***
«Нежная дева Ло», закончив уборку и приготовление ужина к возвращению любимого мужа, в задумчивости села за письменной стол и достала обронённый «гостем» осколок меча. Свет осколка утягивал и размывал сознание. Чем дольше Ло Бинхэ вглядывался в гладкую сталь, тем навязчивей становились мысли, посетившие во время визита другого Цинцю. Ло Бинхэ вспомнил, как обнажилось запястье того учителя, и вместе с бледной кожей показалась тонкая полоска шрама. А потом Цинцю посмотрел снизу вверх своими разноцветными глазами, и Ло Бинхэ представил, как когти рвали эту плоть и палец выдавливал слезящийся глаз. Тогда он испытал сильные смешанные чувства и, чтобы их погасить, вцепился в поднос, чуть не сломав ручки. Когда буря эмоций улеглась, остались жар и тяжесть внизу живота. А потом появился другой Бинхэ, и учитель покинул дом с гордо расправленными плечами. Ло Бинхэ смотрел на удаляющуюся фигуру и думал о ранах, скрытых под плотной тканью. Была ли спина того учителя в следах от жестокости другого его? Были ли росчерки чужого нетерпения на пояснице? Бёдрах? Кажется, тогда мысли о растерзанном теле учителя настолько захватили его, что он выразил совершенно бесстыдное желание забрать чужого Цинцю вслух. Ло Бинхэ хлопнул осколком об стол. Под ладонью пульсировала сила, и вместе с ней уже знакомая жажда. Он знал её. Когда-то она захватила его разум без остатка, но разум удалось отвоевать. Частично. Иногда в голове возникали мысли, будто пришедшие из глубин Бездны. Как план лишения Цинцю глаза. Он действительно может так поступить со своим учителем? Это он и его истинные желания? Или уже не он? Кажется, жажда большего была всегда, но самоконтроль и расчёт держали внутреннего демона в узде. Демон, порой, скалил зубы и рвался наружу, тогда Ло Бинхэ чуть ослаблял контроль и позволял себе сжимать тело учителя грубее, чем следовало, и брать того, кто отдавался добровольно, до болезненных стонов и запаха крови. Ло Бинхэ ходил по краю, край обозначал Шэнь Цинцю. Шэнь Цинцю хмурил брови, поджимал губы, отводил взгляд, и Ло Бинхэ прятал пламя за пеленой слёз, делал шаг назад, изображая покорность, чтобы позже обойти с другой стороны и продвинуться на три шага вперёд. Шэнь Цинцю всё видел, но позволял, и Ло Бинхэ терял голову от осознания того, что учитель добровольно скармливал себя по кускам, но из-за своей ли гордости или положения, разрешал «отрезать от себя кусок» только после соблюдения ритуалов. Ритуал мнимой покорности. Ритуал фальшивых слёз. Ритуал неискренних сожалений. Когда Бинхэ убеждает, что не хотел причинять боль, а учитель заверяет, что не любит боль. Но прощает. Всегда прощает. Потому что один хотел, а другой любит. Ло Бинхэ закрыл глаза и утомлённо надавил на веки. Чтобы получить сердце учителя пришлось надеть маску. Маска со временем стала жать. Соблазн её снять усилился с тех пор, как порталы стали рвать пространство и сливать два мира, но Шэнь Цинцю продолжал разыгрывать спектакль, будто позволял Ло Бинхэ творить со своим телом все непристойности и грубости только, чтобы не разбить нежное сердце ученика. Шэнь Цинцю продолжал делать вид, что им движут жалость, ответственность и забота, а не собственные желания. Ло Бинхэ видел, как ему нравится, но не слышал. Он хотел услышать. Ло Бинхэ чувствовал, как Цинцю любит его жадного зверя. Но жадный зверь так и не получил признания открыто и без иносказаний. Учитель смотрел сверху вниз и ждал, когда Ло Бинхэ наденет маску «нежной девы Ло», прежде чем подпустить к себе. Почему? Боится признать свои предпочтения или не любит его настоящего? Перед глазами снова вспыхнуло запястье со шрамом. Тот он не сдерживался и не скрывался… Не носил маску. Ло Бинхэ поражённо замер. Он сейчас завидует другому ему? Но разве он забыл каким взглядом провожал Бинхэ своего Цинцю? Этот взгляд Ло Бинхэ хорошо знал. Так он смотрел на тело учителя пять лет. Когда рядом, но больше не с тобой. Тот Цинцю не был с тем Ло Бинхэ. Тогда откуда неуместная зависть и жадность? Были ли они вызваны осколком, или осколок лишь усилил то, что таилось в его душе? Мысли замучили, лишили покоя и сил. Ло Бинхэ устало положил голову на руки и тяжело вздохнул. Осколок продолжал пульсировать под взмокшей ладонью.***
Юэ переоценивал себя и недооценивал Ло Бинхэ. Шэнь Цинцю, после того как получил Сюя и вернулся на хребет Цанцюн, первым делом решил оповестить брата о надвигающейся опасности. Бывший Лорд пика предлагал Главе школы временное сотрудничество для того, чтобы отсрочить прямое столкновение с Королём демонов. Юэ Цинъюань воспринял предложение как оскорбление, но не без тревоги за своего шиди. Как итог, Юэ Цинъюань не согласился преклонять колени перед Ло Бинхэ, но и Шэнь Цинцю отдавать не намеревался, считая, что сможет защитить его в стенах школы. Шэнь Цинцю, утомлённый духом и телом, отложил мучительный спор и направился искать ответы на другие насущные вопросы. Бывший Лорд углубился в дальние секции библиотеки пика Цинцзин. Здесь, в полутени и тишине, пылились книги, по мнению почтенных старцев смущающие умы юных адептов. Шэнь Цинцю усмехнулся, пробегаясь глазами по названию свитков. «Особенности выражения привязанности у демонов Северных земель» «Кровь священного демона и афродизиак» «Выносливость священных демонов» Бывший Лорд задержался взглядом на тонком свитке. Шэнь Цинцю искал упоминания о Синьмо, но почему бы не изучить слабые стороны врага подробней. Если в свитке о выносливости есть информация о пределе силы священных демонов и о том, что может их быстрее всего истощить, то время потрачено не зря. Цинцю развернул пожелтевшую бумагу и пробежался взглядом по плотному тексту. Изящная бровь бывшего Лорда выгнулась, выражая удивление, утопленное в презрении. «Учёные умы действительно решили потратить своё время на изучение ЭТОГО?» Шэнь Цинцю прикрыл глаза, затем длинные ресницы снова вспорхнули вверх. Содержание не изменилось. «Сколько раз священный демон может осчастливить партнёра за ночь» Так начинался свиток. Число было возмутительно убийственным. Шэнь Цинцю сглотнул с тревогой. Он не мог не вспомнить свою недавнюю авантюру. А что, если бы Ло Бинхэ не сдержался? Шэнь Цинцю снова посмотрел в свиток. Пожалуй, пытки были бы милосердней. А затем воспоминания подкинули отрывки из книги, обнаруженной в ином мире. Согласно «Песни БинЦю» другой он вполне себе выдерживал выносливость того Бинхэ. Шэнь Цинцю замер. Тонкий палец постукивал по скрученному краю свитка. Прошлой ночью мысли отпустили тело, и тело вздохнуло. Не было когтей страхов, впивающихся в лопатки и под рёбра. Не было утомительных расчётов, гудящих под черепной коробкой. Пока не появился Бинхэ и не загородил собой свет, нависнув сверху. Тогда возбуждение потеснило ожидание боли. Кажется, Шэнь Цинцю запаниковал, а Ло Бинхэ не стал напирать телом, продолжив лишь непреклонным голосом. Ло Бинхэ едва касался Шэнь Цинцю, позволив ему самому себя раскрыть. Шэнь Цинцю помнит, как тревожно было ощущать знакомое дыхание сбоку, но как приятно было ритмичное и безжалостное удовольствие, от которого не позволили сбежать. Воспоминания скопились зудящей теплотой внизу. Теплоту прогнало подступившее отвращение. Он и правда кончил, пока рука выродка обслуживала его? Шэнь Цинцю снова посмотрел на свиток. «Партнёры священных демонов подобны укротителям драконов. Не следует относиться к ним свысока. Когда Вы выстраиваете дипломатические отношения со священным демоном, в первую очередь стремитесь получить расположение со стороны его, возможно, на первый взгляд хрупкого и стоящего в тени спутника. Эти фигуры в тени способны укрощать разрушительную страсть своих любовников, иначе бы они не выжили, став развлечением лишь на одну ночь» — Хмм… Шэнь Цинцю свернул «исследование учёных мужей» и убрал в рукав, а затем потянулся к верхней полке. Пальцы едва коснулись стопки лежащих друг на друге деревянных тубусов. Цинцю приподнялся на носочках. Наконец, зацепил один из футляров и потянул на себя, однако верхний тубус для хранения свитков слетел первым. Цинцю качнулся назад, чтобы избежать столкновения, как изящная рука перехватила футляр в воздухе. Цинцю поражённо замер. Встреча была слишком неожиданной, чтобы успеть принять равнодушный облик. Большая пара выразительных глаз смотрела на него с радостным волнением почти на грани паники. — Учитель… Розовые губы едва разомкнулись и сложились в дрожащей улыбке. Шэнь Цинцю осторожно взял пойманный Нин Инъин тубус из её замершей руки. — Этот учитель благодарит за помощь. Глаза Нин Инъин заблестели от проступившей влаги, а в следующее мгновение девушка бросилась вперёд и крепко обняла Шэнь Цинцю. Учитель и ученица замерли. Шэнь Цинцю не обнимал, но и не отталкивал. Нин Инъин зарылась лицом в иссиня-зелёные складки ханьфу, молчала, слушала биение чужого сердца и пыталась выровнять дыхание.***
В один день Нин Инъин потеряла друга детства, вступившего на тёмный путь, и учителя, дававшего опору ногам, ориентир уму и кров над головой. Шэнь Цинцю не умел согревать, но был рядом слишком долго, чтобы выбросить из сердца годы ученичества, не испытав боли. Боль возросла многократно от открывшейся безжалостной истины. Все эти годы дорогой учитель ненавидел любимого друга. И теперь любимый друг пытал и истязал дорогого учителя. Когда Ло Бинхэ предложил уйти вместе с ним, Нин Инъин сперва хотела согласиться, полагая, что сможет увидеть учителя и, быть может, пригасить огонь ненависти в груди друга детства. Но стоило спросить о Шэнь Цинцю, как притворная нежность исчезла из глаз Ло Бинхэ. Тогда Нин Инъин отшатнулась в ужасе и неверии, а Ло Бинхэ, увидев, дрожащую воду в её глазах, настаивать не стал. Нин Инъин осталась на Пике. Шэнь Цинцю в темнице. Позже из дворца Хуаньхуа пришло пригласительное письмо, которое должен был видеть только Юэ Цинъюань, но Нин Инъин, старавшаяся следить за порядком на пике Цинцзин, за который временно отвечал Глава школы, как раз принесла стопку отчётов. Инъин замерла за ширмой смотря на напряжённую едва живую фигуру Цинъюаня. По бледной щеке Главы школы стекала слеза. Нин Инъин в неверии и с нарастающей тревогой опустила взгляд на стол. Пальцы с силой впились в свитки в руках. По телу прошла дрожь. На столе лежало письмо, испачканное кровью, рядом стояла распахнутая шкатулка с вырванным человеческим глазом. Нин Инъин не могла рассмотреть глаз, но она уже всё поняла по реакции Юэ Цинъюаня и по дизайну шкатулки с эмалированной эмблемой дворца Хуаньхуа.***
Взяв эмоции под контроль, Нин Инъин отстранилась. Глаза покраснели, а щёки наливались румянцем смущения от осознания того, что она себе позволила. Шэнь Цинцю никогда никого к себе не подпускал. Никто не смел стоять слишком близко и уж тем более касаться его. Нин Инъин подняла взгляд и увидела утомлённые и терпеливые разноцветные глаза. Алая радужка притянула внимание. Нин Инъин снова вспомнила вырванный глаз в шкатулке. Дрожь в голосе усилилась. — Учитель… А затем девичью грудь сдавило, а в животе свернулся болезненный узел. То, что увидела Нин Инъин, согрело бы её в прошлой жизни, но сейчас отравило горечью сожалений. Шэнь Цинцю улыбнулся. Слегка. Лишь приподняв уголки губ. Мягко и сдержанно, тепло и отстранённо. Так улыбаются люди, которые испытывали боль так долго и мучительно, что не осталось сил держать веер распахнутым и отмахиваться от чужого внимания. Последняя их защита — улыбка. Утомлённая, с щепоткой сочувствия, снисхождения и терпеливым ожиданием освобождения. Шэнь Цинцю не хотел отталкивать Нин Инъин, но её присутствие, её чувства тяготили. Инъин почувствовала. Осознала. Но вместо обиды пришло нечто более сильное, зрелое — желание стать тем, кто не будет в тягость. Желание стать человеком, перед которым Шэнь Цинцю не нужно будет высокомерно делать вид, что всё в порядке, или снисходительно отстраняться с этой новой едва тёплой улыбкой. Нин Инъин хотела стать тем, кто не только бросается в спасительные объятья, но и распахивает руки, даря поддерживающую силу. С этими мыслями ученица опустила руку в поясной мешочек и достала то, ради чего нашла учителя.