Pray For Demons

У всех людей есть свои недостатки — и либо ты их принимаешь и миришься с ними, либо ваши пути расходятся. Лора Дан точно знает, как это работает. Всё дело в том, что когда недостатки, с твоей точки зрения, есть у твоего ребёнка — у тебя нет выбора. С Джошем всегда было бесполезно бороться — таков уж его характер. Его можно было только принять, со всей его упертостью, упрямством и дружелюбной милой улыбкой, которой он прикрывал сожженные мосты к отступлению. О, Лора Дан прекрасно знает, что это за улыбка, которой улыбается сейчас Джош — и знает, что в этом возрасте на нём уже не работают никакие наказания. Домашний арест отменяется, сладкое он может купить себе сам. Лора Дан делает глубокий вдох — но, если честно, это не очень-то помогает. — Сменил одну железку на другую, — вот, что говорит Лора, упирая кулаки в бока. — Только посмотрите на него. И сделал ещё одну татуировку. Хоть бы руки прикрыл, это же, чёрт возьми, школа. И вот и всё, что делает на её упрёки Джош — смеётся и широко улыбается. Никакой злобы, никаких оправданий, никаких аргументов — только смех. — Конечно, школа, пусть и после её окончания, я наконец-то смогу быть здесь самым крутым, — Джош отшучивается, впрочем, в его ответе нет ни капли иронии — искренность, завернутая в хрустящую смешливую улыбку. — Конечно, после Эбби. И после Тайлера. В этом весь Джош: обезоруживающая улыбка и дьявольское обаяние. Иногда Лора и сама не понимает, как у них с Биллом родился такой ребёнок. Билл, впрочем, любит повторять, что не так страшен Дьявол, как его мать — но Лора, как правило, не слышит этого, Билл не самоубийца, чтобы говорить ей в глаза подобное. Взгляд Лоры, наконец, перемещается — она перестаёт пытаться прожечь дыру в собственном сыне — и окидывает взглядом с ног до головы того, кого Джош крепко держит за руку. Билл пошутил бы, что это только для того, чтобы этот самый Тайлер не успел сбежать: уж он-то знает, как работают все эти штуки. Поэтому перед тем, как встретиться с Джошем и его спутником в холле, Лора попросила Билла принести что-нибудь выпить: она точно знала, что ей это понадобится. Немного вина ещё до того, как всё начнётся, чтобы пережить этот день. Но пока она без всякого допинга и успокоительного действия красного сухого, оглядывает узлы на кедах Тайлера, рассматривает его штаны — обычные чёрные джинсы, без изысков и безо всяких дыр. Она поднимается взглядом выше, пересчитывая пуговицы на его рубашке — застегнуты все, наглухо, под горло. Рукава слегка велики, надо бы подшить, или хотя бы закатать. Пальцы так сильно сжимают пальцы её сына. Лора вглядывается в его лицо: напряженная улыбка, капельки пота над верхней губой. Тайлер явно нервничает, как все и всегда нервничают во время знакомства с родителями. Лора, впрочем, готова поспорить: когда Джош знакомился с родителями Тайлера, он не волновался ни капли. В этом всё и дело: Тайлер сейчас переживает за двоих, нервно вытирая свободную ладонь о штаны, стараясь сделать это как можно незаметнее. — Ну, хотя бы парня выбрал приличного, — вздыхает Лора и всё-таки улыбается. — Здравствуй, Тайлер. Джош очень много о тебе говорил. Лора Дан только и слышит в последние полгода каждый раз, когда видит сына и когда слышит его голос в трубке, что о Тайлере Джозефе. Эта история, кстати, именно о нём, а вовсе не о Лоре, не о её муже, застрявшем возле бара и пытающимся купить хоть что-то алкогольное — это всё ещё школа, на секундочку, хотя деятельность и внешкольная, и не о её старшем сыне. Ну, разве что самую малость, потому что Джош Дан — оба Джоша, если уж на то пошло — именно тот, за кого держится Тайлер, физически и метафорически. Но мы забежали слишком далеко, время вернуться немного назад. Отмотаем примерно на сутки: Тайлер собирается на работу, то и дело отвлекаясь на телефон. Джош не звонит ему: не хочет отвлекать перед сменой. Джош компенсирует отсутствие звонков целым ворохом сообщений, и ни одно из них Тайлер не обходит своим вниманием — и отвечает на каждое. «Я люблю тебя» в ответ на количество зубов у белой акулы — одновременно около трёх сотен, за всю жизнь порядка двадцати тысяч. Смайлик с сердечком в ответ на смайлик с поцелуйчиком. Воображаемый Джош только подмигивает кукольному Иисусу, который вновь на его руке, и делает вид, что тряпичные внутренности вот-вот вывернет наружу: очевидно, ворохом батареек. — Ты знал, что Дэйв Грол играл ещё в Нирване? — спрашивает воображаемый Джош, болтая своими ногами, пока Тайлер собирается; читай — с дурацкой улыбкой печатает Джошу новое сообщение. — Пока Кобейн не того... Он стреляет себе в висок из воображаемого пистолета: пальцев правой руки; это выглядит так, будто тряпочный Иисус посылает на него свою кукольную кару Божью. Голова воображаемого Джоша откидывается в сторону, он закатывает глаза, изображая смерть. Но уже через секунду он воскресает — с помощью фантазии Тайлера, тряпочного Иисуса и собственной силы воли. Тайлер отлично представляет себе, каково это — в один чудесный день решить покончить с собой. Тайлер знает это на себе. Тайлер зависает перед зеркалом в одних джинсах и с телефоном в одной руке, с недописанным сообщением Джошу. — Я знал, что в Нирване был не только Курт, — Тайлер пожимает плечами. — Ну, это... это логично. Просто на момент смерти Курта Тайлера скорее интересовал другой Курт — Вагнер. Он поздно увлёкся музыкой, не стоит его в этом винить. Воображаемый Джош оглядывает полки с комиксами — яркие обложки, замусоленные страницы прочитанных сотни раз выпусков. — Он тоже ощущал себя, ну, знаешь, — воображаемый Джош переводит взгляд на тряпочного Иисуса, натянутого на свою правую руку, будто тот может подсказать ему подходящее слово. — Да, точно: брошенным, спасибо, Боже. Тайлер улыбается уголками губ, то ли от того, с каким дурашливым видом воображаемый Джош поднимает эту тему, то ли от того, что пишет реальному Джошу — тот хвастается фактом, что скупил все остальные версии альбома Wasting Light, включая кассету, которую будет слушать со старого кассетного плеера, работающего от батареек — остался у него ещё со школьных времён. Тайлер пишет, что однажды, когда обретёт мировую известность, тоже выпустит альбом на всех носителях — независимо от их популярности и востребованности. Даже если кассеты на тот момент будет слушать вовсе негде, он обещает купить подержанный кассетный плеер для Джоша, если его сломается. — И что с ним случилось? С Дэйвом Гролом? — Тайлер спрашивает это, не отрываясь от телефона. Пальцы быстро касаются сенсорного экрана, набирая текст, Тайлер пытается быть в теме разговора. Тайлер абсолютно не разбирается в теме. Воображаемый Джош поднимает глаза к потолку, затем, словно осёкшись, почти виновато смотрит на тряпочного Иисуса — мол, извини, Боже, совсем забыл, что ты теперь здесь. Мол, прости, Господи, просто прикинь, с кем мне приходится общаться. Любовь, мол, зла. — Ему стоило бы прибиться к любой другой группе и продолжать стучать палками до конца своих дней, — усмехается воображаемый Джош, болтая ногами; сидит на его законном излюбленном месте: на письменном столе Тайлера. — Но он пошёл дальше. Большой палец давит на треугольник на сенсорном экране, отправляя сообщение. Тайлер поднимает взгляд на отражение в зеркале: воображаемый Джош где-то за его плечом на другом конце комнаты, сидит на письменном столе и ухмыляется. — И как далеко он дошёл? Тайлер вовсе не хочет говорить об этом; он прекрасно понимает, к чему ведёт воображаемый Джош. Он и не говорит. Только вот проще остановить рассвет, чем воображаемого Джоша — так что Тайлер просто задаёт наводящие вопросы и слушает. — Дэйв Грол записал альбом, где сам играл на всех инструментах и исполнял все вокальные партии, — воображаемый Джош улыбается, когда рассказывает об этом, в его голосе — чёртова гордость, во взгляде Тайлера в отражении в зеркале — чёртова ревность. — Изначально он планировал сохранять анонимность, но, чёрт, альбом вышел слишком хорош, и тогда он начал собирать группу. Foo Fighters. Название из сленга американских лётчиков времён Второй Мировой, которые называли так неопознанные летающие объекты и странные атмосферные феномены в небе над Тихим Океаном. Тайлер оборачивается; он хочет посмотреть на воображаемого Джоша из своих фантазий без всяких преград в виде зеркала. Тайлер даже делает несколько шагов по направлению к нему — чтобы быть ближе. Чтобы разглядеть его лучше. — Лётчики, — эхом повторяет Тайлер, винтики в его голове крутятся. — Пилоты, значит. Воображаемый Джош кивает, подмигивая, продолжая так же широко ухмыляться, как ухмылялся секундой ранее. — Да, череда забавных параллелей и совпадений, — подтверждает воображаемый Джош, болтая ногами. — А ты не знал? Воображаемый Джош точно должен знать: Тайлер не имел об этом ни малейшего понятия, когда выбирал виниловую пластинку в подарок. Он слышал несколько песен, но никогда не интересовался, что и кто стоит за этой музыкой. Воображаемый Джош всё равно спрашивает — уточняет или издевается, или просто хочет услышать. — Всезнайство — это по вашей части, — отрезает Тайлер. — Как и прочие дьявольские штучки. Не знал, не хотел знать, не собирался иметь перед глазами пример для подражания. — Вот уж нет, пластинку ты выбрал сам, — воображаемый Джош хохочет. — Буква F всё ещё шестая по алфавиту. И под руку я тебе её не подсовывал. И даже не советовал Дэйву назвать группу именно так. Теперь очередь Тайлера закатывать глаза, что он и делает. В глубине души он уже знает, что ответит воображаемый Джош, и всё равно спрашивает. Потому что не может не спросить — что-то свербит внутри, как аномальное атмосферное явление над океанскими водами. — К чему ты это всё? — Тайлер скрещивает на груди руки. Защитная поза, закрытая — Тайлер не хочет всё это выслушивать, но всё равно спрашивает. Что-то рвётся наружу, как непереваренные батарейки из тряпичных недр кукольного Иисуса. — К тому, что Дэйв, обычный барабанщик, не сдался, — воображаемый Джош всё ещё ухмыляется, но в этот раз говорит совершенно серьёзно. — И тебе сдаваться не следует. Когда получишь мировую известность, будешь подавать пример другим. Пропагандировать жизнь, а не смерть. Звучит высокопарно — и ещё очень воображаемо. Тайлер представляет: он знаменит и богат. Тайлер представляет: он зарабатывает на жизнь тем, что делает музыку — делает единственное, что ему когда-либо хотелось делать. У Тайлера богатая фантазия и отличное воображение: взять, хотя бы, воображаемого Джоша со всеми его приколами. И всё равно он с трудом представляет себе такую жизнь, такого себя. Обычный барабанщик, ну да, такой же обычный, как сам Джош. Тайлер качает головой, Тайлер отворачивается. Прямая спина, напряжённая, острые, торчащие лопатки. Тайлер будто всем своим видом пытается показать: поговорили и хватит. Тайлер прямо сейчас занят выбором подходящей футболки — чёрной, из вороха таких же чёрных. Пальцы касаются хлопковой ткани, пальцы подрагивают. Губы плотно сжаты, внутри Тайлера бушует настоящая буря. Тропический циклон, возникший на востоке воображаемого Океана внутри Тайлера от контакта с тёплыми водами сопровождается ливнями, мощными грозами и штормовыми ветрами. Воображаемый гром внутри Тайлера грохочет так громко, что Тайлер не слышит, как воображаемый Джош спрыгивает с письменного стола; не слышит воображаемых шагов — лишь чувствует, как его горячие руки обхватывают его со спины, обнимая поперек живота. Левая ладонь ложится поверх правой, тряпочное лицо Иисуса вжимается в кожу Тайлера. Воображаемые молнии вспыхивают одна за другой внутри, Тайлер крепко зажмуривается, будто его может ослепить. Воображаемый Джош просто обнимает его, очень долго, кажется — или всего несколько секунд. Время в Аду всегда течёт иначе, Тайлер помнит, даже когда упускает из виду. — Ну? — воображаемый Джош выдыхает ему прямо в ухо. — Что? Говори. Внутренний ураган движется к внутренней суше, чтобы смести всё на своём пути. — И что, ты уйдёшь, если я сдамся? — срывающимся шёпотом спрашивает Тайлер. — Вы оба. Или уйдёшь, если я не сдамся, и однажды каким-то чудом у меня всё получится, и ты решишь, что своё дело сделал? Тайлер представляет себе, как однажды воображаемый Джош исчезнет, и больше не появится, сколько его ни воображай. От этих мыслей сводит желудок, от этих мыслей сжимает лёгкие. От этих мыслей жжёт глаза. Тайлер смаргивает — ему так хочется вырваться из этой обжигающей воображаемой хватки. Заранее, до того, как воображаемый Джош решит его отпустить — и до того, как исчезнет. До того, как они оба исчезнут из его жизни. — Какой же ты идиот, — вздыхает воображаемый Джош. — Не ты, Боже, хотя ты недалеко ушёл, признаю. Но Тайлер, ты... как в твоей дурной голове вообще могла зародиться настолько глупая мысль? Что я могу уйти? Мы оба? Ты серьёзно? Ты когда-нибудь слышал о том, чтобы Дьявол сдавался? Он разворачивает Тайлера к себе лицом; воображаемый Джош и его воображаемые прикосновения ощущаются точно ожоги на коже. Раскалённые ладони — жар чувствуется даже сквозь слой ткани. Ладонь давит на плечо, пальцы касаются подбородка — мол, посмотри на меня, давай, посмотри. Тайлер сглатывает — его глаза оказываются прямо напротив воображаемых глаз — каре-зеленые, с янтарными искорками и зрачками величиной с адскую бездну. Не смеются — глаза воображаемого Джоша пугающе серьёзны. — I lay there in the dark and I close my eyes. You saved me the day you came alive, — вот что шепчет воображаемый Джош одними губами, и колечко в его нижней губе блестит, маленькое и серебряное, гипнотизирующее, и Тайлер тянет руку, чтобы коснуться его подушечкой большого пальца. В глубине души Тайлер уже знает: всё тот же Дэйв Грол, разве что, альбом, может, другой. — Прекрати уже его цитировать, — Тайлер коротко качает головой; это не то чтобы ревность, это просто... Просто: прекрати и всё. Воображаемый Джош из его фантазий, хотя бы ему не надо ничего объяснять. — Ладно, скажу иначе, — воображаемые пальцы касаются пальцев Тайлера — горячо так, что, кажется, вот-вот кусками начнёт слезать кожа. — Stay alive for me. Это уже не его, это — твоя. Воображаемый Джош прижимается лбом к его лбу, будто пытается выжечь все лишние мысли из его дурной головы. Все те, в которых он — они оба — могут куда-то уйти. Куда-то деться. Испариться, исчезнуть, просто оказаться сном или шуткой воображения. — Я такого не помню, — голос Тайлера кажется чуть более хриплым, в горле пересохло — слишком жарко. Температура, озноб, лихорадка. Воображаемый Джош прижимает его к себе крепче, словно в попытке согреть. Или — спалить вместе с собой ко всем чертям в адском пламени. Тайлеру, в принципе, плевать, он согласен на оба варианта. — Это потому что ты её ещё не написал, — фыркает воображаемый Джош. — Но напишешь. Уж я-то знаю. Он не глядя вытаскивает футболку — чёрную, из вороха таких же чёрных — и отдаёт её Тайлеру, прижимая тонкую ткань к груди при поддержке тряпичного Иисуса. Воображаемый Джош и его вкус в одежде — Тайлер даже не спорит, Тайлер даже не спрашивает, почему именно эта. Просто натягивает на себя, бурча себе под нос: — Всезнайка. Мобильный телефон Тайлера, оставленный на комоде, вибрирует. Новое уведомление, новое сообщение от дьявольской службы срочной психологической помощи. «Ты этого не сделаешь. В смысле — не купишь мне новый, когда станешь мировой знаменитостью. И подержанный тоже не купишь. Ты отдашь мне свой старый, вместе с собой». Следом тут же приходит второе: «Верь мне, я знаю». — Ему это скажи, — хмыкает воображаемый Джош, тыча воображаемым пальцем в телефон Тайлера, хотя даже не видит экран — но ему не обязательно видеть, чтобы знать, что именно пишет его реальная копия. — Про всезнайство. Тайлер помнит: он вообще-то уже говорил, вчера, почти сутки назад. Тайлер считает, что одного раза пока достаточно. Тайлер считает часы, когда они встретятся снова: ещё около суток, чуть меньше. Тайлер считает это время почти вечностью — так всегда происходит со временем в Аду: оно над тобой всё время издевается и течёт так, как хочет. — Думаешь, идти так? — Тайлер меняет тему, пытаясь вернуться в привычную реальность — именно в этой реальности ему нужно на работу. Возня с грязными столами и подносами, толпа посетителей, чёрная футболка с восходящим красным солнцем на груди — только картинка, без всяких надписей. И ещё — обнажённые предплечья. На работу он в таком виде ещё не ходил: Тайлер уже представляет взгляды коллег, посетителей, ну и серьезный разговор с Кристиной, конечно же. Стены его комнаты сдвигаются, надвигаются на него по миллиметру. Вентиляция перестаёт работать как положено и вытягивает практически весь воздух вокруг него. Потолок, кажется, вот-вот обрушится; Тайлер почти хочет этого. Чтобы всё рухнуло — и ему бы не пришлось светить уродливыми рубцами на работе. Воображаемый Джош смотрит на него долгих несколько секунд, а потом говорит: — Я буду рядом в любом случае. Его улыбка кажется немного кривой с этого ракурса, Тайлер смотрит в его глаза, Тайлер наблюдает, как поблескивает маленькое серебряное колечко в его губе, когда он говорит это. Расшифровать его слова так просто: он никуда не уйдёт, вне зависимости от того, сдастся Тайлер или нет. Тайлер напоминает себе: Дьявол никогда не сдаётся, никогда не отступается, об этом даже в Библии с их очерняющей соперника пиар-кампанией не писали. Тайлер вспоминает, как несколько часов назад лежал на плече воображаемого Джоша, а он гладил его по голове, касался затылка кончиками пальцев и легко тянул за волосы. Тайлер кусал его в плечо — легко, едва прихватывая зубами кожу; сонно, лениво. Тайлер почти заработал ожог языка — такой горячей казалась кожа воображаемого Джоша. Всё ещё кажется. Это происходит одновременно с тем, как Тайлер представляет себе: покадрово. Как будто сознание разделяется на две половины — в одной ты воображаешь себе, а с другой являешься обычным наблюдателем. Это то, что Тайлер делает: наблюдает, как воображаемый Джош опускается перед ним на колени. Медленно, мучительно медленно — он будто стекает на них. Тайлер отмечает самым краем сознания, той частью, которая наблюдательная — молитвенная поза. Воображаемые руки Джош тоже поднимает — будто собирается сложить ладони вместе, прижав лицо тряпочного Иисуса к левой ладони, сплюснув его божественную физиономию и эго. Воображаемый Джош будто пытается взмолиться Тайлеру, словно он единственное божество здесь, которое стоит о чём-то просить — хотя бы о том, чтобы стены перестали сдвигаться, а потолок прекратил опускаться мучительно медленно. Тайлер не может пошевелиться, застывший, закованный, скованный; похоже на паралич. В онемевшие руки впиваются сотни тысяч игл, когда воображаемый Джош берёт их в свои, разворачивая запястьями вверх. Тряпочные руки кукольного Иисуса плотно обхватывают левое запястье Тайлера. Воображаемый Джош смотрит ему в глаза — не отводя взгляда, не моргая, как животное, как дикий зверь — кто-то вроде гепарда или ягуара. Как настоящий Дьявол — личный, персональный, в драных джинсах и с пирсингом в нижней губе, созданный волей его фантазии, выбравшийся из его тёмной головы. Тайлеру бы хотелось — первая, естественная реакция — вырвать руки, выхватить, выпутаться. Тайлер завороженно смотрит на лицо воображаемого Джоша — он никогда раньше не видел его таким. Воображаемый Джош прижимается губами к его запястьям поочерёдно: сначала к правому, затем к левому. Тайлер вздрагивает, — непроизвольно содрогается всем телом, — но воображаемый Джош не останавливается на этом. Как в замедленной съёмке он возвращается к правой руке, затем к левой, затем снова к правой, выцеловывая каждый рубец, поднимаясь губами всё выше и выше, пока не доходит до внутренней стороны локтя. Когда он заканчивает, лицо Тайлера мокрое от слёз, а кожа на запястьях горит так, что это потянет на ожог четвертой степени. Воображаемый Джош улыбается уголками губ, глядя на него снизу вверх, мол, только взгляни, Боже. Мол, ты что, и правда расплакался? Мол, стоит проделать это с тобой прямо во время рабочего дня, если будут какие-то сложности. — Иди, — говорит воображаемый Джош, разжимая пальцы. — Умойся. Только быстро, а не то мы опоздаем. Рабочая смена только у Тайлера, но он говорит — мы опоздаем. Тайлер помнит: Дьявол в деталях. Тайлер просто никогда не думал, что детали будут выглядеть так. Тайлер трёт лицо, ополаскивая его ледяной водой снова и снова, пока отросшая чёлка не становится мокрой, и пока зубы не начинают стучать; и всё это время воображаемый Джош смотрит на него — на его сгорбленную спину и на отражение его лица в зеркале над раковиной. Тайлеру хочется сказать: «Спасибо», Тайлеру хочется сказать: «Не делай так больше, это... слишком», Тайлеру хочется хоть как-то выразить всё то, что выжигает изнутри грудную клетку. Тайлер ловит полотенце, которое кидает ему воображаемый Джош, чтобы тот вытер лицо. Слов слишком много, но Тайлер никак не может найти подходящие: они все неправильные, их всех недостаточно, они все не выражают и сотой доли того, что он чувствует. — Он снова написал тебе, — говорит воображаемый Джош, переводя тему и избавляя Тайлера от необходимости высказаться. — Попросил дать ему знать, как закончишь — он заберёт тебя с работы, и ты переночуешь у него. Он соскучился, у него ломка. Просил передать привет Келли и Заку. Мобильный телефон воображаемый Джош выуживает из тряпичного рта кукольного Иисуса жестом фокусника — а затем запихивает в задний карман джинсов Тайлера. Всем своим воображаемым видом он выражает невозмутимость, мол, ничего такого в его жесте — и во всех предыдущих — нет. Как нет и в его словах. Тайлеру хочется его треснуть. Тайлеру хочется его поцеловать. Тайлер зависает с полотенцем в руках, с мокрым лицом — капельки воды падают с отросшей чёлки на нос. — Мы опоздаем, — напоминает воображаемый Джош. А потом целует Тайлера сам, быстро, неуловимо; короткое касание губ к уголку губ, нежное до одури, до того, что сердце болезненно ноет в груди — стукнулось о рёбра слишком сильно. С Джошем всё — слишком; с ними обоими. Тайлер собирается — это выглядит так, словно он собирает себя по кускам в одну кучу. Он остаётся в одной футболке — едва ли есть риск замёрзнуть даже в конце смены, учитывая, что Джош собирается его забрать. Сердце от одной этой мысли бьётся быстрее в несколько раз, Тайлер сбегает по лестнице вниз. Быстрый поцелуй в щёку матери, такой же быстрый завтрак — бутерброд на ходу и полстакана апельсинового сока. Тайлер сжимает пальцы Мэдди, которая хватает его за руку в гостиной, оторвавшись ради этого от одного из своих конспектов. Тайлер замечает краем глаза: диаграммы и графики, ровный почерк, круглые буквы, самое важное выделено жёлтым маркером, в надежде, что она это запомнит. Большой палец Мэдди касается запястья там, где всего несколько минут назад прижимались губы воображаемого Джоша — кажется странным, что никаких следов на коже не осталось после этого. Мэдди трёт самое начало уродливого рубца — и смотрит в глаза Тайлеру. Немой вопрос: уверен в этом? В том, чтобы идти на работу прямо так? Тайлер находит взглядом воображаемого Джоша: тот склоняется над одним из открытых конспектов Мэдди и водит воображаемым указательным пальцем левой руки по строчкам. Тряпочный Иисус, натянутый на его правую, беззвучно шевелит губами, повторяя это самое важное. Воображаемый Джош хватает жёлтый маркер со стола, скармливая колпачок от него кукольному Иисусу, проводя длинную жёлтую линию, выделяя предложение под одним из графиков. Тайлер пожимает плечами: мол, рано или поздно придётся это сделать, почему бы, в конце концов, не прямо сейчас? Мэдди улыбается краешком губ, ещё немного, и она скажет, что этот самый Джош хорошо на него влияет. Но она не говорит — просто гладит Тайлера по ладони, и возвращается к своему конспекту. Диаграммы и графики, тщательно, до миллиметра, вычерченные. Тайлер думает, что ему никогда не хватит усидчивости для этого — но, может, хватит упорства писать новые и новые песни. Просто это — единственное, чем ему когда-либо хотелось заниматься по-настоящему. Просто теперь придётся это делать одному. От этой мысли начинает подташнивать. — Ты не один, — вот что говорит воображаемый Джош. — Ты никогда больше не будешь один. Секундная пауза, воображаемый Джош поднимает свою воображаемую руку, заставляя тряпочное уста Иисуса шевелиться. — Только представь, — высоким голосом говорит воображаемый Джош, подражая голосу Иисуса — именно такой он, по его мнению, высокий и слегка омерзительный. — Даже не подрочить в одиночестве. Тайлер давит ухмылку: у воображаемого Джоша есть одна отличительная черта. Он превращает в веселье любую драму. Тайлер представляет, как с трудом сдерживается от хохота даже на похоронах — да, это вполне в его духе. — Мам, я буду поздно, — кричит Тайлер в сторону кухни. — Точнее, вообще-то, поздно и завтра. Джош заберёт меня с работы и отвезёт на неё, так что... я напишу. Скорее, воображаемый Джош напишет, но это детали, в которых разберётся лишь команда Дьявола: Келли Джозеф они ни к чему. Может, Келли и хотела как-то прокомментировать это поспешное решение, но она просто не успевает это сделать. — Знаешь, он классный, этот твой Джош, — говорит Зак; на нём всё ещё спортивная куртка — то ли собирается уйти, то ли только вернулся и ещё не успел раздеться. — Короче, я... я просто рад за тебя. За вас обоих. Тайлер таращит на него глаза — в последний раз Зак говорил, что рад за него, когда Тайлер поступил в колледж. Ну, это было до того, как он его бросил. Сколько лет назад? Прошло несколько вечностей, если доверять ощущениям. Тайлер доверяет Джошу — обоим Джошам. — Спасибо, — голос выдаёт Тайлера с головой: слишком много чувств. Келли Джозеф только вздыхает и подходит, чтобы приобнять Тайлера: и что тут скажешь? — Только поешьте что-нибудь. И поспите, вы оба, — вот что она говорит, как и положено матери: такая уж работа у матерей, следить за тем, чтобы их дети были в порядке. Келли признается в этом намного позже даже себе, но ей становится чуточку легче от того, что часть её обязанностей легла на плечи Джоша Дана, барабанщика. Келли думает, что очень давно не видела Тайлера таким — не то чтобы менее нервным, просто несколько более счастливым. Келли готова пойти на всё, чтобы он был счастлив. Даже если иногда придётся просто промолчать. И Келли Джозеф молчит, пока за Тайлером не закрывается дверь, и лишь после этого устраивает Заку допрос, касающийся барабанщика по имени Джош. Тайлер, впрочем, ничего из этого уже не слышит: ни вопросов матери, ни беспечных ответов Зака, ни то, как пытается сдержаться от смеха Мэдди. И вопрос Мэдди, не видел ли кто её жёлтый маркер, Тайлер уже, конечно, не слышит тоже. Они идут — Тайлер и воображаемый Джош из фантазий Тайлера, почти соприкасаясь плечами. И, да, конечно, тряпичный Иисус тоже вместе с ними. Тайлер старается держать руки поближе к корпусу, так, чтобы шрамы как можно меньше бросались в глаза. У него даже получается — по крайней мере, первые пару минут. А потом Тайлер просто забывает об этом — очень трудно удержать что-то в голове, когда воображаемый Джош начинает корчить рожи и подначивать кукольного Иисуса, чтобы тот неестественно высоким голосом принялся изгонять из воображаемого Джоша воображаемых демонов. Тайлер вспоминает о двух уродливых рубцах на своих предплечьях позже — уже на работе, когда ловит взгляд Кристины. Она пялится на его шрамы, так, что это почти неприлично — а потом подходит к нему. Каблучки стучат по паркету, тёмные волосы, собранные в хвост, метаются по плечам. Воображаемая ладонь воображаемого Джоша прижимается к спине Тайлера, давит на лопатки. — Что? — рявкает Тайлер, до того, как Кристина, их старший менеджер, успевает открыть рот. Тайлер рявкает так громко, что на них оглядываются несколько посетителей, и Кристина хватает его за руку, чтобы утянуть из зала в подсобное помещение. Надпись на двери гласит: «Только для персонала». Воображаемый Джош протискивается в самый последний момент, Тайлер задаётся вопросом, способна ли Кристина прищемить его воображаемые пальцы — вместе с тряпичным лицом Иисуса и его глазами-пуговками. — Что, политика ресторана запрещает светить шрамами? — Тайлер, наконец, выдергивает руку из цепкой хватки наманикюренных пальчиков. Тайлер выглядит раздраженным, Тайлер выглядит по-настоящему агрессивным, Тайлер пытается затолкать страх обратно, туда, где он образуется: на дно желудка. Горячая воображаемая ладонь осторожно гладит его спину. — Я всегда могу её, ну, знаешь, того, — пожимает плечами воображаемый Джош. — Только скажи — и нет Кристины. И Криса с Ником тоже. Иногда так даже проще: нет тела, нет проблем, одни адские муки. Боже, закрой уши, тебе не следует этого слышать. Кристина коротко качает головой, тёмный хвост бьётся по плечам: по правому, затем — по левому. Она зажмуривает на секунду густо подведенные чёрным глаза, а затем снова качает головой. — Нет, я хотела... — она прерывисто выдыхает, прежде, чем продолжить. — Хотела сказать, что у меня тоже есть шрам, — она проходится рукой по своему животу, рисуя воображаемую линию сквозь застиранную ткань фартука. — Кесарево. Поэтому я всегда закрываю живот. А ты... Ты молодец. Воображаемый Джош фыркает — Тайлеру чудится в этом смешке воображаемое разочарование, как будто он уже почти настроился на то, чтобы Кристину — того. — Не знал, что у тебя есть дети, — бормочет Тайлер, потирая переносицу. Что он вообще знает о Кристине? Она — старший менеджер, не замужем — нет кольца на пальце, нет бойфренда, нет ребёнка. Во всяком случае, она всегда говорила, что нет... — Я... отдала его на усыновление, когда он родился, — Кристина пожимает плечами. — Мне было шестнадцать. Я всё ещё думаю, что это самое верное решение, которое я только могла принять. А вот моя сестра, узнав об этом, наглоталась таблеток. Тайлер сглатывает, он вовсе не хочет слушать семейную историю Кристины. Ему не то чтобы наплевать — просто позже ей самой наверняка будет неловко. Ну, теперь хотя бы понятно, что с ней не так — и почему она застряла здесь. Или — нет, всё ещё неясно. Слишком много неизвестных факторов. Мир, вывернутый наизнанку, одна неприятность, наложенная на другую. — Мне очень жаль, — Тайлер неловко касается её плеча. — Она..? — О, она в порядке, — Кристина слабо улыбается, кивая почему-то на дверь, ведущую обратно в зал. — Более или менее. Насколько вообще можно быть в порядке. Об этом тебе лучше спросить у неё самой. Тайлер тоже смотрит на дверь, ведущую в зал; до него доходит не сразу. Воображаемый Джош с широкой ухмылкой дёргает головой, будто воображаемый Курт Кобейн выстрелил ему в лицо из ружья — стреляет снова и снова. — Стой, подожди, — Тайлер мотает головой, он никак не может поверить, он никак не может произнести это — даже с такой очевидной подсказкой. — Оливия? Кристина, с её тёмными, гладкими, блестящими волосами и подведенными чёрным карандашом серыми глазами, лицо вытянутое, передние зубы чуть-чуть выступают вперёд. Оливия, с её осветленными кудряшками, которые она вечно пытается отбросить с лица, щечками-яблочками и круглым лицом, и большими карими глазами. Тайлер бы в жизни не подумал, что они сёстры: более того, они — последние, чью родственную связь Тайлер бы предположил, даже перебирая всех работников маленькой закусочной — бывших и нынешних, и даже некоторых будущих. — Отцы, — поясняет Кристина, — разные. Тайлер представляет себе: разные отцы, череда отчимов, разных мужчин её матери, Тайлер представляет: ранняя беременность, потому что Кристина ухватилась за первого же, кто сказал, что любит её. Тайлер представляет: незадачливый папаша растворился в тумане ещё до того, как на тесте проявилась вторая полоска. Тайлер представляет: Оливия судорожно вытряхивает таблетки из большого пузырька на дрожащую ладонь. — Я не знал, что вы сёстры, — Тайлер всё ещё пытается уместить это в голове. Кристина пожимает плечами. — Она не любит говорить о том, что мы родня. А я — о том, что она пыталась покончить с собой, — она делает паузу, окидывая Тайлера оценивающим взглядом, останавливаясь на двух уродливых рубцах на предплечьях. — Не говори никому, ладно? С этими словами Кристина выходит обратно в зал: цокает своими каблучками, оставляя Тайлера в компании воображаемого Джоша и тряпочного Иисуса. Тайлер ещё долго смотрит ей вслед — точнее, сначала в её спину, а потом — в закрытую дверь. Тайлер пытается уложить в голове всё произошедшее, оно никак не укладывается — так что он решает из головы это всё просто выкинуть. Воображаемый Джош говорит, что его предложение всё ещё в силе — имея в виду Кристину и Криса с Ником, и всех остальных. Воображаемый Джош повторяет это несколько раз, пока в какой-то момент Тайлер просто не касается его руки своей — прямо в зале, но ему наплевать, как это может выглядеть со стороны. Сегодня воображаемого Джоша никто не видит, даже Оливия, хотя она и разглядывает посетителей в зале с самым подозрительным видом. Тайлер пишет Джошу сообщения в перерывах — так уж получается, что незапланированные перерывы у Тайлера каждый раз, когда Джош пишет ему. Сегодня даже Кристина не подгоняет Тайлера — шевелить руками и ногами побыстрее. Смена затягивается, и когда Тайлер пишет Джошу, что закончит минут через двадцать, воображаемый Джош приканчивает уже седьмой или восьмой по счёту бумажный стаканчик с американо. Джош отвечает почти мгновенно — что он уже на парковке. Тайлер отпрашивается у Кристины немного пораньше, он изо всех сил пытается сделать скорбное, или, хотя бы, серьёзное выражение лица — очень важные дела, очень срочные. Тайлер выглядит так, словно светится изнутри, и Кристина только молча машет ладонью, иди, мол, уже. Тайлера не надо просить дважды, зато воображаемый Джош с очередным стаканчиком кофе — пустые он складывает за стойкой прямо перед Оливией, от чего та, находя очередной, каждый раз приходит в ужас — ворчит, что если бы она не согласилась, у него хотя бы был повод её, ну, того. Тайлер его почти не слушает — Тайлер почти летит на парковку, где его ждёт Джош, сидя на капоте своей тачки. Джош с широкой ухмылкой, смеющимися глазами и без маленького серебряного колечка в нижней губе. Его заменяет такое же — только ещё меньше — колечко в левом крыле носа. Оно тоже поблескивает в свете фонарей парковки. — Сделал, чтобы ты смог нас различать, если вдруг что, — смеётся Джош. Воображаемый Джош выглядит оскорблённым, но ещё более оскорблённым выглядит тряпочный Иисус. Кажется, даже вышитые — и выцветшие — брови насупились. — Слыхал, Боже? — интересуется воображаемый Джош. — На тебя поебать. Дьявол, что и говорить... Тайлер не спрашивает, что может помешать воображаемому Джошу переместить колечко в нижней губе на левое крыло носа. Или — на правое, если уж на то пошло. Тайлер тянет руку к носу Джоша, коротко поглаживая переносицу. — Не трогай грязными руками, — ворчит воображаемый Джош. Тайлер думает, что не только Джош страдает приступами ревности. — Трогай, — Джош ловит его ладонь, чтобы поцеловать костяшки пальцев. — С тобой я бессмертный. В конечном итоге, ты когда-нибудь слышал, чтобы Дьявол страдал от инфекций? Тайлер не отвечает, Тайлер не задаёт вопросов. Тайлер вообще ничего не говорит — он чертовски занят тем, чтобы поцеловать Джоша прямо на парковке возле закусочной, где он работает. Воображаемый Джош показывает средний палец подсматривающей в окно Оливии — Тайлер готов поклясться, что воображаемый Джош с удовольствием бы того и её тоже. Но они едут домой спустя добрых десять минут нежностей возле машины: Тайлер, Джош, воображаемый Джош и тряпочный Иисус. Команда Дьявола — что тут скажешь.