***
— Если Маша открывает, значит кто-то из своих, — успокаивает Арсения со Стасом Шаст, помогая Маше открыть ворота. — Да, Маш? — Нет, так вы у меня уже все в горле сидите, что стаю мертвяков хочу в лагерь запустить, — бурчит обиженно та. — Ну вот, на съедение нас отправляет, — смеётся тихо Антон, подбивая Машу плечом, выбивая из неё наконец улыбку. — Станешь потом их королевой? — Ну и дурной же ты, — смеётся смущённо Маша, толкая Шаста шутливо в ответ. — Ну блять, неужели, — смеётся пухленький мужчина, проходя на территорию лагеря, когда перед ним открывают наконец ворота. — Сукин ты сын! — весело восклицает Стас, обнимаясь крепко с мужчиной. — Это Горох, — улыбается довольно Антон, кивая Арсению на нового для него человека. — Привет, — смеётся тихо Шаст, обнимаясь с Серёжей Горохом. — А сказали, ты приболел, а я смотрю, здоров как бык! — Будет, — улыбается смущённо Серёжа. — Добрый вечер, — улыбается ещё один мужчина, которого Арсений не видел. — О, Арсений, да? Я видел тебя в последний раз, когда ты ещё без сознания был, отлично выглядишь, — с улыбкой говорит он. — Слава, — тянет руку к Арсу для рукопожатия. — Приятно, — кивает сдержанно Арсений, принимая рукопожатие. — Как вы добрались? Где Сорока? — заваливает вопросами Шаст. — А ты угадай! — заходится смехом женский голос, а потом кто-то с разбегу запрыгивает Антону на спину. — Блять, коза сумасшедшая! Ай, блять, Вика! — орёт Шаст, едва ли не валясь с запрыгнувшей на спину Сорокой. — Ебанутая, ей Богу, — смеётся звонко Антон, подлавливая сидящую на спине Вику под колени, поддерживая её на себе. — Вези меня прямо в кровать, челядь, — смеётся ехидно Сорока. — Да и воды мне погрей, волосы надо помыть, да и жопу, чего уж таить, а то это пиздец какой-то, — тараторит девушка у Антона на спине. — У тебя ноги длинные тебе легко ходить… — Это что за бред вообще? — возмущается тут же Шаст. — У тебя в одном шаге — пять моих, ты меньшими усилиями преодолеваешь большее расстояние, а значит и устаёшь в отличие от меня меньше, — кажется, Арсений понимает, почему Вику прозвали Сорокой. — Опустим, конечно, тот факт, что я не пешком шла, а всю дорогу ехала в машине на заднем сидении и спала, но ты же знаешь наши дороги, Антон, тряска эта постоянная, будила меня каждую минуту, я с таким сном устала в разы больше, чем Слава за рулём. — Ох бедная ты, несчастная, — состраивая жалостливую мину, тянет Слава. — Точно сильнее устала! Отвечаю, блять. — Всё, слезь с меня, — смеётся тихо Шаст, ставя Вику на землю, чуть приседая. — Объясните, что происходит. Горох, ты так быстро выздоровел? — В смысле быстро? Я три дня болел, — хмурится тот. — Они нас быстро нагнали, потому что на машине, — кричит со смотровой площадки Даня, взмахивая коротко ладонью, здороваясь с новоприбывшими. — Мы-то с Майей на конях скакали. И мы часто останавливались, с погодой не везло. — Это не всё, — качает головой Вика, не давая Гороху и Славе вставить ни слова. — Короче-е-е… — Значит, это надолго, — усмехается Шаст, наклоняясь к уху Арсения. Вика начинает быстро и громко, отчего Арс быстро устаёт, рассказывать о том, что они нашли в другом лагере, как там, кто там, что там есть и чего нет. Говорит, что тамошние будут им очень рады, потому что лишних хороших людей не бывает, гидроэлектростанцию надо обслуживать чуть ли не всем лагерем, а им ещё нужны те, кто будет остальной работой заниматься. Когда Вика сказала, что у них есть два медика и три охотника, глава того лагеря чуть ли не засветился новогодней ёлкой. И Слава, Вика, Горох не придумали ничего лучше, кроме как привезти этого самого главу из чужого лагеря с парочкой человек с собой, чтобы показать свой лагерь, познакомиться и договориться со Стасом лично. — Вы что сделали? — шипит резко Антон, нависая над Викой. — Взяли его и пару их людей с собой, — кивает Сорока. — Мы сразу сказали, что нас мало, поэтому нам организовывать группы для путешествий довольно сложно, ещё и Боря с Ильёй… В общем, нас мало, а в лагере с теми же детьми и с Михалычем кто-то же должен оставаться. И при этом должны оставаться смотровые на две смены, те, кто будет готовить и носить воду. Шаст, ты мне уже однажды читал лекцию о том, как мало у нас людей и как тяжело нам организовывать группы для выезда из лагеря. Так что такого в том, что мы пригласили их сюда? — Откуда столько доверчивости к незнакомцам! — ругается шёпотом Антон, всплёскивая руками. — Они нам помогли, они нормальные люди, Шаст, — заверяет Горох. — И с учётом того, сколько их по сравнению с нами, гораздо правильнее было пригласить их к нам, а не организовывать новую группу. — Нельзя приглашать хер пойми кого к себе домой, — шипит Антон. — Надо было договориться о встрече на нейтральной территории, а не… — На тебя влияет прошлое, — отмахивается легко Сорока. — Эти люди ничем от нас не отличаются. Они хотят жить, они стараются выживать. И они не ублюдки, Шаст. Это в теперешнем мире — всё, что нужно, чтобы стать союзниками. — Они там? — кивает в сторону прикрытой калитки Антон. — Ага, ждут аудиенции, — хмыкает Горох. — мы сказали им подождать в машине, а мы пока предупредим о их прибытии, подготовим морально, чтобы никто не испугался незнакомцев. — Зови их сюда, пойдём ко мне в дом и поговорим, — машет ладонью Стас. — Нельзя вот так просто..! — начинает было Антон, но его прерывают взмахом ладони. — Ты параноишь, Шаст. Даже если что-то пойдёт не так, это наша территория, нас больше. — Здесь — да, но не в целом, — качает головой Антон. — Если что… Я предупредил, — поднимая ладони в капитулирующем жесте, сдаётся Шаст, отходя подальше ото всех, уходит к своему дому. Арсений плетётся за ним, усаживается на скамейку рядом с закурившим Антоном. Хочет что-то сказать в поддержку его беспокойства, Арсений уж точно лучше всех знает, что такое страх перед новыми, незнакомыми людьми на горизонте. И все опасения Шаста ему более чем просто понятны и близки. Но высказать свою солидарность и сочувствие Арсений не успевает, потому что Шаст, перехватив мягко за ладонь, просит разбудить Майю. Арс кивает несколько раз, уходит в дом. Он расшатывает осторожно за плечо спящую Майю, просит прощение за беспокойство. — Антон попросил разбудить, — говорит Арсений, выйдя из комнаты, чтобы не смущать Майю и дать ей спокойно переодеться из пижамы. — Там приехали оставшиеся наши. Но загвоздка в том, что они привезли с собой главу тамошнего лагеря и несколько людей на переговоры со Стасом. Касательно объединения тех людей и наших будут говорить. — Интересно, — тянет немного охрипло спросонок голос Майи из комнаты. — Можешь заходить, я оделась. — Ты разделяешь беспокойство Шаста? — спрашивает прямо Арсений, разглядывая Майю, которая причёсывает парой движений волосы, нацепливает на нос очки. — Ты их видела, ты с ними уже взаимодействовала. — Всего с парой человек из них, — качает головой Майя. — И я понимаю беспокойство Антона. Мы не можем гарантировать безопасность и адекватность всех тамошних. — То есть, ты тоже считаешь, что это беспокойство Шаста обосновано… — Тоже? — усмехается Майя. — Неужто уже и тебя паранойей заразил? — Она у меня и без него была, — улыбается грустно Арсений. — После всего… — Да, прости, пожалуйста, — тут же извиняется мягко Майя, сжимая осторожно ссутуленные плечи Арса. — Здесь. С нами. Ты теперь в безопасности, Арсений. И никто больше тебя в обиду не даст. Я обещаю. — Спасибо большое, — расплывается в мягкой благодарной улыбке Арс. — Думаешь, можно давать такие громкие обещания? — Я бы очень хотела, чтобы так было, поэтому и пообещала, — улыбается Майя, приобнимая Арсения за плечи. Арс от этого простого действия тает весь, на глаза слёзы наворачиваются. Он слишком давно не чувствовал, что такое материнская забота и неравнодушие, слишком долго этого был лишён. Да и не сказать, что в его семье что-то столь тёплое и милое имело место быть. Оттого и плавится в чужих тёплых руках, вжимается в Майю объятьями более отчаянными, чем можно было бы себе позволить в рамках приличия, пожалуй. За этим, собственно, их и застаёт Шаст, смотрит удивлённо на Арсения и маму, хлопает глазами в немом вопросе. — Ты сама сказала, он слишком молод для тебя, — язвит с напускным беспокойством Антон, глядя на покрасневшего Арсения, выпущенного из чужих объятий. — Язва ты, — бухтит Майя, щёлкая нежно Шаста по кончику носа. — Сам же знаешь, как оно теперь, объятия дорогого стоят. Или не ты уже третьи сутки с Арсением в обнимку спишь? — усмехается она, моментально вгоняя сына в краску. — Не было ничего такого, понятия не имею, о чём ты говоришь, — бухтит недовольно Шаст, имитируя какую-то деятельность у стола, чтобы спрятать горящее лицо, отвернувшись ото всех. — Арсений, — тянет нараспев Майя, не отрывая взгляда от затылка Антона, точно, как и Арс, смотрит на горящие алым оттопыренные уши. — Он у меня мальчик очень чувствительный, как бы себя ни показывал, ты уж понежнее с ним. — Мам, иди прогуляйся, а! — вспыхивает перманентно в разы сильнее Шаст, оборачиваясь резко к маме. А та только смеётся звонче, родным уже фальцетом, подмигивает игриво такому же красному Арсению, хлопает его по плечу и уходит из дома. Всё-таки ей нужно к Стасу, ей необходимо участвовать в переговорах, у них с Шастом здесь почти одинаковая функция, оба они здесь медиаторы. — Забудь, что она сказала, — бурчит недовольно Антон, вытягивая из стола свою записную книжку. — Про твою чувствительность или..? — Про всё, — пыхтит надутым ежом Шаст, усаживаясь за столом. — Надо собрать мысли в кучу… Сейчас не до этого. — Не до чего? — хмурится непонимающе Арсений, подходя ближе к столу, усаживается на угол, чтобы лицо Антона видеть. — Не до… Блять, прозвучит грубо. — Я готов, — тянет, чуть морщась Арсений. — Не до разборок чувств, — выдавливает из себя Шаст. Он поднимает на Арсения почти боязливый взгляд, глазки прямо-таки провинившегося щеночка, смотрит на Арса так, будто бы оплеухи ждёт или новой грубости с выставлением колючек. — А у тебя есть какие-то чувства, с которыми стоит разобраться? — усмехается уголком губ Арсений, щуря хитро на Шаста глаза. За эту колкость Антон во взгляде моментально меняется, смотрит на Арса одновременно надуто и возмущённо, но от этого только смеяться хочется. И когда смех всё-таки вырывается с губ при взгляде на чужую недовольную моську, Шаст тыкает его тупой стороной ручки в ребро. Взвизгивая в истеричном смешке от щекотки, Арсений соскакивает с угла стола, щипает мстительно Антона в бок. — Всё, не отвлекай меня, — бурчит Шаст, махая рукой от себя. — Обещаю сидеть тихо, — мурлычет Арсений, усаживаясь на краю кровати, устраивает сложенные ладони на столе, укладывается на них щекой. — Или я и так мешаю? — хлопает ресницами, строя глазки. В ответ только тяжёлый вздох, в котором слышится: «Господи Боже, помоги мне и дай сил, за что мне это всё?». Глаза ещё свои зелёные к потолку поднимает, взывая немо к небу и высшим силам. Красивый. — Побреемся завтра утром? — немного невпопад спрашивает Арсений, у которого на уме уже только одно. И нет, к сожалению, не бритьё и чистота своего лица у Арса на уме. Он думает, что хочет как-нибудь снова поцеловать Антона, развести его ещё раз на одно «просто касание». В тот раз кожа ощущалась плохо из-за заросшего лица, да и колола губы. А хочется почувствовать «просто прикосновение» мягким-мягким. — Что у тебя на уме вообще? — озадаченно хмурясь, спрашивает Антон. — Лучше не знать, — усмехаясь, пожимает плечами в ответ. — Здесь нет бритв, зато есть лезвие, мне до этого всё время Катя помогала, потому что… Ну, я не вставал с кровати, — смущённо бурчит Арсений. — А как только вышел от Позовых, будто бы и запустил этот момент, забыл, что самому бриться надо, — смеётся неловко Арсений, прикрывая глаза. — Ты тоже зарос. — У меня в голове слишком много, я поэтому забываю вечно с этим разобраться, — вздыхает тихо Шаст, записывая что-то в свой блокнот. — А вообще, — отвлекается он от записи. — Я плохо справляюсь с лезвием. Можем помочь друг другу. — Доверить лезвие человеку, который только что сказал, что плохо с ним справляется? — скептично переспрашивает Арс, открывая глаза. Вздёргивает вопросительно бровь. — Чем тебе не испытание на повышение уровня доверия, — расплывается в хитрой улыбке Антон. — Одно дело себя брить, это неудобно, а тебя бы смог. — Это… — у Арсения вдруг дыхание перехватывает от внезапно нахлынувшего смущения. — Это очень интимная процедура, Шаст. — Ты что именно брить собрался? — спрашивает удивлённо, хлопая широко раскрытыми глазами, Антон. — Я не..! Боже. Нет. Я не имел в виду ничего такого, — запинаясь от растущего смущения, тараторит Арс, пряча лицо в раскрытых ладонях, лежащих на столе. — Боже, я просто… Я имел в виду, что доверить кому-то бритьё своего лица и шеи — это интимно, Шаст. — Говорю же: испытание на повышение уровня доверия, — хмыкает весело Антон, взъерошивая ладонью волосы Арсения на макушке. — Кхм, — неловко откашливается он, быстро убирая от Арса свою ладонь. — А… Могу я задать «интимный» вопрос? — Задать-то, конечно, можешь, — тянет Арсений, поднимая голову, смотрит внимательно на Антона. — Да и если бы я не разрешил спросить, что-то мне подсказывает, что тебя бы это мало остановило, — хмыкает он довольно, видя как Шаст закатил глаза. — Но как бы ты ни спросил, ответить или нет — решать мне. А решить я это могу только после того, как услышу этот вопрос. — Арсений, вы начинаете так много говорить, — тянет язвительно Шаст, щурясь, чуть приближаясь к лицу Арсения. — Интересно, от кого понабрался, — не остаётся в долгу Арс, щурясь так же и, чуть дразнясь, качает головой. — Значит, спрошу, — Шаст снова неловко откашливается, выпрямляется, впериваясь глазами в окно перед собой. Он делает вид, словно бы пытается подобрать нужную формулировку, но по его глазам и нервным движениям пальцев Арс понимает, что на самом деле Шаст лишь набирается смелости спросить вслух. — Ну так? — вздёргивая коротко бровями, спрашивает со смешинкой в голосе Арсений. — Я, наверно, лезу не в своё дело, — решает, видимо, начать издалека Антон, отчего Арсений едва ли сдерживает тяжёлый вздох. Потому что болтливость Шаста сейчас одно только вступление перед вопросом может растянуть на добрых полчаса. — Но теперь я знаю о тебе, пожалуй, больше, чем кто-либо в лагере. Начиная с твоих взглядов, каких-то моментов из твоего прошлого, ну и… Заканчивая, собственно, ориентацией… Ух ты. Может, это будет вопрос о замужестве? А то пока очень похоже. — И я вот наблюдаю уже третий день, и то, что ты сказал с утра, ну и как бы… Не хочется делать поспешных выводов, и я подумал, что кажется, мне не кажется. — Шаст. Соберись, — просит твёрдо Арсений, заглядывая в чужие беспокойные глаза. — Кхм. Да, конечно, да. В общем, мне показалось, что именно в таком смысле, — выделяет многозначительно интонацией Антон, бросая на Арса красноречивый взгляд. — Ну, в том самом смысле, понимаешь? —Арсений кивает со сдержанной улыбкой, хотя от того, как Шаст тянет кота за яйца, уже хочется дать ему подзатыльник. — Ну вот… В том самом смысле тебе кое-кто начал нравиться. И я-то вообще не против. Но я не знаю, как там с другой стороны, ты только не торопись. Арсений хмурится, морщится непонимающе, глядя на Шаста, всем своим видом призывает сказать прямо. — Ну… Тебе же Даня нравится, да? И тут Арсу резко вспоминается одна песня из прошлого мира. И строчки в голове напеваются сами собой при взгляде на Антона после этого вопроса. «Просто. Космос. Какой ты тупой». — Пойду посмотрю, что там Майя делает, — качает головой Арсений, вставая на ноги. — В этом нет ничего такого, ты только не торопи события, вот что я хотел сказать! — Я буду иметь в виду, Шаст, — ехидно тянет Арсений, хватая сзади Антона за плечи. — Спасибо, что так внимателен, — с улыбкой шепчет Арс, наклоняясь к чужому уху. — Ты представить себе не можешь, как мне важно получать советы и поддержку в таких вопросах. — Почему всё это звучит как один сплошной сарказм? — чуть тараторя на нервах, спрашивает Антон, то и дело сгибая-разгибая пальцами уголок страницы открытого блокнота. — Никакого сарказма, Шаст, — тянет ещё более язвительно Арсений. — Чистая правда. Что бы я делал без твоей внимательности и советов, — качает головой, сжимая чуть сильнее плечи Антона, бегающего лихорадочным, обеспокоенным взглядом по поверхности стола. — Ну золото ты, а не друг, Шаст, — в край ехидно заканчивает Арс, наклоняясь и оставляя звонкий поцелуй на чужом заросшем виске. — Я вообще ничего не понимаю, — доносится уже в спину в край угнетённое бормотание Антона. — Просто. Космос. Какой ты тупой, — всё же не сдержавшись, напевает громко Арсений из прихожей. — А объяснить не хочешь? — догоняет Антон уже на выходе на улицу. — Нет, — твёрдо, с каплей насмешки отвечает Арсений, изгибая одну бровь, окидывая Шаста оценивающим взглядом с ног до головы. — Пойду подкатывать к Дане, — подмигивает он Шасту, — но ты не беспокойся, твой совет услышан, не буду торопить события. — Да чего ты так ехидничаешь противно, — хнычет Антон, цепляясь за Арсением самым настоящим хвостиком, ни на шаг от него не отходит, но и не обгоняет, не догоняет, плетётся ровно за спиной. — Я всё-таки перешёл границы? Залез в личное? — Просто. Космос. Какой ты тупо-о-ой. — Арс! Нельзя так! — Как? — резко останавливаясь на месте, поворачивается к Антону Арсений, отчего Шаст врезается в него. — Ну? — Что я не так сказал? — Абсолютно всё да и не так, — усмехается язвительно Арсений. — Не туда думаешь, Шаст, вообще не туда. — Я не понимаю… Арсений вздыхает прерывисто, глаза прикрывает на мгновение. Нет смысла тянуть, ну нет же! Они не в том мире, где можно порасстягивать нечто подобное и быть уверенным, что это можно отложить до другого дня. Никто не знает, что может случиться уже через пару часов. Мало ли мертвяки, мало ли гости окажутся агрессивными оккупантами, а не добрыми союзниками. Кто знает вообще, будут ли они все живы и здоровы к завтрашнему дню. Антон Арсу нравится. И Арсений уверен, видит, что он Шасту симпатичен, даже если и просто как человек или друг. И почему-то в этих реалиях, со всеми вытекающими из них условиями Арсу сказать прямо в лоб Антону, что именно он ему нравится, кажется проще, чем было признаваться в каких-то чувствах в прошлом мире. Ну скажет он, что самое худшее может случиться? Да и не то чтобы чувства какие-то охеренно глубокие, да, Арсения к нему тянет, да, он ему симпатичен и каким-то отношениям и романтике с Антоном Арс был бы рад, потому что голод по такому, потому что хочется, потому что Шаст кажется правильным человеком, несмотря на всё. Тянет к нему не по-человечески. Скажет он о симпатии к Антону, что-то сильно изменится? Сразу в глазах Антона упадёт? Конечно, нет. Максимум будет какая-нибудь неловкость, если всё не так, как кажется Арсу. Ну и трагично это? Вообще нет. А вот не попробовать сказать даже, упустить момент, потерять — вот это пиздец трагично. — Мне очень нравится Даня, но не в таком смысле, — разводя ладони в стороны, категорично заявляет Арс. — В таком смысле мне определённо нравишься ты. И несмотря на то, какую эту реакцию у тебя может вызвать… Плевать. Не до того сейчас, как ты сказал. Метаться и разбираться в том, что и так на поверхности лежит, нет на это времени, Шаст. Огород, сарай, выживание. Заражённые, эпидемия, недостаток лекарств, холод и голод. Вот, что сейчас должно пугать, а не милые романтичные разговоры, — говорит он твёрдо, глядя в широко распахнутые от удивления глаза Антона. — Боже, ну и чего ты таращишься? Будто бы не очевидно было, — пыхтит смущённо Арс, теряя всю свою решительность на ровном месте. — Я просто… Послушай, Шаст, я не жду чего-то, просто эти чувства, что-то подобное, даже на уровне той близости, что есть у нас сейчас, без какого-то там статуса отношений, без твоих каких-то ответных чувств — меня это спасает. Ты говорил, что нам для доверия нужна прямая открытость, вот это она и есть. Меня всё более, чем устраивает. Ты внимателен и неравнодушен ко мне — меня это спасает морально. И близость, которая есть у нас сейчас, даже если она больше дружеская или необходимая — тоже спасает меня морально. Может, это и неправильно, раз я симпатию с влюблённостью превращаю в спасательный круг для своей менталки, но… Лучше так, чем… Ты меня вытащил из херовых мыслей, но и расслабиться не давал. И за это я всегда буду тебе благодарен, потому что… Ты помог мне сохранить меня. Конечно, я буду чувствовать к тебе привязанность, но… Остальное я чувствую, потому что это ты. Потому что ты такой вот человек. Арсений заканчивает говорить, и тишина, которая повисает между ними, начинает искренне напрягать. Видимо, всё-таки не стоило вот так всё открывать, не надо было это на Антона вываливать. Но Арсений не умеет по-другому, всегда так было. Стоило понять, что человек, который понравился, заслуживает доверия, и всё. И прорывало. И мало заботило то, что он подумает на признания и откровения. Лишь бы не тянуть это на себе грузом, не тащить в себе. Отошьёт — ради Бога, Арс не обидится, он всё понимает, для него главное, что он не промолчал, не просрал какой-то шанс. Ответит чувствами — отлично, всё ещё лучше, чем было раньше. Ответит что-то нейтральное — Арсений будет рад, что его попросту выслушали и теперь знают, что у него на сердце. Наверное, это отчасти тоже любовь Арса усложнять себе жизнь. Потому что нормальные люди, вроде как, подводят к такому плавно. Или сначала убеждаются на тысячу из ста процентов, что чувства взаимны, и только потом признаются. Короче, люди обеспечивают себе подушку безопасности и гарантию того, что после признания будут счастливыми людьми. Но Арсений же ненормальный. Арсений сумасшедший. И вываливает какую-то информацию о себе, иногда конкретно подставляясь, потому что, видимо, считает, что подставляться должен. Старое чувство вины из-за нехватки смелости высказывать открыто свои взгляды на политику в старом мире заставляет подставляться под удар до сих пор. Странный механизм психики, но Арсений иначе не может. Вроде и глупость, зачем приставлять себя к стене, если никто не приставляет? Зачем тянуться к расстрелу метафорично? Но нет, вина душит до сих пор, и сознание сделало Антона тем человеком, который имеет право Арсения судить. Именно поэтому ведь Арс и открыл свою ориентацию Шасту, ждал его реакции, подставляясь. Именно поэтому рассказал ему, что своими глазами видел фальсификацию, но сбежал, отдал себя на оценку и осуждение Антону, подставляясь. Именно поэтому открыто сейчас говорит о чувствах, ждёт чужой реакции, подставляясь. Постоянно ведь подставлял себя. Что в прошлом мире. Что в плену у ублюдков. Что теперь перед Антоном. Кто-то назовёт смелостью, но по факту это лишь попытка наказать самого себя. — Ты ведь… — Арсений поднимает взгляд к сбитому с толку Антону. — Когда я сказал, что, как мне кажется, я тебе нравлюсь, — выдавливает из себя Шаст. — Ты сказал, что я много о себе думаю и не в твоём вкусе. Блять. Точно. Арсений напевал не ту строчку. Надо было петь: «Просто. Космос. Какой Я тупой». — Шаст, — вздыхает прерывисто Арсений, прикрывая двумя ладонями лицо. — Я злился на тебя, я же извинялся со словами, что буквально всё, что я наговорил, — это со злости было. Неискренне. Я совсем не так думаю, — выжимает из себя Арс, подавляя тяжёлый вздох в груди. — Я… Боже, какой я тупой, — всё-таки с губ срывается тяжёлый вздох. — Прости. Правда. Я наговорил это просто на эмоциях, на злости. Из обиды. Да и наказывать и идти против себя самого я горазд. Всё не так. Ты правильно всё понял изначально. — Выходит, кхм, — Шаст прочищает нервно горло. Арсений видит, как горит пятнышками на щеках смущённый румянец. — Я тебе нравлюсь в том самом смысле, да? — и так уже скромно и нерешительно звучит этот вопрос, пока глаза зелёные блестят от заинтересованности, что под землю хочется провалиться. — Да, Шаст, — хрипит отчего-то, прокашливается тут же. — Я уже сказал. Я не жду чего-то серьёзного в ответ, просто… Просто пусть это будет, — улыбается нерешительно Арсений. — Пусть это будет, — повторяет чужую улыбку Шаст. — Спасибо. Это очень приятно, — Антон шею потирает смущённо, прячет улыбку в уголках поджатых губ. — Мне очень… Очень давно не признавались в чём-то таком. Я и забыл совсем, как это ощущается. — Как? — тихо на выдохе спрашивает Арсений, чувствуя, как от взгляда на Антона у него печёт жаром щёки. — Приятно, волнительно. Тепло, — улыбается Шаст. — Спасибо. Я… Буду внимателен к твоим чувствам, — даёт он какую-то больно уж рыцарскую клятву, чуть склоняя голову перед Арсением. — Они много значат. — Спасибо, — уже в край смущённо шепчет Арс. — Надо… Надо бы что-то… Работа… — Работа, да, — кивает Антон. Он смотрит на Арса с такой мягкой улыбкой и тёплым прищуром, что Арсений точно с минуты на минуту загорится праведным огнём от жара в груди и обрушившегося трепета сердца. — Прямо мелодрама по Россия-один, — хмыкает сбоку Олеся, сидящая на лавочке у своего дома с самокруткой. — Она сказала мне, что любит тебя, думает, что любит тебя! — Боже, что ты тут делаешь? — взвизгивает испуганно Шаст. — Живу. Вы же с чего-то решили прямо возле моего дома отношения выяснить. Спасибо за представление, вся моя женская суть встрепенулась. — Иди к чёрту, — бухтит ярко-красный Шаст, проходя на негнущихся ногах быстро в центр лагеря. — Хорошая работа, Арсений, хорошая работа, — язвительно тянет Леся, выпуская из губ большое облако дыма. — А что ты куришь? — изгибает подозрительно бровь Арсений, спеша сменить тему. — Сушенный чабрец, ничего наркотического, — качает она головой. — Чабрец давно использовали типа как табак. И он оказывает более успокаивающее действие на мозг, чем никотин, вроде как, даже. — На тебя найденных сигарет не хватило? — хмыкает язвительно Арс. — А на тебя найденных мужиков, — передразнивает с высунутым языком Олеся. — Там в сарае навоз не убран. — Понял, — бурчит Арсений, уходя поскорее от Леси. Только вот до сарая Арс не доходит, останавливается рядом с Антоном, у которого будто бы ноги в землю вросли. Арсений прослеживает направление чужого взгляда, понимает, что Шаст разглядывает стоящих у хижины гостей из другого лагеря. Майя и Стас разговаривают о чём-то с группой из четырёх человек. Один — немного пухленький, в возрасте мужичок в синей куртке и серой кепке, прячущей седину. Двое, мужчина и женщина, стоят поближе друг к другу: светловолосый парень с кудряшками и тёмненькая девушка с чуть раскосыми глазами миндалевидной формы. Четвёртый — низкий, сухой мужчина с запавшими от усталости глазами и блестящей на макушке лысиной. Арс хочет спросить, что именно Антон в этих людях разглядывает, как их анализирует, но едва поворачивает к Шасту лицо, переводит на него взгляд, как слова пропадают, растворяясь в глотке. Не анализирует их Антон, вцепился злым взглядом в одно лицо и едва ли не забывает дышать от раздражения. Желваки ходят туда-сюда под кожей, зубы скрипят в такт сбитому злому дыханию. — Шаст? — окликает совсем нерешительно, дотрагиваясь до плеча Антона, замечая, как тот вонзился ногтями в кожу ладоней. — Ты кого-то знаешь? — Лучше бы не знал, — шипит Антон, тут же срываясь с места широким шагом. Теперь Арсений — хвостик, плетётся быстрыми, тревожными шагами за Антоном, в любой момент готов ловить его за руки, потому что выглядит Шаст так, что не остаётся сомнений: идёт бить кому-то ебало. — Антон, пожалуйста, — встаёт резко перед Шастом Майя, пытаясь задержать на месте, но Антон обходит её резким шагом вправо, уворачивается ловко от материнских рук. — Кого я вижу? — разводя руки, чуть поднимая их, громко спрашивает Антон, растягивая на лице улыбку. Только улыбка эта выглядит, как оскал заражённого. — О боже, — вздыхает прерывисто лысый мужчина, делая подсознательно шаг назад. — Шастун, что ты здесь..? — Что я здесь делаю? Хм. Даже не знаю. Наверно, выживаю! Ребят, мы же здесь выживаем, да? — вскидывая руками от злости, обращается с риторическим вопросом Антон, оборачиваясь коротко на Майю и Арсения. — А ты что тут делаешь? — Тоже выживаю… — Да что ты? — тянет с раскатистым, рычащим смехом Шаст. — Выживаешь? Как же так, Сань? Выживание предполагает обстановку в экстремальных условиях, а у нас же всё хорошо! У нас же всё лучше всех! Нет у нас в стране никаких проблем, Саш, ты чего??? — Антон, прошу тебя, — шипит Майя, ловя Антона за плечо, но тот снова уворачивается. — У нас же пиздато, Саш! Какое выживание?! У нас жизнь ключом бьёт! — Что происходит? — шёпотом спрашивает у Майи Арсений, но та только головой качает быстро, неотрывно следя за сыном. — Сука, а я ведь предупреждал. — О, наш мессия, — зло выплёвывает Саша, переходя из защиты в нападение. — Как же ты, наверно, рад. И все пророчества его сбывались в явь! — Ах ты ублюдок… — Антон! — окликает громко прибежавшая на шум Олеся. — Что тут… Трещин? — хлопает она удивлённо глазами, глядя на Сашу. — Какого..? — Я говорил, — шипит Антон, приближаясь в пару злых шагов к Саше. — Накаркал, — выплёвывает тот. — Накаркал? — с дёрнувшимся от раздражения глазом громко переспрашивает Шаст. — Накаркал?! Я накаркал?! Ты, сука, думаешь, это так работает?! Всё произошло, потому что я об этом говорил?! Или может, я говорил об этом, потому что это вот-вот должно было случиться?! Говорил, я говорил, вам всем говорил! А вы меня НЕ СЛУШАЛИ! — У тебя не было никаких доказательств! — оправдывается Саша, делая шаг навстречу злому, как бык, разъярённый красной тряпкой, Антону. — Все твои слова были абсолютно пустыми! Нельзя ничего утверждать, не имея ни капли доказательств! — У меня были доказательства, у меня были сведения, у меня были показания. Я. Лишь. Не мог. Назвать имена, — шипит Антон, едва ли не брызжа слюной от злости. — Я не мог подвергать свидетелей и информаторов такой опасности! — Но прошлых своих коллег подверг, — раздражённо усмехается Саша, качая головой. — Одним трупом меньше, одним больше за твоими плечами, какая разница, Шастун? Какая? И Арсений уже видит, как у Шаста срывает тормоза, видит, как тот делает один из последних шагов, чтобы сократить расстояние между собой и Сашей, занося кулак для удара. Арс вырывается из хватки Майи, перехватывает руку Антона, оттаскивая его назад. Но вот он не один, кто пытается сбавить конфликт. И если Арсений лишь оттянул Антона, то вот Саше кто-то из его лагеря со всей дури врезал каблуком берцев по стопе. — Какая же ты погань, — кривится мужчина, ударивший Сашу ботинком. — Как рот не раскроешь, так всё грязь льётся, — показательно зевает он, поправляя ворот кожанки. Арсений смотрит удивлённо на появившегося рядом мужчину, он не видел его в компании остальных, будто бы только что появился, будто бы скрывался в какой-то тени, наблюдая за всем со стороны и появился в последний, кульминационный момент спора. Так обычно делает Шаст. Можно ли сделать вывод, что этот незнакомец — своего рода медиатор с того лагеря? — Антон Андреевич, — расплываясь в улыбке, тянет мужчина, протягивая Антону ладонь для рукопожатия. — Сколько лет, сколько зим. — Ты… — выдыхает Шаст, в момент растеривая всю свою злость и раздражение. Жмёт чужую ладонь будто бы в каком-то трансе. — Здравствуй, Жень… — Прошлое любит возвращаться, а? — усмехается Женя уголком губ. — И далеко не всегда приятным образом. — Я рад тебя видеть… — В таком случае, — тянет Женя, разводя руки в стороны. — Нет, ни за что, не настолько рад, — отфыркивается весело Шаст, отказываясь от объятий, но под чужим настойчивым взглядом сдаётся, обнимается со старым знакомым, смеясь. — Как ты оказался с этим?.. — Долгая история, — кривится Женя, отступая от Антона. — Помнится, в последнюю нашу встречу у тебя не нашлось минутки на интервью, как насчёт сейчас? — снова усмехается он, подмигивая. — Пошёл к чёрту, ни за что, — качает головой, тихо смеясь, Шаст. — Теперь я знаю, что вашему лагерю можно верить… — Потому что там есть я? — с громким смехом возмущается Женя. — Ты попридержи коней, ковбой, у нас ещё и этот хер, — чуть кривясь, теряя весёлость, кивает он назад на Сашу. — Но я тоже теперь знаю, что этому лагерю можно доверять. — Потому что тут есть я? — Что? Нет, Боже упаси, по причине твоего здесь присутствия отсюда надо бежать, взяв ноги в руки. — Пошёл к чёрту, — закатывает глаза Шаст, отступая назад. — Всё такой же эмоциональный, — неверяще смотря на Антона, качает головой Женя. — Я рад, что тебя не поломало. Каждый день вспоминал, — кладя руку на сердце, клянётся он. — К слову… Спросил бы, где мои пять косарей, но вряд они теперь имеют хоть какую-то цену. Плата телом? — В жопу пошёл, — категорично заявляет Антон, поднимая ладони, а с той стороны — смех. — Познакомишь? — кивает Женя на Арса. — А. Да. Конечно, — немного неловко кивает Шаст, поворачиваясь боком, становясь между Женей и Арсением. — Жень, это Арсений. Арс, это Женя. — Как сухо, — тянет Женя, закатывая глаза. — Куда твоя болтливость пропала? Как доказывать свою правоту, так мы до потери голоса орём, а как представить старого друга, так язык в жопе? — Вы… — Арсений обрывает свой вопрос по причине тупости, потому что и так понятно, что эти двое знакомы с прошлого мира, и явно работали вместе. — Ты журналист? — решает уцепиться за слова об интервью Арсений. — Ага. Корреспондент, — кивает Женя, не отрывая счастливого взгляда от Антона. — И этот вообще-то тоже, — кивает он на Сашу. — И мы вообще-то были коллегами. К сожалению, — добавляет он шёпотом, чуть склонившись к Арсению. — Как тебя сюда занесло? — не в силах сдержать улыбку и внутреннее свечение, спрашивает Шаст. — Ебать, ты как думаешь? За репортажем приехал, конечно, а потом… Не впустили обратно в город. — Твари, — выплёвывает зло Шаст. — Ну уж не рыцари точно, — хмыкает Женя. — Я бы всё-таки поговорил спокойно, сидя где-нибудь… Стой-ка. Тебя я тоже знаю, — присматриваясь к Олесе, говорит он. — Это же один из наших информаторов или у меня глаза плывут??? — Вы меня с кем-то путаете, — состраивая максимально глуповатенький вид, заявляет Леся. — Э… Путаю? — спрашивает Женя, переводя взгляд к Шасту. — Как ты вообще продержался в своей профессии??? — взрывается смехом Антон. — На слово поверил? — Ну, тут же все свои, можно было уже и… А, из-за Саши скрывается? — дёргает бровью с пирсингом Женя, переводя взгляд на одного из своих. — Не обращайте внимание, мы его как живой щит с собой везде таскаем. — Ненавижу вас всех, — шипит Саша, уходя в сторону. — Нельзя сейчас так, — шепчет укоризненно Арсений. — Сегодня обидите, завтра он вас предаст и на съедение мертвякам отдаст. — Ему невыгодно нас подставлять. Больше нет, — хмыкает Женя, а его голубые глаза провожают, чуть щурясь, чужую сгорбленную фигуру. — Я считаю, что все должны расплачиваться. За свои поступки, за свои решения, и уж точно: за свои слова. — Кому лучше тебя знать о цене слов, — с неверящей всё ещё улыбкой тянет Шаст. — Я… Думал, никогда тебя уже не увижу. — А я знал, что увижу, — улыбается Женя. — Такие, как ты, — тянет он с наигранной мечтательностью, поднимая глаза к небу. — Такие не пропадают, как опоясывающий лишай, не долечишь, так снова выскочит. — Терпеть тебя не могу, — качает головой Шаст, а улыбку всё так же сдержать не может. — Мам, это Женя, я про него рассказывал много, — воодушевлённо говорит Антон, подтягивая оторопевшую Майю за локоть к себе. — Твою мать! — восклицает Женя. — Ой, не в том смысле, то есть, бля, ой, простите, — Женя вписывает себе ладонью по лбу. — Мне показалось сразу, что ты на него похожа, но всякое бывает, а… Так молодо выглядите, я… — Я начинаю привыкать к этой фразе, — хмыкает Майя, усмехаясь уголком губ. — Женя, значит, — кивает она. — Тот самый Женя, — тянет с какой-то язвительной ухмылочкой, переводя взгляд на Антона. — Тот самый? — заинтересованно переспрашивает Женя, бегая глазами от лица Майи к лицу Антона. — Нет, ну сходство налицо же! Во всех смыслах. И голоса похожие, и… Удивительно. Я много о вас слышал, Майя Олеговна, я бы взял у вас интервью. Как у матери этого Чудо-Юдо и как у историка, я слышал о вашей работе на научной конференции, читал об этом, потрясающая работа, жаль меня тогда отправили в самую жопу и было не до этого. Что-то Арсению не нравятся его собственные чувства в этот самый момент. И речь даже не о желании быть в центре внимания, речь не о том, что он тонет в тени. Дело в банальной ревности. Тот самый Женя? Давно знакомы? Друзья? Работали вместе? Доверяют друг другу спустя неизвестно какое количество времени, как не видели в глаза друг друга? Не нравится Арсу этот Женя. Вообще не нравится. Мордашка-то симпатичная, современный весь такой, интересный на вид в отличие от Арсения, у него-то ни пирсинга, ни татуировок нет, волосы не отросшие в гульке, кожанки с берцами не носит и пальцы у него без колец. Но что-то в этом Жене точно не так, противный человек, наверняка противный. Потому что обнимает снова крепко смеющегося фальцетом Антона? Нет, просто противный! — Там сарай нечищеный, пойду работать, — буркает тихо Арсений, уходя в сторону сарая. И никто не бежит за ним. И никто ничего не спрашивает вслед. И вообще никому Арс не сдался. Ну конечно, куда там до него, когда старый симпатичный друг, работающий вместе с тобой наверняка полжизни, объявился? Кому тут Арсений сдался? — Ты такая королева драмы, знаешь? — язвительно тянет Леся, опираясь плечом на проход в сарай. — Понятия не имею, о чём ты говоришь, — бурчит надуто Арс, загребая лопатой грязь, смешавшуюся с навозом, сгружает всю эту красоту в тачку, которую потом показательно в одиночку потащит к огороду. — У меня единственная просьба, Арсений. Не натвори на своих чувствах, кричащих о том, что у тебя ментальный возраст пятилетки, каких-нибудь новых глупостей, — бросает язвительно Леся, собираясь уйти. Но останавливается, слыша, как Арс передразнивает её слова с высунутым языком. — Мужчины всегда остаются мальчиками, — весело усмехается она, глядя на Арса. — У него было очень много друзей и знакомых, Арс. Так много, что не сосчитаешь. Ко всей планете приревнуешь? — А он со всей планетой так улыбается и обнимается? — вскипая, спрашивает резко Арсений. — Боже, — окидывая Арса скептичным взглядом с головы до ног, тянет Олеся. — Потише, господин Император. Расскажешь, откуда такая жадность? — с искренним интересом, спрашивает Леся, усаживаясь на скамеечку в углу. — Что за… Кто здесь это оставил? — Я, — вздыхает Арс, видя книгу в руках Леси. Всё та же «Русская Троя» Харитона Бродячего. — Ты читаешь его книгу? — Ну да, Майя дала на оценку, но я её уже читал когда-то, но мне нравится слог автора. — Авто… А. Ясно, — кивает медленно Олеся, откладывая книгу в сторону. — Ну так? Чего так жадничаешь, Арс? Кто-то изменял в отношениях? — Ага. Мне с властями, — хмыкает Арс. — Нет. Никто мне никогда не изменял. — Тогда дело в том, что у тебя просто слишком маленькое окружение, и сработал принцип «от приятного к противному»? Так дорожишь одним полюбившимся человеком, что никому-никому его увидеть не дашь? Как Кощей над златом чахнуть хочешь? — Да что же ты до меня докапываешься вечно? — взмахивая в очередной раз в воздухе лопатой, спрашивает громко Арсений. — У тебя плохо получается разбираться с собственными мыслями и чувствами, — пожимает плечами Леся, выковыривая из-под ногтей забившуюся грязь и землю. — Позовы поставили тебя на ноги, спасли физически. Антон спасает эмоционально. Но что касается осознанных мыслей, ты никому не позволяешь помочь. А я девушка простая. Мне разрешение не нужно, я сама всё как надо сделаю. — Боже, помоги мне, услышь, прошу, — задирая вверх голову, умоляет Арс. — Не хочешь говорить, значит, — вздыхает драматично Олеся, складывая губы бантиком. — А я-то хотела тебе потом рассказать, что у Антона с Женей было, — говорит она, вставая со скамейки. — Что было? — тут же выпрямляется по струнке Арсений, стараясь придушить встрепенувшееся взволнованно сердце. — Тебе же неинтересно со мной разговаривать, Арс, — качает головой Леся. — Ну, я всё понимаю, на вкус и цвет, как говорится… Я же не сотка баксов, чтобы всем нравится, я всё понимаю… — У меня не было друзей, вообще никаких, с семьёй были натянутые отношения, с коллегами — едва ли приятельские. Конечно, я буду ревновать каждого человека, с которым смог хоть немного сблизиться! — вспыливая, горячо заявляет Арсений. — Так что у них было? — Ничего, — весело пожимает плечами Леся. — Ты обманула меня… — Чего? — смеётся Олеся. — В каком месте? Это называется «кликбейт», Арсений. Я не говорила, что было что-то такое. Они просто вместе работали, точнее, не совсем так, они общались по тем темам, что в их сфере интересов пересекались. Антону в прошлом мире было так не до каких-то романтических поползновений, ты просто не представляешь. — А сейчас? — нерешительно спрашивает Арс. — А сейчас, — тянет Олеся. — Спроси у него сам. Мне кажется в условиях нашего мира, подобные желания становятся острее, но как оно у Антона: откуда ж я могу знать? — Развела меня на откровение, — кривится Арсений. — А по факту никакой конкретики. — Я сказала тебе конкретно: у Жени с Антоном не было ничего такого. Женя приятный, он похож на Даню, чем притягивает лично меня, потому что рыжего нашего я люблю всей душой, а как его не любить? — улыбается тепло Олеся. — Женя верный и преданный, от него не стоит ждать херового. На твоём месте я бы волновалась за Трещина. За Сашу. — И снова не скажешь ничего конкретного? — раздражённо спрашивает Арс. — Конкретика… Лишь в том, что однажды он поступил с Антоном так, как ты вчера. Он его добил, — кивает медленно Леся, тупя взгляд в землю. — Однажды случилось то, что… Ты никогда не видел такого Антона, никто из нас не видел его тогда, кроме Майи и Жени. Он был на грани самоубийства. И всё от слов этого… — Леся морщится заметно, не договаривает. — Он написал статью, где обвинил Антона в лицемерие и причастности к трагедии, которая Шаста и убила. — Я не понимаю, — хмурится Арсений. — Слышал о конференции в Берлине, эм, где-то лет… Шесть назад? На ней представители русской оппозиции должны были доказать миру, в частности ООН, что РФ нарушает все подписанные акты о правах человека, — загибает пальцы Леся. — О соблюдении конституции государства… — Я помню, — кивает Арсений, перебивая. — В целом эта конференция могла бы закончиться вторжением в страну миротворцев ООН. — Так и должно было случиться по плану оппозиции, потому что только внешнее вмешательство, как казалось, могло что-то изменить. — Но конференция не состоялась, — кивает медленно Арсений, припоминая новости с того времени. — Самолёт с большей частью… Самолёт сбили. Они… Не долетели. — Да, — кивает медленно Олеся, буравя пустыми глазами землю. — Тридцать четыре человека, включая пилотов, погибли. А теперь подумай об этом со стороны того, что… Среди этих людей должен был быть и Шаст. — Что?.. — Он должен был лететь там, Арс, — кивает отрешённо Леся. — Должен был. Но заболел, — усмехается горько она. — Обещал прилететь ко второму дню конференции, температура шкалила под сорок. Грипп спас ему жизнь. Арсений опускает неверящий, пустой в своём изумлении взгляд, качает медленно головой. Не может этого быть. Не представляется возможным. — Шаста начали обвинять. Говорили, что он знал, что он всё это подстроил, что он крыса, — зло выделяя последнее слово, шепчет Олеся. — Накинулись на человека в горе и болезни, как стервятники на кусок мяса. Места живого не оставили. Опорочили имя, облили грязью. — Почему… Почему я этого не помню? — Я не знаю, — пожимает плечами Олеся. — С другой стороны, может, ты помнишь события, но не имена… — Нет, я плохо запоминаю лица, а имена запоминаю. С Шастом же наоборот: я откуда-то помню его лицо, но совершенно уверен, что никогда не слышал его имени до знакомства с ним. — Это я могу объяснить, — хмыкает Леся. — Но это, пожалуй, из того, что Шаст бы предпочёл открыть сам, по собственному решению, а не чтобы кто-то открыл это у него за спиной. — Я уже подорвал его доверие вчера, — кивает медленно Арсений. — Больше подрывать не хочу. Да и как-то совсем уж лицемерно получается, если я загнобил его за то, что он узнавал обо мне через мои записи, не поставив меня в известность, а сам буду расспрашивать тебя. — В каком-то роде… Ты всё равно, — Леся не договаривает, вздыхает тяжело, качая головой. — Я рада, что ты начал больше думать о Шасте, — улыбается мягко она. — Теперь не вспыхиваешь, чувства более осознанные. Но в голове у тебя, конечно, — тянет Леся, тихо посмеиваясь. — Знаешь… Ко мне ведь многие приходят за этим. За разговорами. Кто-то просит погадать, кто-то приходит как к бывшему социологу, но факт остаётся фактом… Я помогаю всем разобраться с их мыслями. Шаст хорош в разборе чувств и в том, что касается какой-то философии, но… — Понял я, понял, за конкретными вопросами из разряда «как лучше поступить?» приходят к тебе. — Быстро схватываешь, — язвительно щурит на Арса глаза Олеся. — Могу тогда я задать ещё один вопрос? — спешит крикнуть вслед собравшейся уйти Лесе Арсений. — Да? — Почему… Я заметил, я не уверен, конечно, но мне кажется… Есть ощущение, что вы с Шастом очень близко связаны, и становится ясно, что ты какой-то информацией со своей работы помогала ему, его борьбе. И теперь всё это в лагере… Вам очень повезло найтись и я не буду спрашивать, охеренная ли это случайность или Шаст с остальными целенаправленно тебя искал, когда всё случилось, это сейчас не так волнует… Я хотел спросить, почему, несмотря на всю привязанность к тебе со стороны Шаста, складывается впечатление… — Говори уже, — вздыхает Леся, прикрывая глаза. Выглядит она так, словно знает уже, что Арсений хочет сказать. — Складывается впечатление, что он вместо того, чтобы сделать из тебя такого же равного себе союзника, как Майя или этот Женя, он словно бы показательно преуменьшает твою значимость в глазах других. Зачем он тогда заставил тебя сказать Стасу, что ты заснула на посту и пропустила нас? — А это непонятно? — улыбается грустно Олеся, складывая руки на груди. — С учётом того, что я тебе рассказала про ту конференцию, подумай, Арс… Арсений складывает ладони на ручки лопаты, всматривается внимательно в чужие голубые глаза, кажется, всё действительно очень просто. Очевидно. Шаста так травмировала потеря бывших коллег, да даже не потеря, убийство, что он теперь пытается потянуть всё в одиночку, а когда приходится прибегать к чьей-то помощи, делает всё, чтобы об этой помощи не узнали. — Это не преуменьшение значимости, — вздыхает поникло Арсений. — Он пытается спрятать, чтобы сберечь. Чужой взгляд, застывший и отрешённый, впивается в пространство перед собой, Леся улыбается мягко, но в улыбке этой Арсу чудится больше боли, чем каких-то других эмоций. — Да, — кивает медленно она. — Да… Олеся ретируется из сарая, а Арсений остаётся со всеми мыслями наедине. Надо бы переварить всё, что рассказала ему Леся, но голова под конец дня совсем не варит. Уже темнеет, в сарае почти не видно уже ничего. Сгружая последнюю лопату с навозом в тачку, Арсений подхватывает ручки, катит тачку к огороду, выгружает её в кучу компоста, которую уже потихоньку начинают использовать для удобрения почвы перед посевом. Арсений видел, как сегодня рассчитывали необходимые для посева затраты и предполагаемый урожай. Стас, Дарина и Оксана высчитывали что-то на калькуляторе, а Антон написал «401 1505», а потом повернул перевёрнутый вверх тормашками калькулятор к Стасу, который тут же переменился в лице, а Шаст захохотал в голос. Арсений глянул на перевёрнутый калькулятор и захохотал следом. Перевёрнутые цифры складывались в весьма оскорбительное послание латиницей, а именно в «sosi loh». Прилетело тогда по многострадальной голове Антона очередным подзатыльником, но в целом, они с Арсом были довольны. Сейчас Арсений быстро заканчивает с оставшейся работой, вымывает руки в специально предназначенном для этого ведре. — Дарина, а где Шаст? — В доме, — кивает на свою со Стасом избу Дарина. — У них там… Весело. — А чего ж ты тогда не с ними? — Арсений, ты знаешь, что значит быть единственной женщиной в куче пьяных мужиков навеселе? — Прости, — буркает Арс, хлопая Дарину по плечу, проходя в дом. — Сильно напились? — Иди и посмотри, — бурчит недовольно Шеминова, уходя в сторону дома Олеси. — Многообещающе, — хмыкает весело Арсений, проходя в хижину. Хижина Стаса встречает общим гулом голосов, смехом и шумом посуды. Прямо-таки семейное праздничное застолье, судя по звукам. Арсений пробирается в дальнюю комнату, обычно та служила неким залом совещания, но сейчас за большим столом нет привычных хмурости и почти тишины, сейчас всё ровно наоборот. — Арс! — подзывает к себе ладонью Антон, засовывая меж делом в рот кусочек сушенной домашней колбасы. — Иди сюда, садись, — улыбаясь широко, приглашает Шаст, двигаясь по скамейке вбок, чтобы освободить место Арсению. Арс улыбается, здоровается со всеми, усаживается на длинной лавке между Антоном и Стасом, который переговаривается со стареньким мужичком, снявшим кепку. — Я уже всех узнал, — заверяет сердечно Шаст, прикладывая руку к груди. Гласные у него растягиваются пьяно, Арс косится на стоящую на столе бутылку и едва ли сдерживает в себе ворчание: почти пустая, осталось пару капель на самом донышке. — С Женей вы уже знакомы, — кивает на рядом сидящего друга Шаст, Женя Арсу улыбается, салютует двумя пальцами от виска. Выглядит он таким же трезвым, как и Арсений, который только пришёл. — Были ещё Ярик и Айгуль, но мы их отправили спать. — Айгуль? — заинтересованно переспрашивает Арсений. — О да, она нам тут рассказывала после первой рюмки, что её имя значит «лунный цветок», — посмеивается Шаст. — Вообще классная девчонка, жалко пьянеет оч быстро, — тянет Антон, по которому видно, что опьянел он тоже довольно быстро. — Та-а-ак… Об этом я не хочу разговаривать, — машет рукой на сидящего напротив Жени Сашу. — Не о чем рассказывать. — Я уже извинился, — выпаливает Трещин, а лицо его так морщится, что Арсу не составляет труда понять, что под столом Женя опять придавил Саше пальцы каблуком берцев. — Хуйня твои извинения, пошёл нахуй, — тянет пьяно Шаст, махая перед чужим лицом средним пальцем. — Шаст, ну не надо, — улыбается примирительно Арсений, оттаскивая Антона за плечи назад, потому что выглядит он так, словно вот-вот грохнется грудью на стол и уснёт лицом в миске с пюре. — Не сейчас давай. Это кто? — шёпотом спрашивает, кивая на говорящего со Стасом мужичка. — Егор Борисыч, — кивает Шаст. — Глава Жениного лагеря. Бывший военный, как оказалось. Меня это немного покорёбило. — Немного, — вскидывая брови, саркастично повторяет Женя. — Едва ли в драку не полез. Раньше ты не грёб всех под одну гребёнку, Шаст, не помню за тобой такого. — Теперь все военные, которые остались за пределом города, — кривится Антон, — твари. Вон, спроси у Арса, как он провёл время в компании этих… — Не будем об этом, — ломано улыбаясь, перебивает Арсений. — Долго ещё сидеть планируете? — Ваш Стас с Егором Борисовичем обсуждают дело, остальные просто хуи пинают, — весело хмыкает Женя. — Мы устали после дороги, но… Как по мне, этого бы кто быстрее уложил, — кивает он на Шаста. — А что я? — Да… Действительно, — вздыхает Женя, наблюдая с Арсом на пару, как Антон вилкой пытается съесть налитую в широкую кружку похлёбку. — Я заберу его, наверно, — улыбается совсем уж угнетённо Арсений. — Ты не против? — Ни в коем случае. — Я против, — возмущается Шаст между ними. — Я не видел тебя вечность, я… — Я очень устал, Шаст. А ты пьян, — качает головой, тихо смеясь Женя. — В таком состоянии у нас разговоры, как правило, не клеятся. Лучше скажи, где я прилечь могу? — К нам пойдём, — немедля предлагает Антон, которому хочется вписать за это предложение подзатыльник. Куда к нам? Какое к нам? Да, Майя пошла на ночную вахту, потому что, что бы там Стас ни бурчал, а сейчас её очередь. И получается, что свободная кровать в доме есть. Но приглашать без спроса в кровать мамы другого человека? Звучит как-то не так, но факт остаётся фактом. Хотя Антон может положить Женю в свою кровать, а сам ляжет в Майину. То есть, он его в свою кровать приглашает? Браво, ещё лучше звучит! — Мамину кровать уже Айгуль отдали, так что ты ложись в мою, а мы с Арсом потеснимся в его комнате. А. Ну раз так, то в принципе Арсения всё даже устраивает. Разве что нетрезвое состояние Антона, но с этим уж они как-нибудь разберутся. — Никаких лишних вопросов? — с усмешкой спрашивает Женя, переводя плавно заинтересованный взгляд от резко покрасневшего Арсения к плывущему по волнам браги Антону. — Никаких лишних вопросов, — усмехается косо Шаст. — Ты же знаешь. Я ненавижу интервью. — Проводите меня тогда, что ли? — дёргает пробитой бровью, снова с усмешкой на Арсения глядя. Прощаются со всеми за столом, желают спокойной ночи и приятного отдыха, беря ответственность за Женю на себя. Только вот больше похоже на то, что это Женя берёт ответственность за них, потому что тянет вместе с Арсением под руки качающегося Шаста, помогает Арсу протащить его в дом и «закинуть» в кровать. — Спасибо, что ушёл оттуда, — благодарит шёпотом Арсений, провожая к комнате, где спала, сопя, Айгуль. — Он бы не пошёл отдыхать, если бы ты остался сидеть… — Поэтому и ушёл, — легко пожимает плечами Женя. — Свеча тебе нужна или я могу забрать? — А, да, забирай, — кивает Арсений, передавая в чужие руки подсвечник. — Нужно ещё что-нибудь? — Интервью? — смеётся тихо Женя, тут же заставляет себя успокоиться, потому что чуть не задул случайно свечу своим смехом. — Ты за ним присмотри, я… Я рад его увидеть, — как-то совсем уж грустно для долгожданной встречи улыбается Женя. — Могу задать нескромный вопрос? — Точно нет, — поднимая вверх ладони, усмехается Арс, отходя спиной в темноту. — Спокойной ночи. — Спасибо, спокойной, — смеются тихо в ответ. Арсений проходит к себе, Шаст лежит ровно в той же позе, в которой его и оставили. Окна не занавешены, луна сегодня яркая, хоть и не полная, а только половина, но светит ярко. Шаст лежит спиной поперёк кровати, ноги стоят на полу, руки раскинуты в разные стороны. И по закрытым векам можно было бы подумать, что Антон уже отрубился, но улыбающиеся губы выдают его с головой. — Раздевайся и ложись уже давай, — пиная чужую ногу носком, ворчит Арсений. — Пару часов назад только признался, а сейчас уже… — Если не хочешь спать на полу, не договаривай эту шутку, — фырчит Арс, закатывая глаза. — Ты как хочешь, а я ложусь. Шасту всё-таки приходится сесть. Он стягивает с себя толстовку, запутывается головой в вороте и капюшоне, дрыгает беспомощно руками — да уж. Арсений помогает выпутаться, откидывает несчастную кофту в сторону на стул. Со штанами не помогает принципиально. Пока Антон возится со штанинами, Арсений, переодевшись в ночную спальную одежду, заворачивается в кардиган, смотрит сверху вниз на Шаста, который стянул один носок и сидит теперь смотрит в пустоту, держась за вторую ногу. — Алё, подъём, — тихо щёлкает пальцами перед чужим лицом Арс. — Шаст, не отрубаться. Антон мычит что-то на пьяном, стягивает с себя второй носок и заползает кое-как в кровать, полностью подминая под себя одеяло, ложась попросту сверху него. Как только Арсений устраивается на кровати рядом, он это тут же исправляет, пихая Шаста локтями и коленями к стене, вытягивает из-под него одеяло, заворачивается в него как в кокон. — Женя тоже по мужчинам. — Я рад за него, — максимально безразлично отбивает Арсений, поворачиваясь набок, спиной к Шасту. — А ещё у него тоже красный диплом. — Потрясающе, — так же незаинтересованно бросает Арс, прикрывая глаза. — А ты ревнуешь, — усмехается сзади Шаст. — Тебя? Я же в Даню влюблён, Шаст, ты забыл? На несколько мгновений повисает тишина, Арс поворачивается через плечо, видит, как пьяный Шаст хмурится, бегает расфокусированными глазами по потолку, выставляя вперёд надутые губы. — Боже, дай мне сил, — в который раз за день умоляет Арсений при взгляде на эту картину. — Спи давай, Шаст. — Я хочу разговаривать. — Это явно не к добру, — усмехается тихо Арс, чувствуя, как Шаст сзади тоже набок перевернулся, лицом к его спине. И Арсений думает, что получится Антона успокоить демонстрацией нежелания вести сейчас разговоры, но Шаст это интерпретирует явно по-своему, придвигается ближе, обнимает руками и ногами со спины. — Мы сегодня вспоминали одну старую подругу, — едва слышно говорит Антон, прижимаясь лбом к задней части шеи. — Знаешь… Я часто слышал об этом от знакомых: я боролся не из обиды и злости, а для того, чтобы защитить тех, кто рядом, чтобы здесь… Была жизнь. В каждой женщине видел маму, в каждом ребёнке — Савину, в каждом враче — Поза, в каждом учителе — опять же маму. И вот так… На любви к этим людям строилась вся моя борьба. От любви к ним до любви ко всем. Арсений прикрывает глаза, вслушивается внимательно в рассказ Шаста. Сам не замечает, когда успел взять лежащую на его животе ладонь Антона, гладит большим пальцем по костяшкам, очерчивая их круговыми движениями. — И вот знакомая, которую мы вспоминали… Она говорила, что я — только одна часть, я — щит, а меча нет. Она сказала, что получится всего добиться только в том мире, где щит найдёт меч. Где тот, кто борется из любви, найдёт того, кто будет бить из злости, из обиды, из памяти о том, что с ним сделали. Веки приоткрываются рефлекторно, Арсений вслушивается внимательнее в чужое дыхание, пытается понять, куда Шаст клонит, к чему это рассказывает. О ком именно он говорит в качестве меча: о Жене или… — Щит, прикрывающий всех из любви, и меч, поражающий цель. Назло, — шепчет на грани слышимости голос Антона на ухо. Сомнений не осталось. Арс переворачивается медленно, осторожно, заглядывает с беспокойством в тёмные в полумраке комнаты, чужие, блестящие от алкоголя глаза. И несмотря на запах браги, несмотря на лёгкую расфокусированность взгляда, Арсений чувствует, что Антон это не на пьяную голову, это всё… Осознанно. И то, что рассказала Олеся, вспоминается сейчас слишком болезненно. Через что Шаст прошёл? Чего натерпелся? Как чувствует себя сейчас? Однажды Антон спросил у Арсения, по чему тот скучает, и сразу же предложил Арсу это. И чувствуя необходимость ответить тем же, Арс задаёт всего один вопрос: — Чего бы тебе хотелось? Антон рассматривает его лицо пару мгновений, улыбка с его лица сплывает, веки прикрываются. Тяжёлый вздох разрезает ножом, дрожащим в чьей-то судорожной руке, тишину спальни. — Хочу напомнить о себе, — шепчет Антон, приоткрывая снова глаза. — Назло. — Ну раз назло, — усмехается тихо Арсений, хорохорясь. — Я в деле. Что-нибудь ещё? — улыбается грустно, глядя на воодушевившегося Антона. — Поцелуй меня, пожалуйста, — на грани слышимости шепчет почти одними губами. — Просто касание? — на собственных губах улыбка умилительная вздрагивает от того, как эта просьба от Шаста прозвучала. На грани мольбы. Так необходимо, так нужно. — Просто касание, — кивает медленно Антон. — Можешь сам, если хочешь. А то потом будешь говорить, что я пьяным тобой воспользовался и… Антон его прерывает, прижимаясь губами к губам, задерживается так дольше, чем в прошлый раз, а потом сминает губами нижнюю Арса, прижимается снова, ласкает. — Это… Кажется, уже не просто касание, — смущённо бормочет Арсений, нажимая ладонью на чужую грудь, отодвигая от губ. — Прости, — шепчет Антон, прижимаясь макушкой к груди, в которой стучит с бешенной скоростью взволнованное «не просто касанием» сердце. — Ничего, — выдыхает тихо Арс. — Я просто… Правда волнуюсь о том, что ты пьян, а потом… — Не скажу я, что ты мной воспользовался, — обещает Антон. — Но лучше больше не… Сегодня больше никаких поцелуев. — Кодируешься? — усмехается весело Арс. — Ой всё, спи давай, — бурчит Антон, подтягивая к себе ближе, устраивает Арсения под боком, отвернув от себя, обнимает со спины всеми конечностями. — Мы поговорим об этом? — пряча за весёлостью смущение, спрашивает шёпотом Арс. А Антон сзади начинает имитировать громкий храп. Арсений с него смеётся, обзывает придурком, пихая локтем в бок. Но да ладно. Надо будет — поговорят. Взрослые люди же. Стоит лучше подумать о том, что именно Арсений Шасту пообещал. Не продал ли он только что душу демону? А то ведь и поцелуй для скрепления контракта был… Да даже если и так, Арсений сделал это по своему желанию. В мистику он слабо верит, а вот в Антона…Щит и меч
4 мая 2024 г. в 11:49