К себе

Мо Жань звонит абсолютно внезапно — и, будь то на пару часов ранее, Чу Ваньнин бы трубку не взял. Но так сложилось, что с работой он закончил быстрее обычного, а ложиться спать так рано — всего лишь полночь — не позволяла совесть, поэтому он просто ковырялся в бумажках, перебирал старые чертежи, проверял, не осталось ли каких-то дел, которые только и ждали своего часа. Поэтому трубку он берет. Сначала слышится какое-то неразборчивое шипение, потом: — Ты можешь, — Мо Жань замолкает, видимо, собираясь с мыслями, — забрать меня? — он снова замолкает. — А то, если позвоню Сюэ Мэну, — он хмыкает, — тот меня сгрызет. Чу Ваньнин трет переносицу, чувствуя, как мгновенно начинает болеть голова. — Где ты? — он вкладывает в голос все свое недовольство, будучи почти уверенным, что Мо Жань его не считает. Пьяный Мо Жань удивительно тихий, несчастно лежащий сначала на барной стойке, потом на плече Чу Ваньнина (сам Чу Ваньнин, понятное дело, был против, но его, собственно, в тот момент никто не спрашивал). Он что-то недовольно бубнит, но слишком несвязно, чтобы можно было расшифровать, иногда смеется, глядя на Чу Ваньнина, и в этом смехе ощущается что-то тяжелое и горькое, иногда еще начинает капризничать, однажды даже опускается на асфальт, и Чу Ваньнину остается только радоваться, что в его районе все нормальные люди уже давно спят, поэтому никто не увидит, как он сидит на корточках перед Мо Жанем и уговаривает его встать, в ответ на что получает развязный смех, тычок в лоб и упрямый прищур глаз. Когда они наконец-то доходят до квартиры, Мо Жань лезет целоваться, и приходится отбиваться, зло шипя и чуть не падая, больно ударившись спиной об уголок комода у входа. Главное, чтобы на шум не выглянула Сун Цютун, потому что для общения с ней Чу Ваньнину нужно хотя бы немного подготовиться, а сейчас он хочет просто запереться в ванной и смотреть на текущую из крана воду ближайшие пять лет. Он накрывает Мо Жаня одеялом, даже подтыкает его, а потом несколько минут сидит на полу у кровати, убирая от его лица пряди волос, вглядываясь в усталые синяки под глазами, в почти растаявший просто синяк — Чу Ваньнин так и не спросил, в какой поворот Мо Жань так неудачно не вписался, — в несчастно, нервно изогнутую линию губ, в тревожно сведенные брови. Мо Жаня хочется обнять. Или хотя бы взять за руку. Чу Ваньнин не может себе этого позволить, но пока что еще может побыть рядом. Мо Жань снова что-то бормочет, в дверь тихонько стучат — значит, Сун Цютун правда услышала, Чу Ваньнин, замешкавшись на секунду, все же целует его в лоб — и запоминает эту секунду на всю жизнь, ведь больше такой возможности не представится, и это делает чуточку больно — а потом идет открывать. — И ты еще что-то там говорил про то, что тебе на него все равно, — Сун Цютун ехидно прищуривается. На ней — халат и, возможно, только он, но халат длинный, поэтому Чу Ваньнин не закрывает дверь прямо перед ее носом. Волосы заколоты в простой хвост, никаких кудрей уже нет, а макияж смыт только наполовину, и в правой руке она держит ватный диск. — Все равно, — кивает Чу Ваньнин, прекрасно понимая, что еще минута — и из него вынут всю душу. Сун Цютун хмыкает и проходит на кухню, несколько минут осматривает полки, приходит к выводу, что на них ничего не изменилось в значении «ничего не появилось», трогает рукой чайник, проверяя, горячий ли он. Не горячий, она щелкает кнопку, а потом, замешкавшись, все же садится на стул — раньше порывалась залезть на столешницу, но Чу Ваньнин смотрел на нее слишком осуждающе, поэтому пришлось сменить локацию. — Поэтому ты поехал к нему по первому его звонку. — Ему нужна была помощь. — В спасении от братца? — иногда Чу Ваньнин забывает, что Сун Цютун с Мо Жанем встречалась, поэтому этот вопрос звучит так, будто она прочитала его мысли. — Чтобы с ним кто-то побыл, — невозмутимо отвечает Чу Ваньнин. Сун Цютун снова хмыкает. — Я не хочу это обсуждать. — Ладно, — она пожимает плечами, а потом идет разливать чай. — А ты почему не спишь? — Зло не дремлет, — Сун Цютун весело ему подмигивает. Бедный Мо Жань, он еще не знает, что они с Сун Цютун общаются. Хотя, наверное, «общаются» — не совсем подходящее слово. Они знакомы, они иногда обсуждают счета за воду и вредных соседок с первого этажа, иногда Сун Цютун вот так приходит к нему подокапываться, и, наверное, ощущается это неплохо. Наверное, не будет тут сейчас Сун Цютун, Чу Ваньнин от вихря чувств начал бы ходить по потолку, предварительно исходив вдоль и поперек всю квартиру. Мо Жань — это сложно и тяжело, Мо Жань — это вопрос тысячи противоречий, Мо Жань — причина, почему волны в его душе не могут успокоиться неделями. Но факт существования Сун Цютун как бы доказывает — с этим можно жить. Как минимум временно, что тоже, в целом, хорошо. Сун Цютун допивает чай двумя большими глотками, потом вскакивает со стула. — Не буду смущать твое желание позагоняться в одиночестве всю ночь, — сообщает она, а Чу Ваньнин даже возразить особо ничего не может — ну вот что тут еще сказать? Сун Цютун, может быть, и не знала хорошо его, но неплохо понимала, какие чувства мог вызывать Мо Жань в людях. Напоследок она на несколько минут зависает в дверях спальни. — Всегда считала его очень милым, когда он спал, — хмыкает Сун Цютун, складывая руки на груди. — В остальное время… не особо, честно говоря, но, когда спал, он правда казался неплохим. — Неплохим… — эхом повторяет Чу Ваньнин, скользя взглядом по лицу Мо Жаня — немного расслабившемуся с момента, как он отошел, такому теперь юному и нежному. — Как щенок, — добавляет Сун Цютун. — Который навернул горшок с цветком и спокойно ушел спать, — заканчивает Чу Ваньнин почти машинально, а потом прикусывает язык. — Поздравляю, ты прошел тест на то, кто ты: собачник или кошатник, — с этими словами Сун Цютун испаряется из квартиры. Несколько минут после этого Чу Ваньнин беспомощно крутится вокруг кровати, не в силах решить, что тут делать — то ли переезжать на пол, то ли ложиться рядом, надеясь, что Мо Жань во сне не крутится, не пинается и не обнимается. Интересно, а что у него вообще случилось? Чу Ваньнин не хочет думать, но потихоньку рассуждает о том, что, возможно, частично сам в этом виноват. В итоге, ввиду отсутствия и второго одеяла, и подушек, приходится просто лечь рядом. Утром Мо Жань просыпается поздно, когда Чу Ваньнин разгребает завалы на рабочей почте, не замеченные вчера. Утром субботы у него не стояли пары, что раньше его очень расстраивало, потому что это означало, что он мог, о ужас, возможно, оказаться не таким заваленным делами, но сейчас это немного радовало — можно было спокойно разобраться с Мо Жанем. Тот сначала возится на кровати, потом сонно хлопает глазами, потом морщится от головной боли. — Таблетка и вода на тумбочке, — ледяным, специально заранее подготовленным тоном сообщает Чу Ваньнин. Мо Жань в ужасе смотрит на него, потом — на его комнату, потом — на тот самый стакан воды. Чу Ваньнин внутренне хмыкает — ну да, на бардак в его комнате без ужаса в глазах и не взглянешь. И на него самого, вероятно, тоже. — Что я здесь делаю, — хрипло не то спрашивает, не то обреченно изрекает Мо Жань с все еще глубочайшим удивлением и шоком в глазах. — У тебя какие-то сложности с анализом реальности? То спрашиваешь меня, что я делаю в своей квартире, то что делаешь ты, — злобно иронизирует Чу Ваньнин, заедая свою обиду душой Мо Жаня. — Прямо сейчас лежишь, если что. Мо Жань растерянно хлопает глазами, выглядя при этом таким несчастным, что Чу Ваньнину его почти становится жалко. — Почему я тут? — Ты позвонил мне и попросил забрать. Мо Жань стонет и закрывает глаза. Да, теперь его точно жалко. А еще хочется обнять и спросить, все ли у него хорошо. Чу Ваньнин фыркает и спрашивает, собирается ли Мо Жань выметаться. Не прямо в этой формулировке, но по тону она ощущается именно так. — Иду, — покорно соглашается Мо Жань, ест свою таблетку, несколько минут потеряно существует на краешке кровати, видимо, пытаясь сориентироваться, а потом правда уходит, хотя Чу Ваньнин раздумывает уже, что, может быть, есть смысл позвать его на завтрак из кофе. А потом, после ничего не предвещающего ухода, Мо Жань со свойственным ему непробиваемым упрямством пытается извиниться. Несколько раз подходит в вузе, пишет на почту, потом в мессенжере, и как только нашел, потом пытается задобрить пончиками в кофейне. Чу Ваньнин пончики ест, но на остальное особо не реагирует. Он еще в первый раз сказал, что все нормально, так что тут еще решать? Если Мо Жаню нравиться виться вокруг него как ребенку вокруг воздушного змея — пусть вьется. Чу Ваньнин в этом разбираться совершенно точно не планировал. Проблема была довольно простой — первый человек, который ему понравился, оказался его учеником. Но, конечно, при некотором рассуждении выходило сложнее. Выходило вот что: Мо Жань ему понравился. Причем понравился сильно — так, что сердце Чу Ваньнина, все эти тридцать лет вполне удовлетворенное своим анабиозно-безжизненным состоянием, что-то почувствовало. Симпатию, тепло, желание быть рядом — не прямо до гроба, но на мотивацию приходить снова и снова в кофейню хватило. Иллюзий не было — Мо Жань был приветлив со всеми гостями, всем им улыбался, со всеми шутил, всем щедро дарил свое бесконечное тепло, но вот сердце уже воодушевилось, начинало взволнованно биться при приблжении ко входу в кофейню, и остановить это было невозможно. Это было жалко — влюбиться с бариста, который просто улыбнулся теплее других людей, улыбнулся так, что Чу Ваньнин почувствовал себя особенным и нужным. И оказалось — еще и глупо, когда он выяснил, что Мо Жань — его студент. Это закрывало все двери в мир хрупких мечтаний о возможном будущем, где они с Мо Жанем могли бы подружиться и продолжить иногда разговаривать в кофейне. Но факт оставался фактом — Мо Жань был просто юношей, которого Чу Ваньнин встретил случайно, который ему понравился и который оказался его студентом. Все. Мало ли таких еще будет. Понятно дело, во все тяжкие Чу Ваньнин из-за этого глупого недоразумения пускаться не собирался. Пусть хоть Мо Жань треснет от своей очаровательной улыбки с ямочками. Красивых мужчин много, работа у Чу Ваньнина одна, и только благодаря ней он еще чувствует себя действительно и регулярно, а не набегами при визитах в кофейню, нужным. Понятное дело, самому Мо Жаню было плевать на эти мысленные построения Чу Ваньнина. Вот и теперь он расположился на стуле за столиком Чу Ваньнина с жертвенной тарелкой печенья и вазочкой мороженого. — Это подкуп преподавателя, — мрачно изрекает Чу Ваньнин. Мо Жань улыбается во все тридцать два зуба и две ямочки. — Если я съем парочку, не будет. — Мо Жань, — осуждающе произносит Чу Ваньнин, после такой интонацией студенты обычно предпочитали слиться со стенкой или, лучше, полом. Мо Жань даже ухом не ведет. — М? — а потом он, видимо, набравшись храбрости, тараторит: — Мне правда жаль, что тогда я так затруднил вас, у меня случились некоторые проблемы, хотя, наверное, вы скажете, что это не повод напиваться, — он замолкает, набирая воздух, — и мне жаль, что я постоянно досаждаю вам, правда, мне очень жаль, но скажите мне, пожалуйста, — он поднимает на Чу Ваньнина глаза — в них хрустальным блеском на свету стоят слезы, — почему вы так старательно меня избегаете, если говорите, что не обижаетесь? Ох, глупый, глупый мальчишка. — Мо Жань, — повторяет Чу Ваньнин немного мягче. — Я действительно не обижаюсь. — Тогда что? — с детским обиженным упрямством повторяет Мо Жань. — Просто ты мой студент. — Только пару часов в неделю. — Я тебя старше. — Это неважно, — Мо Жань упрямо мотает головой. Ладно, придется объяснить. — Для меня важно, — возражает Чу Ваньнин, со вздохом отодвигая тетради, чтобы те не загораживали ему обзор на Мо Жаня. — Когда я только увидел тебя в кофейне, ты был просто бариста, потом мы начали общаться, и это было хорошо, — он сцепляет руки в замок, — но сейчас ты мой студент, и это самое важное. Я не могу выходить за рамки этих взаимоотношений, даже если бы захотел. — А ты не хочешь? — несчастно спрашивает Мо Жань. — Я не могу ответить на этот вопрос. — Это жестоко. Чу Ваньнин расцепляет руки, тянется ладонями к ладоням Мо Жаня, мажет по ним, на секунду ощущая тепло кожи. Это больно, черт, это оказалось действительно больно — все это сказать. — Мне жаль, — он вздыхает. — Уверен, ты еще найдешь человека, с которым захочешь также проводить время. Мо Жань отворачивается. — Ты не можешь говорить такие слова, — шепчет он. — Но я правда искренне на это надеюсь, — Чу Ваньнин чуть склоняет голову. — Ты совсем молодой, у тебя все впереди, ты еще познакомишься с человеком более интересным и молодым, чем я. Ведь он, в конце концов, просто уже не очень молодой как минимум в душе человек, с которым точно нет смысла общаться такому живому, полному энергии и света Мо Жаню. Внутри крутится печальная мысль о том, что Мо Жань тоже не кажется беззаботным двадцатилетним мальчишкой и ощущается иногда старше, чем некоторые коллеги или бывшие знакомые Чу Ваньнина, но, тем не менее, это не значит, что Мо Жань не заслуживает иметь в друзьях более интересных людей, которые способны дать ему ту любовь, которую он заслуживает. Мо Жань выглядит так, будто его испинали ногами, и Чу Ваньнину это почти разбивает сердце. Ну правда же, чего он так расстроился? Ни один человек в жизни так не расстраивался, когда переставал общаться с Чу Ваньнином, напротив, это всегда был праздник. Тогда Чу Ваньнин делает то, из-за чего внутри все на пару секунд испуганно замирает — он встает со стула, подходит к нему и обнимает. Мо Жань вздрагивает от неожиданности, а потом прижимается ближе, утыкаясь головой Чу Ваньнину в живот. — Не расстраивайся, пожалуйста, — просит он, гладя Мо Жань по голове, осторожно ероша волосы на затылке. — Это очень тяжело. — Все будет хорошо, — шепчет Чу Ваньнин. — Ты заслуживаешь общаться с самыми чудесными людьми. — Ты и есть самый чудесный человек, — несчастно возражает Мо Жань. — Сомневаюсь, — Чу Ваньнин качает головой. — И это невозможно в любом случае, — потом, помолчав, все же спрашивает, — что у тебя случилось в ту пятницу? Мо Жань сначала замирает, видимо, пытаясь понять, о чем именно Чу Ваньнин говорит, а потом небрежно пожимает плечами. — Просто устал. Ну почему, почему он не может просто забрать себе всю его печаль, чтобы у Мо Жаня остался только свет, который он сохранит в себе и понесет другим людям? Мо Жань рвано вздыхает, словно пытаясь сдержать слезы. Чу Ваньнин закрывает глаза. Почему это так больно?