Воспоминания и мысли об Арсении спасали его детей. В это же время мысли о возможной участи его учеников Арсения убивали. За это совершенно неуместно Арс испытывает укол вины. Будто бы одно и то же они превратили в главный страх и в главную мечту, надежду. Как говорится, в одно окно смотрели двое.    – Мы едем по делам в другой лагерь. Половина людей, с которыми мы здесь, – члены другого лагеря, у них есть электричество, больше домов, больше людей, Арин. Антон… Антон хочет оценить полностью дружественность, надёжность тамошней обстановки, а потом будет снова выноситься на обсуждение вопрос об объединении. И если всё будет хорошо, мы непременно заберём вас с собой, – обещает шёпотом Арсений. – Но пока… Мы отвезём вас в наш лагерь, Поз сделает всё, что будет от него зависеть для здоровья и жизни Вероники, точно так, такой он человек. Не знаю пока, как это… Шаст, как это лучше организовать?    – Для начала я бы хотел увидеть людей, которых ты уже в наш лагерь зовёшь, – выдавливает из себя Шаст. А затем, запоздало хватаясь, боясь, что Арс обидится, быстро добавляет: – Я не хотел ничего плохого сказать о твоих детях, я…    – Я всё прекрасно понимаю, Шаст, тише, – улыбается мягко Арсений, чуть кивая. – И более того, поддерживаю.    Арсений видит, как в зелёных глазах сменяются эмоции – одна за другой: удивление, недоверие, скепсис, осознание, теплота, нежность. За таким переходом смотреть волнительно, но Арс решает не фокусироваться сейчас на этом. Иначе его на весь спектр чувств сегодня не хватит.    – Если всё будет в порядке… Тех, кто согласится, а Веронику в любом случае, отправим в наш лагерь. С Андреем, чтобы его тоже Поз подлечил, не надо ему с простреленным плечом продолжать с нами ехать…    – Он не одобрит твоё решение, – качает головой Арс.    – Если объяснить ему цель, он не будет спорить. Да, если я скажу ему, что отправляю его обратно из-за его собственного ранения, он пошлёт меня куда подальше. Но если скажу, что это для ребёнка, Андрей не будет препираться ни секунды.    Арина выводит их на маленькую лесную поляну, посреди которой стоит отстроенный из брёвен двухэтажный коттедж. Здание выглядит крепким и большим, но едва Арс думает о том, как тут может жить больше десяти человек и проживать так зимы, становится не по себе.    – Почему вы не поехали в большие защищённые города? – спрашивает тихо Шаст, оглядываясь по сторонам, здоровается неуверенным кивком головы с людьми, остановившими свои дела, чтобы разглядеть незнакомцев.    – Страшно, – пожимает ломано плечами Арина. – Никто из нас не знает, что там сейчас. Здесь мы уже как-то окопались, привыкли. Сначала было очень сложно и мы потеряли много людей, но сейчас у нас выработалась некая тактика выживания… В путешествия у нас никто особо не рвётся. Изначально город покидали, чтобы подальше от заразы, от зомби, от всего… А теперь уже здесь привыкли так, что не хочется рисковать. Как говорится, лучше синица в руке, чем журавль в небе.    – Оно и правильно, наверно, – кивает, тихо улыбаясь, Антон. – Что там сейчас в городах вообще не понятно… В защищённых, я имею в виду.    – У нас тут не то чтобы есть главный на самом деле, – шепчет Арина, останавливаясь на крыльце дома. – Но это дом Догминых, так что почему-то автоматически они стали типа главными. Они… Своеобразные люди, так что, пожалуйста, не ругайтесь с ними.    – А у нас есть причины ругаться? – непонимающе спрашивает Арсений.    – Надеюсь, нет, – хмыкает Арина, вытягивая из заднего кармана джинсов, залезая рукой под шкуры, пачку сигарет. – В целом, адекватность в них с переменным успехом, такие же холерики, как Зоя. Вы чего так на меня смотрите?    – Ты куришь? – хмурясь, холодно спрашивает Арсений.    – Что? О нет. Нет. Это папины забыла отдать, – ярко краснея, щебечет Арина.    – Да, конечно, я так и понял, – в край подавленно выдыхает Арс. – Рановато, тебе не кажется? Тебе сейчас… Шестнадцать, а уже с сигаретой, докатились…    – Я с пятнадцати курю, – пожимает плечами Шаст. – Нормально, – Антон ловит возмущённо-взбешённый взгляд резко повернувшего к нему лицо Арсения. – Хуйню спизданул, не нормально, – тут же берёт свои слова назад Шаст. – Давай сюда сигареты.    – Это моё!    – Так твоё всё-таки, а не папино? – усмехается раздражённо Арс, переводя взгляд к Арине.    – Хуйню спизданула, курите на здоровье, – лепечет Арина, отдавая Шасту пачку.    – Ты плохо влияешь на детей! – возмущается Арсений, снова смотря на Антона.    – Она не ребёнок, ей шестнадцать, ты сам сказал, она уже подросток!    – Дети есть дети, – шипит Арс, отбирая пачку сигарет и пряча её в кармане. – Как ты вообще в школе работал?    – Я с малышнёй, как Савина с Колей сейчас, тусовался, меня пугают подростки…    – Прямо пугают? – усмехается язвительно Арсений, окидывая Шаста оценивающим взглядом.    – Вы чего в дом не заходите? – удивлённо спрашивают в один голос Марк с Максимом.    – Привет, Макс, – преисполненный радостью, здоровается восторженно Арсений, сжимая плечи одного из парней.    – Арсений Сергеевич, я Марк, это Макс.    – О боже, прости, Марк, Макс, привет, – чуть краснея, бормочет Арс, пожимая руку другому близнецу.    – Я так рад вас видеть, – смеётся раскатисто Максим, лихорадочно тряся в воздухе сжатую Арсову ладонь. – Рад, что вы живы, здоровы, вы так похудели, вы же здоровы, да?    – Здоров-здоров, – смеётся неловко Арсений. – Вы все так выросли, я едва ли узнал.    – Ну, нас-то вы перепутали как всегда, – пожимает плечами Марк.    – Мы уже учили, как нас отличать, – подхватывает за братом Максим. – У Марка нос больше.    – Это в каком месте у меня нос больше!    – И жопа у тебя шире, – кивает заверительно Максим.    – Жопа как раз у тебя шире, всю кровать занимал в детстве!    – Тише-тише, успокойтесь, – смеётся звонко Арсений, сжимая плечи близнецов. – Я… Правда вас совсем не отличаю, простите.    – Да их мать родная не отличает, – усмехается уголком губ Назар, подошедший сзади. – Я уже давно их по отдельности не воспринимаю, они для меня один человек: Марксим.    – Пошёл в жопу, – в один голос отзываются близнецы.    – Во! Говорю же, – заходится смехом Назар. – Один человек!    Антон всю эту возню в основном только слушает. Взгляд же его неотрывно наблюдает за Арсением, за его реакциями и эмоциями. Арс рядом с нашедшимися учениками светится весь, улыбка с лица не сходит, краснеет время от времени, то из-за колких пререканий подростков, то из-за очередной ошибки в опознавании по именам близнецов, которые, как назло, не стоят на одном месте, а постоянно путаются между собой.    – Арсений Сергеевич, – удивлённо вздыхает вышедшая из дома взрослая женщина, тёмные волосы которой уже значительно тронула в некоторых местах седина. – Дети сказали… А я не поверила.    – Здравствуйте, – улыбается зажато одной из родителей Арс. Он помнит, что это мама Зои, но, хоть убейся, не помнит, как её зовут.    – Лидия, – напоминает с мягкой улыбкой мама Зои.    – Точно, – кивает, сильнее краснея, Арс. – Лидия Константиновна, да?    – Да, – улыбается Лидия. – Ну и переполох вы устроили, – смеётся тихо она, прикрывая осунувшееся бледное лицо. – Мы слышали гул машин, слышали, что кто-то остановился, слышали, что людей очень много…    – И решили, что лучшая защита – это нападение? – с упрёком, изламывая бровь, спрашивает Шаст.    – Мы не хотели, чтобы так вышло, – кусая обветренные губы, извиняется Лидия, чуть качая головой. – Простите, правда. Это уже… Какая-то травма. С прошлыми «гостями» нашего леса нам не повезло. Мы тогда защищались, как могли, – кивает медленно она, впериваясь взглядом в землю. – Несколько наших были убиты, мы отбились, но многих потеряли. Кого-то убили на месте, кого-то забрали с собой… двоих забрали, моего брата и тётю Вероники.    – Мне жаль, – тихо отзывается Арсений. – Я был в плену у ублюдков, если никто не приходит… Шансов никаких почти нет, и лучше… Нет, не важно, простите, – резко качает головой Арс. – У Вероники кто-то остался?    – Папа, – кивает Лидия. – Только папа… После того, как Машу, тётю Вероники забрали, они едва справились с горем, а теперь это и… Если Ваня после сестры потеряет ещё и дочь… Я не хочу каркать, лишь пытаюсь смотреть наперёд.    – Простите, – окликает, чуть хмурясь, Шаст. – А Маша, – тянет он, кусая нервно губу. – Как она выглядела? И фамилия…    – Ты думаешь..? – Арсений свой вопрос не договаривает, смотрит, резко обернувшись, на Антона, тот только плечами коротко пожимает.    – Ужникова, – вздыхает Лидия. – Светлые волосы, серые глаза, невысокая.    – Ужникова, – расплывается в удивлённой улыбке Шаст. – Наша Змея, Арс.    – Что?    – Кличку Змея мы Машке дали из-за фамилии Ужникова, – смеётся Шаст. – Мы её из лап ублюдков достали, она… У нас в лагере ваша тётя, – улыбается он шире, глядя на поражённую Лидию.    – Значит и думать нечего, – переходит на быстрый шёпот Арсений, чуть отводя в сторону Антона за рукав. – Отвезём Веронику к Позу, вернём ей надежду, шанс на здоровье, семью воссоединим, Шаст. Да и в целом. Посмотри на них, они на грани: бледные, худые, обессиленные совсем. Я знаю, что у нас в лагере не так много свободного места, еды, может, не так много, но… Нам же нужно больше людей, так? И себе поможем, и их спасём.    – У меня нет ни одного аргумента против, – улыбается мягко Антон.    – Что? Почему? – хмурится Арс. – Не будешь проверять здешних? Искать в них угрозу?    – Ты… Угнетающе действуешь на мою бдительность сегодня, – усмехается грустно Шаст.    – Чего? Какие-то не очень приятные слова, Шаст…    – Может и так, – пожимает коротко плечами. – Но это правда. Арс, – зовёт на выдохе, склоняя голову вбок, Антон. – Ты же… Прямо светишься с того момента, как их увидел. Вы нужны друг другу. А ты нужен мне… Как я могу отказать? – усмехается чуть тоскливо, опуская взгляд вниз.    – Не надо так, – неожиданно хмуро говорит Арсений, качая головой. Шаст поднимает к нему удивлённый взгляд, теряется весь. – Я хочу безопасности своим детям, Шаст, но я не знаю всех, кто здесь есть, а значит, не могу ручаться за их адекватность. Да, я хочу им помочь, но и нашим навредить не хочу, – твёрдо говорит Арсений, заглядывая Антону в глаза. – Так что соберись, пожалуйста, не отключай мозги. Ты мне тоже нужен, – улыбается, вгоняя Антона в краску. – Но сейчас мне нужна твоя разумная часть, а не эмоциональная.    – Жестоко, – усмехается косо Шаст.    – Компас, – пожимает плечами Арсений, стукая два раза пальцем по груди Антона. – Оцени здесь всех, что у них в головах, какие у них приоритеты, какие принципы. Я уже сказал: если будут упрямиться, если придётся, я своих детей выкраду. За остальных не ручаюсь.    – Сумасшедший, – смеётся удивлённо Антон. – Арс! – окликает, перехватывая за руку, когда Арсений уже собирается вернуться к Лидии. – Прости.    – За что? – хмурится Арс.    – Я и с тобой ошибся. Со своими выводами. Ты их любишь, не потому что чувствуешь над ними власть. Ты их именно любишь. За то, что живой рядом с ними. Прости. Ошибся.    – Всё в порядке, Шаст, – улыбается мягко Арсений. – Ты человек, человеки ошибаются, – хихикает тихо Арс.    – Тут слишком много свидетелей для поцелуев, да?..    – Шаст! – шикает, дёргая Антона за рукав. – Успокойся.    – Когда мы останемся где-то только вдвоём, – сбито шепчет Шаст, склонившись к уху и пряча свои губы ладонями. – Я зацелую тебя до онемения губ.    – Шаст!!! Всё, надо… Надо делом заняться, – буркает, ярко краснея, Арсений, уносясь вслед за Зоей в дом.    – Боже, где вы пропали, я тут уже панички начал ловить, – вздыхает судорожно Даня, которого они находят на диванчике внутри дома, в прихожей. – Куча незнакомых людей. Андрея куда-то забрали! Ира с Майей и Айгуль унеслись куда-то, надеюсь, не в кусты, а то ещё окажутся жопами в капкане! Ярослав закрылся в комнате, чтобы помолиться. У меня ощущение, что меня убили, и это просто глюки моего сдыхающего мозга!!!    – Дань, тише, спокойно, дыши, – успокаивает Антон, сжимая чужие плечи. – Эй… Ну ты правда, чего ты так? Тебя и в том лагере так крыло? Ты чего так дрожишь?    – В том лагере люди не ходили в животных шкурах и черепах! Не стреляли в наших! Ощущение, будто я в плену у каких-то дикарей-сектантов! Что-то мне дурно…    – Он всегда такой нервный? – удивлённо спрашивает у Арсения Арина.    – Нет, – качает головой Арс. – Даня, всё в порядке, всё хорошо…    – Я не хочу никуда ехать, я хочу вернуться в лагерь.    – Эй, – зовёт тягуче Антон, присаживаясь перед Даней на корточки. – Всё в порядке. Я здесь, никто на нас не нападает, ранение Андрея – недоразумение, неприятное и отталкивающее, но недоразумение. Если хочешь вернуться, я тебя силой с собой не потащу, ты только успокаивайся, ладно? Знаешь, что мы узнали? Наша Машка – тётя одной из здешних девочек, сестра её папы.    – Маша?.. Наша Маша? Так вот, почему они так испугались другой группы людей, – вздыхает Даня, пряча в ладонях лицо. – Сраные ублюдки во всех доверие убили. Паранойя заставляет друг другу глотки грызть…    – Главное, что мы всё урегулировали и без серьёзных последствий. Лидия Константиновна, – обращается Шаст, поднимаясь на ноги. – Нам уже рассказали о проблеме Вероники, у нас есть доктор с образованием стоматолога, не можем ничего обещать, но это лучше, чем ничего, лучше, чем не попытаться. Мы бы хотели отвезти вас к себе, хотя бы Веронику, чтобы её как-то подлечить попробовали. Я понимаю, что это ваше место и менять обстановку…    – Мы поедем, – твёрдо говорит Лидия. – Дом или жизнь ребёнка? – удивлённо спрашивает она, видя замешательство Шаста от такого быстрого ответа. – Вы серьёзно? Это всего лишь здание.    – Вы мне нравитесь, – улыбается грустно Антон. – Ну… В смысле… У меня херовый опыт взаимодействия с упрямыми людьми, так что ваше понимание ситуации обнадёживает, – кивает медленно, тяжело вздыхая. – Но вы должны понимать, у нас там много новых для вас людей. И я не хочу, чтобы возник какой-то конфликт, который мог бы навредить вашим людям или моим. Мы и так решаем сейчас вопрос объединения двух лагерей, а теперь ещё вы… Столько новых людей…    – Предполагает новые риски, я понимаю, – спокойно отвечает Лидия. – Но я не могу обещать, что не возникнет каких-то проблем, люди часто не понимают или не принимают друг друга по каким-то причинам. И на всё повлиять я не могу.    – Да, конечно, – кивает понимающе Шаст. – И это тоже меня обнадёживает. Вы мудрый лидер, – улыбается Антон. – Отец Арины… Произвёл не лучшее первое впечатление, но взрослые мужчины часто бывают и менее приятными, – чуть кривя губы, усмехается горько Антон. – Но у него ли здесь самый тяжёлый характер? Я это к тому… Не могли бы вы мне сказать, кто на ваш взгляд здесь наиболее конфликтный? Чтобы я знал, в ком искать угрозу своим людям?    – Моя семья славится горячей головой, когда с кем-то не сходится во мнении, – улыбается уголком губ Лидия. – Но мы умеем включать мозги и против выживания не идём, мы не самоубийцы. Мужчины здесь, пожалуй, все плюс-минус разряда Влада, отца Арины. Тяжёлые, несговорчивые, не без сексизма с расизмом… Но один раз огрызнёшься, быстро язык проглотят.    – Вот это не очень обнадёживает, – вздыхает тяжело Антон. – Но, кажется, это типичный рабочий контингент данного поколения… Вы где были? – отвлекается на пришедших Майю, Айгуль и Иру.    – Поговорили с теми, кто работает вокруг лагеря. Не очень приятные люди, прости, Лидия, – передёргивает плечами Олеся. – Много злобы, – говорит она Антону. – Агрессия от усталости и бессилия, травма мощная и ни у кого не проработанная, – загибая пальцы, перечисляет Леся. – Простите, Лидия, я по фактам, в упор. Что касается эмоций, сложно сказать, в подавляющем количестве усталость. От неё много агрессивных настроений, но ты знаешь, как это работает, Шаст.    – Видимо, уже без меня всё проанализировали, – хмыкает Антон.    – Люди ослабшие, многие выглядят болезненно, пара-тройка анорексиков.    – Анорексия – это расстройство…    – Не душни, Шаст, ты понял, что я имела в виду, – обрывает Леся. – Люди на слове Божьем держатся.    – У нас последнее время не везёт с охотой, питаемся одной корой с мхом. – вздыхает удручённо Лидия.    – Это мне знакомо, – кусает нервно губу Арсений. – Лидия Константиновна, сколько у вас людей?    Лидия начинает что-то пересчитывать на пальцах, немо перебирая губами, замирает, крепко жмурясь.    – Не могу всех вспомнить…    – Чего? Как можно не помнить своих, не знать, сколько их? – хмурится Даня.    – Память совсем плоха, да? – обеспокоенно спрашивает Арсений. – Поз был прав, стресс, недостаток витаминов, истощение – это всё слишком херово для памяти… Много забываете в последнее время?    – Постоянно какой-то туман в голове, – кивает вяло Лидия. – Читать больше не могу, буквы на глазах расплываются. Воспоминания ускользают…    – Люди здесь примерно в таком же состоянии, в каком был я до попадания в плен, – кивает быстро Арсений, переводя взгляд к Антону. – Все мои симптомы налицо. Они истощены до крайности, память и внимание страдает, худоба, бледность, недостаток сил. Сознание теряете?    – Было пару раз, – вздыхает тяжело Лидия.    – Шаст…    – Да, я понимаю, – кивает Антон. – Надо везти их к нам. Главное сейчас спасти жизни, а миролюбие уж как-нибудь подкачаем со временем, да и… Большинство из них сейчас в таком состоянии, что с трудом муравью навредить смогут. Не то что людям.    – Спасибо, – выдыхает устало Лидия.    – Когда вы ели в последний раз? – спрашивает тихо Арсений, провожая Лидию к дивану, чтобы присела, потому что качается из стороны в сторону как-то недобро.    – Назару с близнецами удалось загнать косулю… Три… Четыре дня назад.    Арсений поднимает взгляд к Арине, качающей головой, склоняется к ней. Арина на ухо шепчет, что это было не четыре дня назад, а уже почти две недели назад. А после этого были только отвары из мха и листьев дуба. Детям перепадало больше еды, так хотели, а остальные исхудали до одних костей.    Через минуту в дом приходят Егор Борисович, Трещин и Женя. Они тоже осматривали лагерь, но в соответствии с какими-то своими критериями.    – Полная жопа, – выдаёт как на духу Женя, совершенно не заботясь о том, что может кого-то обидеть. – Повезём к нам?    – К нам, – качает головой Шаст. – У нас Поз, он зубной, помнишь?    – Помню, – кивает Женя. – Как будто к призракам попал. Не живые, не мёртвые. Зато на гомофобию силы остались.    – Что?..    – Ко мне какой-то мужик за длинные волосы и пирсинг приебался, – передёргивает плечами Женя.    – А ты что? – боязливо спрашивает Антон, прекрасно помня, как Женя реагировал на подобное в прошлом мире.    – Показал, для чего начал отращивать волосы.    – Для чего? – хмурится Арс.    Женя стягивает с волос резинку, поднимает отросшие тёмные волосы, поворачиваясь к Арсу спиной. На чужом затылке за длинными волосами, виднеются местами большие залысины.    – Прячу своё радиоактивное лысение, – фыркает Женя, завязывая обратно отросшие волосы в пучок. – Вообще забавно, как люди становятся снисходительнее, когда узнают, что тебе недолго осталось. Всю жизнь поносили тебя, а едва узнают, что год остался, то ути-пути, ну да, о мёртвых же только хорошее можно говорить, да? А я уже почти.    – Ты бесишься, – шёпотом говорит Антон.    – Тебе кажется? – раздражённо смеётся Женя. – А у меня нет на то причин, Шаст? Или у нас всё пиздато? Саш, а? У нас всё пиздато??? – злясь с каждой секундой всё сильнее, Женя переводит стрелки на Трещина. – Казалось бы, – рыкает тихо себе под нос, – повсюду зомбаки и ублюдки, а больше всего презрения и непрязни всего равно пидорасы вызывают, да?    – Арс, помоги-ка мне, – суетливо роняет Шаст, вытаскивая Женю за локоть на улицу.    Арсений придерживает перед ними дверь, плетётся следом за Антоном, который тянет Женю подальше от лишних ушей, чтобы поговорить.    – Хватит меня тягать, как зверька какого! – сбрасывает с себя чужие руки Женя. – Какого чёрта!    – Я понимаю, что тебе плохо, я понимаю, что ты злишься, но если мы будем ставить упрямство выше человеческих жизней мы будем ничуть не лучше тех, с кем боролись, Жень! – громким шёпотом тараторит Антон. – Думаешь, я в восторге от такого? Да, это ненормально, дико, бесчеловечно. Судить человека по его особенности, будто это брак при производстве, но неужели ты не успокоишься, пока гомофобия как явление не исчезнет? Так она никогда не исчезнет, как бы горько это ни было, она везде есть, Жень, и она будет! Я понимаю, что ты чувству…    – Нет! Не смей даже, – обрывает Женя. – Не знаешь. Ты был знаком с людьми, которые боролись именно за это, ты знал людей, которые помогали людям вроде меня, когда их судили за любовь, ты поддерживал тех, кто пытался объяснить, достучаться, но сам-то ты, Шаст, ты в этом, конкретно в этом, не участвовал. И я не сужу тебя за это, не подумай. Ты столько на себя взвалил, что ещё и нас бы потянуть – ты бы сломался! Я не осуждаю тебя за то, что ты не влез везде и всюду, но говорить, что понимаешь эти чувства… Нет, не имеешь права.    – Жень…    – Тебя не было там, – выдавливает из себя Женя, резко качая головой. – Когда нас били за поцелуй, тебя там не было, – зло повторяет он, уходя от Шаста.    Арсений замирает, ощущение, будто ноги вросли в землю, Антон погасает на глазах, а Женя только большей злостью загорается. Но что-то происходит, что-то меняется, Женя останавливается на месте, сжимает крепко кулаки, поворачивается к Антону слишком резко. Арс таких переходов пугается, ему кажется, ситуация выходит из-под контроля, и на своих эмоциях Женя может сейчас полезть с Шастом в драку, но происходит не это.    – Но я не должен был об этом так говорить, – сжимаясь всем телом, шепчет Женя. – Ты не виноват, что тебя там не было, Шаст… Ты ведь… Ты не виноват в том, что у тебя тогда происходило и… Блять, прости. Прости, пожалуйста. Мы оба не могли тогда быть рядом, хоть и были друг другу нужны, единственный раз, когда мы не смогли… Прости, Шаст.    У Антона не хватает сил на слова, он только кивает медленно, поднимая уязвлённый и сочувствующий взгляд к Жене.    – Я… Мне страшно, Шаст, – признаётся дрожащими губами. – Страшно понимать, что всё было напрасно. Страшно понимать, что вот-вот умру, а жизнь была потрачена на попытки, которые… И всё только стало хуже. Страшно понимать, что столько наших сил было вложено, столько времени, и где мы сейчас?    И снова у Шаста слов не находится, только подходит к Жене, обнимает его бережно, обхватывая руками со всех сторон. Всегда так было: Женя храбрится, хорохорится, огрызается и язвит, а потом вот… Не выдерживает и за раз выговаривает всё, что у него на душе накопилось. Только не плачет в отличие от прошлого мира, слёз у него больше не осталось.    – Как сказал сегодня Арс, ничего не было зря, потому что каждая наша попытка давала кому-то надежду, не оставляла в чувстве одиночества, – шепчет Антон, поглаживая чужую напряжённую спину. – Мы ведь для этого и старались, Жень, для людей, так? Мы помогали оставаться в себе, держаться людям вроде Арса, а он помогал, вот например, своим детям, своим ученикам, так что не надо говорить, что это всё было бесполезно… Как бы мне и тебе порой ни хотелось об этом кричать.    – Каждое ваше слово о том, что вы потратили время в пустую, бесполезно что-то написали, бесполезно было о чём-то говорить, – сипит, сжимая кулаки, Арс. – Это безумно обижает. В вас нашлась смелость идти против этого всего, а ума не обесценивать это теперь не хватает?!    Антон с Женей, так и оставаясь в обнимающей позе, смотрят ошалело на взбешённого Арсения, у которого заметно колотится вена на лбу.    – Бесполезно? Всё бесполезно? Спасать людей – бесполезно? Вытягивать невинных из тюрем – бесполезно? Бороться за чьи-то права, за свободу – бесполезно?! Ещё раз что-то такое из вашего рта вылетит, я головы откручу, – предупреждает шипением Арсений, резко разворачиваясь на месте, уходит быстрыми шагами в сторону дома.    – Ты куда?! – доносится растерянный окрик Антона в спину.    – К детям, которых я бесполезно всему учил!!! – зло отплёвывает Арсений.    – Кажется, мы очень сильно его обидели, – вздыхает встревоженно Шаст. – Он, конечно, говорит, что мы все люди, но кажется, у него будто… Только что сломился бывший авторитет в глазах…    – Он страшно злится.    – Кажется, это вообще в первый раз, когда я увидел в нём чистую злость без обиды, гордости и попытки защитить свои границы, – лепечет потерянно Шаст. – Надо… Надо исправляться, Жень, это… Это пиздец.    – Ты чего такой бледный???    – Я не хочу, чтобы он на меня так кричал, – со слезами на глазах тараторит Шаст.    – Боже, – тянет удивлённо Женя, рассматривая спину поплётшегося к дому Антона. – Шаст! – Антон дёргается, оборачивается через плечо. – Я рад, что ты нашёл своего человека, – с улыбкой говорит Женя.    – Да, да, я тоже, – кивает совсем уж нервно Антон. – Не просрать бы его из-за своих тараканов. Мне казалось, что сегодня я в основном поддерживаю Арса, но кажется… Кажется всё наоборот, и…    – Это называется здоровые отношения, Шаст, – улыбается снисходительно Женя. – Когда партнёры не делятся на вечно дающего и вечно принимающего, на спасателя и жертву, когда вы делитесь собой друг с другом в равной мере. Тебя я знаю давно, с тобой тяжко, Арсений – тоже явно не подарок, но… Вы оба взрослые и адекватные. И понимаете цену друг друга и того, что у вас образовалось, – посмеиваясь, играет бровями, вгоняя Шаста в краску.    – Здоровые отношения, значит, – смущённо бурчит Антон. – Кажется, он говорил, что у него таких не было… И у меня тоже…    – А когда у тебя были последние отношения? – наигранно удивляется Женя. – В десятом классе?    – Ой, а иди в жопу! Ты прекрасно знаешь, что у меня и когда было!!!    – То-то всё и понять не мог, чего это тебя на мужиков потянуло… Это общение со мной на тебя повлияло? Пропаганда нетрадиционных ценностей сделала своё дело, да?    – Сука, ну и придурок, – качает головой Шаст, посмеиваясь. – Ты как хочешь, а я побежал извиняться.    – Стой! Я с тобой! Я тоже не хочу, чтобы на меня так кричали!