Если здесь ничего нет, почему мы до сих пор здесь?
Другое время, другой день. Новые числа, но исход
тот же. Убегая от себя, ты ничего не изменишь.
Если попытаешься – можешь умереть
Fallulah – Give Us a Little Love
Уже почти ночь, а разглагольствования Скотта из зала все не стихают. Питер мог присоединиться, но тогда пришлось бы снова терпеть коллективную вонь всеобщего недоверия. И чувствовать себя тем странным взрослым, который настолько не уверен в себе, что проводит время в компании малолеток. Чувствовать себя лишним. А это раздражает. Поэтому обычно, если он и присутствовал, то предпочитал снисходительно улыбаться, придерживая ценное мнение при себе. Он ожидал, что Стайлз прискачет на следующий же день, в своей манере размахивая руками и путаясь в словах. То и дело нелепо приподнимая одно плечо и таращась. То есть – был бы самым обычным Стайлзом. Однако ожидание подзатянулось. Настолько, что Питер перестал наслаждаться чужим волнением. И все же он не собирался отступать от задуманного. Мальчишка должен прийти к нему сам, должен продолжать чувствовать себя нуждающимся. Зацепиться за каждый кропотливо развешенный крючок. В воображении, да и на деле, это доставляло удовольствие. Однако, хоть демонстрировать полное безразличие и незаинтересованность, и ловить нетерпеливые взгляды, на какое-то время стало любимой забавой Питера. Раздражение уже накатывало на него и заставляло усомниться в собственном мастерстве. Если и сегодня не сработает, то придется форсировать события. Плашка сообщения всплывает на темном экране телефона, но остается проигнорированной. Пока Дерек безуспешно пытается перекинуться через себя и вытащить обратно на свет божий своего волка, Питер терпеливо выжидает. Ему не интересна беготня за Кейт, он прекрасно знает, где она и чем занимается. Поскольку их планы совпадают, - как она думает, - беспокоиться не о чем. Когда придет время, он и о ней позаботится, как уже сделал однажды, и это не то, что он не хотел бы повторить. Говорят, жаль нельзя убить своего врага дважды, а Питеру такая возможность предоставилась. Конечно Кейт не настолько глупа, но она слишком хочет избавиться от Дерека. Безумие, многократно усиленное кошкой, заставило ее поверить, будто и Питера такой исход удовлетворит. Но на самом деле, все, что его сейчас заботит, так это то, что кто-то посмел украсть его деньги. Дерек не принимал участия в семейном бизнесе, не успел, а потому воспринимает нажитое как должное. И очень медленно взрослеет. Он только сейчас начал осознавать, что ничего не дается просто так. Ни волчья сущность, ни благосостояние. А тут еще МакКолл заразил его тягой к справедливости и вечной борьбе со злом. Чушь, на которую ведутся только эмоционально незрелые личности. Мораль бесполезна. Зла слишком много, всего не поборешь. Досадно, но, чтобы начать учиться на ошибках, надо метафорически, - а может и буквально, - получить по морде ни один и ни два раза. Дверь в библиотеку нерешительно приоткрывается и тут же осторожно притворяется. Что заставляет Питера едва заметно усмехнуться. Вслушиваться во взволнованный грохот сердца за ней по-своему приятно. С их прошлого разговора прошло несколько дней. Тогда Питер пообещал поискать в книгах, но в действительности не собирался этого делать. Сам факт потери памяти вообще вызывает большие сомнения. Возможно это лишь предлог, чтобы подобраться поближе и иметь право беззастенчиво следить за Питером. Или у меня развивается паранойя... Так или иначе, один раз протянутая рука не собьет подозрений. Питер потирает гладко выбритый подбородок, откладывает ноутбук с колен и неторопливо движется к стеллажам с книгами. В этом вся проблема. Разве не пытался он быть хорошим? Разве не помогал? Но единожды оступившись, он все равно оставался для них «плохим парнем», без скидок на оправданное безумие. И останется таковым, сколько ни подавай руку. Зачем стараться быть хорошим, если сила решает все. И пока что она принадлежит недостойному кандидату. Иногда Питер думает, сложись все иначе, именно он бы получил это. Но все сложилось так. И если не требовать своего, то жизнь растопчет тебя. Скотт думает, что идет по правильному пути. Только вот на этом пути умирают те, кого ты любишь. А побежденное зло отращивает все новые и новые головы. Разве это не глупо? Слышно, как Стайлз раздраженно выдыхает через нос и топчется на месте. Питер сказал ему хорошенько подумать, - желательно все же на трезвую голову, - и точнее сформировать свой запрос. Но на самом деле его мало интересовало, что там в этой беспокойной голове. В данном случае тянущаяся резина времени играет ему на руку. Чем больше дней проходило, тем больше Стайлз думал, что и как будет говорить, как действовать. Таким образом его внимание должно было полностью сосредоточиться на Питере. Конечно отвлекающие факторы в виде беготни и разгадывания загадок, спасения чьих-то жизней, имеют место быть, но так даже лучше. Так, в очередной раз расслабляясь, разум возвращается к насущному. А там его поджидает большой черный волк, который уже не кажется таким уж страшным. Правда же? По крайней мере, именно на это рассчитывал Питер. Дверь снова открывается. Деланная незаинтересованность на лице мальчишки настолько его разоблачает, что Питер не удерживается и закатывает глаза. - На месте ваших родителей, я бы не позволял вам шляться ночами черти-где, - Питер рассматривает обложку, качает головой и задвигает книгу обратно. - Вообще-то, ты на том самом месте, - тянет Стайлз, просачиваясь в библиотеку. Намекает на то, что Малия тоже где-то здесь. – Не важно. Мы заказали пиццу и собираемся посмотреть фильм. Хочешь... присоединиться? – это предлог, они оба знают. - Интересно, - он отворачивается, чтобы вынуть еще пару книг и отправить обратно, будто никак не может выбрать. – С каких пор игнорировать мое присутствие кажется вам детишкам невежливым? - Забей, - кажется кто-то разочарован. – Я думал, ты здесь, потому что хочешь быть в команде. А ты всего лишь используешь очередную возможность, чтобы поглумиться, - он разворачивается обратно к двери, но чертовски медленно, неохотно. Запах разочарования постепенно окутывает его целиком. – Знаешь, я единственный, кто вспомнил, что ты вообще здесь. В том-то и дело, дорогуша. - Закрой дверь, - слишком резко, и Стайлз слегка вздрагивает. – Ты все же пришел ко мне трезвым, так что мы поговорим, - Питер оглядывает комнату и останавливает свой выбор на кресле. Плавным движением руки указывает на свободный диван, догадываясь, что так мальчишка будет чувствовать себя неуютно. Но не более, чем если бы им пришлось сидеть рядом без ширмы развязывающего язык алкогольного дурмана. - Ты вообще понимаешь, зачем вы это делаете? – глядя в непонимающие глаза, Питер вздыхает. – Развлекаетесь, ходите на вечеринки, гуляете по ночам, в то время, как жизнь каждого из вас в опасности. Конкретно ты, Стайлз, знаешь, зачем это делаешь? - Меня нет в списке, - он неестественно прямо садится посередине дивана, копошится, но все же сдвигается ближе к подлокотнику. И к Питеру. Журнальный столик между ними как островок, как нейтральная территория. Как безопасное место, на котором можно сосредоточить внимание. Стайлз делает вид, что пытается разглядеть обложку книги, оставленной там Питером. Всего лишь очередной прием, чтобы отгородиться от действительности. И попытка привести разговор в нужное русло, не сворачивая туда самолично. Ему интересно, нашел ли Питер книгу. Та ли это книга. Но он с упорством барана не хочет просить. Отчего-то считает это унизительным, чувствует себя уязвимым и слабым. Такой он и есть. Очень податливый, ранимый, готовый в любой момент сбежать из библиотеки и дальше мучиться в одиночестве. Пока эти мысли не сожрут его и не приведут обратно. Стоит ли тратить так много времени? Питер рассматривает его, но не напрямую, очень тактично. Подмечает сорванную пуговицу на левой манжете рубашки. Мятую однотонную футболку. Нервно гуляющий по вытянутой шее кадык. Стайлз имитирует расслабленную позу, закидывает ногу на ногу, но не классически, а развязно, поверх колена, и теребит пожелтевший шнурок на ботинке. Неестественная бледность делает его лицо почти больным, а синяки под глазами напоминают о том «веселеньком» времени, когда он был одержим лисой. Сейчас он тоже одержим. Но не демоном, а своей навязчивой идеей. - Меня тоже, - Питер внезапно нарушает тишину и видит по недоуменно вскинутой мордашке, что мальчишка уже забыл, на чем остановился разговор. Потерялся в своих тревожных мыслях. – Но мы не видели весь список... – очередное сообщение заставляет его поморщиться и отложить телефон на столик экраном вниз. Стайлз нервозно вскидывает руки и затягивает шнурки на толстовке, будто собрался задушиться. – Наш мозг очень хитрый, он заставляет совершать привычные действия, чтобы не сойти с ума. - Так ты поэтому слетел с катушек? Потому что не мог совершать привычные действия? – раздражение, заминка. И укол страха. Что сказал лишнее, что теперь помощи не будет. - Может быть, - Питер плотоядно улыбается. – Но мы здесь не ради бесед о моем ментальном здоровье. Ты прилагаешь слишком много лишних усилий, чтобы отвлечься. Почему ты думаешь, что с твоей памятью были совершены... некие манипуляции? - Когда я был... там, - Стайлз запинается и неопределенно кивает в сторону. – В том пространстве, где Неметон одновременно существует в обоих мирах. Я слышал голос. Он был похож на... эхо? Не знаю... как голос в пустой комнате. Я подумал, что это пень говорит со мной. Ведь он сказал мне, что я не один. Это логично. Типа, как если бы он пытался меня предупредить. Но потом я слышал и другие голоса. Пока я был там... Но не только, - он поворачивается и смотрит прямо. – Я и твой голос слышал, Питер. Только вот я уверен, что ты мне никогда не говорил ничего подобного, - смущение проступает на его щеках красными пятнами. Как любопытно... – Если только я не забыл об этом. Может быть, когда Ногитсунэ был мной, ты сказал это. - Допустим, - Питер чуть отодвигается назад в кресле, давая ему больше пространства. – И что же я такого сказал? - Не важно, это бред, - по тому, как рьяно он потирает щеки, видно, что это далеко не так. И Питер выжидающе молчит. А когда молчание слишком затягивается, невзначай смотрит на часы. – А к черту, ладно! Ты сказал, что хотел увидеть мое лицо. Знаю, даже звучит тупо. Будто ты его никогда не видел! - Не думаю, что кто-то стер тебе память, - и вправду звучит как полная нелепица. Питер даже чувствует неуместное облегчение. – Конечно, существует вариант, что ты помнишь то, чего еще не произошло, - тянет Питер, оглядывая его с ног до головы. Кажется, еще немного и он расслышит, как мурашки бегут по этому юному беспокойному телу. – А может быть у тебя просто галлюцинации, вызванные нервным истощением. В любом случае, есть один способ выяснить. Простое упражнение на концентрацию. Я называю его «река». И это не метафора. Не сомневаюсь в твоем умении фантазировать, но я за наглядность. Так что река нужна настоящая. - И как это работает? – сомнение, возрастающее в геометрической прогрессии, веселит, и Питеру приходится сдержать непрошенный смешок. - Ну, ты приходишь к реке и смотришь на нее. Долго. Пока твой разум не синхронизируется с ее течением. И когда ты будешь достаточно спокоен, то сможешь вычленить и отделить все ненужное. Все плывущие по воде веточки и листья. Все свои мешающие сосредоточиться мысли. Отталкивай их одну за другой, пусть плывут дальше, мимо тебя. Пока не останется ничего, кроме того, на что ты ранее не обращал внимания. Так ты сможешь пробраться в свою «мертвую зону». - Это что-то вроде медитации? – все еще подозрительно интересуется Стайлз, наклоняясь, чтобы дотянуться до книги. Его брови удивленно взлетают. Никакой магии, никаких тайных знаний. Всего лишь очередной бульварный роман. - Да. Что-то вроде, - Питер улыбается и встает. – Идем. - Чего? Я не пойду с тобой ночью к реке! - Пиццу привезли. Или ты хочешь, чтобы МакКолл заграбастал все пеперони и сам выбрал фильм? – Питер почти доходит до двери, оглаживает ручку. – Это упражнение для одного, Стайлз. Сам сходишь, когда решишься. Стайлз этого не ожидал, и оттого растерялся. Судя по его настрою, он уже собирался высказать все варианты, почему не пойдет с Питером никуда не только ночью, но и в любое другое время суток. Сбитый с толку, он заторможено шаркает ногами позади и шумно дышит через нос. Вероятно, пытается уложить по соседству мысли о том, что никаких потерянных воспоминаний возвращать не нужно, и о том, что Питер собирается просто посмотреть с ними фильм. Отчасти это так. И устроившись в самом дальнем углу на кресле, он действительно наблюдает за происходящим на экране, прищурив глаза и изображая сосредоточенность. Пока чужая рука не опускается на его предплечье. - Иди к нам, отсюда же не видно ничего, - Стайлз закатывает глаза и растягивает губы в слегка раздраженной улыбке. Его прикосновение прохладное и странно успокаивающее. У волков отличное зрение, дорогуша, и ты об этом прекрасно осведомлен. Питер оглядывает устроившихся на диване Скотта и Киру, ненадолго останавливает взгляд на Малии, сидящей на полу, улыбается Лидии, в сомнении поджавшей губы. И оставляет без внимания Лиама, который в данном случае не представляет ровным счетом никакого интереса. Все они слегка напряжены, пока Питер подтаскивает свое кресло и ставит чуть в стороне. Но быстро расслабляются. Стайлз забирается обратно на диван под бочок к МакКоллу и демонстрирует оттуда полную заинтересованность своим куском пиццы. Питер быстро устает от сюжета и просто наслаждается относительной тишиной. И изредка еще детскими открытыми эмоциями. Подросткам свойственно легко переключаться и адаптироваться. Вряд ли они забудут, что Питер представляет опасность. Но со временем они перестанут думать о том, что он представляет опасность конкретно для них. Свыкнутся с ним и станут неосторожными. Под конец фильма никто кроме Малии уже не обращает внимания на то, что среди них затесался кто-то лишний. Но и она успокоится, влияние Стайлза на нее, - на всех них, - до сих пор слишком сильно. Они даже сами не понимают. Если в один прекрасный день их самый обычный и неловкий друг внезапно покинет компанию, то она развалится быстрее, чем они могут себе представить. На втором фильме Питер начинает откровенно скучать, но терпит и не уходит. Ему нужно не так много, всего лишь, чтобы детки заснули в его присутствии. И третья картина делает свое дело. Постепенно, все начинают чувствовать сонливость. И возможно Скотт бы предпринял попытку выпроводить Питера, но лисичка уже почти дремлет на его плече, а Стайлз освобождает им место, сползая с дивана и прихватив одну из подушек. Все верно, вместе они чувствуют себя в безопасности. Лидия сопит в кресле мешке, на который с другой стороны облокотилась Малия. Остается только на время прикрыть глаза и максимально успокоить сердечный ритм, чтобы не выделяться из общего сонного царства. Питер радуется, что с ними нет назойливого помощника шерифа. Тот пока еще не проложил дорожку в эту компанию, что хорошо, иначе бы он заметил. У чертовых псин довольно хороший нюх. Под монотонное бормотание телевизора Питер поднимается и осторожно крадется выключить фильм. И как бы невзначай задевает Стайлза. Тот конечно просыпается, но усердно делает вид, что спит. Его дыхание едва сбивается, прежде чем прийти в «норму». Уже в полной темноте Питер движется обратно, останавливается возле дивана. Сладкая парочка, аж тошно смотреть. Он ухватывает за уголок почти свалившуюся подушку и стоит с ней, скривив губы, пока не слышит позади грохочущее сердцебиение. Если бы альфу можно было так легко убить, это бы уже сделал любой оборотень с зародившейся искрой интеллекта. Надо признать, что МакКолл вызывает раздражение одним своим присутствием. Мнимое благородство расползается вокруг него как отрава. Но Питеру нравится предпаническое состояние Стайлза, поэтому он слегка медлит, прежде чем аккуратно подкладывает подушку под голову Киры. Ее сон в крепких объятьях Скотта более чем спокоен. Питер разворачивается и присаживается на корточки. Опускается к самому уху Стайлза и ехидно шепчет: - Если бы я хотел сделать это, то использовал бы когти, - смешно, но мальчишка упорно продолжает делать вид, что спит. – Ты просыпаешься от каждого шороха, подумай об этом. Спокойной ночи, Стайлз. Питер тихо покидает комнату, отмечая, что Малия тоже проснулась и следит за каждым его движением. Она излучает недоверие и одновременно пытается понять, что здесь только что произошло. Но ее сбивает звериное, примитивное. Ее волнует только, что кто-то мог причинить вред ее человеку. Человеку, от которого она по глупости отказалась. Но Стайлз невредим, какая разница, почему его окатывает жгучей волной стыда... Вся запутанная для его дочери ситуация со стороны выглядит настолько простой, что Питер задумывается, не использовать ли и это. Впрочем, сейчас важно другое. Главный этап пройден. Можно вернуться в библиотеку и почитать ту книгу с незатейливым сюжетом и шероховатыми как бревна сюжетными поворотами. Позже, засыпая, Питер слышит на границе сознания треск горящей древесины. Но это неожиданно совсем не жуткий звук. Он здесь не для того, чтобы вернуть давно оставленный в прошлом кошмар. И впервые за долгое время странное чувство закрадывается к нему в сердце. Забытое, как прежняя беззаботная жизнь. И славное, как детский наивный поцелуй в щеку. Умиротворение. *** Огонь потрескивает, поглощая древесину, волк видит его рыжие всполохи сквозь все еще мутную пелену ядовитого тумана. Кто-то сидит там, сгорбившись, поджав под себя босые ноги. Фигура человека расплывается перед взором и снова соединяется в почти четкий образ. Тонкая рука ворошит угли в камине, выбирает из кучки щепы куски покрупнее и подкладывает поверх почерневших поеденных пламенем бревен. Одуряюще пахнет смолой и пряными травами. Волк прищуривается, пытается повернуть голову, чтобы получше разглядеть то место, где он оказался. Пытается понять, как здесь оказался. Я мог умереть. Практически умер. Это не воспоминание, лишь тусклая, как свет в этой комнате, бессвязная мысль. Инстинктивно он ищет в чужаке угрозу, но не находит. Тот отстраненно помешивает что-то в грубой самодельной плошке и кажется совсем не обращает внимания на волка, распластавшегося на досках в углу комнаты. Задняя лапа противно ноет и пульсирует. Кто-то ужалил меня? Укусил? Нет, ощущение ни с чем не спутаешь. Тяжелый аконитовый морок, лишающий возможности связно мыслить. Но сил еще недостаточно, чтобы регенерация запустилась. Слишком глубоко яд проник в его кровь, слишком долго там находился. Почти загнал его на ту сторону, с которой не возвращаются. Питер пробует пошевелить лапой, немного разогнать кровь, и помимо воли тихо жалобно скулит. Человек поворачивает лицо, оно сплошь испещрено черной вязью затейливого узора. Краска полностью скрывает его черты и делает небезопасным, настораживающим. Ее бы сорвать когтями и посмотреть. Тогда бы ты не был так спокоен рядом с волком, правда же, человек? Узор на лице движется, и Питер понимает, что это слабая, почти робкая улыбка. Фигура снова расплывается в движении, вытягивается во весь рост и плывет. Приближается. Шерсть на загривке машинально вздыбливается, когда человек присаживается рядом на доски и тянет свою тонкую черную руку. Питер отмечает, что краска заканчивает свой рисунок, не доходя до локтей. Там, между переплетением узора и коротким рукавом рубахи, кожа светлая и нежная. Тонкий аромат засахаренного, хрупкого, запекшейся крови, кружит голову. Я очень давно не ел. Рука опускается медленно и тянется к поврежденной лапе. Когда прохладные пальцы касаются раны, волк, не задумываясь, превозмогая слабость в одеревеневшем теле, изворачивается и кусает. И тут же остается совсем слабым, даже клыки толком выпустить не может. Капелька крови тает на языке. Человек высвобождает руку из вялой хватки и грубо хватает его за загривок. Разворачивает безвольную волчью голову на себя, смотрит темными укоряющими глазами. - Никогда не смей кусать меня без разрешения, ты понял, Питер? – его глаза живые, внезапно опасные, но рисунок на лице неподвижен. Волчье чутье не может считать ни одной эмоции. Сплошная непроходимая стена леса. Леса... – Я не для того тебя тут столько времени выхаживаю. Будет разрешение? Сколько времени я здесь нахожусь? И где, «здесь»? Мысли проносятся каскадом, человеческая фигура подергивается как в дымке. Мерный треск огня превращается в рокочущую бурю. Сильная маленькая рука стискивает лапу, а другая мажет рану, раз за разом окуная кисточку в плошку. Сознание плывет и переплетается с волчьим. Черные губы нашептывают скороговоркой, как заклинание. А приятная усталость накатывает и накатывает. Голос несет умиротворение. Жгучая мазь с острым хвойным запахом проникает в рану и выгоняет яд по крупице. - Если взять плохой цветок, самый злой цветок. На солнце высушить, в ступе растолочь. Растереть терпеливо до лиловой пудры. Не вдыхая, высыпать в отлитый каркас патрона из серебра. Можно убить волка. Даже самого большого упрямого волка можно убить, - монотонно приговаривает человек и прижимает к ране вымоченный в чем-то кусок бинта, туго затягивает и перевязывает лентой. – Я все еще не могу дать тебе еду, извини. Надо сначала выгнать. Нахватался пока бежал сквозь барьеры. Мы же не хотим, чтобы тебя унесло вслед за теми глупыми гончими. Он отирает руки о штаны, морщится, судя по изменившемуся узору краски. И принимается отряхивать шерсть. Сначала со спины, потом с боков. Питеру мерещатся разлетающиеся в разные стороны желто-зеленые искры. Чудятся мелкие гудящие светлячки. Человек цыкает на них, и они исчезают, растворяются в дыму от камина. Когда цепкие темные глаза опускаются, оказываются прямо напротив, волк жмурится в испуге и вспоминает. Охотники, истощающая погоня в лесу. Мелькающие тут и там красные камзолы, и непрекращающаяся травля. Он нарушил правило и зашел на территорию. Территория теперь вокруг него, вряд ли она отпустит. Юный друид, который здесь поселился, всего лишь преемник. Еще учится. Возможно поэтому и не стал добивать волка, но кто знает, какие у него планы. Шкура подле камина действительно похожа на собачью... Грохот в ушах стихает также внезапно, как и появился. Огонь тихо потрескивает, а человек снова сидит на шкуре. Ощипывает маленькие сухие веточки, растирает листья в котелок с кипящей водой. Слезящиеся от дыма глаза волка медленно закрываются. И мягкий осторожный сон окутывает его со всех сторон. Когда он просыпается более сильным, но чертовски истощенным, человека в комнате нет. Питер думает сбежать, но куда он пойдет. Территория так просто не выпустит. Поэтому остается только ждать и надеяться, что друид еще недостаточно наигрался, чтобы стать жестоким. На пробу он поднимается и на чертовски тяжелых, неповоротливых лапах движется по периметру комнаты. Дверной проем завешен плотной серой тканью, сквозь которую не проникает ни свет, ни звуки. Но через небольшое окошко просачивается и падает на доски теплый лоскут предзакатного солнца. Питер замечает рядом со «своим местом» миску с водой, и пьет из нее. Вода кажется невообразимо сладкой, лучшей из того, что он когда-либо пил. Задняя лапа уже не замотана, а сросшаяся рана начала покрываться легким пушком свежей шерсти. Он больше не чувствует яда в своей крови, только муторное навязчивое истощение. Еды в этой комнате нет, только всякая вонючая трава, которая раздражает волчье обоняние. Возможно он настолько голоден, что звериное совсем взяло верх над человечьим. Потому что запах свежего мяса маячит где-то поблизости. Волк вздергивает уши на щелчок дверной задвижки и оборачивается. Друид откидывает полог, застывает на несколько секунд, но все же невозмутимо движется дальше. От него пахнет кровью и глухим лесом-лесом-лесом. - Я знаю, ты не любишь сырое, но сейчас надо, - он опускается и разворачивает тряпку с неаккуратно порубленными кусками мяса. – Поешь. Волк обнюхивает мясо и раздраженно морщит нос, чем вызывает заливистый смех. Рука друида совсем близко, ее тоже можно обнюхать, примериться и сомкнуть на ней клыки. Питер хочет это сделать, но отчего-то не может. Человек продолжает смеяться, узор гуляет по его лицу, постоянно изменяясь, будто рассказывая историю. И в конце концов приходится довольствоваться мясом кролика. Это еда, она даст ему силы, даст ясность мысли. Позволит телу восстановиться. Истончившиеся мышцы снова станут прочными как камень. И тогда возможно получится снова перемахнуть барьер в обратную сторону. Сбежать с территории, скрыться от пристального темного взгляда, от прохладной тонкой руки, после которой на спине странным образом остается тепло. Сбежать и снова быть свободным. Уже после, когда полог все чаще остается открытым, а задвижка на двери больше не защелкивается, Питер узнает, что домик посреди леса совсем крошечный. На пару комнат. Что друид держит кроликов в небольшом сарае чуть поодаль. А рядом несколько неуклюжих грядок с овощами. Ими в основном и питается, если не уходит в город. Откуда возвращается без своих безделушек, но с пакетами ароматного мягкого хлеба в хрустящей корочке, красным мясом, засушенными фруктами в сахаре, свежим взбитым маслом и прочими продуктами, которых ему захотелось. Он не обращает внимания на волка, знает, что тот не может уйти. Лишь иногда задорно посматривает, играет бровями и выдает что-то вроде: - Ну давай, сделай это. Ударься о землю, перескочи через себя, встань на задние лапы. Или как вы это делаете?.. Прими человеческий облик. А то болтаю всегда только я один. Это скучно. Кролики мне точно не ответят, но ты можешь. Питер живет на территории по ощущениям около двух месяцев, и в какой-то момент чувствует себя достаточно сильным, чтобы сбежать. Друид уже давно не заставляет его есть сырое мясо, делится тем, что добывает на рынке. Особенно вкусными стоит отметить тонкие лепешки с мясной начинкой и засахаренные персики. Любая еда, которой он мог бы насладиться в полной мере, если бы принял человеческое обличье. Но Питеру кажется, что если только раз он сбросит шкуру, то останется здесь навсегда... На пробу он бежит и лапы пружинят не хуже, чем до ранения. Человек еще не вернулся оттуда, куда уходит каждый день, и никто не следит за волком, кроме изредка вспыхивающих знаков на стволах деревьев. Питер никогда не следовал за друидом в священное место, где тот молится своим богам, а потом возвращается странным, опустошенным. Каким-то образом знал, что это недостойно, неправильно. Видеть. А теперь наверно уже никогда и не увидит. Лес мелькает, проносится мимо, становясь более редким, менее старым. Останавливается волк лишь перед первым ограничительным барьером, медлит. И зря, ведь он больше не один. Друид выходит из-за ближайшего дерева, благоухая лесом так, что сердце замирает в груди. - Упрямый волк, - раздраженно вздыхает он. – Кто тебе сказал, что ты не можешь уйти? Иди, - он простирает руку ладонью вверх, а потом резко отмахивает в сторону. – Если бы не был таким, уже бы спросил меня об этом сам. Иди, Питер. Никто не может украсть твою душу, - кажется он собирается добавить что-то еще, но передумывает, отступает за дерево и растворяется в лесу, становится лесом. Питер возвращается домой в спутанных чувствах. Хочет пойти к старой альфе, но останавливает себя. Если кто-то узнает, что он вернулся с территории, они могут захотеть разведать ее. А этого нельзя допустить. Все-таки друид вылечил его и вполне сносно с ним обращался. Не то, чтобы Питер возомнил, будто это было бы предательством. В его мироощущении таких понятий давно не присутствовало. Но, грубо говоря, это было бы некрасиво. Какое-то время он возвращается в свою нормальную жизнь. Охотники ушли из города и очевидно ему больше ничего не угрожает. Они действительно поймали и убили обычного крупного волка, выдали за чудовище лесное, и жители ожидаемо успокоились, накинув золотишка на карман «героям». Так что Питер просто делает вид, будто вернулся из путешествия. Что в какой-то степени является правдой. Он думает, что благополучно забудет это «путешествие». Но разгорающееся любопытство не дает ему покоя. Иногда он подходит к территории достаточно близко, чтобы почувствовать ее магическое притяжение. Иногда даже видит вдалеке худую фигурку друида. Тот обычно взмахивает рукой и продолжает заниматься своими делами. Не пытается приблизиться. Изредка раздраженно шепчет себе под нос: - Опять в шкуре. Упрямый. В конце концов Питер сдается и выслеживает друида на рынке. Это несложно, тот не скрывается. Занимает одно из свободных мест и степенно выкладывает свое барахло на импровизированный прилавок. Никого не зазывает. Но люди сами время от времени подходят, расспрашивают, покупают или обменивают. Пару раз Питер сам проходит мимо, незаинтересованно проводя взглядом по рядам камней и деревяшек, порошкам в мутных пузырьках темного стекла, пучкам сборов и прочему магическому хламу. Часа через три друид встает, гибко потягивается. На его «столе» пусто. Питер следует за запахом леса вглубь рынка, оценивает незатейливые покупки, но больше взгляды. Люди не боятся друида, скорее сторонятся. Четко осознавая для себя, что он другой. Если бы он не приносил пользы, его бы давно распяли на площади на потеху публике. Но парень выглядит худым и слабым, обманчиво безопасным. На границе леса друид приостанавливается, что-то шепчет и движется дальше, мелькая белой рубахой меж деревьев. Ступает неторопливо, размеренно, не оборачивается. Питер боится, что потеряет его, но тот не скрывает запах, не сливается с лесом. И не идет к территории. Его путь вскоре становится ясным. Шумит за деревьями, спускаясь со склона, извилистая горная река. Питер не может быть уверен, что остался незамеченным, но и обозначать себя не торопится. Прячется за густыми листьями пышного прибрежного кустарника, пока парень расставляет свои сумки и скидывает рубаху. Он заходит в воду по колено и неспешно продвигается дальше. Река холодная, но худые плечи остаются расправленными. Ныряет он внезапно и глубоко, Питер вытягивает шею, пытаясь рассмотреть его под водой. А когда выныривает и поворачивается, краска на его лице и руках бежит вниз черными струйками. Питер не выдерживает и выходит из своего укрытия, размашистыми шагами идет к берегу, заходит по щиколотку. Вода ледяная. Парень трет глаза, размазывая краску, несколько раз умывается, стирает краску с щек и губ. Он покрасневший от холода, совсем юный, едва ли достиг шестнадцати. Краски больше нет, но узор на его лице теперь рисует россыпь родинок. - Чего тебе, Питер? – насмешливо спрашивает он, продолжая тереть глаза. - Хотел увидеть твое лицо, - взгляд перемещается на руку и застревает там. Некрасивый корявый след ожога белеет на пальцах. - Надо было быстро, не мог ждать, пока остынет, - мальчик пожимает плечами, будто оправдываясь. – Они бы тебя прикончили. Я этого не хотел. Зачем. Зачем. Смолистый запах леса, студеный привкус воды. Засахаренный аромат чистой кожи. - Как тебя зовут?