шутка смерти

***

   — Не боишься, что Стас потом тебя показательно в центре лагеря розгами побьёт? — спрашивает Арсений, ходя взад-вперёд возле лошади.    Они сделали маленький привал, потому что Арсу разболелась нога, да и Антону с Мойрой надо отдохнуть от езды.    — В духе Стаса скорее колодки и закидывание провинившегося овощами, — усмехается весело Шаст, выпуская изо рта большое облако дыма. — Поставит нас посреди лагеря и заставит бросать в нас шарики навоза.    — Мне ещё не поздно вернуться?    Антон смеётся тихо, качая головой. Нет уж, не отпустит он уже Арсения. Правильно всё-таки Арс подметил: не хотел Шаст с этим всем в одиночку справляться и его компании на самом деле безумно рад. Есть, с кем поговорить, есть тот, кто прикроет в случае чего.    Они остановились на поляне возле выхода к дороге, бедная Мойра пытается найти хоть что-то пожевать, но из-за холода почки до сих пор не распустились, а травы не так много. В итоге лошадь ест то, что получается найти: мох, редкие травинки, липкие почки.    — Дождь находит, — поднимая голову к тёмному небу, говорит шёпотом Арсений.    — Да, гроза даже, — кивает Шаст. — С одной стороны, это нам на руку, потому что во время дождя мертвяки прячутся, лишь бы их вода не касалась. С другой стороны… Нам тоже не особо в кайф будет в дождь ехать.    — Дело даже не только в кайфе, — качает головой Арсений. — Это может быть опасно. Погода совсем плоха стала… Ветер, чуть ли не до урагана вырастает, мороз посреди весны приходит.    — Человечество долго ебало природу, а теперь природа будет ебать в ответ, — пожимает плечами Антон. — Это наша вина, что климат ебанулся. Всех людей.    На это Арсу ответить нечего, он только кивает медленно, пряча замерзающие пальцы поглубже в рукава и в карманы куртки.    — Ты совсем не греешься? До сих пор? — хмурится Шаст, замечая это. Арсений снова кивает. — На, возьми, — шепчет Антон, стягивая со своих рук перчатки без пальцев и протягивая их Арсению.    — Тебе нужнее, ты держишь поводья.    — Да у меня всё равно все руки в мозолях, там уже нечего натирать, — качает головой Шаст, настойчиво вкладывая в чужие ладони перчатки. — Надевай, не упрямься.    Пока Арс, сдавшись, натягивает-таки на ладони перчатки, Антон подходит к нему в упор, натягивает на голову капюшон и застёгивает молнию до самого верха, закрывая воротом половину Арсового лица. После этого стягивает с себя и шарф, обвязывает вокруг капюшона.    — Это уже перебор, — бубнит смущённо сквозь слои ткани Арсений.    — У меня в отличие от некоторых иммунитет нормальный, и тело само согревается нормально, и вообще, не выёбывайся, а?    — Из тебя получился бы прекрасный джентльмен, будь ты немым, — язвит Арсений, продолжая ходить взад-вперёд, чтобы согреться и восстановить кровообращение в ногах.    — Кто бы говорил, — закатывает глаза Шаст.    Через семь минут продолжают дорогу, Антон забирается на лошадь, подтягивает наверх Арса и, чуть постукивая ногой лошадь по боку, командует Мойре скакать дальше.    Чтобы не потеряться, но при этом не издавать лишнего шума и не быть на виду, Антон ведёт лошадь параллельно дороге, но скрываясь при этом за полосой кустов. Однако, уже через полчаса такого пути перед ними встаёт стена плотно заросшего хвойного леса и всё-таки приходится повернуть на дорогу и ехать по ней.    Удары копыт по песку разносятся глухим топотом, птицы в лесу затихли пред надвигающейся грозой, только кукушка отсчитывает кому-то последние годы и пролетают низко над дорогой ласточки с одной стороны леса в другую.    Слышатся вдалеке раскаты грома, Антон озирается вокруг, задрав голову, смотрит, откуда идут громовые тучи: скачут они прямо к ним или же убегают от них. Тучи сзади, но поднимающийся сильный ветер и быстрое течение облаков по небу свидетельствуют о том, что гроза их нагонит очень быстро.    — Придержи поводья, — просит Шаст.    — Чего???    Антон всовывает в руки Арсения поводья, командует просто держать, сам кое-как ворочается меж рук Арса, вытягивает из рюкзака два кубика прессованного сахара, подкармливает Мойру, которая заметно оживает, будто бы просыпается после лакомства. Шаст перенимает поводья обратно, говорит Арсению крепче держаться за него и ускоряет ход лошади, вздёргивая верёвку.    Арс вспоминает, как ходил много лет назад на аттракционы. Тогда ещё, в прошлом мире. Организовал поход в парк для своих детей, учеников музыкальной школы. Он-то думал, просто привезёт детишек в город, где есть все эти развлечения, отправит их на какие-нибудь горки, а сам будет стоять и смеяться с того, как потешно дети вопят от зашкаливающих эмоций. А что в итоге? Затащили его с собой маленькие черти, и кто орал больше всех? Конечно, Арсений Сергеевич.    Вспоминает об этом Арс, потому что ускорившая ход Мойра — тоже тот ещё аттракцион. Трясёт, уводит в сторону, подкидывает. Арсений, как и на американских горках, вжимается ногами — только не в пол, а в бока лошади, вцепляется пальцами крепко — только не в поручень, а в куртку Антона, которого сжимает в руках с такой силой, что у Шаста должно не хватать дыхания.    Какой по статистике был самый опасный и самый безопасный транспорт в прошлом мире? Арсений точно помнит, что на первых местах по безопасности были самолёты, поезда и водный транспорт. Конечно, это не гарантирует того, что с ними ничего не случится: и самолёты падали, и поезда разбивались, взрывались, и Титаник, о котором «Уайт Стар Лайн», по заказу которых лайнер спроектировали, говорили, что это самое безопасное судно, утонул при первом же плавании. Но тем не менее с этим транспортом было куда меньше трагедий, а вот самым небезопасным транспортом являются машины и мотоциклы.    А что насчёт лошадей? Конный транспорт Арсений что-то ни в одной статистике не видел.    — Слушай, вся подобная статистика — странная, — говорит вдруг Антон, а до Арса доходит, что он тараторил на нервах это всё вслух. — Типа самый небезопасный, потому что больше всего аварий? Окей, в аварии на машине погибает, если речь о легковых, максимум человек пять, на мотоцикле — максимум двое. А при крушении одного самолёта сколько людей погибает? Ты знаешь катастрофу дирижабля Гинденбурга? Тридцать шесть человек умерли и знаешь, как? Сгорели. Потому что дирижабль воспламенился. Как по мне, лучше моментальная смерть в автокатастрофе, чем гореть долго. А при падении самолётов как умирают? Там такая сила на людей действует, что кожу, как перчатку, с человека снимает, кости переламывает. Безопасный транспорт?    — Господи, что ты за человек? — скулит Арсений, крепче вжимаясь в чужое тело.    — Или вот крушение Титаника, что ты упомянул, из двух тысяч двухсот человек на борту спаслись только семьсот двенадцать. То есть, почти полторы тысячи человек замерзали в ледяной воде медленно, захлёбывались. Ты знаешь, что смерть от утопления одна из самых болезненных? Когда вода попадает в лёгкие, это вызывает такую агонию, дикие спазмы.    — Боже, пожалуйста, если это наказание за то, что я случайно потушил чужую свечу в пятом классе…    — Сгореть заживо, медленно тонуть, охуеть безопасный транспорт. Насчёт железнодорожного даже не знаю, помню только, что в старой Америке часто останавливались бандами поезда и пассажиров грабили, часто не оставляя в живых. В автокатастрофах людей, как правило, убивают противодействующие силы, то есть, едет машина с большой скоростью, её резко останавливает столкновение и от ударной волны у человека ломаются рёбра, разрываются лёгкие, сердце или другие органы.    — Шаст, я очень тебя прошу!    — А? Что?    — Заткнись!    — Нет, я это всё к чему. Упав с лошади, убиться — это надо постараться, — продолжает как ни в чём не бывало Антон, но в его голосе Арсений отчётливо слышит смешинку. Издевается гад! — Вообще, вот в рыцарских поединках на копьях как было, там большая часть травм была именно из-за поражения копьём, либо же, — тянет Шаст, — когда рыцарь, поверженный копьём, падал, путаясь в конской упряжке, в тех же поводьях, и бился о землю, болтаясь за бегущей дальше лошадью.    — Сейчас я тебя скину, покажешь наглядно, как это было, — шипит Арсений.    — С тем, как ты в меня вжался, мы свалимся вместе, тебе невыгодно, — хмыкает весело Антон. — Не бойся, Арс, — улыбается он, коротко оборачиваясь через плечо. — У меня хороший опыт езды на лошадях, всё под контролем.    Арсений бы высказал всё, что об Антоне думает сейчас, но это как ссориться с таксистом, который лихачит в этот самый момент не на жизнь, а на смерть, рассекая по оживлённой дороге Москвы.    — Знаешь, в истории Шерлока Холмса убийцей оказался водитель кэба, а ты что-то подозрительно много знаешь о смертях, — бормочет Арс. — Не с этим ли твоя прошлая жизнь была связана?    — С убийствами и смертью? — хмыкает весело Шаст. — Не больше, чем жизни других людей. Я не был убийцей, сотрудником похоронного бюро, гробовщиком, патологоанатомом, криминалистом или кем-то из той же оперы. Нет, со смертью связан не больше других. Просто интересовался всяким таким.    — Слишком широкая у тебя область интересов, — бурчит недовольно Арсений. — Психология, смерти, судимости.    — Судимости — не моя сфера интересов, — фыркает громко Антон.    — Но ты говорил, что ты был замешан в судимости других людей.    — Сейчас — не лучшее время для таких разговоров…    — У тебя всегда не лучшее время для этого разговора! — оправданно возмущается Арсений. — Каким образом ты был причастен к судимости других людей? Я не понимаю… Адвокат, юрист?    — Нет.    — Всё больше мне начинает казаться, что ты был человеком который писал доносы. Но…    — Что «но»?    — Не верю, что ты такой человек, — вздыхает тихо Арсений. — Ты больше про сплочение людей, за единство.    — Может, таким я стал только после начала эпидемии? В целях выживания?    — То есть, ты писал доносы?    — Нет, — вздыхает Шаст, качая коротко головой.    — Стоит ухватиться за твою фразу о том, что за лишние знания бывает серьёзная цена?    — А ты, я погляжу, прямо запоминаешь всё, что у меня изо рта вылетело, — фыркает Антон. — То, кем мы были раньше, не имеет никакого значения. Больше нет.    — Олеся сказала, что это не работает с тобой, — настаивает Арсений.    Гром гремит прямо над головой, падают первые крупные капли, врезаясь в сухой песок на дороге.    — Надо ускориться, — командует Шаст сам себе, подбивая Мойру в бока ногами и вздёргивая поводья. — Здесь по дороге будет сейчас маленький посёлок, остановимся переждать дождь, а потом продолжим дорогу.    — Тебе виднее, — вздыхает тихо от разочарования Арс.    Снова ничего выудить из Антона не получилось. Упёрся рогом и не подпускает к тому, что было тогда. Старое чувство, будто бы Арсений Шаста уже где-то видел, со временем размывается. Вспомнить так и не удалось, Арс уже подмечал за собой то, что воспоминания из прошлого мира становятся всё более туманными, расплывчатыми. Он не помнит лица людей, с которыми работал в одной школе, не помнит адреса, забыл большую часть имён. Даже какие-то события его собственной жизни начали стираться из памяти, вытесняться тем, что есть сейчас.    Самостоятельно Арсений не вспомнит, где мог Антона видеть, если действительно видел его, конечно, а не обманут злой шуткой разума из-за путаницы в голове после пребывания в плену. Может, Антон и прав, Арс увидел его в тот день, нашёл союзника спустя долгое время одиночества и из-за формирующейся привязанности мозг заставляет думать, что всю жизнь знакомы, чтобы было проще сформироваться доверию.    Хотя с остальными в лагере Арсений ничего подобного не чувствует. Ему не кажутся знакомыми лица Оксаны и Серёжи, лица Позовых. Только с Антоном это странное чувство, будто бы где-то его уже видел, причём… Словно на какой-то фотографии, где Шаст замер с конкретной эмоцией. С улыбкой и раздражением во взгляде, как выглядел вчера, когда объяснял Арсу, почему они не могут отправить из лагеря больше двух человек.    Из вороха мыслей Арсения вырывает знакомый вой: заражённый-сигнальник.    — Твою мать, не мы одни решили здесь от дождя спрятаться, — шипит Антон, резко вздёргивая поводья на себя, чтобы лошадь остановилась.    Мойра ржёт и фырчит возмущённо от такой резкой остановки, перебирает копытами на месте, ворочаясь из бока в бок. Антон гладит её по шее, шепчет, чтобы кобыла успокоилась и затихла.    — Кричали из леса, — шепчет Арсений. — Думаешь, побегут сюда же от дождя прятаться?    — Не знаю, — качает головой Антон. — Они не любят сидеть в зданиях, они их раздражают, наверно, в лесу где-то зашьются. Вопрос: готовы ли мы рискнуть.    — Сколько ехать до следующего места, где можно спрятаться от дождя?    — Часов пять, — качает головой Шаст. — И это то самое место, где тебя держали. Так что…    — Так что лучше здесь переждать, я понял, — кивает Арсений. — А как быть с Мойрой?    — Придётся вести её с собой в здание. Если рядом будут мертвяки, она их испугается и убежит. А если привязать, то это будет угрозой для её безопасности, могут напасть. Надо брать в здание с собой.    — И куда в таком случае?    Антон дотягивается через Арсения к своему рюкзаку, прикреплённому на бёдрах лошади, выуживает бинокль, чтобы осмотреть городок. В целом он знает эту местность, они много раз тут бывали на вылазках и, куда идти, Шаст знает, но надо осмотреть местность, понять, не бродят ли внутри зданий или возле них заражённые.    — Мойру загоним в здание автомастерской, — указывает на гараж у заброшенной заправки Антон. — Закроем её там, а сами переберёмся в здание через дорогу.    — В школу? — удивлённо спрашивает Арсений.    — Да, на втором этаже забаррикадируемся партами в одном из кабинетов, хоть поспать спокойно сможем, не боясь за свои задницы, если дождь надолго.    — Нет, я против школы, — качает резко головой Арсений. — Если заражённые сбегутся в здания, чтобы спрятаться от дождя…    — То школа — лучший вариант, потому что там широкие коридоры, — настаивает Антон. — И если что, мы сможем с мертвяками разминуться, обежать их. А если сунемся в квартирные дома, то нас там точно зажмут на лестнице в таком случае. На заправке, — кивает Антон на заброшенное здание у гаража автомастерской, — окна во всю стену, слишком небезопасно. Вон тот дом стоит посреди голого пространства, а над нами гремит гроза. Магазины, опять же, — витрины, окна во всю стену. Здание почты закрыто, я знаю это наверняка. Подвал для нас херовый вариант, если появятся мертвяки, только один путь отхода будет. А если что в школе, сможем со второго этажа выбраться, есть аварийная лестница, есть чёрный ход.    — Хорошо-хорошо, убедил, — поднимает ладони Арсений. — Тебе лучше знать, Уилл Смит из «Я — легенда».    — Как ты мне дорог, — вздыхает Шаст, отдавая бинокль Арсу, тот сразу прячет его в рюкзак.    Антон дёргает за поводья, но осторожно, плавно, чтобы лошадь не побежала, не рванула с места, а медленно пошла в сторону города.    Гремят электрические раскаты в тучах над головой, начинает шуметь ливень, заглушая все звуки из леса. Арсу это не нравится. В момент повышенной влажности звук распространяется на большее расстояние, слышимость лучше, но не в тот момент, когда начинает уже вовсю идти дождь, гремя крупными каплями о крыши заброшенных зданий, о землю и брошенные машины.    Доезжают на Мойре до здания автомастерской, Антон оглядывается быстро по сторонам, проверяет, нет ли у гаража или заправки заражённых. Здесь чисто, но даже сквозь шум дождя доносится вой крикуна из леса. Надо поторопиться.    Шаст загоняет кобылу в гараж, привязывает её к ручке какого-то станка, треплет по гриве, успокаивая и прося прощения за такое, обещает лошади безопасность.    — Помоги мне, — просит Антон, цеплясь за край открытого роллета, служащего дверями гаража.    Арсений, вставая на носочки, хватается, роллет проржавел, двигался с тяжестью и скрипом. Едва опускают до середины, роллет сдвигается резко вниз без затруднения, так быстро, что Антон с Арсением едва успевают отдёрнуть руки, чтобы не остаться с придавленными пальцами. Это было громко, слишком громко. Мало скрипения ржавого металлического занавеса, так ещё и ляснулся об землю с шумом на всю округу.    И снова слышится вой крикуна-сигнальника, гораздо ближе. Арсений с Шастом поворачиваются на звук, видят орущего заражённого, стоящего на окраине леса, чтобы не выходить под ливень. Он видит их, точно видит: заплывшие кровью глаза прожигают своей болезненной злостью, но двинуться в их сторону мертвяк не решается, рвёт плохо гнущимися пальцами гниющую кожу на своих бёдрах, тяжело дыша.    — Надо идти, — стучит по предплечью Шаст, плетясь спиной в сторону школы, одной рукой тянет Арсения следом за собой.    Стоит сделать два шага, как крикун снова взвывает, расцарапывая пальцами шею, словно бы выдавливая из себя этот истошный крик руками. И этот крик отличается как-то даже на слух Арсения, этот крик другой, этот крик призывный. Арс с Антоном пятятся суетливо и боязливо, стараясь не отводить взгляд от застывшего заражённого. И тут на зов крикуна из леса приходят другие. Не одиночка — стая.    — Быстрее, — дёргает за руку Шаст, подкидывая рюкзак на плечах. — Они не выйдут под дождь, не будем провоцировать их своим видом, пошли, Арс.    И всё-таки Антон явно мастак накаркать. Потому что под дождь выходят, ладно, не выходят, а выбегают. Двое, с изломленным болезнью телом, с капающей, смешавшейся с пеной слюной.    — Твою мать, хищники, пиздец, — взвывает испуганно Шаст, хватая крепко Арсения за руку и срываясь с ним на бег до школы. — Не оборачивайся! — приказывает Антон, утягивая своими руками Арсения вперёд.    Но Арс же слушаться не привык, Арс оборачивается и видит двух мертвяков-хищников у них на хвосте, бегущих без особых проблем, с большой скоростью за счёт зашкаливающей агрессии. Впрочем, адреналин от этого зрелища тоже своё дело делает, и Арсений бежит так быстро, как не бежал никогда, абсолютно не чувствуя боль в ноге.    Проблема сельских школ, как кажется Арсению, в том, что их почему-то не ограждают забором, и раньше это виделось для него плюсом, ведь не было этой городской иллюзии, будто бы школа — это тюремный объект, часть сотовой системы улья, сейчас Арс других взглядов. Сейчас забор очень даже пригодился бы.    Рык, тяжёлое дыхание, сбивающееся из-за обильного слюноотделения, слышатся слишком близко за спиной. Арсений бежит быстрее. Врезается дверь центрального входа в школу, падая тут же по инерции внутрь, Антон забегает за ним, прикрывает дверь плотно.    — Блять, двери должны открываться изнутри от себя по правилам пожарной безопасности! — орёт Шаст, держа крепко дверь, чтобы два хищника не пробрались в здание. — Ебучих ревизоров на них всех нет в этой стране!    Арсений подпрыгивает на ноги, видит, как один из заражённых разбегается для того, чтобы влететь в дверь со всей силы своим телом. И расчёт будущего, сформировавшийся за четыре года одинокого выживания, даёт херовые прогнозы. Антон — противодействующая сила, держащая дверь, которая наполовину — стеклянная рама. Если мертвяк влетит в неё, он разобьёт стекло и успеет ранить Шаста.    — В сторону, — отдёргивая резко Антона от двери, командует Арс.    В последнюю секунду, потому что уже через мгновение мертвяк врезается в дверь, пробивает собой стекло и повисает в пробитой раме, извиваясь в ней телом.    — Побежали, — дёргает за плечо окаменевшего, явно осознавшего то, что с ним только что могло случиться, Антона. — Шаст!    Хищник приходит в себя после столкновения, отталкивается ногами от земли с той стороны двери, перепрыгивая через разбитое стекло внутрь здания, а за ним — второй. Антон тоже приходит в себя, орёт, чтобы Арсений бежал за ним. Бегут прямо по коридору первого этажа мимо вахты, мимо раздевалок, прямиком к лестнице. Едва Арсений забегает следом в дверной проём меж коридором и лестницей, Шаст захлопывает дверь перед мертвяками, чтобы выиграть хоть пару мгновений. Тянет тут же Арса к лестнице, на бегу за один шаг минуется ступеньки три.    Один из хищников прорвался к лестнице, рванул следом. Арсений чувствует, как лодыжку обхватывают, удерживают на месте чужие пальцы с силой. Вырваться не получается, хватают неожиданно, и уже через секунду Арсений прячет голову в локтях, чтобы не даться головой о ступеньки во время падения.    Не успевает Арс попрощаться с жизнью, видя подпрыгивающего к нему хищника — уже видит, как в его голову врезает загнутый край железной арматуры. Гром со звоном отрезвляет, шум скатывающегося по ступенькам вниз мертвяка приводит в сознание. Чужие руки помогают подняться, хлопают по спине, проверяя целостность, но тут же исчезают. Арсений бежит следом.    Второй этаж. Пыльные коридоры заброшенной школы, Антон бежит в правое крыло, распахивает дверь, которая, опять же, почему-то открывается вовнутрь кабинета, а не в сторону коридора, как это должно быть по правилам пожарной безопасности. Он заталкивает Арса перед собой, захлопывает дверь, прижимаясь к ней крепко спиной, когда заражённый, нагнавший их, принимается биться с разбегу в дверь, за которой спряталась его добыча.    Арсений оглядывается быстро по сторонам. Обычный класс. Арс подбегает к одной из парт, опрокидывает её на бок, двигает в сторону двери. Антон отходит рывком в последний момент, парта плотно подпирает дверь, но она слишком лёгкая. Принимаются заваливать проход, подпирая парту — другими, а ещё учительским столом и горшком с давно высохшим фикусом, за которым некому осталось приглядывать.    Баррикада готова и через неё заражённому точно не пробраться, но страх всё ещё душит, сердце стучит в ушах, замирает от каждого громкого «бух!», когда с той стороны хищник бьётся телом в дверь.    Арсений переводит напуганный взгляд к Антону, тот прикладывает указательный палец к губам: чем меньше звуков, тем быстрее заражённый уйдёт. Арс кивает, чувствуя, как на глаза набегает от стресса влага, только сейчас замечает, что вцепился в ладонь Шаста так, что та аж побелела. Но Антон не выдёргивает, держит так же крепко, проводит неожиданно успокаивающе нежно большим пальцем по костяшкам. Руку выдёргивает Арсений.    Отходит в дальний угол класса, усаживается за последней партой, опираясь спиной и затылком на стену, пытается отдышаться ртом. Антон идёт за ним, устраивается за партой спереди Арса, сбрасывает на столешницу рюкзак, стянув его с плеч, рядом кладёт арматуру. Арсений смотрит за тем, как Шаст закидывает ноги на соседний стул, откидывается так же спиной на стену, прикрывая глаза. А Арс вздрагивает всем телом от каждого удара в дверь.    И так проходит неизвестное Арсению количество времени. Наконец шум с той стороны двери затихает, мертвяк перестаёт ломиться в забаррикадированную дверь, оставляет попытки прорваться в класс. Только сейчас Арсений с Антоном облегчённо выдыхают. В унисон.    Гроза всё ещё гремит над головами, ливень громко бьётся о подоконники с внешней стороны, стучит по крышам и потрескавшемуся асфальту.    — Ты цел? — шёпотом спрашивает Антон, поворачивая голову к Арсу.    — Цел… Спасибо, там на лестнице… Ты спас мне жизнь.    — Как и ты мне у дверей, — кивает с вымученной улыбкой Шаст. — Спасибо.    Кивают друг другу, благодаря и благодарность принимая. Снова молчат, прислушиваясь к малейшему шороху. Хищники не ушли, их тяжёлые шаги, дыхание и рык слышны даже через дверь, даже сквозь шум грозы.    Антон подтягивает к себе рюкзак, открывает его, доставая бутылку с водой и что-то завёрнутое в ткань.    — Перекус, — выдавливает из себя улыбку Шаст, отламывая Арсу половину лепёшки, которую достал из ткани.    — Спасибо…    Едят молча. Вслушиваются с опаской в каждый более резкий звук со стороны коридора. Кажется, они всё-таки застряли, надо было махнуть рукой на грозу, надо было продолжить путь. Хотя там могли возникнуть другие трудности, но что толку об этом думать? Что сделано — то сделано, и ничего тут уже не поделаешь. Они оба целы, живы и невредимы и за это надо радоваться. А вот насколько они здесь застряли и как будут выбираться — об этом подумают чуть позже, а сейчас дают себе передохнуть, отдышаться.    Арсений делает два глотка из бутылки, благодарит за эту пусть скромную, но всё-таки необходимую трапезу и встаёт со своего места. Шаст подтягивается на стуле, выпрямляется, заинтересованно наблюдая за Арсом. А тот бродит у дальней от двери стены, там, где по обычаю стоят шкафчики с журналами, книгами и прочим, что сюда засовывают учителя.    Лишь сейчас Арсений оглядывается более внимательно. Пыльный портрет над местом учителя, выцветшие рисунки флага и герба. Дата первого упоминания Московского княжества вышитая на полотне висит над дверями, покрывшись паутиной. Кажется, это кабинет истории. Чем больше осматривается, тем больше в этом убеждается, в шкафу учебники по истории и обществознанию. Исторические энциклопедии, какие-то газеты, явно со школьной подпиской. Журналы, покрывшиеся таким же, как и всё вокруг, слоем пыли.    В шкафу, стоящем в углу, Арсений находит оставленную кожаную дублёнку и шарф, наверняка той учительницы, что здесь преподавала. Как и всегда, думать об участи людей, с чьими вещами или фотографиями контактирует, Арсений отказывается. К чему эти гадания? Сбежала она в город, оказалась у ублюдков, заразилась или покончила с собой от страха — Арсений никогда не узнает, а подобные мысли только вгоняют его в тоску. У портрета возле флага хочется спросить: «Как же до этого дошло, как вы это всё допустили?». Но что портрет под слоем пыли, что реальные люди у власти, когда это всё начиналось только, были будто бы глухи и слепы. И вот где они сейчас. Точнее, где люди вроде Арса и Шаста.    Дабы отвлечься от всех этих мыслей, Арсений перетаскивает стопку журналов и газет из шкафа на последнюю парту, усаживается за ней и принимается рассматривать то, что сохранилось. Всё-таки некачественные чернила быстро выцветают, а в случае сырости бумага портится. Только в середине стопки Арс находит пару-тройку хорошо сохранившихся журналов и газет. О, эту газету выписывали и в одной питерской школе, где Арсений преподавал музыку. До того, как всё в его жизни перевернулось и пришлось уехать подальше от Питера, в глушь.    — Всё нормально? Хотя это идиотский вопрос, — вздыхает Шаст, отвечая сам себе.    — В Питере когда преподавал, у нас тоже в школе был этот журнал, — с грустной улыбкой шепчет Арсений, открывая первый разворот.    — Мы… Очень далеко от Питера…    — Ты такой наблюдательный, — язвит Арсений, рассматривая рисунки и ребусы на первой странице.    — Как тебя занесло в эту глушь?    — А тебя? — тут же переводит стрелки Арс. — Или даже со всем происходящим вокруг, даже после спасения друг друга я не могу услышать ответ на свои вопросы?    — Ты спас меня, я спас тебя, один-один, никто не в долгу, — пожимает плечами Антон, уводя взгляд в сторону, отворачивая от Арса лицо.    — Ну конечно, — улыбается раздражённо Арсений, возвращая всё своё внимание журналу.    Отходит к шкафчикам в поисках карандаша, находит, усаживается обратно, принимаясь разгадывать кроссворд на третьей странице. Уровень, конечно, мягко говоря, не его, а пятиклассника, но хоть чем-то занять себя. Впрочем, очень быстро Арсений находит среди районных газет кроссворды своего уровня, вот тут уже поинтереснее.    — Ненавижу, когда они вставляют фотографии, — фырчит недовольно Арсений, упираясь буквально в одно слово. — Ты не знаешь, кто это?    — Емельяненко, — тут же отвечает Шаст. — Смешанное единоборство. Через «е», Арс, — подмечает смешливо, видя, как Арсений выводит неправильную букву.    — Может, и этого знаешь?    — Борис Щербина, — со вздохом отвечает Антон, заглядывая в кроссворд. — Радует, что ты Сахарова знаешь.    — У меня проблема с памятью на лица, — бурчит недовольно Арс, вписывая фамилию в клеточки. — Я знаю, кем был Щербина, знаю, что сделал, но я… Правда чертовски плох в запоминании лиц.    — И тем не менее тебе кажется, будто бы ты видел меня где-то раньше.    — Это меня и беспокоит, — хмурится резко Арсений, кладя карандаш и поднимая тут же взгляд к Антону. — Если мне запомнилось чьё-то лицо, то это точно звоночек того, что человек был… Значимым.    — Я польщён, Арс, — нарочито удивлённо лепечет Антон, распахивая глаза.    — Дурачься, сколько влезет, нравится меня идиотом выставлять, так и скажи, — бурчит обиженно Арсений, отводя взгляд к окну.    — С чего ты взял это вообще?    — С того, что кому, как ни тебе, знать, где я мог тебя видеть? Откуда мог знать? Почему чувствую это? — переходит в раздражённое наступление Арсений. — Знаешь. Знаешь и продолжаешь увиливать от ответа.    — Я не увиливаю, — качает головой Шаст. — Я сказал тебе прямо: тебе кажется. Ты как-то говорил мне, что в последнее время у тебя кое-какие проблемы с памятью. Мол, за четыре года случались провалы, что-то из той жизни начало стираться…    — Вот только не надо теперь всё на это скидывать.    — Такое бывает, Арс. Когда привязываешься к человеку, чувствуешь симпатию, начинает казаться, что вы знакомы всю жизнь.    И Арсению бы огрызнуться на слова о симпатии и привязанности, спросить, не много ли Антон о себе думает. Но, во-первых, это правда, первая часть этого высказывания. А во-вторых, дело не в том, что это игры разума: Арсений с самого начала, когда только увидел Шаста впервые, не мог отделаться от чувства, что его лицо знакомо. А бывает, что в разговоре с ним приходит чувство дежавю, словно бы Арсений слышал уже что-то подобное. Причём слышал именно голосом и интонацией Антона.    Но сейчас Арсений ухватывается не за это.    — Если так, — шёпотом говорит он, пронизывая Антона глазами, — почему симпатия и почти что доверие были к тебе изначально?    — Вот только пиздеть не надо, — зажмуривается Шаст. — Ты шарахался от меня, ты постоянно грубишь и нарываешься на конфликт.    — Это механизм защиты, а не отсутствие доверия, — рассекает воздух ладонью Арсений. — Если бы я тебе не верил, я бы отправился с тобой? Если бы я тебе не верил, я бы согласился жить с тобой, а не остаться у Позовых? Если бы я тебе не верил, я бы рассказывал что-то о себе? Ну же, Шаст, ответь.    — Нет, — выдавливает из себя Антон.    — А отсюда вытекает один единственный вопрос: какого хера я тебе верю? Я не знаю о тебе почти ничего, но при этом что-то во мне будто бы… Подсказывает, что ты тот человек, за которым я должен идти. Так что это, Шаст?    — Спроси у Леси, когда вернёмся в лагерь, — натягивает на лицо улыбку Антон. — Кармические связи, родственные души — это всё по её теме, я в этом не шарю.    Арсений сверлит Антона глазами с минуту, пытается придумать что-то, надо сказать нечто, что заставит Шаста изменить своё решение, надо придумать что-то, на что можно надавить, чтобы получить ответы. Про что Антон говорил больше всего? Про необходимость доверия. Выходит, это его главная ценность, это рычаг давления для него.    И пусть Арс решается на манипуляцию, надеясь, что прозвучит разумно, а не как шантаж пятилетнего ребёнка, заявляющего матери, что не будет с ней разговаривать, если не купят нужную вещь. Пусть манипуляция, лишь бы сработало.    — Ты постоянно твердишь мне о доверии, — давит интонацией Арсений, перехватывая чужой взгляд. — Расскажи мне, как можно доверять человеку, о котором ничего не знаешь?    Антон в лице не меняется совершенно, смотрит прямо в глаза, спокойно. Чуть наклоняет голову вбок, сужая на Арсения глаза.    — Спроси у себя, ты же как-то доверяешь, — выжимает из себя Шаст, а уголок его губ вздёргивается на крохотное мгновение вверх в дрожащей ухмылке.    И всё. И отворачивает от Арса лицо, натягивая на глаза вытянутую из рюкзака кепку, говоря, что подремлет часок, доспит утренние часы. Говорит, Арсений может оставить портреты неразгаданными, Антон, как проснётся, поможет с этим.    — Вот бы кто твой портрет мне разгадал, — шипит Арсений, вставая из-за парты и пересаживаясь со стопкой журналов на другое место, через ряд от Антона.    Арс всё прекрасно понимает: ссориться в тот момент, когда они остались только вдвоём, злиться друг на друга в контексте ситуации, в которой они оказались, — неразумно, говоря совсем уж честно: крайне тупо. Только вот у Арсения терпение тоже не железное, и он полтора месяца, когда Антон ходил его навещать к Позовым, пытался что-то о нём узнать — безуспешно. Неделю работал с ним целыми днями и жил под одной крышей — тоже ничего не узнал.    И когда Антон откручивался от ответов и менял тему в лагере, это переносилось как-то проще. Наверно из-за того, что там были и другие люди, с которыми Арс мог спокойно поговорить, отвлечься на них, на работу. А сегодня он целый день в пути с Шастом и только и делает, что наблюдает за тем, как этот человек ускользает от ответа на одни и те же вопросы. Ну не скрывают люди так что-то хорошее, ну не прячут так люди то, что считают больше незначимым! А как Арсению быть спокойным за себя, за свою безопасность и жизнь, не зная чего-то очевидно важного об Антоне?    И тем не менее спокоен, как и подметил Шаст, доверяет. И это бесит. Потому что неправильно, потому что нетипично для Арсения, чуждо, нехарактерно. И если в Арсении что-то изменилось, то получается изменило в нём это что-то «воспитание» тех мразей. Сломало что-то в его психике, вот он и ловит какие-то глюки в виде неоправданного доверия, чувства дежавю и будто бы Антона знает. А если всё так, то получается, что Арс сломлен, они, эти твари, его сломали. Его разум, его психику.    Но с другими же, кто его спас в тот день, такого нет. Арсений не чувствует того же к Оксане, Серёже и Позовым. Он благодарен им, он верит, что они прикроют в случае чего, выручат. Но этого странного чувства, будто бы видел, знает, знаком — этого чувства с другими нет.    И как бы там ни было… Всё-таки ругаться с Шастом, особенно сейчас, — слишком неоправданно, глупо, бесперспективно. Пусть и с камнем на сердце, но по зову разума Арсений всё-таки извиняется перед Антоном. Но в ответ тишина, разрушаемая только шаркающими шагами в коридоре и шумом ливня на улице. Шаст уснул.    С тихим вздохом Арсений поднимается на ноги, вытаскивает из шкафа дублёнку, встряхивает её несколько раз тихо, чтобы вытряхнуть пыль, а потом накрывает ей Шаста. Дублёнка для его роста коротковата, прикрывает от груди до колен, но лучше что-то, чем ничего. Здесь довольно холодно и сыро, а Антону ещё вести лошадь, нужны силы и здоровье.    В шкафу Арсений находит один пустой рюкзак, решает, что возьмёт его с собой, раз уж свой не взял. Время до пробуждения Шаста тратит на то, чтобы отсортировать хорошие детские журналы для Савины и Коли. Складывает то, что не выцвело и не просырело, в красный рюкзак, оставляет его на столе рядом с Антоновым.    Дождь закончился. Мертвяки всё ещё ходят за дверью. Дело идёт к вечеру.    — Шаст, — трясёт осторожно за чужое плечо Арсений.    — М?    — Тише-тише, это я, — шёпотом зовёт Арсений. — Просыпайся, много времени прошло. Дождь кончился.    Антон подтягивает кепку на затылок, протирает ладонью лицо со сна, трёт глаза, зевая и выглядывая одновременно с этим в окно.    — Заражённые всё ещё в коридоре, — шепчет Арс. — Что мы будем делать?    — Херово… До аварийной лестницы придётся бежать, а это точно были хищники… Они слишком быстрые, погонятся опять за нами, — шёпотом рассуждает вслух Шаст. — А нам надо ещё роллет открыть и Мойру забрать. Не успеем. Надо вытравить их отсюда.    — Водяной пистолет? Облили бы их через баррикаду.    — Мало воды для двух хищников. — качает головой Антон. — А если потратим питьевую, логично: останемся без питья.    — Надо было открыть окно, пока был ливень и собрать воды во что-то, — жмурится раздосадованно Арс. — Блять… И какие альтернативы?    — Лезть через окно, тогда не заметят и сможем тихо добежать до Мойры и свалить отсюда.    — Мы на втором этаже.    — Ты никогда не сбегал с уроков? — дёргает бровью Антон. — Не отвечай, у тебя на лице написано. Я в своё время сбегал со второго этажа, перепрыгивал на яблоню под школой и по стволу потом спускался, — с улыбкой шепчет, опуская глаза.    — Я так не смогу… Точно не со своей ногой… Ты можешь сделать так, а я дождусь, пока ты сделаешь все дела и вернёшься за мной.    — Давай без таких глупостей, окей? — фыркает Шаст, поднимаясь на ноги. — Что за..? — дёргается он испуганно, когда с ног валится дублёнка.    — Я накрывал, — смущённо бормочет Арс, поднимая дублёнку с пола и зачем-то вешая обратно на плечики в шкаф.    — Спасибо…    — А ещё я хотел сказать… Извиниться, нам сейчас слишком глупо ссориться или что-то в таком роде, — машет ладонью от себя Арсений. — В общем, да… Не сейчас выяснять отношения и все эти вопросы, точно не сейчас.    Антон расплывается в благодарной улыбке, поджимая губы, кивает Арсению.    — Так что будем делать? — неловко прочищая горло, возвращается к важной теме Арс. — Со второго этажа я прыгать не буду, да и тебе не советую, если уж честно, — морщится Арсений, выглядывая из окна. — После дождя всё скользкое, особенно деревья, так что никаких прыжков Маугли.    — Есть вариант добежать до аварийной лестницы, до чёрного хода, выбежать, а потом быстро забаррикадировать двери, как забаррикадировали здесь.    — Это если повезёт и там будет, чем задвинуть проход, — кивает медленно Арс. — Ты уверен на сто процентов, что чёрный выход вообще открыт?    — Он всегда должен быть открыт, — хмурится Шаст.    — А ещё двери всегда должны открываться из помещения от себя, — кривится Арсений, качая головой. — Но как видишь, здесь это правило пожарной безопасности не соблюдено.    — В таком случае, — вздыхает тихо Антон, — нам остаётся только ждать, когда мертвяки в коридоре свалят. Дождь закончился, в зданиях они сидеть не любят, попрутся на улицу. А потом побегут к своей стае обратно. В лес.    — И сколько по времени на это уйдёт? — шёпотом спрашивает Арсений, садясь за парту и возвращаясь к перелистыванию журналов.    — Не знаю, — честно говорит Шаст, пожимая плечами.    Он усаживается на парте, за которой сидит Арсений. Почему-то в голове быстро рисуется какая-то параллельная вселенная, в которой не случилось эпидемии и они с Антоном — ученики в этой школе. Не переносящие друг друга на дух, но оставшиеся после уровков вместе на дежурство.    Хотя действительно ли это так? Разве Арс Шаста не переносит? Совсем нет ведь. Наоборот, он ему нравится как человек, его неравнодушие, но при этом рассудительность, забота о всех и сразу, но целеустремлённость в устранении тех, кто может оказаться угрозой. Антон — не парадокс, не контраст, а скорее нюанс. В нём есть ярко выраженные черты, в которых есть проблески некоторых исключений. Как например решиться одному покинуть лагерь, зная, что даже вдвоём это большая опасность.    Да, они бы не сошлись характерами в «прошлом мире», окажись в той же музыкальной школе Арсения. И Арс бы избегал этого человека, не общался бы с ним из-за своих внутренних проблем, комплексов и устоев. Но несмотря на это, почему-то ему кажется, что, даже видя это избегание, Антон бы помогал с завалом на работе, помогал бы разгребать отчёты, а не перевешивал их полностью на Арсения, как любили делать другие Арсовы коллеги.    Проблема ведь не в Антоне. Хотя вот в моменте упорства в нежелании рассказывать о прошлой жизни — проблема, конечно, в нём. Но многие приняли Антона и без его прошлого, привязались к нему, полюбили, прониклись уважением и доверием. Может, правда в том, что всё, что было до эпидемии уже и вправду не имеет никакого значения? Всё-таки у Арсения тоже есть вещи из прошлой жизни, которые он не готов, не хочет и не будет никому открывать.    Почему у Арсения «проблемы с мужским авторитетом»? Почему он ведёт себя так грубо и холодно, выставляет колючки, не позволяя увидеть то, что за этими колючками спрятано? Почему переехал из Питера в глушь?    Разве хоть что-то, хоть вскользь из этого Арсений рассказал Антону? А готов это рассказать? Конечно, нет, не хочет он это рассказывать. Не то чтобы не хочет открывать это именно Антону, ничего личного к Шасту, Арс не хочет раскрывать это никому. Так почему так сложно принять факт того, что у Антона есть что-то точно такое же? То, что влияет всё ещё на него, и то, чем он не может поделиться, боясь реакции человека рядом?    Из груди вырывается пусть и тяжёлый, но всё-таки облегчённый вздох. Облегчённый, потому что до Арса наконец дошло. У каждого свои тяжёлые истории, у каждого свой шкаф со скелетами, и Антон в этом плане не особенный. Нет в этом чего-то угрожающего, пугающего или представляющего для Арсения опасность. Точно так же, как его тайны никак не отразятся плохо на Антоне.    Просто… Это есть. И с этим им и жить.    — Шаст.    — М?    — У Савины есть учебники истории? Там есть от пятого до девятого класса, — кивает в сторону шкафа Арс. — Всемирная история и обществознание.    — Обществознание с теперешним социумом не актуально, а история у неё есть, — кивает Шаст, а Арсений замечает тронувшую чужие губы мягкую улыбку. — Так приятно, что… В общем, — Шаст смущённо трёт шею, щурясь на Арсения. — Я тоже в первую очередь смотрю, что можно для Савины с Колей стащить, что им может быть нужно. Хоть в чём-то мы сходимся, — улыбается шире Антон.    — Мы сходимся во многом, — пожимает плечами Арс. — У нас проблемы с общением только на одну-одинёшеньку тему… Я нашёл рюкзак, сложил в него журналы, думаю, Савине с Колей будет интересно.    — А для себя что-нибудь интересное нашёл? — улыбается мягко Шаст, разглядывая Арса.    — Ну… Полистал пару минут энциклопедию, но это мне надоело, потом поразгадывал кроссворды, да и в целом полистал газеты, которые… В общем последние, что приходили до начала этого всего.    — И что пишут?    — Да всякое, — пожимает плечами Арсений. — Вспомнил одно лицо из прошлого мира…    — Кого? — хмурясь и ёрзая на парте, спрашивает тут же Шаст.    — Журналистку, которую убили за пару месяцев до этого всего, — шепчет, подавляя тяжёлый вздох, Арс, принимаясь искать в ворохе газет ту, в которой это читал. — София Строчицкая.    Арсений наконец находит нужную газету, поворачивает её к Шасту, показывая портрет покойной журналистки. И когда поднимает к Антону глаза, всего на секунду пересекается с ним взглядом, но этого хватает, чтобы заметить что-то… Сильно болящее.    — У нас не в привычке никого убивать, да? — тихо хмыкает Шаст, переводя потухший взгляд к окну.    — Ты плохо это всё переносил, да? — так же тихо спрашивает Арсений, разглядывая внимательно чужой, будто бы заострившийся от напряжения профиль.    — А ты — легко?    — Я старался… Изолироваться от этого, заниматься тем, чем могу.    — Какие же мы простые. Такие простые, что тошнит, — кивает медленно Антон, смотря в окно.    — Это… Цитата.    — Что? — Антон выпрямляется по струнке, поворачивает голову к Арсу, разглядывает его, хмурясь.    — То, что ты сказал… Это цитата. Из книги Политковской.    — О, то есть, выбрал изолироваться от этого «всего», но Политковскую читал, — тянет Шаст.    — То, что я выбрал жить свою жизнь, не значит, что мне было всё равно на то, за что другие умирали, — едва слышно шепчет Арсений, отворачивая резко голову в сторону. — И что будет с этой журналисткой, мне не было всё равно. Я плохо запоминаю лица, очень плохо, но имена все помню, — тыча пальцем в газету, дрожащими губами заверяет Арсений.    — Прости, — снова сдаётся Антон. — Я… Слишком вспыхиваю из-за, — он прерывается на глубокий тяжёлый вздох. — Я знал её, — кивает на чёрно-белую фотографию. — Не лично, скорее, профессионально. Пересеклись на каком-то мероприятии, она всё… Рассказывала о новой статье, а я так торопился вернуться к тем, с кем обсуждал что-то… Что в разы важнее того, над чем она тогда работала, — шепчет на грани слышимости Антон. — И это так странно… Видеть её здесь улыбающейся, помнить, какой она была. И при этом понимать, что с ней стало, понимать, что её больше нет.    Арсений смотрит на чужое лицо, кажется, не моргая. Вопросы о том, что это было за мероприятие, в каком плане они были с этой журналисткой знакомы между собой в профессиональных вопросах, — всё это слишком неуместно сейчас. Неуместно, потому что речь сейчас не о политике, не о журналистике, а просто о людях. Мёртвых и живых. Тех, что продолжают рассказывать о чём-то со строк своих статей, будучи мёртвыми. И тех, кто, живя, чувствует себя хуже мёртвых.    — Я сочувствую, — кажется, именно это правильно говорить в таком случае.    Антон в ответ только кивает медленно, как завороженный. А глазами продолжает прожигать портрет в газете.    — Я всегда поражался их смелости, — говорит тихо Арс. — У меня никогда такой не было.    — Не принижай уж себя, — качает головой Шаст. — Или ты забыл, что пережил и как с этим справлялся?    — Это другое… Это уже было отчаяние, я думал, что мне нечего терять, я скорее рассчитывал на скорейшую смерть в том плену. А в прошлой жизни смерти дико боялся. Хоть и пытался себя убедить, что я точно не тот человек, за которым придут, если напишу что-то в твитере. Может, мне поэтому сейчас так важно хоть что-то делать, потому что в своё время даже на одно предложение в себе смелости не нашёл?    Арсений промаргивается, избавляясь от жжения в глазах, поднимает к Антону взгляд, а тот снова улыбается ему мягко, подбадривает тёплым взглядом.    — Я уверен, что ты всё-таки кое-что делал и тогда, показывал своё отношение и позицию.    — И как же? — фыркает тихо Арс, зажмурившись, качая головой.    — Дети, — говорит Шаст так, будто бы это очевиднейшая в мире вещь. — Я точно помню, что в школах ввели обязательной эту… Принудительную псевдо патриотичную херню. И я своими глазами наблюдал, как из детей пытаются с ранних лет зомби сделать.    — Это было ужасно… Когда работал в Питере, у меня был свой класс, я работал при обычной школе учителем музыки. И на классных часах… Рассказывал о том, что сам считал важным, а вот это всё…    — Вот видишь, — улыбается шире Антон, подбивая Арсения подбадривающе в плечо. — Сражался, как мог, протестовал. Рассказывает он тут.    — Но я сбежал.    — Из-за этого? — тут же хмурится обеспокоенно Шаст.    — Нет… Там всё… Тяжелее. Я не могу тебе это рассказать, — выдавливая из себя сочувствующую улыбку, шепчет Арсений, поднимая к Антону глаза.    Шаст бегает обеспокоенным взглядом по его лицу, но в итоге не настаивает, только кивает пару раз, говоря, что всё понимает. Вот как надо реагировать, когда человек что-то не хочет рассказывать, открывать о себе, да? Вот какой правильный ответ… Если подумать, люди только сильнее упрямятся, больше закрываются, если на них в чём-то наседать. Антон стал больше говорить о себе, о своих мыслях после того, как Арсений извинился и стал общаться с ним мягче.    Ну конечно, кого будет склонять к желанию открыться давление и грубость? Чем Арс вообще думал? Всё эти проклятые колючки! Надо научиться их втягивать, обезоруживать. Хотя бы рядом с Антоном. В таком случае и Арсению с ним легче общаться, и Шасту. Это способствует и формированию нормальной связи между ними, и доверию, и желанию открывать что-то о себе друг другу.    — Что бы там у тебя ни случилось, — говорит с мягкой улыбкой Шаст. — А я уверен, они потом пожалели: такого скрипача просрали.    Губы сами расползаются в широкой улыбке, из груди вырывается смех, а Арсений кивает в немного смущённом веселье. Да уж точно, такого скрипача ещё найди. А Шаст ещё не слышал, как Арсений с фортепиано справляется. Может, когда-нибудь удастся это устроить. Но пока Антону хочется сыграть ещё что-нибудь из композиций Линдси Стирлинг на скрипке. Ну, раз уж он — единственный за всю Арсову жизнь, кто, кроме него, этот удивительный талант скрипки и танцев знает.    — Спасибо за эти слова, — улыбается Арс.    Как сказал в первый их нормальный разговор Шаст, Арсовы проблемы — призма, искажающая его реакции, и проекция идёт на тех, кто рядом. Да, у Арсения были проблемы, приведшие к очерствению, грубости, сложности благодарить и воспринимать чужое превосходство в чём-либо. Были и есть проблемы с этим. Но Антон в этом не виноват. И проектировать свои проблемы на Шаста Арсений не должен, не имеет никакого права и, если уж честно перед самим собой, не хочет.    А чего хочет? Найти общий язык. Найти друга, найти того, с кем сможет спокойно стать спина к спине и быть уверенным в своей безопасности. Хочет говорить не с самим собой. Играть на скрипке и, может, даже научить однажды Савину. Хочет помочь всему лагерю и Антону в поиске пропавшей группы.    С началом катастрофы проблем только прибавлялось, а Арсений обрастал колючками плотнее. Одичал, от людей отвык совсем, а последние, которых встретил, до появления лагерных, доверие к роду людскому фактически убили, едва ли не породив в душе и сознании Арсения самую настоящую мизантропию.    И с одной стороны, можно продолжить вести себя вот так: отстраивать стену между собой и другими людьми, грубить, держать дистанцию, доказывать свою необходимость и важность. Можно, ведь Арсений уже нашёл себе оправдание, в его жизни достаточно случилось за последние четыре года, да вообще за все годы его бытия, чтобы стать вот таким. Оправдается и никто его не осудит.    Арсений осудит себя сам.    Впервые за долгое время захотелось не завернуться поглубже в свою колючую броню, а скинуть её с себя. Она хороша от врагов, конечно. Только вот и друзьям, и своим вредит. Не даёт приблизиться, ранит, пронизывая шипами насквозь тело того, кто попытался обнять.    — Знаешь, — вырывает из неожиданно воодушевляющих и мотивирующих мыслей голос Шаста. — А у меня есть идея, но я не уверен, что сработает, — тут же сбрасывает он с себя груз ожиданий и ответственности, спрыгивая с парты.    Арсений наблюдает заинтересованно, чуть перегибаясь через парту, смотрит за тем, как Антон выуживает из бокового кармана рюкзака пачку сигарет и зажигалку.    — Ты издеваешься?    — Посмотри на потолок, — командует Шаст, а сам отходит к шкафам и принимается там рыться в поисках чего-то.    — Лампы.    — А ещё?        Арсений присматривается к потолку, слепо засовывая оставшиеся на столе журналы для Савины и Коли в рюкзак.    — Система пожаротушения? — удивлённо спрашивает Арсений. — Думаешь, от дыма сработает? Но ведь электричество…    — Они автономные, — качает головой Шаст. — Им не нужно электричество, они работают на батарейках.    — То есть, они все сдохшие уже сто лет и не работают, — кивает медленно Арсений.    — Но мы их оживим, — расплывается в широкой улыбке Антон, треся перед носом Арса упаковкой новых батареек, найденной в одном из шкафчиков.    — Надымим и включится эта фигня с разбрызгиванием воды?    — Боже, Арс, — тянет как-то осуждающе Антон, окидывая Арсения скептичным взглядом с головы до ног. — Ты же работал в школе, в одной, в другой. И эта система стоит во всех школах, но при этом ты не знаешь, как она работает?    — Э-это никогда не рассказывалось нам! — шепчет возмущённо Арсений, взмахивая руками в горячей попытке оправдаться.    — М-да, рассказать о системе пожаротушения и пожароизвещения учителям не надо, зато ввести уроки семейных ценностей — пиздец необходимо, — кривится Шаст, вставая на парту и откручивая с потолка один из пожароизвещателей. — Смотри, урок ОБЖ. Это пожароизвещатель, — вскидывает в своей ладони покрывшийся пылью белый дымовой извещатель из пластика. — Они нужны только за тем, чтобы дать звуковую тревогу, уловив где-то дым. Их функция — это извещение и локализация источника возгорания.    — Подожди, я думал, что план в том, чтобы вода на коридоре на мертвяков полилась…    — Это было бы круто, — кивает, чуть морщась, Шаст. — Но в школах, особенно в сельских такого нет. Только извещатели дыма. А если бы и было, система пожаротушения и пожароизвещения — это разные системы, как правило с раздельным центром управления. Эти извещатели хороши тем, что не зависят от человека и электричества, — читает то ли лекцию, то ли рекламу этой системы Антон, откручивая крышку извещателя и меняя в нём батарейки. — Эта штука только шуметь начнёт дико от дыма.    — И? — тянет Арсений, не совсем понимая, какой в таком случае у Шаста по итогу план.    — Разберём тихо-тихо завал у дверей, — шепчет Антон, вставляя батарейки и закручивая крышку. — О, — радуется он, видя красную лампочку-индикатор, которая своим горением демонстрирует то, что извещатель в рабочем состоянии. — Так вот, — окладывает пока устройство на парту. — Разгребём завал у дверей, освободим. В дальнем углу класса, — Антон притаскивает ведёрко, которое было у доски для мытья тряпки. — Вот в это ведро, чуть прикрыв его, закинем извещатель и горящую сигарету.    — Почему сигарету, а не бумагу просто поджечь?..    — Бумага горит быстро и дымится в разы сильнее. Только подожжём, сразу же извещатель завопит, а нам ещё надо успеть отбежать в угол возле двери, спрятаться за стеной.    — Кажется, я понимаю, — кивает медленно Арс. — В ведре загоревшаяся сигарета и извещатель, мы прячемся за углом. Пожароизвещатель реагирует на дым сигареты, скопившийся в ведре, начинает пищать, заражённые на шум влетают в класс и первым делом бегут к источнику звука. Побегут сразу в конец класса к извещателю в ведре, а мы успеем выбежать.    — Бинго, — расплывается в улыбке Антон. — Если это не прокатит, если, вбежав в класс, они заметят нас первым делом и нападут, придётся пиздиться ломом, — кивает на арматуру Антон. — Но что я подмечал за хищниками, они больше реагируют на звук.    — Когда выйдем из класса, — решает всё-таки верить в лучшее развитие событий Арсений. — Нам нужно будет закрыть и подпереть дверь? Или мы просто втихую валим?    — Хороший вопрос, — кивает задумчиво Шаст. — С одной стороны, они долго будут агриться на шумящий извещатель и можно было бы просто свалить под шумок с расчётом на то, что они всё равно в здании школы задержатся. Но если они сломают извещатель, отвлекутся на то, что мы куда-то пропали, пойдут по нашему запаху… В таком случае лучше вывести их из игры в целом, хищники слишком опасны. В таком случае нам стоило бы их здесь закрыть, — бубнит Антон, размышляя вслух. — Двери открываются вовнутрь помещения, если просто закрыть — для них это будет проблема, они не умеют пользоваться дверями, как бы смешно или грустно это ни было…    Пока Шаст задумчиво бурчит вслух, прорабатывая план действий, Арсений отходит к учительскому столу, придвинутому к баррикаде у дверей. Выдвигает тихо нижний ящик…    — На коридоре есть скамейки, может, скамейкой привалить? — продолжает бормотать Антон. — Но дверь открывается не с той стороны, тогда скорее надо заложить за ручку какую-нибудь палку. Может, на коридоре была швабра, какая-нибудь, ты не видел, Арс? Лом свой я не отдам, да и не пролезет он между ручкой и дверью…    — У меня есть идея получше, — улыбается довольно Арсений, поднимая к лицу Антона ключ от кабинета, найденный в учительском столе.    — Вот же…    — Не любят учителя на вахту ключи относить, наш грешок, — подмигивает весело Арс. — План есть? — Антон кивает, усмехаясь при виде довольного собой Арсения. — Тогда начинаем работать.    Очень тихо, едва ли не в замедленной съёмке двигаясь в жизни, Арсений с Антоном убирают завал у дверей. Ни единого шороха, стука, скрипения нельзя было допустить. Иначе бы опять привлекли внимание хищников с той стороны двери, и неизвестно, сколько ещё бы пришлось сидеть и ждать, чтобы те успокоились.    Тяжелее всего, особенно с условием беззвучности, было отодвинуть с прохода учительский стол. Пришлось взять его обоим с двух сторон и надеяться, что никто из них не облажается и по чувствованию друг друга не опустит стол раньше, чем второй. Отличное испытание на доверие.    Убирается парта, двери полностью свободны. И с одной стороны это вызывает радость, потому что они освободили путь отхода, выполнили первую часть их плана побега. Но с другой — вызывает тревогу, потому что баррикады, защиты между ними и хищниками больше нет.    Натягивают на плечи рюкзаки, Антон просит Арса взять арматуру и спрятаться за углом, как можно сильнее вжавшись спиной в стену, чтобы с дверей влетевшему на будущий шум извещателя заражённый не увидел его.    Арсений кивает, давая знак, что готов, Антон может начинать. Шаст устраивает пожароизвещатель на дне пластмассового ведра, прикрывает высохшей тряпкой сверху, оставляя небольшую щель для сигареты. Тихий чирк зажигалки, треск сигареты в тишине кажется громким, Антон глубоко затягивается, даже не раз, пытается ухватить от пожертвованной сигареты побольше никотина, жадничает по-курильщически.    Наконец раскуренная сигарета летит в ведро, Антон тихими быстрыми шагами пересекает класс, оказывается рядом с Арсом, вжимаясь боком в его бок, прячась за углом.    — Всегда мечтал покурить прямо в школе, — с какой-то больно уж бунтарской весёлостью и ухмылкой шепчет почти одними губами Шаст. — В рот я всю эту систему ебал.    Арсений только усмехается нервно, качая головой, передаёт лом в руки Антона, а сам покрепче сжимает в руках ключ от кабинета.    Наконец срабатывает система пожароизвещателя, тот начинает пиликать, орать истошно, крича о дыме. На коридоре слышится озлобленный рык, и уже через секунду в класс вваливается с разбега, наваливаясь на дверь, один хищник, чуть ли не ползком движется к источнику шума, оставляя на пыльном полу полосу кровавых разводов за своим телом. За ним забегает и второй, и едва оба заражённых мчат к ведру, из которого орёт извещатель, Антон с Арсением выскальзывают в коридор. Арс прикрывает тихо дверь, закрывает на ключ дрожащими руками, а Шаст всё-таки притаскивает одну скамейку и подпирает ею дверь.    — Получилось, — выдыхает неверяще Арсений, едва сдерживая торжествующий смех. — Правду говорили о вас, Антон Андреевич Шастун, в уме у вас вся сила.    — Пошли уже, — смеётся весело на адреналине Шаст, утягивая Арсения от кабинета.    Из здания выбираются быстро и без проблем, добегают до гаража автомастерской, открывают вдвоём, не сговариваясь, роллет. Мойра ржёт испуганно, но Шаст, быстро подскочивший к ней, успокаивает, угощает кубиком сахара и выводит из гаража, отвязывая поводья.    Шаст быстро перекладывает на лошадь арматуру и свой рюкзак, привязывая к бёдрам у седла. Антон забирается на лошадь на ходу, протягивает Арсению руку, тот цепляется, запрыгивает ловко на кобылу, тут же вцепливаясь руками в пояс Антона.    Сзади доносится вой крикуна, смотрящего на них со стороны леса.    — Пошёл нахуй, — весело усмехается Шаст, показывая крикуну средний палец. — Что? — реагирует он на насмешливый взгляд Арсения. — Я на эмоциях!    — Смотри на дорогу, — посмеивается Арс, чуть качая головой.    Вздёргиваются поводья, Антон ускоряет ход Мойры, которая уже через пару минут срывается на бег галопом.    Заброшенный посёлок со стаей мертвяков и закрытыми в школьном кабинете хищниками остаётся далеко позади. После дождя дышится особенно приятно, легко. От облегчения и успокоившейся вспышки адреналина поднимается настроение.    Через пять часов они уже будут у места, где должны найти одного из ублюдков, державших Арсения в плену для «воспитания».