***
Лепестки спелой вишни кружились в танце на легком весеннем ветру, а солнце всё так же обнимало своим светом город, даруя в закаменевшие сердца традиционного японского общества капельку тепла. У Кавашимы-тян и Мати-куна было по стаканчику кофе из новомодной американской кофейни, коими так и пестрил этот город словно не меньше, чем своими огнями после девяти вечера. Они шли, чувствуя каждый своё. Мати — некую изюминку в этом времяпровождении — ему никогда до этого не удавалось так близко общаться со столь высокой по иерархии девушкой. А она — странный разрыв шаблона. Будучи всю жизнь загнанной в шаблон общения с определенным кругом лиц, словно мышка в свою уютную норку, она и подумать не могла о чувствах людей вне данного круга. Это низко для юной леди — общаться с таким парнем наедине, да и ещё идти с ним после школы! Но какова была её палитра чувств от того, что она поступает не так, как заведено. Чистый кайф Кавашимы, не меньше, чем от травы. — Да, Мураками интересен в этом плане… Я даже не думал, что ты читаешь такое, — говорил Кёске, чуть открывая рот. — Я, по-твоему, тупая? — Вовсе нет! — резко замахал руками он. — Я не это имел в виду. Просто удивительно: мы с тобой настолько разные, а любим одного писателя. Как ты о нём узнала? — Увидела на полке в книжном на Сибуе. — Я тоже… только не на Сибуе, а в Канто. — Да… Кажется, «Норвежский лес» уже по всему Токио продаётся. Моя сестра живёт в Канто. Там так многолюдно, мерзко от такого количества людишек. — Не любишь столпотворение? — Кёске её слова рассмешили, он даже подумать не мог о ней в таком ключе. — Ага. После этих слов и ярлыки, наклеенные самим Кёске, начали отслаиваться. — Почему? — Слушай, для меня это личное. Мы с тобой не настолько ещё близки, чтобы говорить о таком. — «Ещё»? — остановился парень. — Вот ты опять! Я не это имела в виду! Не подумай ничего такого, будто я хочу!.. — Прости, не стоит так заводиться, — тут же остудил её Мати-кун. — Да… да! Ты меня прости. И за этих куриц тоже. Они иногда не понимают, что говорят, на самом деле, они хорошие люди и… — в её голове мелькнула мысль. «Я что, извиняюсь за моих подруг перед ним?!». Но слова просто шли своим ручьём, а ситуация и спокойствие Кёске не располагали к очередному всплеску, отчего она просто продолжала говорить. — А… мангу не читаешь? — перевёл он тему. Для Кёске увлечение мангой — это такое хобби, о котором лучше не рассказывать, пока ты не узнаешь, как человек к этому относится. — Покупала раньше тонкобоны, немножко: «3×3 Eyes», «RAFU». А ещё я выросла на «Мононоке». Старшая сестрёнка постоянно мне её начитывала и показывала картинки, — на словах о сестре Мари погрустнела. Ей явно было неприятно об этом вспоминать, Кёске невербаликой считал её чувства. — Обожаю «Тернистый путь», но я поражён, что он нравится тебе… — Ахах, думал, манга для мальчишек — только для мальчишек, — она легонько ударила его в плечо, желая показать свой характер у него на глазах, дабы он не расслаблялся, но в то же время боясь навредить ему и спугнуть. — Хех, — потёр он плечо и вдруг увидел через дорогу… Майкла! — Чёрт побери, который час? — Не знаю, полпятого? — Эхх, у наших уже закончились уроки, там мой друг Майк, — указал он в сторону американца. — А-а-а, — протянула Мари, будто осознавая что-то, и резко свернула в другую сторону. Кёске же немедленно отправился за ней. — Эй, что такое? — разочарованно протянул он. — Я думал, нам было весело. Наконец они отошли подальше от «Бункё», в котором располагалось и метро, и школа, и дом Кёске. Район, усыпанный ветвями метро, словно венами. Здесь были и аркады с игровыми залами, магазины с мангой и играми, и пёстрая молодежь, и совсем тёмные как внешне, так и внутренне, клерки. — Не стоит, чтобы нас видели вместе, особенно мои или твои одноклассники, ты понял? — от открытой и милой Кавашимы не осталось и следа. Она будто вернула свою маску, или, наоборот, только что сняла? — Хо-ро-шоо… — Мне правда пора, спасибо за кофе и разговор. Он был уверен, что она просто развернётся и уйдёт. Но Мари задумалась, то ли надеть, то ли снять свою маску, и в итоге решила. Она быстро обняла Кёске. Он мгновенно почувствовал аромат её духов и пряно-острый аромат, что шёл от волос. — Встретимся… — отпрянула она, избегая встречи глазами, а после развернулась и стремительно пошла прочь, чувствуя стыд, гнев и смущение. Мари и Кёске проговорили, гуляя по весеннему Токио, четыре с половиной часа.Глава 2. Весна 1988.
20 мая 2024 г. в 09:00
Ванильное небо весенней поры обнимало своим светом школьный двор. Большая перемена — это всегда момент некой экзальтации, во время которой школьники предаются японским традициям: наблюдают за лепестками вишни и пишут хокку.
Только вот взгляды их всё же были устремлены на часы в преддверии завершения этого мгновения. Написание хокку легко заменялось написанием любовных поэм в современном европейском стиле, а на погоду будто никто и не обращал внимание, воспринимая её как данность.
Кёске шёл уверенным шагом. Вчера его маленький разговор с Мари завершился ожидаемой болью, раздражающей глаза и переходящей в сердце. Сейчас она вместе со своими подружками стояла особняком, отдельной группкой от всех остальных.
— Привет, Кавашима-тян, — сказал спокойно парень, слегка пробежавшись по ней своим чёрным взглядом из-под очков. Пара секунд, и раздался девичий смех.
— Эй, так ты же друг моего бывшего! — вскрикнула Кобаяши Эли, которая не так давно встречалась с одним из лучших друзей Кёске — Николаем Анохиным.
— Сейчас мы мало общаемся, если вас это интересует, — это «вас» особенно кольнуло Кобаяши-саму, отчего она впала в ступор.
— Слушай, а ты смелый, раз решил заговорить с нами, — вкинула Мику Асакура, королева музыкального клуба, лучшая подруга Мари.
— Чё, совсем не с кем, что даже чувство реальности потерял? — вновь встряла Кавашима.
— Совсем нет, — спокойно ответил Кёске. — Мои друзья предпочитают обедать в столовой, а я весной часто выхожу на улицу… — на этой фразе его стереотипизированный образ в глазах Мари стал сыпаться. Парень говорил всякие сентиментальные глупости про весну, легкий ветерок и яркое солнце, при виде которого просыпается вера в светлое будущее, но он вкладывал в свои слова уверенность. Кажется, сердце Мари что-то почувствовало. Она тоже обожала весну, и слышать подобное восхищение от парня, загнанного ей самой в определённые рамки, было странно. «Он может любить то же, что и я?!»
Возможно, ей стало его жаль.
— Ладно, девчат, — закатила глаза Мику, дождавшись конца монолога Кёске. — Как понимаю, Эли-тян остаётся в школе, так как ей влетит, а мы с тобой, — обратилась она к Кавашиме, — рвём отсюда. И вообще, я хочу уже закурить!
— Я могу с вами. Если интересно, я тоже не собирался идти на последние уроки японской классики.
— Ты? С нами? Не глупи, пухляш, — рассмеялась Мику, Кавашима же не отводила от него взгляд. — Эй, Мари, что с тобой?
— Я не против, — сказала она.
— Э-э-э, — у Мику что-то сломалось внутри, отчего проще было придумать отговорку в контексте ситуации: — В моём кабриолете только два места…
Мари наконец отвела взгляд от Мати-куна.
— Тогда я, пожалуй, пешком.