Хранитель слёз

Прикончив шестую бутылку пива, Кову развалился на травянистом бережке, довольно поглядывая на алеющий закат и серебрящуюся озёрную поверхность. Лёгкий бриз колыхал его тёмную гриву. Примостившаяся рядышком Киара, уложив голову на плечо возлюбленного, своим размеренным дыханием щекотала шёрстку на шее льва, пока его лапка весьма ненавязчиво поглаживала золотистую сырую спинку. Несколько минут назад они вдоволь накупались. – Кову, мр-р, послушай, – томно промурлыкала львёна. – М-м? Что такое? – С Кайоном бы поговорить. Ну что он там один сидит и дуется? Мне неспокойно за него. – Сейчас это нормально, что он злится. Я также себя вёл, когда мамка ремнём орудовала. Потом, правда, как-то свыкся. – Пойду, посмотрю, как он там, – к неудовольствию льва Киара отстранилась и встала. – И чего тебе спокойно не сидится? Такой красивый закат, – буркнул Кову, нехотя снимаясь с места. Кайон обнаружился недалеко от кострища, прямо на том месте, где на сильно примятой траве всё ещё ощущался дух недавней страсти. Сидя на корточках, львёнок разглядывал некий заросший мхом камень подозрительно правильной прямоугольной формы. Появление пары нисколько не отвлекло его от созерцания таинственной находки. – Эй, малой, ты чего тут забыл? – улыбаясь, спросил Кову, – Всё интересное, что происходило на этом месте, уже закончилось. – Здесь могильный камень, – глухим голосом ответил Кайон, – Вы трахались на чьей-то могиле. – Да ну, правда, что ли?! – усмехнулся Кову, направляясь ко львёнку. – Не приближайся ко мне! – зло бросил Кайон в ответ. – Ой-ой, посмотрите-ка на это! У нашего котёночка растут яички! Ах, как прекрасны были для моих ушей звуки твоего нытья из-под ремешка! Мало получил, да? – Ещё раз меня тронешь, я тебе камнем башку р-р-разъебу! – зарычал львёнок, снимаясь с места. Подбежав к кострищу, Кайон подобрал булыжник с острым концом. – Кайон, Кову! – переполошилась Киара, вставая между самцами, – Успокойтесь уже! – Пошли вы! – показав средний пальчик, гривастый буян побрёл прочь. Киара собралась уж пойти следом, но её задержал Кову. – Я же говорил, что он злится. Дай ему время. Никуда он не денется. Сухие ветки цеплялись за одежду, а трава – за хвост и лапки. Кайон брёл сквозь лес – без какой-либо конкретной цели, лишь бы подальше, лишь бы не с ними, лишь бы показать своё неприятие. Колкий гнев и обида неумолимо гнали вперёд, пока он не набрёл на узенькую, едва приметную тропку. Идти по ней было всяко легче. Вскоре в просвете между ровных сосновых стволов показалась небольшая поляна. Посреди неё – прямоугольный холмик взрыхлённой земли почти без травы. Это напоминало свежую могилу на кладбище, только памятника не видать. Львёнок замер, опасливо разглядывая странную находку. Он топтался на месте, раздумывая, что же это могло быть, пока не наступил на некий предмет. Самочьи наручные часики – грязные, с бордовым отпечатком чьего-то пальца на циферблате. Покрутив в лапках подозрительную находку, Кайон бросил их обратно. Отчего-то сразу возникло ощущение, что ни в коем случае не стоит здесь задерживаться, иначе он может заметить что-то ещё – что-то такое, чего лучше вообще не знать. Львёнок тихонько пошёл обратно по тропе. Былые обиды на время отошли на второй план. Сейчас лучше всего вернуться к лагерю – туда, где он не один, там, где кроме темнеющего с каждой минутой леса есть живые души. Тропинка вывела к берегу озера, где было уже совсем не страшно. Залюбовавшись закатом, предаваясь различным мыслям по поводу увиденного и прочувствованного, он совсем не глядел под лапы. Тропинка коварно оборвалась, земля внезапно исчезла, и Кайон полетел вниз, успевая лишь заслонить мордашку. С размаху он больно ударился о камни, громко и жалостно застонав. Шипя от боли, львёнок кое-как поднялся на лапки и побрёл к лагерю. Первым его заметил Кову. – Чего хромаешь, малой? Оступился где? – прохрипел Кову, пьяно икнув. Очевидно, старший лев успел хорошенько догнаться. – Не трогай меня, – хмуро буркнул львёнок. – Мне уже надоели твои хреновы страдашки, – Кову прихватил Кайона за плечо, – Малой, давай поговорим, как взрослые львы. На чистоту. – Пусти меня, говорю! – огрызнулся Кайон, морщась от алкогольного запашка. Кову, впрочем, крепко вцепился в плечики львёнка, твёрдо возжелав донести до юного сознания нечто важное. – Слушай, прости за ремень, – виновато шмыгнув носом, изрёк старший лев, – Это же не мне было поручено тебя… ик! воспитывать. Зачем ты так грубо отпихнул Киару? – увидев, что львёнок собрался что-то ответить, Кову тут же продолжил, – Да, она немного потрепала тебя за ушко. Но как ты себя вёл, блин. Так же нельзя, неужели не понимаешь?.. Ик! Всё ты понимаешь. Вот что, приятель: самочек обижать нельзя, особенно тех, кто тебе близок, и кто тебя любит. Нельзя – и всё тут! А если уж так злишься, что лапы чешутся – врежь мне!.. Ик! Ну, давай! – и Кову пьяно улыбнулся, опуская лапы, подставляя мордашку. Кайон замахнулся, а затем залепил Кову звонкую пощёчину. Черногривая головушка, впрочем, почти и не дёрнулась. – И всё? Хе-хе! Даже в школе мне крепче доставалось. – Я тебя любил за то, что ты никогда не читал мне нотаций. – А я и не собираюсь! – живо ответил Кову, – Лучше дам тебе совет: подойди сейчас к ней и скажи, что очень любишь. Тебе сразу полегчает. Обещаю. Киарушка между тем копалась в армейском рюкзаке. Увлечённая своим делом, она даже не заметила появления Кайона. Заслышав чьи-то шаги, львичка лишь недовольно фыркнула: – Я не знаю, куда ты запихнул свой спиннинг, балда. Ищи сам! – Какой спиннинг? – удивился львёнок. – Ой, это ты!.. Чего ты такой потрёпанный? Где ты так штаны уделал? – сестра подошла к нему и принялась придирчиво разглядывать одёжку. – Я упал, – ответил львёнок, – Кажется, бок подрал, и лапка болит. – Это как ты упал? А ну-ка, раздевайся, – строго велела старшая кошка. Львёнок не стал спорить. Послушно разоблачившись до трусиков, он неуверенно предстал перед внимательным взглядом сестры, переминаясь с лапки на лапку. Киара стала осматривать его со всех сторон, тщательно ощупывая худощавое тельце. – До крови ободрался на попе, ещё и трусики запачкал. Снимай давай, – заключила львёна, – Сейчас аптечку принесу. – А… Это обязательно? – округлил глазки гривастый проказник. – А как я тебе рану обработаю? – рассердилась Киара. По её тону Кайон понял, что никакие возражения приняты не будут. Стащив с себя трусики, он бросил их на землю рядышком, поглядывая в сторону палатки, где мгновением ранее скрылась сестра. Ждать её долго не пришлось. Вытащив пузырёк и салфетки, она уселась позади Кайона. Львёнок вздрогнул и зашипел, когда его попы коснулось что-то очень холодное и мокрое, после чего стало щипать. Переминаясь с лапки на лапку, он собрался было ощупать свой многострадальный зад, но был остановлен сестрой. – Не мешай! Сейчас закончу. Ох, попка всё ещё красная, даже через шёрстку заметно, – озабоченно промурлыкала львёна, наглаживая булочки брата, – Крепко тебя отшлёпали. Нечего было проказничать. – Гр-р! Знаешь, что?! – рассердился было львёнок, но тут же вспомнил, что в действительности стоило сказать, – Я… Я люблю тебя. На секунду установилось совершенное безмолвие. А затем пушистые заботливые лапки крепко обхватили животик львёнка. Киара принялась целовать его плечики, постепенно перемещаясь к щеке. Развернувшись к ней мордашкой, львёнок, счастливо урча, уткнулся носиком в шею сестры, пока та наглаживала настрадавшееся мягкое местечко, чтобы краснота и боль прошли быстрее. – Скоро совсем стемнеет, малыш, – ласково шепнула на ушко львёна, – Давай-ка умоемся и ляжем спать. Истомлённый многими событиями, Кайон не стал спорить. Сон в палатке посреди леса был в новинку, хотя лежать, откровенно говоря, было не очень-то и удобно. Привыкший к большему комфорту, львёнок постоянно ёрзал и не мог сомкнуть глаз, пока в палатку не пробралась сестра, а вслед за ней Кову. – Малой, ты чего там не спишь-то? – осведомился старший лев, укладываясь сзади львёны, – Хочешь, сказок на ночь расскажу? Или каких-нибудь историй из жизни? – Второе будет лучше. Лапа Киарушки притянула к себе брата с истинно кошачьей фамильярностью. Ощутив спинкой всю упругость и мягкость сестринских объятий, гривастый котик довольно заурчал. Впрочем, близостью золотистой львички наслаждался не только Кайон: лапа Кову вольно прошлась по животику кошки, а затем захватила в плен одну из аппетитных дынек, наминая подушечками персиковый сосочек. Львёнок, ощутив спинкой все эти телодвижения, сердито поёрзал на месте, недовольно проурчав, но так ничего и не сказал. – Так, сейчас расскажу, как нас воспитывал дедушка, – начал размеренный рассказ Кову, терзая сосочек львёны, – Каждую субботу во дворе он ставил деревянную лавку. Нас по очереди клали на неё, привязывали, а затем хорошенько охаживали крапивой. Дедушка считал, что это полезно для здоровья и тщательно обрабатывал все участки тела. Даже между лапок. Ох, как моя сестра верещала. Затем передышка минут на десять, после чего следовала команда задрать хвост. Дедушка вставлял в попу имбирный корень, и это было жутко неприятно и стыдно. Жгло очень сильно. – Ну и ужас, м-мр, – промурлыкала Киарушка, ощущая, как лапа льва начала медленно спускаться к низу живота. – Ужас начинался дальше, когда он брал веник из ивовых розг. Задница после крапивы и так болела, а тут ещё и это. Порол он строго, не щадил. Нам запрещалось кричать, но выдержать это было просто невозможно. Так что он охаживал нас очень и очень долго. В конце порки шёрстка на попе была вся красная от кровоподтёков. Не то что сидеть, ходить было больно. Но, с другой стороны, мы сами по себе были не подарками. Нука оставался два раза на второй год, Витани ходила в школу в настолько короткой юбке, что даже портреты учёных в кабинете физики густо краснели при её виде. Это так наша училка на родительском собрании сказала, а мать потом нас дома отстегала до кровавых жоп. После чего сестра несколько дней одевалась куда скромнее. И я считаю, что по-другому было нельзя, иначе ничего хорошего из нас бы не получилось. Хочешь вырастить из львёнка воспитанного льва – бей покрепче, – философски закончил свою речь Кову, активно надрачивая писю львёны. – М-мр, твоему брату это всё же не помогло, о-ох, – сквозь истому пробормотала Киара, приподнимая лапку, чтобы её льву было удобнее. – Это верно, – с лёгкой грустью ответил Кову, проникая пальчиком в горячие, хорошо изведанные им ранее глубины, – Сидеть ему четыре года. Так что, малой, зря ты так дуешься, тебя ещё здорово пощадили. Эх, разбаловал вас ваш папка, разбаловал! Навалившись всем телом на Киару, Кову будто бы мгновенно позабыл, что в палатке присутствует третий лишний. Всё наигранное сопротивление самочки было очень быстро сломлено, когда навострившийся орган льва занял своё законное место – на страже зарождения новой жизни. Кайон, конечно же, всё слышал и ощущал спиной их движения, глубокое жадное дыхание, влажные поцелуи, однако же предпочёл предоставить им полную свободу действий, уткнувшись носом в брезент, тайком лаская себя меж лапок, ибо лежать спокойно было нестерпимо трудно. Едва оклемавшись от первого за эту ночь раунда, Киарушка обратила внимание на подозрительно затихшего братика. Лукаво блеснув заинтересованными глазками во мраке, она тихонько придвинулась к нему, навострив любопытные ушки. Затем, распечатав пачку влажных салфеток, развернула Кайона, уложив того на спину, после чего дала строгий наказ: – Все свои мокрые дела делай в салфетку… И прости, что всё так вышло, – ласково добавила она.