***
— Было бы проще объяснять, будь все разбиты на какие-то определённые группы, типа охотники, кулинары, строители и так далее, — вещает Антон, проводя Арсения по лагерю. — Но правда в том, что все работают со всем. Так или иначе. Если надо что-то построить, строят все, с огородом работают все, с животными так или иначе — так же все. — Так или иначе? — хмурясь, переспрашивает Арсений, ковыляя за спокойно идущим Антоном. — Ну да. Кто-то кормит животных, запасает сено на зиму. Кто-то доит коз, дрессирует собак. Кто-то следит за здоровьем животных, за их чистотой. Это касается домашних животных, а вот с дичью работают только охотники и Серёжа. — А охотники, как я понимаю, это всё-таки конкретная группа людей. — Не у всех есть навыки для этого, — кивает Шаст. — Ты уже видел, Оксана, Андрей, Дима. Это их роль в лагере. Наверно, всё-таки по группам можно разделить, — задумчиво тянет Антон. — Катя с Позом — медики. Стас, Заяц и Горох — в большей степени строители. — Заяц на Гороха слюни не пускает? — Чего? — хлопает удивлённо ресницами Шаст, а потом прыскает со смеху. Дошла шутка. — Не, не пускает. — Много кличек… — Горох — это фамилия, — пожимает плечами Антон. — Как и Заяц. Тут у всех почти что есть клички с фамилиями. Заяц, Горох, Шаст, Поз, Сурок — это Оксана, Журавль — Дима Журавлёв. У Стаса кличка носатый, но только когда он не слышит, — усмехается Шаст. — Олесю иногда называем Ванюшей. Ну, у неё фамилия Иванченко, типа, Иван, Ванюша. — Оригинально, — хмыкает Арс. — Не сделайте Попом, я вас очень прошу. Лучше Арс. — Арс, — кивает Антон. — Так и запишем, — улыбается он, глядя на остановившегося перевести дух Арсения. — Сложно ходить, да? — Что мы говорили про идиотские вопросы? — раздражённо улыбается Арсений. — Сложный ты человек, — вздыхает Шаст, отводя взгляд в сторону носящейся вокруг Серёжи Савины. — А бывают простые? — Вообще-то да, — хмыкает Антон. — Но в этом и есть их сложность, в их простоте. Они слишком легко во всё верят, а из-за этого вечно вляпываются в какие-то херовые истории. Так что мне больше по душе сложные люди, пусть с ними и сложно, — улыбается Шаст, снова смотря на Арса. — Скоро будет ужин, увидишь всех, представлю тебя. За раз всех не запомнишь, наверно, но… — Перелом сросся? — перебивает Антона вопрос со спины. Арсений поворачивается к девушке в большом пуховике, припоминает, что Антон назвал её Ирой. Та, которая складывала с Савиной дрова, та, которая с больной спиной. — Привет, Ир. Это Арсений, Арс, — кивает в сторону Арсения Антон, внимательно разглядывая Иру. — Как дела? — Пока не родила и не собираюсь, — отмахивается от дежурных вопросов Ира. — Ты остаёшься в лагере? — спрашивает она у Арса. Тот кивает, внимательно разглядывая нового для себя человека. Кажется, её он тоже видел в тот день, когда его вытащили из подвала. — Это хорошо, лишние руки не помешают. — А лишние рты? — вздёргивая уголок губ, спрашивает Арсений. — Если послушаешь нашего учёного, то убедишься в том, что мы ещё не перешли ту грань, когда количество людей становится балластом, — отвечает Арсу, окидывая при этом Антона взглядом с ног до головы. — Интересно… — Что именно? — тут же придаёт себе максимально заинтересованный вид Антон. — Во что ты вцепился, — натягивает на лицо улыбку Ира. — Ты меня в чём-то подозреваешь? — сужает резко на неё глаза Шаст. — Подозреваю? Боже, государства давно не стало, а паранойя так и осталась, да? — смешливо спрашивает Ира, отступая на шаг назад. Арсений переводит взгляд к Шасту, хмурится озадаченно, вкладывая в своё выражение лица максимально красноречивый вопрос «О чём это она?». Но Антон на него не смотрит, рассматривает внимательно Иру, чуть склонив голову вбок. — Началась ломка, да? Хочется нового выплеска адреналина, новой взбучки? Или зачем ты ищешь конфликта со мной? И почему именно со мной? — засыпает вопросами Иру Антон. — Ты слишком много думаешь, — качает головой Кузнецова. — И мой вопрос касательно твоего навязчивого внимания к… Арсению у меня возник только от того, что ты сам мне когда-то говорил. — И что же я говорил? — Жертве и спасителю стоит держать моральную и физическую дистанцию, чтобы не сформировать нездоровую привязанность, — пожимает плечами Ира. — Я не жертва! — Я не спасал его. Говорят одновременно, тут же переглядываясь. — У него связь подобного рода больше с Оксаной и Серёжей, они его нашли, — качает головой Шаст. — А тебе стоит прийти ко мне на разговор. Пошли, Арс. Антон машет рукой, чтобы Арсений шёл за ним, уходит в сторону дома Серёжи, возле которого над костром что-то бурлит в котле. Арс же пока остаётся на месте, хмурится, разглядывая Иру. — На твоём месте я бы вела записи. — Что, прости? — Твои мысли и чувства, то, как ты видишь и оцениваешь мир вокруг себя, — пытается развернуть свою мысль Ира. — Записать сегодня же вечером всё, что принадлежит тебе. — С какой целью?.. — Чтобы потом сделать через время новую запись и увидеть, как в твоей голове вместо твоих мыслей крепко поселились чужие, — шепчет Ира, приближаясь к уху, держа за плечо. — И когда будешь сравнивать, анализируя, что у тебя осталось от себя самого, обрати внимание на формулировки в новой записи. И поймёшь, что думаешь его словами. Пальцы Иры сжимают на мгновение плечо, карие глаза смотрят остро. Арсений не совсем понимает, что это значит, но от записи точно хуже не будет, да и у Арса это в привычке: писать свои мысли. — Ты идёшь? — громко спрашивает Антон, рассматривая, чуть хмурясь, Арсения, оставшегося стоять на месте. — Или всё-таки хватит на сегодня? Отвести тебя домой? — Не дойду, так доползу, — упрямо бурчит Арс, ковыляя с тростью к Серёже и Шасту. — Я рад, что ты встал на ноги, — улыбается Серёжа, втирая какие-то сушенные травы в распластанную на столе тушу. — Я бы пожал тебе руку, но, — Серый показывает свои ладони в самодельных специях, руки блестят от жира. — Спасибо, — благодарит Арсений. — За всё… И мог бы сказать, что ты обычно готовишь, я бы хоть знал, какого повара хвалить за ужин, — с улыбкой нарочито осуждающе тянет Арс. — Да будет, — машет ладонью Серёжа. — Как по мне приготовить еду не так сложно, как её добыть, так что меня больше впечатляют наши охотники. Никогда не относился к готовке, как к работе, так что… Мне в кайф, правда. — Вот она, настоящая угроза, — шепчет на ухо Арсу Антон. — Стоит по локоть в крови, втирает что-то в сырое мясо и говорит, что ему это в кайф. — Шаст, а иди-ка ты нахер, а? — оскаливается раздражённо Серёжа, тыча в сторону Антона мясницким ножом. — Без ужина сегодня хочешь остаться? — Вот оно настоящее подавление чужой личности… — Шастун, не беси меня, — шипит Серёжа. — Иди, вон, помоги Савине чеснок почистить. — Так точно, капитан Поварёшкин, — бурчит Шаст, уходя в дом. — Ну как вам такая работёнка, миледи? — доносится звонкий смех из-за дверей. — Говорил же, найдут тебе работу! — Выглядишь намного лучше, — улыбается Арсу Серёжа. — Рад, что ты восстановился. Не передумал остаться? — Мне тут всё больше нравится, не знаю, чем меня надо по голове стукнуть, чтобы я захотел вернуться в холодную одинокую хижину, — усмехается измученно Арсений. — Присядь, — кивает на пенёк рядом со столом Серёжа. — Дай ноге отдохнуть, постепенно же расхаживать надо. — Да, — вздыхает прерывисто Арсений, садясь на колодку. — Антон показал мне всё в общих чертах, рассказал про то, как и что вы тут делаете. Это круто. В том плане… Я хотел сказать, что это перспективно. — Для выживания? — хмыкает Серёжа, переворачивая тушу на столе, принимаясь втирать тёртые травы с другой стороны. — Да. Антон рассказывал историю лагеря или прям в общих чертах? — Прям в общих, — выдавливает из себя улыбку Арс. — У каждого здесь своя история, конечно. Изначально нас было семеро. Позовы, Шеминовы — это Стас и жена его, Дарина. Я и Шаст. Из-за того, что мы с самого начала были вместе, нам было намного проще. Что физически, что психологически. Ну… Кому как, — вздыхает тихо Серёжа. Арсений не успевает уточнить, Серый продолжает: — Страшнее всего было за Савину. Ей тогда только шесть было, когда всё началось. Мне её перепуганные слёзы в кошмарах снятся… — К Савине здесь все очень привязаны, — подмечает Арсений. — Кто бы говорил, — хмыкает Серёжа. — Ты уже тоже успел к ней привязаться. Она тут не единственный ребёнок, есть ещё Коля. Савицкий. Мы его с родителями нашли полтора года назад, они хорошо держались, перепугались дико, когда с нами пересеклись. — Я их понимаю, — вздыхает тихо Арсений. — Люди сейчас… Страшнее заражённых. — Ублюдки, ты имеешь в виду? — кривится Серёжа. — Потому что людьми их точно не назовёшь, — Арсений кивает, да, он и сам пришёл к такому же выводу за время «воспитания». — Эта группа, у которой ты оказался, — оставшаяся часть от тех, кого мы в прошлый раз… Если воссоздать последовательность, — по Серёже видно, что мысли упорядочить ему даётся нелегко. — Короче были у нас два мужика, — вздыхает он тяжело. — Егор и Гриша, они братьями были, ушли на обыск одного из городов, и не вернулись. Мы собрали группу, пошли по следам, а в том городе их держали те же ублюдки, что и тебя. Разве что больше их было, мы многих перебили, ты оказался у тех, кто успел сбежать… Гриша с Егором… Мы нашли их уже мёртвыми, — вздыхает тяжело Серёжа. — И девушку одну нашли полуживой. Иру, может, пересекались. — Да, — кивает медленно Арсений. — Так Оксана, когда говорила, что половина лагеря через это прошла, не просто успокаивала меня? Это действительно так? — Ну, не половина, конечно, это она преувеличила, — неловко прочищает горло Серёжа. — Но давай посчитаем… Гришу с Егором убили. Иру оттуда достали, через что она проходила, на своей же шкуре знаешь. — Знаю… — Олесю с Зайцем, — Серёжа указывает ножом на избу, увешенную лентами и ловцами снов, — мы нашли буквально в тот момент, когда группа других ублюдков пыталась выбить дверь в их квартиру, в которой они забаррикадировались. Машку вытащили из подобной ситуации, и пусть она с тварями не месяц была, а неделю, ей и этого хватило… Долго не в себе была. Думали, уже и не придёт в себя. Но выкарабкалась. Что телом, что душой. Семья Савицких была в плену полтора месяца, но смогли сбежать сами, мы нашли их позже. Развелось же ублюдков, — шипит раздражённо Серёжа, отрубая ножом часть туши. — Они всегда были, — качает головой Арсений. — Просто показались ярче, да и страха перед ответственностью теперь нет никакого. — А он был? — неожиданно спрашивает Антон, стоящий в дверях. Он придерживает дверь для Савины, несущей Серёже почищенные и вымытые зубчики чеснока. — Как раз вовремя, спасибо, Савин, — улыбается Серый, забирая мисочку. — Ещё бы лук почистить… — Но от него глаза жжёт, — морщится тут же Савина. — И вообще, он горький, зачем его добавлять? — Когда запекается, не горький, а очень даже вкусный, — настаивает Серёжа. — Жжёт глаза… — Ты же хотела добраться до командира, — улыбается хитро Антон. — Сквозь слёзы, боль и усилия, давай-давай. — Ладно, — бурчит Савина, плетясь обратно в дом. — Савин! — окликает Арс. — Найди солнечные очки и чисти в них, тогда глазам будет намного легче. Необязательно справляться с чем-то через слёзы и усилие, иногда надо включить голову. — О, уже начинаешь оспаривать мой авторитет среди детей? — коротко взмахивает бровями Шаст, глядя в спину убежавшей в поисках очков Савины. — Дети — это моя аудитория, ты сам сказал, — отбивает тут же Арсений. — Я так посмотрю, вы отлично ладите, — язвительно подмечает Серёжа, бегая глазами от лица Антона к лицу Арсения. А те будто бы в какой-то схватке зрительной сцепились. — Вы, что, в гляделки играете? — спрашивает неверяще Серёжа, подмечая, что никто из этих двоих не моргает. — Как по-взрослому… — Чёрт, — Арсений зажмуривается, промаргивается быстро. — У меня чувствительные глаза. — Конечно, — тянет снисходительно Шаст. — Да и к свету наверняка всё ещё привыкают. — Шаст, а ты водил Арсения к Стасу? — Что? Нет ещё… — А должен был ему рассказать первым делом, — укоризненно тянет Серёжа. — Иди-ка ты за носатым, а мы пока с Арсением тебя тут подождём.***
Со Стасом Арсений знакомится довольно сухо, чуть ли не официально. В этом человеке чувствуется то, что Арс, вроде как, и уважает в людях, но при этом не переносит в отношении самого себя. А речь о кричащем в каждом слове и вопросе «Организатор!». Для Арсения это люди, которые почему-то уверены, что знают, как лучше всем, не спрашивая при этом, как и кому лучше. У них своё видение идеальной работы, семьи и мира, и почему-то они думают, что их видение общо, универсально. Нет, конечно, если взять в учёт то, как обустроен лагерь, как здесь всё налажено, скоординировано, то вывод о том, что Стас из организаторов прекрасных, складывается сам собой. Наверное Антон прав: у Арсения попросту проблемы с мужским авторитетом. Стас заверяет, что пока Арса никто не пихает из дома, не расходивши ногу, работать. Пока у него ещё есть презумпция неприкосновенности в каком-то роде. Они обсуждают вскользь, чем вообще Арсений готов заниматься, Арс заверяет, что возьмётся за любую работу, какую поручат. Кроме того, что связано с готовкой и охотой, тут явно не его территория. Стас на это кивает понимающе, говорит, что в таком случае работа будет стандартная, общая. Будет большую часть времени проводить с Антоном. Не то чтобы Арсения этот вариант не устраивал, но… Всё-таки насчёт Антона у него не самые лучшие предчувствия. А может, только кажется? Арс слишком много времени пробыл в абсолютном одиночестве, отвык от людей. Если подумать, ему и со Стасом тяжело общаться, и с Серёжей пока не выстроилась полная картина. Так что его в Шасте напрягает? То, что он знает его плохо? Так это пока. Арсений долгое время лежал в кровати и кружили вокруг него в основном Позовы. Логично, что к ним он испытывает доверие, они вытянули его с того света. Они больше с ним общались, рассказывали друг о друге и лагере, разговаривали с Арсом. А Антон забегал от силы на час за день суммарно. И возможно, стоит Шаста узнать, чему поспособствует время и работа вместе, эта паранойя Арсения успокоится. Конечно, подливают в огонь масла слова об Антоне. Но не перечит ли Арсений собственным устоям и принципам, если строит мнение о человеке, опираясь на какие-то мимолётные фразы о нём со стороны других людей? И вообще, стоило бы ухватиться за то хорошее, что об Антоне рассказывали. О том, что он старается помочь, о том, что сам говорит о лагере и его жителях, о его видении безопасности. Савина с ним дружит, и все говорят, что, пусть Шаст и тяжёлый человек в каком-то моменте (знать бы, в каком именно), но всё-таки он парень славный. Да. Арсению надо прислушаться к хорошему, разве не достаточно с него уже плохого в людях?.. И сейчас наблюдает именно за хорошим. Как Антон помогает стаскивать дрова к центру лагеря, разводит вместе с Катей костёр, пока Серёжа раскладывает еду по деревянным плошкам. Стас в это время берётся знакомить Арса лично с каждым человеком в лагере. Арсений никогда не был силён в запоминании имён, но клички с этим хорошо помогают. Подключает ассоциативное мышление. Вот например голубоглазая брюнетка Олеся, она же Ванюша, ведьма. Арсений представляет её на метле в старинном славянском костюме. Ну может и странный у Арса ассоциативный ряд, зато запоминает имена людей, которые с ним знакомятся. Ведьма Ванюша-Леся с Зайцем на плече. Журавль с гуслями (допустим), играет на них перьями, ага. Дарина — жена Стаса, клички у неё нет, придётся запоминать по семейным связям. Семья Савицких — таким же образом, детей в лагере всего двое: Савина и Коля. Тут запоминать нечего. Иру он уже запомнил. Оксану, Серёжу, старших Позовых, Шаста — тем более. Андрея запоминает по принципу «он был с луком и стрелами», будет в голове Андрей «Соколиный глаз». — Мне страшно подумать, чем ты мысленно занимаешься, — усмехается рядом с Арсом Антон. — В каком смысле??? — У тебя такое лицо, будто ты всех в лагере проклинаешь. — Вообще нет, — бурчит смущённо Арс. — Наоборот. Я пытаюсь их запомнить. Имена. Ассоциативно. — М. Расскажешь? — Только на грани смерти, — отрезает Арсений, отходя от Антона к Савине, которая украшает сейчас его трость. — Ты уже ходишь нормально без трости, — расстроенно бурчит она. — Больше не нужна? — Это всего три шага, Савин, — улыбается Арсений. — Для более долгой ходьбы мне ещё понадобится… Арсений осекается, видя украшенную трость, которая была усилиями Савины превращена в самый настоящий магический жезл. Из мультиков а-ля «Барби», как кажется Арсу. — А может, уже и нормально без трости хожу, — тянет Арсений, пытаясь улизнуть в сторону, но врезается спиной в чью-то грудь. — Брось, Арс, ногу ещё нельзя подвергать такой нагрузке, — тянет злорадненько Шаст, щуря на Арсения, поднявшего к нему лицо, глаза. — Да и посмотри на эту красоту, неужто не мечтаешь уже пройтись по лагерю со столь изысканным авторским изделием? — Тебе это нравится, да? — шипит Арсений, чувствуя, как у него загораются кончики ушей. — Если ты про ощупывания границ твоего самообладания и гордости, то да, очень нравится, — посмеивается Антон, садясь у костра. Он выставляет руки, греет у огня ладони, больше не смотрит на Арсения. Вот и хорошо, ему же лучше, потому что Арс сейчас точно взглядом может превратить в камень, как Медуза Горгона. Постепенно к костру сходится весь лагерь, в том числе и те люди, которых Арсений ещё не успел увидеть. Например, старик Михалыч, как было просто запомнить двух детей, так просто и запомнить единственного старика. Только вот… Арсений пересчитывает всех пришедших на ужин к костру, хмурится озадаченно пересчитывает ещё раз. Антон, Серёжа, Оксана, Ира, Стас и Дарина, трое Позовых, трое Савицких, Маша по кличке Змея, Аня и Федя Корнишовы, они же «Корни». Андрей «Соколиный глаз», ведьма Ванюша и Заяц. Журавль, Михалыч. Двадцать человек, не считая Арсения. А Антон ему говорил, что в лагере, не считая Арса, двадцать семь человек. И где ещё семеро? Впрочем, предполагать что-то самостоятельно Арсений не видит смысла, задаёт прямой вопрос Антону. — А, да, — неловко откашливается он, подкидывая в костёр несколько поленьев. — Семеро наших уехали неделю назад. — Куда? — В дальний городок, — пожимает плечами Шаст. — На разведку, за припасами. — Разве Стас не должен быть с ними? — хмурится Арсений. — Стаса на всех не хватит, — качает головой Антон. — Он нужен в лагере. Поездку он с уехавшими спланировал чётко. Неделя дороги, три дня на разведку и добычу припасов, неделю едут назад. Если не было никаких осложняющих обстоятельств, они сейчас должны быть уже в городе. — А ты почему не с ними? — Группы, которые отправляются в такие путешествия, постоянно меняются. Конечно, есть те, кто всегда в первых рядах добровольцев, но Стас настаивает на том, чтобы состав этих экспедиций менялся. Оно и правильно, всем надо давать себе передохнуть. В прошлый раз я выбирался, — кивает Шаст, переводя к Арсу взгляд. — И в следующий раз, когда наши вернутся, поеду, когда придёт время. — Что значит «придёт время?». — Нам постоянно приходится пополнять припасы, так? И дело не только в еде, на выращенных овощах и мясе нормально держимся. С точки зрения пропитания себя обеспечили. Но есть ведь и куча других вещей, которые нужны для жизни. Одежду шить из нас никто ещё не научился. Шкуры, которые Журавль, обрабатывает, используют для утепления домов. Так что да… Одежду приходится находить в городах. Ещё спички, зажигалки, всё, благодаря чему разводятся костры. Очень спасает огниво, конечно, но им не зажжёшь свечу в доме. Если удаётся найти крупы — вообще шикарно. Арсений кивает понимающе. Помнит свой восторг, когда в последней вылазке нашёл целый кухонный шкафчик с разной крупой. — Ну и всякие там… Знаешь, книги, записные книжки, канцелярия. Савину с Колей учат, учебники привозят найденные. Это может показаться бесполезным, конечно, но… Как по мне лишних знаний не бывает. Хотя бывает цена за лишние знания, — тут же кривится Антон, разламывая железным прутом, служащим кочергой, одно из прогоревших поленьев. — Всякие там инструменты, стройматериалы. Вот печки в домах, — кивает на избу Серёжи Шаст. — Они же из кирпича, а откуда этот кирпич навозили, да и все строительные инструменты? — Я понял, — кивает сдержанно Арсений. — Припасы — это не только еда. — Угу… — А что случается, если отправленная группа, не возвращается? — К чему такие вопросы? — морщится Антон. — Серёжа рассказал мне про двух братьев, которые… — Я понял, — прерывает Шаст. — В таком случае ты знаешь, что мы не машем рукой на тех, кто не вернулся. Организовывается другая группа, поисковая. Мы своих не бросаем. Вот и всё, что стоит тут знать. — Если кто-то, кого вы отправили, не вернулся… Вы не чувствуете от этого вину? — Из-за чего? Кто-то должен чувствовать вину, что в мире развелось ублюдков, как те, что держали тебя и мучили? — вскипает на глазах Антон. — Или может за то, что мертвяки бегают и нападают стаей на кого-то? Или за то, что у нас нет должного оборудования или лекарств, чтобы кого-то спасти? За что кто-то из нас должен чувствовать вину? У меня есть виноватый, Арсений. Тот, кто должен был провести эвакуацию, тот, кто должен был держать средства для ЧС разного характера. Тот, кто оставил людей в глуши вот в этой заднице. — Можно было бы попытаться доехать до города, там сейчас безопасно… — У тебя бы, может, и получилось, — хмыкает Антон, кивая в благодарность Серёже, отдающему им с Арсением их порции. — Хотя, наверно, у всех бы получилось… — Я не понимаю… — Я пытался. Меня не впустили в город, — легко пожимает плечами Шаст, размешивая ложкой разваренную овощную смесь с кусочками мяса. — Нет мне туда дороги. — Что значит не впустили? — Арс на свою еду даже не смотрит, греет о тарелку руки, но глаз от Антона не отводит. — Почему? Я думал, не впускают только заражённых. — Заражённых не не впускают, — хмыкает тихо Шаст. — Их расстреливают на месте. — Ты не ответил на вопрос. Почему тебя не впустили в защищённый город? — Я нежелательное лицо, — натягивает улыбку Антон, смотря раздражённо перед собой. — Я, скажем так, был не совсем послушным мальчиком в прошлом мире. — Судимость? — удивлённо спрашивает Арсений, кажется, он начинает понимать своё предчувствие касательно Антона. Хотя, Боже, почему он мыслит так стереотипно? Судимости и их обстоятельства бывают совершенно разными. — Судимости нет, — качает головой Шаст, а Арсений всё-таки облегчённо выдыхает. — Скорее, у многих были судимости из-за меня. С облегчённым выдохом Арсений поторопился. — Только не говори, что ты был прокурором или кем-то из… — Нет, — качает головой Антон. — Боже упаси, блять, нет. Арс, — улыбается мягко-мягко, переводя взгляд к Арсению. — Ты сегодня наконец встал на ноги, решил твёрдо, что останешься в лагере, познакомился с людьми, увидел тут всё. У нас, считай, праздник. Так давай праздновать, договор? А эти темы… В другой день, когда захочется поныть, а не выпить за пополнение в рядах, окей? — А есть, что выпить? — улыбаясь, отступает от своего упрямого любопытства Арсений. — Серёж! — Ась? — Серый отвлекается от накладывания из котла еды. — Чего? — Разольём твою бурду весеннюю сегодня? В честь выздоровления Арса? — О, разольём-разольём, — кивает Серёжа. — Только с едой закончу… — Он делает брагу. Вроде как, брагу, — морщится забавно Шаст, пожимая плечами. — Крепко берёт, хоть и сладкая. Самое то. Арсений кивает, улыбаясь, разглядывает всех собравшихся у костра людей. Савина всё корпит над тростью, разговаривая о чём-то меж делом с родителями. Коля, второй ребёнок, в это время хвастается тем, как отпугнул от лагеря заплутавшего заражённого, воинственно поднимая вверх палку. На обеспокоенный вопрос шёпотом от Стаса, действительно ли Савицкие нашли мертвяков рядом с лагерем, старшие из этой семьи только снисходительно улыбаются. Ясно, не было никаких заражённых, просто мелкий красуется, но да ладно. Дарина с Оксаной и Журавлём притаскивают к костру лавки и колодки, чтобы все могли рассесться. Старик Михалыч читает какую-то книгу, то и дело подтягивая съезжающие с носа очки в квадратной оправе с толстыми линзами. И только переводя взгляд вправо, Арсений замечает, как на него, чуть ли не не моргая, смотрит Ира Кузнецова. Когда Арс вздёргивает вопросительно бровь, каких-либо ответных невербальных сигналов от Иры не получает, а её глаза плавно перетекают к Антону. За время возни и знакомства, за время прогулки по лагерю и разговоров со Стасом и Серёжей Арсений узнал, что Ира, оказавшаяся в такой же ситуации, в какой был Арс, получила «спасение» от Антона. Именно он её вытаскивал, она не давала отпор, потому что была без сознания, а когда пришла в себя в машине, чуть не задушила Шаста его же шарфом. Впрочем, эту реакцию Арсений понимает прекрасно. Как сказал Серёжа, то ли испугавшись Ириной агрессии, то ли из каких-то собственных соображений первое время пребывания Кузнецовой в лагере Антон максимально старался её избегать. После того, как Позовы поставили Иру на ноги, она сразу же вписалась во всеобщую работу. Тоже была прикреплена к Антону, как сейчас Арсений. Они грызлись первое время, но потом кто-то в лагере подметил, что Ира начала захаживать к Шасту по вечерам. И разумеется все подумали о зарождающейся интрижке. Дети, как Арсений уже знает, здесь шпионы те ещё. Пробрались в дом Антона до вечера, спрятались, чтобы подсмотреть и подслушать. Но вместо влюблённых речей и поцелуев наткнулись на то, что сами не поняли в силу своего возраста. Рассказали потом родителям о том, что видели и слышали. Как оказалось, дело не в возрасте: никто не понял по рассказу Савины и Коли, что там происходит между Антоном и Ирой. Но никто не пытался влезть, считая Шаста разумным человеком. Когда Арсений шёпотом спросил у Серёжи, что же там такого дети нашли, Серый с тяжелым вздохом сказал всего одну фразу: «Он заставлял её кричать в подушку до пропажи голоса, рвать ткань, а когда Ира начинала плакать, обнимал за плечи и молчал». Понятно, что Антон таким образом хотел помочь Ире выплеснуть ту злость и боль, что были в ней после плена у ублюдков, но, как он сам сказал позже: «я ошибся». Есть люди, которые по выплеску гнева и боли становятся спокойными, их отпускает. А есть совершенно другие: люди, подсаживающиеся на гнев как на наркотик. И вспышка адреналина стала для Иры своего рода кокаином. И стоило прервать этот аттракцион «комнаты гнева», как Ира впала в депрессию. Никто не берётся диагностировать наверняка, но очень на это похоже. Чтобы вернуть в рабочий строй человека, Стас принял гениальное решение: найти оставшихся, сбежавших тогда ублюдков и закончить это дело. Это дало Ире нереальный толчок, глоток кислорода, у неё появилась мотивация. И сколько бы ни пытался отговаривать от этого Антон, никто его не послушал, решение было принято. Как бы там ни было, а Арсений этому решению рад больше всех. Ведь если бы не было этого похода на тех тварей, Арса бы не спасли. Всё было бы кончено. — У Иры не самые лучшие отношения с мужчинами, так что сильно не заглядывайся, — с усмешкой говорит Шаст, подмечая, как Арсений разглядывает Кузнецову. — Красивая, понимаю, но ради твоего же блага… — Я не думал ни о чём подобном, — отмахивается Арс, принимаясь наконец за свою порцию. Чертовски вкусно. — У меня… Другой типаж. — Но разглядывал ты её… — А людьми можно заинтересоваться только в романтическом или сексуальном плане? — тут же ощетинивается Арсений, переводя разозлённый взгляд к Антону. — Это было бы очень скучно, — хмыкает Шаст. — Так и чем она тебя заинтересовала? — Я не говорил, что… — Сказал, — настаивает Антон. — Ира — нестабильный человек. В данный момент она представляет для лагеря большую опасность, чем кто-либо, — шёпотом говорит Антон. — Я слышал о том, что ты делал для неё… — Вот же, блять, Серёжа — молодец, да? — Ты был психиатром? — Психиатр бы так не проебался, — морщится Антон. — Но у тебя, очевидно, был какой-то такой профиль. — Какой-то такой? — смешливо дёргает бровью Антон. — Слушай, я в своё время очень интересовался этим всем, много читал, работал с собой. Это не делает меня профессионалом в подобной сфере. Вот спроси у меня, скажем, о демократии в России прошлого мира, я бы тебе столько напиздел, что ты бы подумал, что я политолог. Я не политолог, — улыбается тут же Шаст, видя, как Арсений открывает рот для вопроса. — Тебе показалось, что я психиатр, но спросишь у меня, например, про… Не знаю, — Антон машет рукой от себя, пытаясь придумать что-то для яркого примера. — Спросишь у меня об особенностях работы каждого отдела головного мозга, я поплыву пиздец, скажу, ну, э, мозжечок за координацию в пространстве отвечает, вроде как. Всё. — Почему ты так принципиально уклоняешься от ответа на вопрос, кем ты раньше работал? — со вздохом спрашивает Арсений, продолжая есть. — Не хочу ярлыков, — пожимает плечами Шаст. — Это уже не важно. — Ты противоречишь сам себе. Если бы это не было важно, ты бы не упрямился так с ответом. — О, Арсений Сергеевич, вы психиатр? — язвит Антон. Арсений не сразу понимает, к чему это. Но всё-таки до него доходит, он сделал вывод о работе Антона на основе того, что Шаст попросту умеет наблюдать за людьми. Как, собственно, только что и повёл себя Арсений. Словил на слове. Серёжа со Стасом приносят кружки, самые разные: явно взятые из чьего-то домашнего шкафчика. Странно, что тарелки вырезали из дерева, а кружки украли. Хотя тарелки сделать куда проще. Арсу достаётся кружка из синего стекла с рисунком каких-то цветов, у Антона — обычная белая, без рисунков. После ужина, с отставленными в кучу грязными тарелками сидят у костра, распивают странную ягодную бурду Серёжи. Арсений, явно себя переоценив, не определив по запаху всю опасность, делает слишком большой глоток и едва ли не обжигает себе горло. — Господи, что это? — кривится он резко, глядя на кружку в своих руках, как на оружие массового уничтожения. Оксана с Антоном, сидящие по обе стороны от него, тихо смеются, пожимая плечами. Наверно, это одно из проявлений их доверия к Серёже: хлестать такой яд, приготовленный его руками. Кто-то из сидящих вокруг костра на лавках переговаривается между собой, кто-то молча смотрит на огонь, сразу видно, что за день замотались по самое не могу. Антон рядом после каждого глотка ягодной браги поднимает взгляд к небу, рассматривает сквозь дымную поволоку костра звёзды. Савина, оставившая пока в покое Арсову трость, переговаривается о чём-то с Колей, а потом у них завязывается настоящий турнир армрестлинга, и это на долгое время привлекает к себе внимание всего лагеря. Поз паясничает, что пора ставить ставки, чур, валюта — туалетная бумага. И Стас даже поддерживает, говоря, что ставит на Савину пять рулонов, но тут же за эти слова Шеминов получает подзатыльник от жены. Арсения наконец начинает отпускать паранойя, беспокойство и неловкость рядом с малознакомыми людьми. Начинает чувствовать себя уютно, настроение поднимается и первая за неделю искренняя улыбка всё-таки растягивается на губах, когда Савине удаётся побороть Колю на руках. Стас бурчит на Дарину, что надо было ставить пять рулонов. — Я начинаю понимать, — шёпотом говорит Арсений. — М? Что именно? — Шаст склоняется ближе, не отводит глаз от ликующей Савины. — Ради чего стараться… Ради чего засунуть поглубже упрямство и гордость. — Ты просто пьян, — усмехается Шаст. — Завтра опять начнёшь выставлять на всех колючки. Но я рад, что ты из тех людей, которые теплеют под влиянием алкоголя, а не лезут в драки. Арсений глаза закатывает показательно, веки осоловело начинают смыкаться от сытости, тепла костра и чувства спокойствия. И Арс уже почти засыпает, сидя, как что-то начинает мычать себе под нос старик Михалыч, сидящий у него за спиной. — Только не эту песню, — в один голос умоляют Савина с Колей. — Тьфу на вас, никогда не угодишь, — пыхтит Михалыч, собираясь уйти, но его удерживает на месте Маша, примирительно улыбаясь. — И что же вы хотите услышать? — расплываясь в улыбке, спрашивает Журавль, подтягивая к себе на ноги гусли. Арсений тут же оживает, просыпается, смотрит немного напуганно на Антона. — Не волнуйся, — успокаивает Шаст. — Играют тихо, поют фактически шёпотом, ни разу ещё шум никого не привлёк. — Не сглазь давай, — шипит рядом с Антоном Стас. — О! — подпрыгивая на месте, хлопает в ладоши Савина. — Я знаю, что! — почему-то Арсений уверен, что на идею её подтолкнул только что произошедший маленький разговор Стаса и Антона. — Она всегда выбирает песни из мультиков, мы все их уже наизусть знаем, — посмеивается Антон, наклоняясь снова к Арсению. — Так что будь готов морально к «Отпусти и забудь». Это её любимая и… — «Не упоминай Бруно», — кивает учащённо Савина. — Нет! — тут же протестует Шаст, отчего все почему-то посмеиваются, а Арсений, в край не понимающий такой реакции что со стороны остальных, что со стороны Антона, снова начинает чувствовать себя неуютно. Как чужак, ворвавшийся в давно уже сформированную среду. Тот самый новый друг, вписавшийся в компанию с локальными шутками. Несмотря на реакцию Антона, Позовы Савинину идею подхватывают тут же. А Журавль начинает наигрывать тихо на гуслях мелодию. Шаст зажмуривает глаза, поднимая голову к небу, бормочет что-то одними губами. Красный весь от браги. Арсений эту песню сам знает прекрасно, они ставили с ней мюзикл с детьми после выхода мультика. И неловкость у Арса проходит быстро, ведь — Боже, наконец-то! — он слышит музыку, которой не было в его жизни слишком давно. Катя отыгрывает Пепу потрясающе, вкладывает всю себя в эту роль, пропевая строчки о сорванной чужим пророчеством свадьбе. Дима, взявший на себя логично роль Феликса, мужа Пепы, поёт очень смущённо, зажимается, едва поспевая за вошедшей в актёрский раж Катей. Да уж, Арсений много слышал о том, что противоположности притягиваются, но почему-то всегда думал, что пара меланхолик и холерик — это провальное дело. Тем не менее за время жизни у Позовых Арсений увидел такую крепкую и любящую семью, какую не видел никогда в жизни. Свои роли Катя и Дима отыгрывают больше на всеобщую публику, лишь иногда как будто бы вовлекая Савину, обращаясь к ней, как в мультике обращались в песне к Мирабель. А потом наступает очередь арии Долорес, и совершенно неожиданно для Арсения начинает петь шёпотом Оксана рядом с ним. И, кажется, Арсений начинает понимать, почему эта песня не нравится Антону. Они посвящают её ему. — Шёпот его слышу, на меня он страх наводит, всю семью по замкнутому кругу он водит. Что в его пророчествах — им невдомёк. Возьмёшь ты в толк? Арсений прямо-таки видит, как упорно Антон старается делать вид, что не замечает прямого взгляда Оксаны. Кажется, у него лицо должно пойти морщинами с этой стороны, потому что Окс взглядом прямо-таки давит. На арии Камило подключается Коля, который отыгрывает свою часть так, будто от этого зависит его жизнь, честь и судьба. И отыгрывает он или отыгрывается за что-то на Шасте — вопрос хороший, потому что поёт и пританцовывает он, подскочив к Антону и ухватившись за его плечи. Тут Шаста явно не хватает, он вздыхает громко страдальчески, отчего все взрываются хохотом. Ну а что? «Два метра — рост, крысы на спине. Позовёт тебя — исчезнет во тьме. Он полночный вой, кошмар твой ночной». И как бы ни было это всё забавно и смешно, включая реакции Антона, но вот лично Арсу, несмотря на всю весёлость, дико интересно: почему все в лагере приравняли эту песню, этого персонажа именно к Шасту. Вряд ли дело в одном только двухметровом росте и зелёных глазах. Арию Изабеллы поёт Ира, но выглядит она так, словно её вынудили это сделать под угрозой смерти. Хотя по факту у Савины такой взгляд, что, посмотри она так на Арса, он бы и сам арию Изабеллы запел. И даже Ира посвящает свои строки Антону, смотрит неотрывно в его глаза. Надо разобраться в этом локальном приколе. По окончании песни место у костра погружается в шум и смех, все будто бы оживают, просыпаются, начинают говорить между собой. Только Шаст, надутый и недовольный, ковыряет железным прутом камни возле костра. — Обижаешься из-за песенки из мультика? — без насмешки спрашивает Арсений, улыбаясь. — Если им надо найти козла отпущения, на которого можно всё свалить, ради Бога, чем бы ни тешились, — бурчит Антон. — Никто не считает здесь тебя каким-то изгоем или негодяем, — приободряюще улыбается Арс. — Я много с кем говорил сегодня, все говорят, что ты хороший парень. А ещё говорят, что сложный человек, но тем не менее. Ты сам сказал, с тяжёлыми людьми — парадоксально проще. — М-гу, — тянет всё ещё надуто Шаст. — А почему вообще так? Почему это стало твоей песней? — всё-таки пытается найти ответы Арсений, хочет удовлетворить любопытство. — Потому что я часто предупреждаю о чём-то, хер меня кто слушает, а потом случается то, о чём предупреждал, и я виноват, — фырчит Антон. — Опять Шастун накаркал, бе-бе-бе. — И много было такого, чтобы прям херовое по твоему предупреждению случилось? — Пару раз, — пожимает плечами Антон. — Пару десятков раз, — услужливо подсказывает Оксана, наклоняясь к Арсению. — Спасибо за уточнение, Окс, — огрызается тут же Шаст, прикладываясь к браге. — М! — резко оживает он, сглатывает, поворачивается всем телом к Арсению. — Ты же играешь на чём-то, да? Ну раз в музыкалке преподавал… — Скрипка и фортепиано, — кивает Арс. — О. Поз тоже на пианине играл. — Пианино. Не «пианине»… И фортепиано с пианино — не одно и то же, — Арсений осекается, ловя на себе взгляд, который прямо-таки кричит «как интересно!». С сарказмом, конечно. — Душню, да? — Ещё как, — кивает, смеясь, Шаст. — Если бы я принёс скрипку, сыграл бы? — У тебя есть? — оживлённо спрашивает Арсений, разглядывая Антона так, будто видит в первый раз. — Есть, — кивает Антон. — Я музыкальный барахольщик… С вылазок в город целый оркестр притащил к себе в дом, не знаю, нахера, просто… Ну вот, видимо, для того, чтобы ты однажды сыграл на скрипке, — неловко улыбается он. — Так принести? Сыграешь? Или стесняешься? — Не стесняюсь, — качает головой Арс. — Но шум же. — Скрипка — не самый громкий инструмент. — Ну как знать, — морщится Арсений. — Не хотелось бы, чтобы после моей игры сюда сбежались заражённые. — Мы целый день были в лесу вокруг лагеря, заражённых нет давно, — подключается, выходит, к упрашиванию Арсения сыграть что-нибудь Оксана. Антон больше не торгуется, встаёт молча со своего места у костра и уходит к себе в дом, возвращаясь уже со скрипкой и смычком. Протягивает их Арсению, который, поспешно поставив меж ног кружку, вытирает ладони друг о друга и перенимает инструмент из чужих рук. Переговоры сзади, да вообще вокруг всего костра затихают, тишина эта — заинтересованная. Всё-таки Арсению немного неловко, да и практики у него не было слишком давно, да и… Нет, к чёрту все эти оправдания и метания, он слишком скучал по этому, чтобы отказаться из-за волнения перед новой публикой. Ставит скрипку на плечо, зажимая подбородком, приставляет смычок к струнам, проводит по ним, тут же морщась: расстроена. Арсений возится минуту с колками, подтягивает струны, проверяя на слух, всё ли нормально. Справляется с этой задачей, снова проводит по струнам смычком: другое дело. Каприс номер двадцать четыре Паганини играется без заминки, на одном дыхании фактически. Вспоминаются слова учителя по скрипке, мол, этот инструмент должен плакать. Но, как кажется Арсу, в этой композиции скрипка не плачет, а скорее зло рыдает, порываясь напасть на каждого, кто приблизится. По окончанию игры Арсений получает общие овации, расплывается в улыбке, хочет поклониться (немного паясничает), но нога болезненно ноет, и Арс только прикладывает к груди руку со смычком, улыбаясь своей публике. — А что-нибудь менее паникёрское? — усмехается ему Шаст. — Это был Паганини. — Я в курсе, — закатывает глаза Антон. — Я имею в виду по настроению. У Моцарта… — Терпеть не могу, — тут же кривится Арс, отчего Шаста пробирает смехом. — Только если «Лакримоза». — Это реквием, — фыркает Шаст. — С паникёрского в похоронное? Вот уж точно не надо… Как бы я ни был не суеверен. Что-нибудь весёлое, ну же, Арс, ты сегодня на ноги наконец встал, порадуйся уж со скрипкой. Арсений глаза закатывает показательно, откидывает лёгким движением пальцев спавшие на лоб отросшие пряди волос. Задумывается. Повеселее что-нибудь, значит. И играет одну из песен зарубежной скрипачки Линдси Стирлинг. — Другое дело, — улыбается Антон, когда Арсений садится обратно, поблагодарив всех за овации. Вот знал бы, что там была за песня, и какие там строчки, знал бы, что Арсений даже песней продолжает отстаивать своё упрямство, наверняка бы не хвалил. Арс сам смутно помнит текст, но там точно было что-то из разряда «мне не нужен принц, который вытащит меня из башни, я научилась со всем справляться сама, но всё же я нуждаюсь в том, кто сможет удержать моё сердце». То есть, в Арсовом понимании этой песни, нужен тот, кто сможет справиться с его тяжёлым характером, привыкнуть к нему, стать другом, не пытаясь подавить независимость. Посвящал ли Арсений эту песню именно Антону? Господи упаси, он надеется, что нет, надеется, что посвящал это всему лагерю. Как надежда на то, что сможет здесь прижиться, подружиться со всеми. Но вот почему-то смотрит сейчас на щурящегося хитро Антона и начинает сомневаться. Это ведь Шаст попросил сыграть повеселее. И Арсений выбрал именно это. Не надо себя обманывать, он играл для него. И когда Антон с улыбкой интересуется, не Линдси Стирлинг ли это была, Арс чувствует, как у него вспыхивают кончики ушей. Никто из всех, кого Арсений встречал в своей жизни, не знал этого исполнителя. А тут как назло! — Расходимся по домам, — командует Стас, вставая со своего места. — Всем спасибо за вечер. Серёжа, Окс, Журавль и Андрей, спасибо за ужин. На ночном дежурстве сегодня Ира, я, Дарина и Заяц. Всем остальным спокойной ночи. — Тот самый друг, который объявляет на каждой вечеринке о том, что такси уже на подъезде, — усмехается кисло Шаст, наклоняясь к уху Арсения. — Ночные дежурства?.. — А, да, — кивает быстро Антон, указывая кружкой на смотровые площадки на деревьях. — Смотровые стоят не только днём, но и ночью. Есть две четвёрки, которые меняются между собой на ночные и дневные смены. Сейчас ночники — Стас, Дарина, Ира и Заяц. Дневные — старшие Савицкие, Леся и Маша. Через две недели они поменяются между собой, дневные станут ночными, ночные — дневными. Через ещё две недели будет меняться состав, чтобы прошлый передохнул. На самом деле, когда всё хорошо, это не напряжная работа, тебе просто надо сидеть в домике на дереве и следить за движениями и шумом. Зараженного за километр слышно, они так тяжёло дышат, что их не пропустишь, даже если уснёшь. Днём смотровые приглядывают за тем, чтобы открывать-закрывать калитку и ворота, если кто-то выходит из лагеря. Вот как сегодня наши с охоты возвращались, смотровой у ворот их видит, спускается и открывает. — Выходит, работы действительно много, и о том, что людей бы тоже побольше, ты не врал. — С чего бы мне врать о таком вообще? — хмурится озадаченно Шаст. — У вас паранойя, Арсений Сергеевич Попов? — Пора спать, — фыркает Арсений, ставя свою кружку рядом с другой грязной посудой. — А кто этим занимается? — Посудой? Все, каждый моет за собой, — пожимает плечами Антон. — Но я не мыл… — Блять, тебе не кажется, что было бы странно: человека со сломанной ногой гнать на улицу, чтоб он за собой тарелку помыл? Завтра помоешь свою тарелку с кружкой, не волнуйся, заставят, — посмеивается Шаст, закидывая догорающий костёр песком. — Ты к Позовым пойдёшь? — А какой ещё вариант? — хмурится Арсений. — Ну, тебя уже за мной закрепили, так что я подумал… Было бы нормально, если бы ты поселился у меня. У меня свободная комната, не воняет спиртом и кровью, я не храплю на весь дом. — А это нормально?.. — Не храпеть? Вообще-то храп, как правило, не здоров, а не его отсутствие… — Я не об этом, — качает головой Арс. — Я про то, что ты в целом приглашаешь жить у тебя. — А ты хочешь повиснуть до конца жизни на шее Позовых, или как? Дома отдельного, пустого, у нас пока нет. Те, что есть, полностью заняты, только у Позовых и у меня есть свободная комната. И то, это скорее больничная палата, а не комната. Арсений рассматривает в темноте ночи профиль Шаста, вглядывается настороженно в лицо, но темнота искажает эмоции, дорисовывая то, чего наверняка нет на самом деле. — Ира живёт с Оксаной и Машей. Журавль с Олесей и Зайцем. Горох — с Шеминовыми. Я понимаю, что это может казаться некомфортным, но к соседу, кем бы он ни оказался, придётся привыкнуть. Я предложил, потому что мне показалось это логичным. У меня одного сейчас осталась прямо-таки полностью свободная комната. И нам всё равно во многом работать вместе. И мы, вроде как, уже много общались, знаем друг о друге что-то. — Ты очень много говоришь… — Ой ну прости, — закатывает глаза Шаст, это в темноте читается отчётливо. — Во сне, вроде как, не разговариваю. Рано или поздно к этому всё равно придёт, Стас поселит тебя у меня, — пожимает коротко плечами, плетясь с Арсением к своему дому. — Так что проходи и чувствуй себя как дома. Антон проходит в свою избушку, подпаливает свечу, машет Арсу, чтобы заходил. Но Арсений стоит. Не нравится ему это. А может, так сказывается то, что было до лагеря? Может, на Арса так влияет мысль о том, что он снова окажется на чужой территории, в закрытом помещении, один на один с другим человеком, с другим мужчиной, который опять же выглядит сильнее него? Причина наверное такая, а вот в том, что не хочет идти в чужой дом, какие бы ни были благие у Антона намерения, Арсений уверен на сто процентов. Ещё ему не нравится факт того, что он не до конца восстановился, ходит с трудом, опирается даже сейчас на трость. У него ещё не полностью восстановлена масса тела, он всё ещё слишком худой. А ещё и пьяный в придачу. И тут Антон зовёт его в дом, ни у кого не спрашивая, действительно ли Арса подселят к нему, и не предупреждая об этом никого, включая Позовых, которые наверняка ждут Арсения у себя. — Чувствуешь от меня угрозу, да? Арсений видит, как в свете свечи поджимаются в сожалеющей улыбке губы, как Шаст сводит жалостливо брови. — Ничего я не чувствую, — фыркает Арсений, тут же проходя в дом, переступая осторожно ступеньки. Не надо его жалеть, не надо вот этой улыбки и взгляда. Всё с Арсением хорошо! — Где будет моя комната? — едва ли не царским тоном спрашивает твёрдо Арс, вздёргивая подбородок. — Я покажу, — кивает Антон, проходя в дом, прячет в вороте куртки усмешку. — Чего это ты такой довольный? — щурится подозрительно Арсений. — Я рад, что ты не чувствуешь от меня угрозу и решил остаться, — поднимая вверх ладонь, будто бы сдаваясь, заверяет с улыбкой Антон. Шаст проводит в дальнюю комнату, именно здесь большую часть помещения занимают музыкальные инструменты, которые Антон зачем-то себе натаскал, как сокровища в пещеру дракона. Шаст ставит подсвечник на маленький столик у окна, обводит молча руками комнату, как бы спрашивая у Арса, как ему здесь. В целом, Арсения более чем всё устраивает. Кровать выглядит достаточной для удобства, для Арсового роста и тесниться не придётся. На полу уложен старый красный ковёр, стол с выдвижными ящичками и табуретка у окна, маленький деревянный комод. На стене у кровати висит по старым обычаям ковёр, но здесь это скорее акт утепления. Напротив кровати сгружены музыкальные инструменты, на стене висит гитара, рядом с ней Арс вешает скрипку со смычком. Виднеются духовые инструменты, разные флейты в основном. Не так много, но для Арса, давно забывшего, как звучит музыка, это выглядит рогом изобилия. Рядом с инструментами стоят какие-то ящики, наверно с одеждой и какими-то припасами. Арсений кивает несколько раз, переводя взгляд к дожидавшемуся его реакции Антону. — Уютно, — кивает Арс. — Спасибо. — Располагайся, — кивает с улыбкой Шаст. — Моя комната соседняя. Если вдруг что, зови, подходи и буди, не стесняйся. Так… Кровать надо тебе застелить, сейчас принесу бельё и подушку, посиди пока, отдохни. — Я только и делаю, что отдыхаю в последнее время, — фырчит Арсений. — У тебя случайно нет какого-нибудь чистого блокнота, записной книжки и ручки? — Антон замирает в проходе из комнаты, хмурится озадаченно. — Я… Люблю делать записи каких-то своих мыслей. Мне так проще, — пытается объяснить Арс. — В ящиках стола несколько чистых блокнотов и ручки, — кивает Шаст. — Бери, что нужно. — Спасибо. Пока Антон уходит в свою комнату за постельным и подушкой, Арсений выдвигает ящик стола, вытаскивает первый попавшийся в руки ежедневник, пролистывает его, проверяя, нет ли уже в нём каких-то пометок. Чистый. В том же ящике находит и ручку. Записи решает сделать с утра, а пока лишь «метит» этот ежедневник своей собственностью. Такая уж привычка. Пишет своё полное ФИО на первой странице, дату и место рождения. Зачем? Сложно сказать, просто всегда так делал. Раньше ещё и номер телефона с почтой вписывал, но теперь это точно не нужно. Откладывает ежедневник на край стола, вложив ручку в разворот, смотрит со стороны за возящимся с кроватью Антоном. Наверное зря Арс волновался. Всё-таки Шаст целый день демонстрирует благие намерение и желание помочь, да и не только сегодня. Он демонстрировал это и каждодневными визитами к Арсу, пока он не мог ходить. — Вот и готово, — упирая руки в бока, гордо заключает Шаст, разглядывая застланную постель. — Прошу ложиться и отдыхать, сир, — чуть паясничает он, указывая руками на кровать и склоняя перед Арсением голову. — Спасибо, — улыбается зажато Арс. — Могу я кое-что попросить? — Да? — Позовы разрешали мне… В общем, у меня проблемы с самосогреванием, я просил собаку, как грелку. Они приводили чёрную по кличке Райка, она меня грела ночью… — Привести её? — Только не подумай, что я страхуюсь, прося привести мне собаку, — просит взволнованно Арсений, выставляя ладони. — У тебя проблемы с самосогреванием, я понял, Арс. Не думаю я ничего лишнего, — машет ладонью Антон. — Сейчас приведу Райку, а ты раздевайся и ложись пока. Поз сказал, что я головой за твоё здоровье ручаюсь. — Прямо так и сказал? Арсений с места не двигается, раздеваться не начинает, даже куртку не расстёгивает, ждёт, когда Антон уйдёт. — Да. И если вдруг тебе ночью станет из-за чего-то херово, не терпи. Ради моего и твоего же блага. Договор? — Договор, — кивает с натянутой улыбкой Арсений, всем своим видом намекая, чтобы Шаст уже вышел из комнаты. — Э… Да. За собакой, — видимо, наконец улавливает сигналы от Арсения, уходит сначала из комнаты, а потом и из дома. Облегчённый выдох срывается с губ. О чём он думал? Конечно, ему дико некомфортно оставаться с Шастом наедине, не просто некомфортно, а на все сто процентов тревожно. И собака в какой-то степени Арсу нужна и для спокойствия, и для ощущения безопасности. Снимает с себя одежду очень быстро, чтобы успеть залезть под одеяло до чужого возвращения в дом. Оставляет на себе трусы, тёплые носки и тонкую кофту, которая была под свитером. В доме довольно холодно для Арсения, одеяло толстое, но этого ему будет недостаточно. Арсений слышит, как открывается дверь, заскакивает ежесекундно в кровать, заматываясь в прохладное, непрогретое одеяло. Но как только в кровать заскакивает чёрная собака Райка, жмётся к Арсу боком, начиная вылизывать подбородок и шею, становится намного теплей. — Спокойной ночи? — более напряжённо, чем хотелось бы, спрашивает Арсений, рассматривая вставшего в проходе Антона. — Тебе не нужна свеча? Я заберу? — А, да, да, конечно, — кивает быстро Арс. Забрав свечу со стола, Антон уходит не сразу, смотрит на Арсения мучительно долгую минуту, повторяет наставление звать его, если вдруг что. И только после очередного нервно быстрого кивка от Арсения всё-таки желает ему спокойной ночи и со свечой уходит. Устроившись удобно на постели, утянув Райку под одеяло к себе вплотную, засыпает. Но сон тревожный, поверхностный. То ли из-за алкоголя на ночь, то ли из-за насыщенного дня, то ли из-за тревоги на почве сна в новом месте, под одной крышей с другим человеком. Под веками мелькают картинки, сны. То и дело кошмары возвращают в подвал, но из-за того, что сон чуткий и поверхностный Арсению удаётся понять, что это всё только снится. От этого каждый раз, когда начинал сниться кошмар, заставлял себя открыть глаза, встряхнуть головой, покрепче обнимая Райку и продолжить спать. Просыпается под утро из-за скрипнувшей половицы рядом с его комнатой. Замирает весь, мышцы под кожей натягиваются струнами скрипки. Но Арсений держит глаза закрытыми, регулирует ритм дыхания, вслушиваясь в приближающиеся медленные шаги. По дыханию кажется, что это Антон. С чего бы ему лезть в комнату к спящему Арсению на рассвете — не ясно. Хотя, может быть, у него здесь какие-то свои вещи остались. Вот и идёт медленно и тихо, боясь разбудить, но чувствуя необходимость в вещах, которые остались в этой комнате. Но шаги не останавливаются у ящиков или комода, шаги затихают лишь у самой Арсовой кровати, и он отчётливо слышит чужое дыхание над собой. Пальцы сами вжимаются крепче в простынь. — Арс? — окликают шёпотом, точно Антон. Арсений то ли от упрямого любопытства, то ли от тяги к самовредительству не выдаёт того, что не спит. Ждёт того, что произойдёт. Но когда пальцы Антона касаются лица, рефлексы не оставляют выбора. Рука сама ловит чужое запястье, сжимает его крепко, отводя ладонь в сторону, чуть ли не ломая кисть. — Отпусти-отпусти-отпусти, — шипит болезненно Антон. — Что ты делаешь? — Мне Поз сказал проверять твою температуру, мол, она могла подняться из-за возвращения активности спустя такое время лежания в кровати! — тараторит Шаст, кривясь от боли, чуть сгибаясь, но при этом даже не пытается выдернуть руку из чужой хватки. — Прости, — тут же убирает руку Арсений. — Я… — Да понимаю я всё, не трать силы, — вздыхает тихо Антон, растирая своё запястье. — Я просто проснулся по зову мочевого пузыря, собирался выйти, как вспомнил, что Поз просил следить за температурой, вот и хотел… Не слишком сильные у тебя руки для музыканта? — Для музыканта, четыре года выживавшего в одиночку. Прости, — тут же обрывает свою напускную грубость Арс, качая головой. — Зато теперь мы знаем, что силы у твоего организма отлично восстанавливаются, — выдавливает из себя улыбку Шаст. — Да уж… Не хотел тебя разбудить. Напугать — тем более. Ещё слишком рано, спи. — Сон плохо идёт… Полежу ещё немного, если не усну, буду вставать. — Тепло было спать? Если что, у меня ещё одно одеяло есть, я могу принести, если… — Нет, спасибо, не нужно. С Райкой тепло. — Говори, если что. Антон уходит, а вот сон к Арсению сегодня вообще никак не идёт. Ещё и мысли дурацкие в голове вертятся. Решает вставать, оденется как раз, пока Шаста нет в доме. И надо сделать записи в блокнот. А потом… Потом надо спросить у Антона, за какую работу Арсений может взяться. Делает всё по плану: одевается, заправляет аккуратно кровать, выпуская Райку погулять. Возвращается в комнату и тут же принимается делать записи, Антон тем временем возвращается, а за ним тянется шлейф запаха сигарет. На вопрос Арсения о сегодняшних задачах, Шаст только усмехается, говоря, что, мол, пусть Арс начнёт с мытья своей посуды, а то его это вчера очень волновало. Ну и пойдёт. Берёт свою украшенную стразами и лентами трость, уходит из дома в сторону кострища. Сразу куча вопросов: где мыть, чем мыть, куда потом чистую посуду… — Куда ты без наставника упиздючил, а? — бурчит подошедший к нему Антон. — Итак. Урок первый: мытьё посуды. Погнали.