***
Ставни были распахнуты. Дождь хлестал в лицо, ветер трепал волосы. Ло Бинхэ смотрел на рассеянный свет луны сквозь синие тучи. Метка на лбу цвела тусклым тёмно-красным огнём. Вдали зияла зелёная рана разрыва. Ло Бинхэ вздохнул и отошёл к столу, где лежала карта, придавленная чернильным камнем и деревянным блоком, не позволяющим краям загнуться. Ещё зимой красные границы на карте скромно подступали к племенам демонов на западе и востоке, но сейчас… Ло Бинхэ устало опустился на стул. Влияние, когда-то полудемона выскочки, а теперь амбициозного Короля, расширялось. Изящные пальцы задумчиво постучали по гладкой поверхности дерева. Когда Ло Бинхэ свалился в Бездну, все его мысли были переполнены одним человеком и местью. Месть сплеталась из сложных противоречивых чувств: желания доказать свою значимость в глазах того, кто втоптал в грязь, и желания расплаты за все унижения. Казалось, если учитель признает свою ошибку, то ученик избавится от «клейма ничтожества». Позже, осознав, что чувство собственного достоинства снова было передано в руки Цинцю, Ло Бинхэ пришёл в ярость. Ярость сменила апатия. За апатией пришло желание действовать. Иногда действие сродни побегу от того, что едва можно вынести. Вынести себя Ло Бинхэ не мог, но мог самоутвердиться, расширяя влияние и игнорируя того, чьего одобрения всегда ждал, открыто или тайно в своём сердце. Мир прогибался, а люди вокруг покорялись, стоило Ло Бинхэ одарить их своим вниманием. Ло Бинхэ вызывал страх. Ло Бинхэ вызывал страсть. Ему хотели служить, его любили и жаждали любви в ответ. Ло Бинхэ пьянел от нахлынувшего обожания. Пока не наступило похмелье, и люди вокруг из тех, кто смотрел с благоговением и почитанием, не обратились в услужливых марионеток. Никто не говорил «нет». Ло Бинхэ ненавидел отказы и строил мир, где нет места презрительному взгляду Шэнь Цинцю. И Ло Бинхэ вдруг начал осознавать, что без отказов любая симпатия обращалась в фальшь. Ло Бинхэ думал, что сходит с ума. В голову заползали безумные мысли. Что, если Мир грёз, который он так умело создавал, поглотил реальность и стёр личности всех вокруг? Что если жёны в гареме всего лишь марионетки? Плод его воображения? Они послушны, когда Бинхэ придавливает их своим взглядом и телом, и ведут свою простую, скудную жизнь, когда внимание Хозяина Снов гаснет. Что если нет никаких людей? И есть только он один? Расшатанный разум Ло Бинхэ опасно кренился и готов был рассыпаться на осколки. Мир вокруг всё чаще казался подделкой, где каждый играл отведённую роль. Можно ли изменить реплики и сюжет? Ло Бинхэ начал проверять. Вспышки гнева стали чаще, кровь и казни привычней. Полудемон наступал на кости и гордость, слушал хруст чужих жизней и надежд и вглядывался в обращённые к нему лица. Лица продолжали твердить «да». Ло Бинхэ не встречал возражений, и внутри прорастала тёмная, жгучая, распирающая боль. Порой хотелось вспороть себе кожу, чтобы освободиться или проснуться. Вспарывал кожу тому, кто попадался под руку. А затем во взглядах напротив страх начал читаться чаще, чем обожание. Ло Бинхэ понравилось. В первые дни… Есть ли разница между слепым страхом и слепым преклонением? Человек опускается на колени, склоняется к кончику сапог и, дрожа, касается губами грубой кожи, стирая языком пыль и грязь. Обожествляет или трясётся за жизнь? Всё одно. У ног Бинхэ со скрипящей землёй на зубах. Навязчивые мысли о подделках вместо людей и заточении в иллюзии обрушивались всё чаще. К нестерпимой головной боли добавилась нарастающая жажда крови. Спасение пришло с неожиданной стороны. Ло Бинхэ вспомнил учителя. Шэнь Цинцю не падал ниц. Шэнь Цинцю говорил «нет». Шэнь Цинцю не боялся. Шэнь Цинцю оказался в темнице. «Из-за мести», — думали все вокруг. И никто не догадывался, как цеплялся рассудок полудемона за реальность, жадно глотая ненависть и непреклонность в глазах учителя. Шэнь Цинцю был доказательство того, что Ло Бинхэ не один в мире с живой волей и свободным разумом. Ло Бинхэ путал сон и явь и спускался в темницу, чтобы почувствовать себя живым, как человек, не доверяющий тому, что видит, втыкает в себя иглу, чтобы через боль обрести почву под ногами. Иглой Бинхэ был Цинцю. Цинцю смотрел с презрением. Больно. Значит, не сон. Живой. Сегодня Ло Бинхэ снова живой. Хотелось быть ещё живее. Ло Бинхэ исследовал учителя, собирал новые реакции как одержимый коллекционер собирает редкие экземпляры. Ещё. Больше. Ярче. Живее.***
Одним жарким днём, погружённый в прохладную воду в пруду для омовений, Ло Бинхэ устало прикрыв глаза, думал о том, испытывал ли когда-либо Шэнь Цинцю ощущение собственной отчуждённости и искусственности мира вокруг? Раздирало ли его изнутри непереносимое чувство одиночества? Шэнь Цинцю, казалось, всегда сторонился своего окружения, но почему из них двоих жалким ощущал себя Бинхэ? Если Шэнь Цинцю упадёт в «бездну одиночества» за Ло Бинхэ, разомкнутся ли упрямые губы в принимающем «да»? «Да» от Шэнь Цинцю полудемон желал и боялся. «Да» от тысячи подданных приятный, но пустой звук. «Да» от того единственного, кого спутанное сознание признаёт настоящим, может пошатнуть столпы самого мироздания. Ученик не знал, как получить «да» от учителя, но знал, как отчаянье гнёт характер и дробит рассудок. Позже уже за рабочим столом Ло Бинхэ неторопливой рукой аккуратно вывел: Учитель — заклинатель. Уничтожить школы заклинателей. Учитель ненавидит демонов. Слить мир людей и демонов. Учитель питает приязнь к Главе школы… Случай изменил планы. Ло Бинхэ увидел другого учителя, а его учитель склонил голову, оставив взгляд непокорным. Внутренности опалило. Разум вспыхнул удовольствием. Шэнь Цинцю, идущий по своей воле навстречу, но остающийся собой, снова столкнул Бинхэ в «бездну». Бездну одержимости. Синьмо ускорял падение.***
Этот мир принадлежал Ло Бинхэ, и Шэнь Цинцю от него не сбежит. Так успокаивал себя полудемон, дав иллюзию свободы учителю. Но сбежать могло сердце учителя. Ещё дальше, чем Бинхэ мог себе позволить. Цинцю в увеселительном доме стал ударом по самообладанию. Ло Бинхэ устало потёр пульсирующую метку и снова взглянул на карту. Голова раскалывалась от боли. Обозначения на бумаге расплывались. Явь снова казалась сном. Хотелось проснуться. Хотелось увидеть Цинцю. Ло Бинхэ сдерживался. Прошлая вспышка гнева встряхнула два разума и пошатнула целостность миров. Мобэй предупреждал о проклятии и необходимости держать себя в руках. Боль усиливалась, тяжестью налилась в затылке, расползлась металлическими прутьями к вискам и сдавила обручем. Ло Бинхэ стиснул зубы. Увидеть. Цинцю. Сейчас. Влиться в тело учителя. Взглянуть вокруг его глазами. Ло Бинхэ ощутил чужое спокойствие, затем любопытство и едва заметное удовольствие. Перед глазами стоял другой Цинцю. В их мире. С его учителем. Слишком близко. Ло Бинхэ был доведён до предела ещё прошлой выходкой в борделе, однако пришедшие из иного мира представляли намного большую угрозу. Они могли забрать Цинцю. Забрать единственное в этом мире, в чьей подлинности Ло Бинхэ не сомневался. Боль взорвалась, и мир заволокло красной пеленой. Кожа на голове разошлась, и наросшая тяжесть заставила с непривычки склониться вниз. Тело ломило и набирало вес. Ногти удлинились и разодрали гладкое дерево стола. Рот наполнился собственной кровью. Стул был отброшен. По ногам хлестнуло тяжёлое и гладкое. Бинхэ зарычал зверем. Больно. Увидеть Цинцю. Кто-то ворвался. Двое. Один внушал доверие, второй пах знакомо, но раздражал до одури. Жарко. Увидеть Цинцю. Лёд сковал ноги. Прохлада подарила бы облегчение, если бы не обездвижила. Увидеть Цинцю. Бинхэ вспыхнул, и демонический покров раскрошил преграду, а вместе с ней и часть одежды, ставшей тесной. Блеснуло лезвие, но ледяная стрела сбила остриё с пути. — Только обездвижить. — голос холодный и не принимающий возражений. — Не пустив ему кровь, не задержим. Бинхэ не понравился ответ второго. Следует избавиться от хозяина этого голоса. Зрение постепенно восстанавливалось. Тёмно-красное полотно светлело. Начали проступать контуры фигур. Одна крупнее и со знакомой небрежной уверенностью в стойке, другая — высокая, поджарая, готовая вот-вот сорваться с места и вонзить меч. Первый пах морозом, второй обдавал тёмным жаром, как и сам Ло Бинхэ. — Дай ему выпустить пар. Это его первое обращение. — Мальчиком для биться я не нанимался. Наглый и быстрый демон мелькнул как вспышка молнии. Бинхэ не успел поднять руку для защиты, как нечто гибкое отбило атаку за него. Демон отлетел, а Ло Бинхэ с удивлением согнул собственный хвост. Чёрно-алая драконья чешуя переливалась на свету. — Вот тварь, — послышался голос позади. Демон потирал ушибленное плечо. — Весь в тебя, — усмехнулся его соратник. А затем ледяная волна выморозила пол и стены, превратив покои в сверкающую пещеру. Ло Бинхэ крутанулся озираясь. Синяя гладь отразила получеловека-полудракона. Раздвоенные рога по обе стороны гнулись изящной волной, алая чешуя рассыпалась по спине, покатым плечам и рукам, хвост хлестал из стороны в сторону. Ошмётки исподнего прикрывали то, что между ног. Вместо кожаных туфель чернели когти. Ло Бинхэ провёл языком по острым зубам. Захотелось впиться в подставленную шею. Шею учителя. Цинцю. Рык вырвался сам собой, и волна силы разошлась как круги по воде, заставляя лёд трещать и крошиться. Наглый демон цокнул языком и снова пошёл в атаку, в этот раз ловко уворачиваясь от хвоста и когтей. Соратник в прямой бой не вступал, но подлые ловушки устраивал, то хватая в морозный капкан, то ставя ледяные щиты. По оплошности ли или по расчёту подлавливал морозный демон то Бинхэ, то наглого демона. Чешуя давала отпор лезвию. Когти разрывали защиту демона. Жар спадал, боль отступала, но не мысли об учителе. Найти. Вернуть. Впиться зубами, оставив метку. — Ша Хуалин лучше бы поторопиться. Наглый демон назвал имя. Имя было знакомо, но в голове все лица стёрлись. Осталось только одно. Непослушный удлинившийся язык заворочался во рту. Звуки собрались в подобие слова: — Учш-чи-тель…***
Цинцю приводил себя в порядок: переоделся в чистое и сухое, собрал волосы, поправил повязку со звенящими монетами, перебрал талисманы, проверил Сюя в ножнах, достал веер. Другой он сидел за столом напряжённо и молча. Оба чувствовали раскаты силы, вышедшей из-под контроля. — Твой сопляк справится? Шэнь Юань хотел поторопить Цинцю, но тогда бы его ответ был равносилен сомнению в способностях собственного ученика. — Сопляк здесь тот, кто не может держать себя в узде. Цинцю, не получив необходимые знания, устало потёр висок. — Ты можешь оставить защиту чести своего мужа и сосредоточиться на более существенной проблеме? Юань одарил Цинцю молчаливым неодобрением, прежде чем ответить: — Справится. Но чем раньше мы прибудем, тем лучше для каждого из нас. Бровь Цинцю насмешливо взметнулась. — Каждого? Не тебе укрощать поехавшего демона. — Боишься? — Юань спросил серьёзно. Ни намёка на насмешку. Цинцю раздражал, и, между тем, слишком многое от него зависело. Бывший Лорд ничего не ответил. Взгляд опустился на веер, рука неторопливо огладила блестящее дерево, тонкий палец намотал на себя зелёный шнурок, согнулся и выдернул украшение из черенка. Юань нахмурился. Цинцю спрятал бусины для восстановления здоровья и подошёл к свече. Когда-то Шэнь Цзю взошёл на пик малолетним преступником, желавшим сбежать от грязного прошлого. Прошлое проступало в уголках губ, в плотно сжатых челюстях. Веер прятал неприглядные стороны истинного себя. Веер за долгие годы на Пике стал символом защиты и… страха быть настигнутым прошлым. Сложенная белоснежная бумага почернела, охваченная огнём. Шэнь Цинцю сжигал свой самый большой страх.