***
— Он убьёт тебя и сожжёт школу дотла. Шэнь Цинцю решил не ходить вокруг да около. Со злостью и подступающим отчаянием он смотрел на Юэ. Юэ Цинъюань смотрел на Шэнь Цинцю как на душевнобольного родственника. С печалью, снисхождением и заботой. Сколько раз Шэнь Цинцю хотелось выколоть глаза гэгэ за этот взгляд? — Шиди, твоё отношение к Ло Бинхэ всегда было немного предвзятым. — Предвзятым? — Цинцю повторил с насмешкой, подошёл ближе к брату и повернул голову так, чтобы Юэ мог во всей красе рассмотреть глаз, воссозданный из священной крови демона. — Как тебе мой вид? Нравится? Рассказать, чем мы занимались с Ло Бинхэ в Водной тюрьме? Юэ Цинъюань отвёл взгляд, а на дне зрачков Шэнь Цинцю вспыхнул опасный огонёк. — Зачем ты пришёл во Дворец? В твоём справедливом мире, я получил по заслугам, не правда ли? Тогда зачем ты вернулся за мной? Юэ снова нашёл в себе смелости встретить гнев своего шиди лицом к лицу: — Разве я мог поступить иначе? Цинцю ответил не сразу. Он выглядел так, как будто собирался воткнуть боевую иглу то ли в сердце Юэ, то ли в своё. — Ты сделал это только из-за угрызения совести. Только потому, что не пришёл тогда. Как и всё остальное, что делал для меня после… Не для меня. Никогда не для меня. «Игла вонзилась». Шэнь Цинцю чувствовал её. «Вонзил» собственной рукой в собственную грудь. Слова саморазрушения. Слова самоотвержения. Из страха быть разрушенным и отвергнутым тем, кто дорог. Лучше сам себя, чем он. Маска из льда дала трещину, а губы плотно сжались, погасив дрожь от душевной боли в зародыше. Цинцю всё ещё хотел верить, что тёплая улыбка Юэ, осторожные касания и желание защитить шли от чистого сердца, а не из страха выглядеть аморальным в собственных глазах. Но Цинцю также помнил годы издевательств в прошлом и месяцы пыток в тюрьме. Плата за доверие. Цинцю сделал шаг в сторону, но Цинъюань вцепился в его локоть: — Я всегда беспокоился о тебе. Цинцю вырвался из хватки брата: — Обо мне ли? Или о своём душевном равновесии? Юэ решил не спорить, понимая, что сейчас не сможет разубедить Цинцю: — Я не позволю Ло Бинхэ навредить ни тебе, ни себе, ни школе. Напряжение и боль сменились закипающей злостью. — Теперь я вижу, почему ты вернулся во Дворец. Должно быть, ты даже не предполагал, что мог погибнуть. Юэ Цинъюань, твоя самонадеянность погубит тебя и школу, как когда-то погубила меня! Глава хребта Цанцюн замер, как будто на него вылили ушат ледяной воды. Слова, которые он подбирал, застряли в горле. Шэнь Цинцю с болезненной насмешкой в уголках губ отвёл взгляд: — Если ты мне не доверяешь, то нам не о чем разговаривать. Тишина заполнила бамбуковую хижину. За закрытыми ставнями стучал дождь. На стенах дрожали тени от свечей и напольного фонаря. Голос главы школы прозвучал непривычно громко: — Цинцю, а ты сам кому-нибудь доверяешь? Бывший Лорд ничего не ответил. Раздались мягкие шаги, затем скрипнула входная дверь, и на мгновение шум дождя стал громче, а сквозняк добрался до исподнего. Дверь затворилась, и Шэнь Цинцю остался один. Доверяет? Он доверяет себе! А кому ещё он может доверять? Когда-то он доверился Юэ. Юэ оставил его в месте, где пришлось склонить голову и стоять на коленях, терпя побои и унижения, как беспризорной собаке. Терпеть, ждать и надеяться. Надеяться, ждать и терпеть. День изо дня, из года в год. Пока надежда, подобно казни тысячи порезов, не обратила сердце в зияющую рану. Рану заполнила ярость. Шэнь Цинцю стиснул зубы. В тюрьме Ло Бинхэ, подсмотрев его прошлое, воссоздал картины унижения, но не без новых, добавленных лично от себя, штрихов. Ногти впились в ладони, когда неприглядные воспоминания поднялись со дна памяти.***
Связующая вервь туго затянулась на шее, и Бинхэ, держась за свободный конец верёвки, потянул на себя, заставив обессиленное тело упасть на пол. Цинцю, оказавшись лицом у ног Бинхэ, попытался отползти и встать, но сильная рука грубо дёрнула вервь, вынудив бывшего Лорда снова постыдно упереться ладонями в пол. Тогда Цинцю мучился жаждой и головокружениями из-за обезвоживания. Ло Бинхэ сидел на стуле рядом с чайным столиком. На одну руку он намотал связующую вервь, а другой изящно держал чашку с когда-то любимым чаем Цинцю. Аромат «Снега Горных Вершин» щекотал ноздри, вызывал приступ тошноты и вместе с тем усиливал жажду. Цинцю казалось, что он слышал, как желаемая влага стекала по глотке Бинхэ, когда тот отпивал чай неторопливыми глотками. — Учитель желает чашку чая? — за насмешливым вопросом последовало натяжение. Шэнь Цинцю потянули вверх. Лицо оказалось у края стула между разведённых ног полудемона, а затем белоснежный фарфор наклонился, и тёплая золотистая жидкость тонкой струёй полилась на лицо Цинцю. Ресницы намокли, потрескавшиеся губы увлажнились, но как были упрямо сомкнуты, так и остались. — Это Ваш любимый чай. Неужели пришёлся не по вкусу? Намокшие ресницы дрогнули и приподнялись, яростный и неукротимый взгляд зелёных глаз ошпарил Ло Бинхэ. Цинцю помнит, как замер Бинхэ будто под напором сильной ярости. Тогда бывший Лорд думал только о ярости, ему и в голову не могло прийти, что в их отношения уже просочилась похоть и жажда обладания на низменном уровне. Мог ли он вообразить, что его жалкий, мокрый, уязвимый вид между ног демона с непреклонным сопротивлением во взгляде породил в голове Бинхэ неожиданные даже для него самого фантазии о грубом минете с участием презренного учителя. Шэнь Цинцю не мог. Тогда он был сосредоточен лишь на том, как удержать остатки гордости, поэтому не придал значения поспешному уходу Ло Бинхэ. Так же он не задумывался над тем, что стало причиной последующих спокойных дней и ночей без пыток.***
Воспоминания оборвались, оставив привкус вызывающей отвращение беспомощности. В груди всё ещё ныло после разговора с Юэ. Сейчас Цинцю ненавидел каждую сочувствующую или мягкую улыбку на лице шисюна. Потому что ложь. Ложь, на которую он больше не поведётся. Всё, что волнует Главу школы, это сохранение лица в своих собственных глазах. Юэ Цинъюань всегда был таким. Ещё в годы скитаний. Объединил вокруг себя беспризорников не потому, что питал к каждому из них тёплые чувства, а потому что так было правильно. Шэнь Цинцю для него всего лишь один из беспризорников. Не более того. Образ Юэ стал наковальней, а Ло Бинхэ — молотом. Юэ сделал его беспомощным, окунув в годы унижений, а Ло Бинхэ воспользовался трудами Юэ. Мысли Шэнь Цинцю подобно холодным каменным стенам обступили, лишая света, тепла и дыхания. «…а ты сам кому-нибудь доверяешь?» Разве в этом мире может он доверять кому-то, кроме себя самого? Как будто в ответ на его вопрос раздался стук в дверь.***
На пороге стояла Нин Инъин. В правой руке она сжимала зонтик, левой прижимала к груди резную шкатулку. Тугие косы, как и вплетённые оранжевые ленты потемнели от воды. Намокли и верхние одежды. Цинцю отошёл в сторону, чтобы пропустить продрогшую ученицу. Появление Инъин было подобно вспыхнувшей лучине в тёмном царстве. Шэнь Цинцю, вырванный из сдавливающих голову и грудь мыслей, смотрел на ученицу, как на очередное видение из сна: отстранённо, но с узнаванием и ожиданием того, что будет дальше. Мир уже не казался враждебным в каждом своём проявлении, но напряжение в теле ещё не покинуло. Шэнь Цинцю опустил взгляд на шкатулку, и Нин Инъин поспешила поставить её на стол. — Мастер сделал всё в точности, как было в описании. Не желаете взглянуть? Вместо ответа Цинцю щёлкнул пальцами, и заклинание высушило одежду ученицы. Та смутилась, сообразив, что могла бы это сделать и сама. Нин Инъин так разволновалась, получив шкатулку, так спешила её поскорее доставить, что совсем позабыла о собственном комфорте. Пока Нин Инъин проживала смущение, длинные пальцы Шэнь Цинцю уже прошлись по гладкому сандаловому дереву. Крышка откинулась, обнажая красный бархат с серебряным набором: браслет в виде змеи с изумрудными глазами и чёрную ленту с серебряными монетами, скреплёнными между собой в форме треугольника. Шэнь Цинцю чувствовал силу, исходящую от набора и… рядом с хижиной. Они были не одни. — Тебя сопровождали? — Учитель! Эта ученица обещала сохранить всё в тайне. Шэнь Цинцю отметил искреннее возмущение в голосе и на лице ученицы и перевёл взгляд к окну. Он узнал ауру. — Нин Инъин… цена этой шкатулки выше, чем ты думаешь, но всё, чем я могу расплатиться сегодня, это… Цинцю поднял руки и вынул шпильку с изумрудной инкрустацией — часть волос, чтобы была благородно собрана в пучок, упала на плечи и лицо свободно и непристойно. Нин Инъин поспешила отвести взгляд. — Вам не нужно было! Эта…я… я сделала это не ради... — Знаю. Холодные пальцы обхватили запястье Инъин, развернули руку ладонью вверх. Гладкая шпилька легка на повлажневшую кожу. А затем Цинцю настойчиво согнул пальцы Инъин, заставив сжать подарок. Если бы сейчас кто сторонний увидел, как учитель с неподобающе распущенными волосами нависает над своей ученицей и совершенно постыдно сжимает её руки в своих ладонях, то тут же родилась бы одна из тех сплетен, какие могут уничтожить репутацию даже самой благочестивой дамы. Шэнь Цинцю благочестив не был, но о лице Нин Инъин подумал. — Тебе не стоит больше задерживаться. Нин Инъин кивнула медленно, не отводя глаз от растрёпанного Цинцю, а затем взяла себя в руки и, крепко сжав заколку, поклонилась.***
Человек за окном дождался, когда ученица скроется. Вошёл без стука, как к себе домой. Шэнь Цинцю прищурился, рассматривая свою копию с головы до ног. Копия смотрела настороженно и с любопытством. Изучающий взгляд прошёлся по лицу, остановился на алой радужке, скользнул вниз к шее, оценил свободно лежащие волосы. — Она твоя ученица. Ты же помнишь? Бровь Цинцю изогнулась. Его копия решила упрекнуть его в неподобающей связи с учеником? На лице появилась ядовитая улыбка. — А он твой ученик. Ты же помнишь? — Не я его! А он…он… Цинцю поморщился, он не хотел слышать о том, как пусть и не его самого, но человека с его телом и лицом, берёт как женщину сукин Ло Бинхэ, поэтому поспешил прервать заикание гостя. — Нин Инъин моя ученица. Ни больше, ни меньше. Твои грязные фантазии, основанные на личном опыте, здесь неуместны. Шэнь Юань опешил. Этот Цинцю настолько бесстыден, что назвал его фантазии грязными? — Грязные здесь только твои наклонности, любитель поиздеваться над слабыми! — Слабыми? Это ты про свою сопливую псину? Цинцю прекрасно помнил из «Песни БинЦю» не только волчий аппетит того Бинхэ, но и страсть к литью слёз в самый неподходящий момент. Шэнь Юань стиснул от злости зубы. Позабыв о своей первоначальной цели, он жаждал лишь пустить кровь высокомерной твари, успевшей до своей кончины поиздеваться над несчастным юным Бинхэ. — Шэнь Цинцю! Ты неисправимый, бессердечный тиран! Бывший Лорд пика прищурился. Насмешка, неприязнь и нечто тёмное и неописуемое начало медленно разгораться в его глазах. — Зато ты сама доброта, позаботился об ученике со всех сторон и во всех позах. Понравилось стоять перед ним на коленях? Шэнь Юань всё ещё пребывал в ярости из-за воспоминаний о первой встрече с Ло Бинхэ. Перед глазами стоял избитый, в синяках и ссадинах ребёнок, еле стоящий на ногах. Видя сейчас высокомерное и брезгливое лицо перед собой, Шэнь Юань дорисовывал картину прошлого, в которой Бинхэ с разбитой губой и покрасневшей от звонкой пощёчины щекой поднимал растерянный взгляд и встречал лишь равнодушие и презрение. Юань, позабыв о том, что прошлое не исправить, а будущее под угрозой, бросился вперёд, желая отомстить за того, кого уже давно не было в этом мире, за беспомощного, одинокого, юного Ло. Шэнь Цинцю же видел себя стоящего на коленях перед Ло Бинхэ. Цинцю, который готов был лишиться рук и ног, но не дать Бинхэ того, что он хочет, теперь встретился с версией себя, павшей в коленно-локтевую перед отродьем Бездны не из-за бессилия, а по собственной воле. Когда-то Шэнь Цинцю желал уничтожить Ло Бинхэ, напоминавшего ему себя в годы унижений, теперь по этой же причине он хотел стереть свою копию, посмевшую с его лицом брать в рот хуй демона. Два заклинателя сцепились. За стенами бамбуковой хижины сверкали молнии, внутри — вспышки духовной силы. Цинцю направлял силу расчётливо и экономно в кончики пальцев, ребро ладони, подошву туфель. Шэнь Юань, пребывая в более здоровой физической форме, мог позволить себе расточительные выпады, подобно удару хлыста. Цинцю с бешенным взглядом, но с выверенными движениями, уклонялся уверенно и не теряя дыхания. Юань, привыкший решать конфликты, не прибегая к насилию, атаковывал яростно, но без желания убить. Шэнь Цинцю собирался убить.