Твоя борьба за власть, за воспоминания, ответы и знаки,
проведет тебя сквозь тьму к свету
IAMX - Kingdom of Welcome Addiction
Лоскуты белесого дыма стелются по земле, щекочут ноздри, сбивают запах. Мелкая ночная роса оседает на шерсти, особенно на загривке, где та все еще стоит дыбом. От долгого непрерывного бега тело горит и ноет. Чтобы регенерация запустилась, нужен отдых, нужна пища. Двое охотников у костра греют чай в котелке, собираясь ко сну. Их красные камзолы мелькают меж деревьев как красные флажки, отмечающие их жертвами. Жизни их ничего не стоят, просто два куска мяса, пока еще передвигающиеся и издающие звуки. Усыпленные мнимым уютом костра посреди бескрайней черноты ночного леса. Волк не боится ни света, ни огня. И ему вовсе не жаль. Жалость это про людей, а Питер человеком никогда не был. И он голоден. А там у костра есть еда. Нет, не куски мяса, а всего лишь припасы в сумках охотников. Дразнящие запахи вяленой оленины, свежего хлеба с румяной хрустящей корочкой и подтопленого молока щекочут волку ноздри. Вопреки всей своей сути, Питер любил охоту только как развлечение, но не как способ пропитания. Лихорадочный жар погони, свежая кровь, агония умирающей тушки... Все это кружит голову, однако, не имеет ничего общего с насыщением. Один азарт. Но сейчас, будь у него такая возможность, Питер не побрезговал бы и сырым мясом... Возможности нет, да и сил особо не осталось. Поэтому он ждет. Как только охотники потушат огонь и беззаботно захрапят под своими плащами, волк выберется из своего укрытия и перекусит сонные артерии обоим. А потом спокойно переоденется в чужие вещи и скроется из леса. По крайней мере таковым изначально был его план. Найти отбившегося дурачка и использовать его, чтобы выбраться. Из проклятой передряги, в которую сам себя загнал. Кто же знал, что невинная шалость повлечет за собой масштабную охоту. Девчонка собирала ягоды в лесу, и Питеру показалось, что будет отличной идеей выскочить на нее из кустов и поглядеть, как она улепетывает, сверкая подъюбником. Возможно немного погонять ее по лесу. А в итоге... Глупая баба испугалась настолько, что пошла рассказывать направо и налево о жутком монстре, обитающем в лесу. Якобы он поджидает одиноких путников, чтобы разорвать в клочья. Якобы нельзя его убить ни пулей, ни сталью. А под шкурой прячется сам дьявол. Питер лично ни раз слышал в придорожных забегаловках эти идиотские выдумки, обрастающие все большими и большими подробностями. И смеялся вместе со всеми присутствующими. Смеялся ровно до того момента, пока несусветные, - как ему казалось, - байки не дошли до охотников. И теперь он вынужден убить двоих недоумков, чтобы спастись самому. Не то, чтобы их жизни имели значение, но подсознательно он всегда брезговал убивать людей. И ведь его предупреждали. Старая альфа говорила – волк без стаи дуреет, дичает. Ему бы прибиться к кому, но глупая гордость. Уходя уходи. Он и ушел. Если сам не можешь справиться со своим нравом, то почему должны другие. Теперь любое тело, найденное в окрестностях леса, - а то и в городе, - вешали на чудовище, выбирающееся из своего логова именно по ночам, со слов людей. Какая нелепица. По всем канонам надо было скрыться, подождать пока поутихнет. Рано или поздно поймали бы какого-нибудь волка и выдали за чудище лесное, но Питер был самоуверен. Жизнь шла своим чередом. Все должны были успокоиться и забыть. Если бы не охотники... Мерзкий запах псины отвлекает Питера от не менее поганых мыслей. Он не успеет. Если до того, как они привели собак, у него еще был шанс, то теперь и тот канул в небытие. Питер обводит взглядом поляну, освещенную теплым светом костра, и бесшумно отползает назад – за стену деревьев. Оценивает свое положение и находит его незавидным. Он путал следы хорошо, но недостаточно. Если в команде какой-нибудь старик, хорошо знакомый с повадками оборотней, то его уже вычислили. А значит надо действовать неординарно. Так, как от него не будут ожидать. Ветки хлещут по бокам, а лапы уже полностью промокли от влажной травы, но собачий лай подхлестывает бежать быстрее и быстрее. Практически на пределах возможностей. Учитывая, что он вторые сутки без отдыха пытается выбраться из леса, не удивительно, что силы начинают постепенно оставлять его. Каждое новое движение дается с натугой, мышцы желают получить необходимый отдых, но он не приходит. А ел он последний раз три дня назад, когда еще думал, что просто собирается побегать в лесу. Бегство затягивается... Уже было оторвавшись от погони, Питер с нарастающей тревогой слышит охотничий рог совсем близко, с другой стороны. Это одновременно приводит его в бешенство и раззадоривает. Не получилось значит поступить неординарно. Какой-то пройдоха предугадал его маневр. И теперь Питеру светит стрела в боку. А то и быть разрубленным пополам. И что-что, а существовать в двух отдельных половинах он не настроен. Лапы уже почти не держат, но Питер с упорством обреченного на виселице продолжает дрыгаться. То есть бежать дальше в лес. В ту его часть, куда возможно охотники поостерегутся соваться. Тут и там на стволах деревьев уже светятся ограничительные знаки. Некоторые из них совсем затертые и тусклые, поросшие корой, сточенные птицами и древесными жуками. Другие же, напротив, свежие и ровные. С детства говорили ему не заходить за ограничительные знаки, не ступать на территорию. Все волки знают об этом, все люди знают об этом. Поворачивай назад, не прикасайся к знакам, не нарушай барьера. Не заходи на территорию. Иначе тот, кто там обитает украдет твою душу. Снимет с тебя шкуру живьем и оденется в нее, пока будешь умирать в муках без возможности регенерировать. Но не умрешь до конца. Останешься в услужении. Потому что это священное место, грязным людям, порочным существам, нечисти, нет сюда дороги. Без приглашения. Ему все равно. Питер останавливается только чтобы перевести дух и мгновенно взвыть от резкой боли в задней лапе. Пуля. Чертова проклятая пуля с аконитом. Он не оборачивается и из последних сил несется вперед мимо вспыхивающих и гаснущих знаков. Перепрыгивает замысловатый узор из камней, ограждающих территорию. Это только первый рубеж, оглашающий предупредительным звоном в голове. С каждым новым кругом двигаться все труднее. И он вязнет в силе, закольцованной меж деревьев, пронизывающей воздух паутиной невидимых нитей. Сзади слышатся крики и надсадный лай гончих, но уже приглушенно, будто из-под воды. Воздух кажется раскаленным и больно дерет горло. А от раненой лапы по всему телу расползается противное оцепенение. Но Питер упорно продолжает идти, уже не бежать. Охотники не сунутся. Или... Лай, казавшийся таким глухим и далеким, снова становится отчетливым, побуждая разозлиться и бежать вопреки тому, что лапы как будто уже не способны держать его. Впереди среди деревьев маячит далекий огонек костра. Впереди вполне возможно ждет его смерть, но какая разница, если по пятам идет она же. Питер делает последний тяжкий рывок, пытаясь скинуть с себя путы, хватая пастью густой, но острый воздух. Словно пытаясь его разгрызть и освободиться от наваждения территории. Звуки погони стихают и остается только мерный стук единственного сердца. Спокойный, как летняя ночь, как стоячая вода, как далекая луна. Не похоже на сердце убийцы, хотя сомнительно, что при всех обстоятельствах можно было бы считать чужие эмоции правильно. Но здесь нет зла, нет жажды крови. Или же власти над чьей-то душой. Лишь слабый душок недовольства. Костер совсем близко, блики пламени запечатлеваются в глазах, завораживают. Треск горящей древесины создает иррациональный уют и словно влечет, тянет к себе. Слабо соображая из-за боли, накатившей усталости и холодного горького онемения, Питер выползает к огню, упорно вспахивая землю когтями и не желая сдаваться. Человек сидящий у костра вполоборота, склоняет голову в его сторону. За капюшоном его лица не рассмотреть, но Питеру чудится, что тот раздраженно закатывает глаза, будто его отвлекли от важного дела. И запоздалая угроза. Не обязательно носить в своем сердце зло, чтобы убить, достаточно жить иначе... Если он попробует напасть, разорву ему горло. Отстраненная мысль тонет в спокойствии, волнами исходящем от чужака. Может быть это вовсе странник, заплутавший и не знающих этих мест. Не подозревающий, что простым смертным заходить сюда запрещено. Тогда почему он не боится волка? Человек с тихим вздохом поднимается и откидывает капюшон. Его лицо разрисовано черной краской и черты практически невозможно соединить в одно целое, прочитать. Как и эмоции, побуждения. Обезличенная чернота. Почти чуждая холодность. Питер начинает сомневаться, что это человек. Но для создания леса слишком плотный, слишком материальный. Он встает и оказывается худым и нескладным, как подмастерье художника. Питер видел таких в городе, они всегда голодные, ободранные, с удивительно живыми цепкими глазами. У этого глаза любопытные и немного дикие. Человек подходит и наклоняется над замершим волком, готовым вцепиться в его тонкую шею, на которой различимо прорисовывается дорожка вены. - Ох, ну вот опять, - говорит человек почти детским, не до конца огрубевшим голосом, и кривит черные губы. Упирает руки в бока, словно собирается отчитывать. – Ты сломал мой барьер, знаешь? Я долго его плел, старался. Было неприятно. Даже выкрашенное в черный это лицо, хмурящееся над ним, не кажется опасным. Питер втягивает воздух ноздрями и чувствует сладкий медовый привкус. Что-то похожее на пряник с блестящей шапкой из глазури или свежую булочку, только что снятую с противня. Что-то свербящее в горле, тягучее, неправильно знакомое. Что-то среднее между засахаренной корочкой и поджившей раной. Я в бреду. В подтверждение этому, человек отходит обратно к костру и сует руку прямо в огонь. Сноп искр вздымается, но кажется не причиняет ему никакого вреда. Это определенно друид. Или моя предсмертная агония. Пепел слетает с руки и заполняет все обозримое пространство вокруг, оставляя его густым, непроглядно темным. И только нескладная фигура, разгибающаяся над костром, остается видимой. Он скидывает плащ и бросает. Тот чудесным образом укрывает Питера целиком, но сквозь него, как через туманную дымку перед рассветом, все еще можно разглядеть движущегося по спирали человека. В паре шагов от Питера он останавливается и недовольно поджимает губы. - Ты не мог появиться как-нибудь еще? – грозит пальцем и резко поворачивает голову, всматривается в темноту. – Лежи смирно, если не хочешь отправиться в город на кольях. Или пиках. Или что там у них, - он недовольно сопит и становится совсем похожим на ребенка. – Глупый волк. Вдалеке уже слышится треск веток, окрики и лай снова нарушают тишину леса. Охотники так близко, что Питер может учуять их потные тела и тошнотворный запах псины. Собаки волнуются, ступив на территорию, но покорно бегут вперед, подстегиваемые приказами хозяев. Друид этого не слышит, но как будто знает. Страха в нем нет, лишь нарастающее раздражение. Может ли он и правда украсть чью-то душу, или это все сказки для наивных волков и вечно лезущих куда не надо людей?.. Он может засунуть руку в огонь, тебе этого мало? И... собрать звезды с неба? Питер завороженно наблюдает, как слетаются к раскрытой ладони сияющие точки, а потом рассеиваются по поляне. Всего лишь светлячки. Такое тонкое запястье... Друид садится, скрестив ноги, и спокойно роется в своей сумке. Выуживает оттуда клубок нитей и принимается деловито оплетать свои пальцы. Задних лап волк уже не чувствует, и онемение движется дальше. Но он упорно держит глаза открытыми, следя за каждым узелком. Красная сеть из нитей пружинит и растягивается. Легкая ухмылка застывает на губах человека, когда он подбрасывает плетение вверх. Нити проворно соскальзывают с пальцев и на мгновение застывают в воздухе. А потом вдруг растут, истончаются, поднимаются выше и выше, создавая купол, вплетаясь в темноту беззвездного неба. Парень встает и кидает недовольный взгляд на волка. - Плохо, из-за тебя все. Учитель мне бы за такую работу уши оборвал, - он подходит, закусывает губу. Черная краска отпечатывается на белых зубах. – Может отдать тебя им? – он безошибочно находит макушку волка под плащом, треплет за уши. Питер предостерегающе рычит. – Ладно. Шучу я, не отдам. Обойдутся. Рука проходится по спине и исчезает, но странное тепло остается. Слабость накатывает волнами, все больше раскачивая его сознание, но отключаться нельзя. Сквозь мутную аконитовую пелену Питер видит надвигающиеся фигуры охотников. Слышит, как заходятся в лае гончие. Какой в этом толк? Я все равно умру. Не на пиках, так от отравления. В полубреду он вспоминает солнечный луг, сонных бабочек, порхающих над ним. Такие хрупкие, медленные от жары. Лениво вспархивающие с цветка на цветок. Голос матери вдали, ее теплые руки, нежные руки. Этого всего давно нет. Стаи давно нет. Если он прислушается и потянется, то ни одна связь не откликнется ему... Питер встряхивается, пытается сосредоточить взгляд. Убегать на зеленый луг нельзя. Оттуда нет возврата. Друид стоит чуть поодаль, сложив руки на груди и с нечитаемым выражением смотрит на охотника, который не решается переступить последнюю границу территории, заново очерченную красной нитью. Собака у его ног скалится и надсадно лает, разбрызгивая пену. - Вам здесь не рады, уходите, - спокойно говорит друид своим несуразным юным голосом. - Отдай волка – уйдем, - насмешка в словах охотника должна бы напугать парня, но от него стабильно исходит раздражение, и больше ничего. - Что-то я не вижу никакого волка, - задумчиво бросает парень, лениво оглядываясь по сторонам. Охотник прослеживает его взгляд, всматривается ему за спину. Но Питера под плащом разглядеть не может. – Тот, кто заходит на территорию, обратно не возвращается. Все, что за этой чертой, - он проводит мыском ботинка параллельно вибрирующей от натяжения нити. – Принадлежит лесу и мне. Если какой-то волк сюда и забежал – он мой. Но в лесу много других волков, иди бери любого. - Я спущу собак, - вкрадчиво говорит охотник. - Давай, давно я на собачьих шкурах не спал, - он пожимает плечами. По взмаху руки собака бросается вперед, но бьется о барьер, обиженно скулит, виновато стелется у ног хозяина. И тогда они спускают всех гончих. Друид бесстрастно наблюдает за тем, как они одна за другой обдирают бока о невидимую преграду. Не с первого раза, но нить рвется. И Питер отрешенно задумывается, если своре собак, натасканных на волка не сразу удается пробить «плохую работу», то как же ему, слабому и еле волочащему лапы, удалось преодолеть «хорошую» и не пораниться. В любом случае, это уже не важно. Ничего не имеет значения. Сейчас они накинутся на него и разорвут. Он оборотень, но он слаб. А их много. Питер зажмуривается, съеживается под плащом в ожидании неминуемого и весьма неприятного исхода... И ничего не происходит. Когда он вновь открывает глаза, собаки покорно сидят подле друида, а тот гладит каждую по очереди и шлепком отправляет в чащу. Когда последняя гончая радостно скрывается из виду, парень оборачивается на охотника и смеется. - Заходи сам, давно мне не служил человек, - медленно как в трансе проговаривает он, отряхивая руки от золотистого свечения. Искры на черной краске красиво поблескивают и испаряются. Охотник молчит. – Но лучше уходи, пока я сам к тебе не вышел. Ты на священной земле, не забывай об этом. Друид кажется юным, но вот вопрос, как давно он такой юный... Питер глубоко втягивает воздух ноздрями, пытается дотянуться, допытаться, дознаться. Ничего не выходит. Вокруг себя этот парень сплел добротный барьер, тут он может не беспокоиться за свои уши. Охотники тихо перешептываются в стороне. Из их разговора следует, что раз оборотень все равно не выйдет за территорию, то какая разница. Должно быть они и правда поймают какого-нибудь волка покрупнее и выдадут за чудовище. Возможно даже выставят чучело на площади. Но главный не успокаивается. Его гордость задета. В нем чувствуется затаенная злоба и открытая угроза. - Не думай, что ты единственный, - бросает он и уходит туда, откуда пришел. Чуть погодя Питер слышит слабый вздох над собой, а потом плащ с нее откидывают, и теплая рука гладит и гладит по загривку. Пока боль не отступает. Именно так, это временно. Друид встает, покачивается... и падает плашмя. Он лежит неподвижно достаточно долго, чтобы Питер начал обеспокоенно вслушиваться в биение чужого сердца. Его тело все еще скованно ядом, но он низко рычит и пытается доползти до человека, чтобы возможно вцепиться в его руку и привести тем самым в чувства. Теперь, когда опасность отступила, смерть кажется ему совсем уж глупым исходом. Но получается лишь жалко ткнуться носом в раскрытую ладонь. И подивиться, насколько тонкая и худая эта рука. - Я сейчас встану, встану, - бормочет друид и перекатывается на бок. – Опять забыл поесть... Господи, я умру рядом с идиотом. - Ничего ты не умрешь, Питер... Ты обычно совсем не так умираешь... Что? *** Питер просыпается от ощутимого толчка в колено и лениво приоткрывает один глаз. Отряхивается от бредового видения погони в лесу и чьей-то руки в костре. Тут же рассматривает собственную ладонь, но она в порядке. Бросает взгляд вниз и наблюдает прелюбопытнейшую картину. Стайлз держится за его колено и кажется пытается по нему... вскарабкаться? Ничего нелепее он не видел. Хотя, когда дело касается Стайлза, то возможно нет предела нелепости? В зале громыхает музыка, или скорее отвратительная пародия на нее. Сквозь это издевательство над благородным слухом Питера пробивается заунывное блеяние МакКолла. Блеет он, очевидно потому, что в собеседниках у него юная лисичка. Силясь стряхнуть со своей ноги Стайлза, не расшибив при этом его дурную башку, Питер припоминает. Кажется, он спрятался от неугомонных подростков в импровизированной библиотеке лофта, а потом задремал за книгой. А все потому, что Дерек куда-то запропастился, и оставил ему ценное указание присмотреть за своим имуществом. К имуществу багажом прилагается тупой альфа со своим выводком друзей. Конечно, ведь работать камердинером у собственного племянника, а заодно нянчиться с кучкой балбесов школьников, это предел мечтаний! Должно быть Дерек совсем расслабился. Или тоже отупел в человеческой шкуре. Должно быть тупость — это заразно. Но весьма полезно, когда это ты здесь умный. - Чувак, ну помоги, - доносится с пола. – Потом можешь сорвать злость по мне... за мной... на меня. Да плевать, помоги дойти до ванной. Стайлз жалобно смотрит снизу-вверх, что вызывает нечто среднее между брезгливостью и почти приятным воодушевлением. Это чувство покалывает где-то в затылке и стекает вниз по шее. Питер миролюбиво улыбается, и сразу же видит в его глазах промелькнувшую тень недоверия. Он и раньше замечал, как мальчишка украдкой следит за ним. Каждый раз, появляясь на поистине тупых собраниях стаи, чувствовал этот брошенный украдкой или затянувшийся взгляд на себе. Но стоило посмотреть в ответ, как засранец тут же смещал внимание на что-то другое и напускал на себя невинный вид. И однажды Питер понял. Ему не нужно обманывать Скотта, - что даже звучит смешно, - или Лидию, которая все еще слишком зациклена на себе и своих способностях. Или Малию, запутавшуюся в своих чувствах. Или упаси боже Лиама. Даже Дерека. Достаточно добиться расположения Стайлза, и все остальные как по команде перестанут считать его изгоем. Вот такая простая теорема, все линии ведут в один угол. И сейчас Питер стоит возле этого угла, и он довольно близок. Ведь Стайлз попросил его о помощи. Да, от него ощутимо разит алкоголем и подозрениями. Но это не единственное, о чем он хочет попросить. Питер ведет его к выходу из библиотеки, размышляя, случится ли внезапное откровение до или после того, как мальчишка избавится от лишнего. Но довести до ванной не успевает. Стоит только прислонить его к стене, чтобы открыть дверь, как этот идиот складывается пополам и выплескивает то самое лишнее прямо Питеру на ботинки. После чего испуганно таращится на свое произведение современного искусства. И только потом в зловещей тишине, совпавшей с перерывом в музыкальной какофонии, осмеливается поднять глаза на Питера. В них вся неотвратимость бытия. - Дерьмо, - выдает он. - Технически – нет, - Питер настроился на философский лад и не намерен сворачивать с этой дорожки. – Это что, мармеладный мишка? – он рассматривает мысок ботинка, и ему почти смешно. - Так, не беспокойся, не принимай поспешных решений. Стайлз все отмоет, будут как новые, - он нервозно бросается в ванную, и приходится схватить его за капюшон толстовки, чтобы не вписался в косяк. – Эм... ладно? Будут новые? – он опасливо косит то на Питера, то на испорченную обувь. – Я куплю тебе новые. У меня есть сбережения. - Не уверен, что их хватит, - беззлобно отзывается Питер, прислоняя его обратно к стене. – Отдышись, успокойся и иди умываться... Отмой пол. Я подожду тебя в библиотеке. - За-чем? – недоверие теперь обосновалось во всем его существе. - Расплачиваться будешь, - с интонацией серийного убийцы произносит Питер, но после небольшой тревожной паузы понимает, что слегка перестарался. – Я просто хочу это услышать. Как ты спросишь меня о том, о чем не можешь. Давай Стайлз, я в тебя верю, - он аккуратно снимает ботинки и идет за мешком для мусора. – Ботинки – это просто ботинки. Даже дорогие, - добавляет он, потому что мальчишка все еще пялится вслед, прилипнув к стене. Человек, который может приблизить его к цели стоит гораздо дороже. Даже в спину этот взгляд отпечатывается как клеймо. Но Питер слишком давно распрощался со своей совестью, чтобы теперь сомневаться. Стайлз умный, он все думает правильно, все чувствует верно. Но еще он сломленный, сомневающийся и растерянный. Скотт не может или подсознательно не хочет быть для него таким же другом, каким был раньше. Возможно, уговаривает себя, что не винит его за смерть Эллисон. Возможно и не винит. Но единожды подорванное доверие – не самая лучшая подпорка для расшатанной дружбы. И не успев оклематься от этой ситуации, Стайлз попадает в подобный капкан снова, с Малией. Как ему должно быть хочется участия. И Питер сегодня щедрый, он готов его дать. А алкоголь делает людей гибкими, несет их ноги куда не следует, заставляет выбалтывать секреты и переживания. Эмоциональная связь — это так просто на самом деле. Особенно, если создаешь ее намеренно, на фоне неустоявшейся после травмы психики. Чем разум моложе, тем он гибче. Тем легче его согнуть. Вот как это бульварное чтиво. Питер сгибает в руке мягкую обложку, а потом отпускает и смотрит, как она возвращается в исходное положение, шелестя страницами. Разглядывает витиеватый излом на глянцевой поверхности. И только после переводит взгляд на застывшего в дверях Стайлза. Его лицо чуть раскраснелось от холодной воды, волосы на висках мокрые, глаза едва ли трезвые. Пить в компании волков – гиблое дело, если ты человек. Зря ты тогда отказался. Зря. Его пальцы нервно теребят ворот футболки, загнанность во взгляде почти жертвенная. Он мог не приходить. Но крючок был подвешен, а расслабленный разум с радостью бросился за наживкой. Питер умел быть располагающим, если хотел. И здесь, в этом моменте позволил распространиться своему расположению чуть дальше. Подойти чуть ближе. Хотя сам буквально не сделал ни шага. - Ты читал «Мертвую зону»? – спрашивает Стайлз и переступает порог, как невидимую черту. И попадается. - Это что-то про зомби? – скучающе интересуется Питер, откинувшись на спинку дивана и чуть сползая, демонстрируя, как он расслаблен. Демонстрируя полное отсутствие осуждения, возмущения, агрессии. Всего, что могло бы отпугнуть. Конечно он читал «Мертвую зону», не мог не припасть к истории, в которой буквально видел отражение самого неприятного отрезка собственной жизни. Хотя и не обладал даром к предвидению. Читал, но Стайлзу об этом знать не обязательно. Незачем облегчать ему путь. – Я должен угадать? Ты хотел обсудить со мной свои литературные вкусы, но никак не мог решиться и потому так разволновался, что приполз ко мне пьяным? - Да... то есть нет. Не путай меня! – он раздраженно дергает ворот и все еще пошатываясь продвигается в комнату. Аккуратно садится с другой стороны дивана. – В общем, там мужик ясновидящий, но есть «место», некая территория у него в башке, на которую он никак не может попасть и узнать, что там. Я думаю... – он силится устроить руки, то закидывая их за голову, то складывая на груди. – Есть какой-либо еще способ вернуть память? Ты же наверняка пробовал что-то до того, как к тебе попали когти Талии? - Ты думаешь, что что-то забыл? – Питер поворачивается в его сторону, но только слегка, без особого интереса. Хотя одинокая искра любопытства и вспыхнула в нем на мгновение. - Я думаю, кто-то заставил меня забыть о чем-то. Мне это не нравится, - так по-детски откровенно. - Хочешь, чтобы я проткнул тебе шею? – скептически интересуется Питер. - Что?.. Нет! Я же сказал, другой способ! Ты что, совсем не слушаешь? - Ты мог бы попросить Скотта, ведь очевидно – ты мне не доверяешь... - Очевидно, я не хочу, чтобы Скотт был в моей голове. И ты тоже. И никто, - выпаливает он и осекается, опускает глаза. – Дело не в недоверии. Конечно, дорогуша, дело не в нем. Скоро его совсем не останется.