К себе

Мо Жань кидает в сторону Сюэ Мэна извлеченную из-под завалов вещей рубашку. — Поскольку у тебя нет ничего приличнее, пойдешь в этом, — он на пару минут задумывается. — И погладь ее, а то, по ощущениям, ты как в ней родился, так и не гладил ни разу, — задумывается еще на несколько секунд. — Хотя, почему только по ощущениям… — Да пошел ты, — глубокомысленно изрекает Сюэ Мэн. — Я-то пойду, — соглашается Мо Жань. — Только не мне на свидание нужно, а тебе. С музыкантом в крутой филармонии между прочим! — он поднимает палец в воздух. — Это не свидание, — мгновенно вспыхивает Сюэ Мэн. — От отрицания очевидного… — продолжает нудеть Мо Жань, но договорить не успевает, потому что в него прилетает пеналом. Удивительно, у Сюэ Мэна до сих пор есть пенал. Мо Жань трет место удара и с тоской вспоминает найденную еще в прошлом году на полу ручку, которой пользуется он сам. — Сгинь, — несчастно требует Сюэ Мэн, но в сторону рубашки все же косится — отмечает Мо Жань наметанным взглядом. — Сгинаю, — соглашается Мо Жань, несколько секунд думает, существует ли такое слово, а потом просачивается в щелку между косяком и дверью. На кухне, очаровательно улыбаясь, болтая за двоих и сверкая тонкими запястьями, сидит один из братьев-близнецов Мэй Ханьсюэ, кажется, младший, потому что старший болтает чуточку меньше. Он уже вовсю очаровывает госпожу Ван, которая впрочем, не особо очаровывается, только помешивает ложкой чай, и, видимо, этот факт Мэй Ханьсюэ ужасно расстраивает. Мо Жань встает в проходе. — Он скоро выйдет, у него там какие-то дела, — он важно округляет глаза в попытках передать через это важность дел и старается не засмеяться, вспоминая сами дела — выбрать из двух черных футболок и одной белой рубашки что-то наименее мятое и наиболее приличное. Сюэ Мэн, конечно, может возмущаться сколько душа пожелает, но Мо Жань почти уверен — он это делает только для вида. В конце концов, злиться по-настоящему Сюэ Мэн не умеет, и кому, как не самому Мо Жаню, это знать. Через полчаса Сюэ Мэн успешно выпроваживается на прогулку (именно прогулку — возмущенно вопит Сюэ Мэн), а Мо Жань, додравшись с протекающим краном, который он припахался чинить, раз уж зашел, абсолютно добровольно, тоже начинает собираться. — Жань-эр, — зовет его госпожа Ван. Мо Жань вопросительно хмыкает, но он застегивания куртки не отрывается. Он знает, что она ему хочет сказать, что она уже давно ему говорит это на прощание. — Жань-эр, — госпожа Ван никогда не требует и не заставляет, но умеет делать такие интонации, что не прислушаться к ней невозможно. Кажется, у женщин все же есть специальные курсы, на которых их учат вить из мужчин веревки. Госпожа Ван их основательница, даром что выглядит как самая безобидная домохозяйка. — Да? — он поднимает голову, и в глазах на секунду все темнеет. Он на секунду зажмуривается, пытаясь отогнать это ощущение. — Если тебя что-то тревожит, ты всегда можешь нам рассказать, — она мягко поправляет шапку на его голове — так, как обычно это делают матери для маленьких детей, так, как Мо Жаню в детстве не делал никто, так, как будто она пытается сейчас это восполнить. — Я знаю, — мягко отзывается Мо Жань. Он знает, конечно знает, но знать и мочь — разные вещи, и он не может — потому что где-то глубоко внутри сидит злая звонкая мысль о том, что они и так слишком много для него сделали, чтобы он смел грузить их своими дурацкими переживаниями. — Помажь синяк под глазом, ладно? — вздыхает госпожа Ван, видимо, поняв, что больше ей ничего не скажут. — А то ты похож на бандита. — Хорошо, — смеется Мо Жань и выходит из квартиры. Синяк он не мажет, за что вознаграждается неприятным тянущим ощущением у глаза и взволнованным взглядом Чу Ваньнина. Тот ничего не говорит, то смотрит внимательно и печально, а на следующий день даже возникает на пороге кофейни. Видимо, решив, что одно его присутствие исцеляет все недуги, злорадно думает Мо Жань. Да, но ты правда почувствовал себя спокойнее, добавляет его добрая субличность. — Мо Жань, — голос у Чу Ваньнина хриплый, как бывает в дни, когда он слишком много разговаривает на парах. — Вам как обычно? — и что это за глупые детские обиды, а, Мо Жань? Он сам на себя злится и из-за этого случайно чуть не роняет стакан с трубочками, стоящий у кассы. Чу Ваньнин хмыкает и отходит к столику, где несколько минут возится, расставляя ноутбук и книги, и это чем-то напоминает игру в тетрис — уместить все нужные вещи на маленькой поверхности так, чтобы все лежало удобно и не свалилось на пол. У Чу Ваньнина, кстати, тоже есть пенал! — Держите, — Мо Жань делает кофе в рекордные сроки, даже сам выбегает из-за стойки, чтобы отдать стакан, а потом происходит какой-то локальный коллапс — Чу Ваньнин оборачивается, чтобы кофе забрать, взмахивает рукой, та ударяет по руке Мо Жаня, который, не успев затормозить, подходит слишком близко, кофе летит брызгами в разные стороны, часть — на пол, вместе с самим стаканом, часть — на фартук Мо Жаня, сегодня розовый, потому что Е Ванси увезла их фирменные, кофейно-шоколадные, в стирку и дала свои, домашние, часть, причем большая, — на белый пушистый свитер Чу Ваньнина, прямо в область разбитого, видимо, таким происшествием сердца. — Простите, — шепчет Мо Жань, не зная, куда ему нестись — вытирать ли пол, менять ли фартук, пытаться ли как-то извиниться перед Чу Ваньнином. Он приседает, чтобы подобрать стакан, в голову ударяет кровь, он вскакивает еще поспешнее, — я сейчас принесу вам салфетки, а потом можно будет замочить… — последняя пара слов в сознании смазывается, как будто на радио начинаются помехи, а ловит их Мо Жань уже, когда понимает, что сидит за столиком Чу Ваньнина, смотрит на какие-то цветочки на работе одной из студенток, а сам Чу Ваньнин сидит перед ним на коленях и зовет его по имени. — Мо Жань, — повторяет он еще раз и теперь медленно берет за руки, хмурится, но ладони Мо Жаня из своих не выпускает. — Все нормально, — откликается тот, пытаясь собрать разрозненные образы перед глазами. — У тебя губы белые и руки ледяные, какое нормально, — недовольно откликается Чу Ваньнин, но Мо Жань почему-то понимает — тот злится не на него самого, точнее, может быть только на его беспечность по отношению к себе, но не злится на Мо Жаня в целом. Он даже успевает уловить мелкие искры переживания в его темных с такого ракурса глазах. — Просто разнервничался и забегался, — слабо улыбается Мо Жань, крутит головой, проверяя, не пришел ли еще кто-то в кофейню, от этого движения его немного ведет, и Чу Ваньнин, видимо, заметив, что взгляд Мо Жаня снова стал рассеянным, придерживает его за плечо, помогая найти опору. — Когда у тебя заканчивается смена? — Через два часа, — Мо Жань облизывает пересохшие губы. — А еще через три тебе вставать на пары, — Чу Ваньнин снова недовольно хмурится, и Мо Жань проглатывает пьяно-влюбленные слова о том, что у того очень красиво изгибаются брови, и на лбу появляется изящная складка, когда тот хмурится. Хочется даже эту складку разгладить, но нет никакой гарантии, что ему не отгрызут руку в процессе, даром что сейчас Мо Жань, видимо, пострадавшее лицо. — Ну, на самом деле, если прогуливать первую, — начинает Мо Жань, и Чу Ваньнин сверкает глазами. — Понял, не прогуливать первую пару. Чу Ваньнин качает головой. — Если там нет ничего сильно нужного, то лучше отдыхай. — Мой суровый преподаватель только что разрешил мне прогуливать? — ехидно уточняет Мо Жань, на что получает только страдальческий вздох с интонацией «как же тяжело общаться с людьми без клеток мозга». — Где у вас тут тряпки? — Мо Жань порывается встать, перед глазами почти не темнеет, только начинает немного рябить помехами, но его усаживают на стул. — Объясни словами. Потом я подожду, когда ты закончишь, и отвезу тебя домой. Первая мысль Мо Жаня — но свитер-то явно пострадал сильнее, надо сначала разобраться с ним, а потом уже спасать от обморока незадачливого бариста, вторая — что тряпки он сам заныкал только что в самую глубину шкафчика, потому что они жутко раздражали его, пока висели на батарее, будто других мест нет, третья — ого, они едут к нему домой. Мозг мгновенно начинает кипеть в попытках придумать шутку об этом, но вид недовольного Чу Ваньнина, Чу Ваньнина явно за него переживающего, Чу Ваньнина, ждущего объяснений, где искать тряпки, чтобы помочь ему, Мо Жаню, выполнять его работу, немного его отрезвляет. — У тебя же тут дела… — пытается слабо возразить Мо Жань, пока Чу Ваньнин ходит ему за водой. — Потом сделаю. — Тебе тоже вставать на пары рано. — Я переживу, — Чу Ваньнин уже крутится за стойкой в поисках тряпок. Интересно, почему он думает, что сам переживет, а Мо Жань — нет? А, ну, да, технически, из них двоих в обморок падал пока только он сам. Как итог — оказывается, иногда падать в обмороки все же полезно. Как минимум потому, что следующие два часа Мо Жань может счастливо наблюдать за Чу Ваньнином — просто наблюдать, разглядывать его лицо, любоваться полуприкрытыми темными глазами, недовольно поджимающимися губами, морщинками, что собираются у переносицы и на лбу, потом — переходить взглядом ниже, на узкую полоску шеи, выглядывающую из-под горла свитера, на непослушные пряди волос, спадавшие на плечи, их так и хотелось коснуться, на руки, порхающие по клавиатуре, перебирающие листочки, иногда Чу Ваньнин останавливался и тер их, видимо, они начинали болеть после такой долгой работы. Мо Жань почти был готов вызваться сам массировать его ладони, но понимал, что за это его могут вышвырнуть отдыхать за другой столик, поэтому благоразумно молчал. Чу Ваньнин, наверное, замечал эти взгляды, но никак не реагировал, видимо, решив, что Мо Жань наглядится и отвернется. Разумеется, никуда Мо Жань не отвернулся, потому что на Чу Ваньнин наглядеться было невозможно. Пятно на свитере тот застирал, и сейчас на этом месте — только светло-коричневый развод, и Мо Жаню остается надеяться, что тот тоже отстирается, а иначе он же себя сгрызет из-за чувства вины. — А давно ты преподаешь в вузе? — вдруг спрашивает Мо Жань. Интересно, а сколько Чу Ваньнину вообще лет? Он не выглядел сильно старше, наверное, встреть его Мо Жань на улице, решил бы, что ровесник, но ровесники Мо Жаня ходили по барам, иногда обсуждали, кто куда водил своих девушек на свидания, иногда — реже — обсуждали, в каком магазине дешевле сигареты. Мо Жань подозревал, что есть и те, кого интересовали более существенные вопросы, но с такими он общался редко, по довольно глупой причине — он хотел почувствовать себя юнее, чем он ощущал на самом деле. Сложных вопросов в его жизни хватало, и он просто пытался почувствовать, какого это — когда тебе просто двадцать два и ты просто пока студент. — Не очень, три года, — на удивление быстро отликается Чу Ваньнин. — До этого работал репетитором. И занимался частными проектами. — И зачем пошел преподавать? — хмыкает Мо Жань. Тот пожимает плечами и ничего не отвечает. — Ну же, мы все равно здесь одни, долго молчать не получится. Чу Ваньнин одаривает его таким взглядом, что становится понятно — скорее он себе язык откусит, чем что-то еще скажет. — Тебе лучше стало, раз ты болтать начал? — кисло спрашивает он и убирает от лица волосы. — Ну так почему? — Мо Жань улыбается самой обаятельной из своих улыбок. И, либо она правда действует, либо Чу Ваньнину эта канитель надоедает, он все же, помолчав еще пару минут, отвечает: — Потому что мне было одиноко, и я хотел чаще видеть людей, — а потом его лицо почти буквально покрывается таким слоем отчуждения, что, если сравнивать со льдом, покрывающим озерную гладь, то тот не растаял бы и при тридцатиградусной жаре. — О, — тихо кивает Мо Жань и на несколько минут затихает. Потом ойкает и вскакивает — и наслаждается секундным волнением в глазах Чу Ваньнина. — Я же тебе так и не принес кофе! — Сиди уж, — пытается успокоить его Чу Ваньнин, но Мо Жань уже несется за стойку, сам не очень понимая почему — ему стало неловко от этой честности Чу Ваньнина? Он ждал глупый ответ на шутливый вопрос, а получил в итоге откровение, которое, возможно, никому раньше не озвучивалось? Мо Жань вспомнил — в первые дни, когда он еще считал, что Чу Ваньнин его ненавидит и выбирает место, где можно его тихонько прикопать, если начнет слишком сильно бесить, он спросил у Е Ванси, почему Чу Ваньнин вообще так долго и так поздно околачивается в кофейне, ему что, нечем больше заняться? Е Ванси тогда хмыкнула, а потом ответила: «Ну, может быть, у него просто нет причин спешить домой? Может быть, его там никто не ждет?». Тогда Мо Жань решил, что это бред какой-то — Чу Ваньнин был безумно красивым, таким, что половина кофейни головы сворачивала, чтобы на того посмотреть, да, может быть, после более близкого знакомства со всеми уровнями айсбергов в душе Чу Ваньнина желание общаться дальше немного пропадало, но он же был ужасно умным и интересным собеседником, поэтому наверняка у него были друзья — не много, но точно такие, какие его любили, — и семья, у всех людей есть семья, даже у Мо Жаня, пусть и появилась она не сразу. Мо Жань помнил, как Чу Ваньнин рассказывал им с Е Ванси принципы планировки гробниц фараонов — казалось бы, вещь, никак с инженерией и техникой непосредственно не пересекающаяся, но Чу Ваньнин объяснил, что это очень интересно — рассматривать архитектурные решения, замечать, как древние строители решали проблемы по постройке зданий, по их планировке, а потом даже схему зарисовал, а все потому, что Мо Жань начал бубнеть на систему вентиляций, которые работали через ж… ах, простите, плохо работали. Ну вот и как такой человек мог быть совершенно один? В голове Мо Жаня это решительным образом не усваивалось. Мо Жань начинает деловито возиться за стойкой и даже изымает несколько списанных пирожных, а потом приносит их, кофе — Чу Ваньнину, себе — чай, потому что болящей голове не стоит лишний раз делать хуже, несколько секунд крутится у столика, пока Чу Ваньнин, тяжело вздохнув, не убирает часть своих книжек и листочков, освобождая место. Мо Жань окидывает взгляды выросшие в высоту кипы, подмечает даже работы своего курса, весело хмыкает. — А почему нельзя давать электронные тесты? Зачем мучиться с проверкой листочков? — Потому что вы все списываете, — Чу Ваньнин забирает себе тарелочку с кремовым пирожным, осторожно и изящно держа ее двумя пальцами, оттопырив мизинчики и безымянные. — А бумажные как будто нет. — Там я могу составить больше вариантов, а еще это сложнее будет забить в поисковик, потому что перекопировать нельзя, — Чу Ваньнин ехидно прищуривается, так, будто Мо Жань лично забивал вопросы в поисковик. Не забивал, кстати, он все еще работал на исполнение плана с тем, чтобы Чу Ваньнина впечатлить, поэтому решал все сам. — Как коварно. — Ну разумеется. Пока Чу Ваньнин медленно ест пирожное, отламывая ложечкой маленькие кусочки, Мо Жань начинает пить чай, обжигает себе язык, обиженно высовывает его изо рта, Чу Ваньнин, заметив эти маневры, весело, почти по-доброму хмыкает. Допив кофе, Чу Ваньнин возвращается в своим проверкам, дальше — какие-то эссе старшего курса, Мо Жань вчитывается в тему, но понимает ее плохо, пролистывает несколько работ, пока Чу Ваньнин не стукает его по рукам. — А эссе-то зачем? — сочувственно интересуется Мо Жань. Чу Ваньнин пожимает плечами. — Не одни же чертежи и тесты им делать, — он замолкает. — Мое первое высшее — филология, возможно, поэтому я и люблю давать такие задания. — То есть ты не сразу начал заниматься всем этим? — Мо Жань даже давится своим кошмарно горячим чаем, который он цедит уже, по ощущениям, полчаса. — Нет, — Чу Ваньнин качает головой. — Но я знал сразу, что пойду получать второе. — А зачем тогда вообще нужна была филология? Чу Ваньнин дергает плечом, показывая, что запас откровенности на сегодня исчерпан. Мо Жань еще примерно с час сидит тихо, изредка бегая убираться в зале, потом — пристает с вопросами о том, что именно Чу Ваньнин изучал на филологическом, получает какую-то лекцию про идеи в «Речных заводях», на несколько минут озадаченно зависает, потом наблюдает, как Чу Ваньнин сортирует тетради, листочки и книги по стопкам. — Поехали? — спрашивает тот в итоге, когда Мо Жань заканчивает задвигать стулья. В глазах Чу Ваньнина — что-то мягкое и полное осторожного, хрупкого сострадания, и Мо Жань обещает себе запомнить это выражение так надолго, насколько он вообще сможет. В машине у Чу Ваньнина пахнет яблочным ароматизатором, весь задний ряд завален книгами и какими-то железяками, Мо Жань шепотом шутит про то, что Чу Ваньнин как улитка — все свои вещи таскает с собой, получив за это недовольно сверкнувшие, как у кошки в темноте, глаза. А потом он, пробормотав адрес, засыпает, прислонившись частично к подголовнику, частично к двери, убаюканный тем, как осторожно и аккуратно Чу Ваньнин ведет машину — не неловко-неопытно, а, скорее, очень умело и обстоятельно, но одновременно бережно. Может быть, он всегда так ездит, а может быть, не хочет тревожить Мо Жаня. Кажется, он сонно бормочет что-то про то, что Чу Ваньнин может зайти в дом, но тот не впечатляется гостеприимством Мо Жаня и, высадив его у тротуара и убедившись, что тот дошел до подъезда, уезжает. — Я сильно опозорился да? — спрашивает он на следующий день у Е Ванси. Та сидит на диване, который в ходе генеральной уборки передвинули от одной стены к другой, потому что «на этой стороне больше солнышка» — по мнению Ло Фэнхуа. Сам Ло Фэнхуа шумит соковыжималкой на кухне. — Ну, формально, нет, потому что в итоге вы же пообщались, — Е Ванси патетично всплескивает руками, — и стали ближе. — Но в целом да? — Но в целом да, — кивает она. — Потому что ты вылил на него кофе, отвлек от работы, заснул у него в машине и предложил ему пожениться. — Кто кому предложил пожениться? — Ло Фэнхуа возникает на пороге с двумя стаканами апельсинового сока в руках. — Я не предлагал ему жениться! — в ужасе протестует Мо Жань. — Но ты плохо помнишь, что бормотал, пока вы ехали к тебе домой, так что я предположила самый худший вариант, — Е Ванси пожимает плечами и двигается, освобождая место для отца. Тот смотрит мягко и с сочувствием. Сразу видно, что все ехидство Е Ванси переняла у другого отца, хорошо, что его тут нет, он бы из Мо Жаня уже всю душу вынул. — Я не просил тебе предлагать худший вариант, — выдыхает Мо Жань, чувствуя, как внутри начинают клокотать досада и обида. И зачем он вообще начал обо всем этом говорить? Ясно же было, что Е Ванси начнет шутить. — Да все хорошо, — Е Ванси гладит его по руке, и сейчас это прикосновение тоже ощущается неприятно. — А если он теперь решит, что я полный идиот, который даже не может разобраться со своими проблемами и не свалиться в обморок на работе? — он честно старается говорить медленно и спокойно, но в голове уже панически крутится сотня мыслей и сталкивается между собой. — Если он адекватный человек, а он адекватный человек, то не решит, — Е Ванси переглядывается с Ло Фэнхуа, и тот уходит обратно на кухню. Этот взгляд тоже раздражает — они что, решили, что его нужно успокаивать? Черта с два. — Решит, что я ни на что не способен и не захочет общаться со мной как с другом, — пришедшая следом мысль расстраивает еще сильнее, — он же и не считает меня другом! А я тут размечтался. — Ты… — начинает Е Ванси и придвигается ближе, это — еще одна ее ошибка, Мо Жань мгновенно ощущает прикосновение чужой кожи к своей, и это заставляет его напрячься еще сильнее. — Ничего, не важно, — выдыхает он и начинает считать до десяти. Сбивается на пяти и начинает снова. Сбивается на трех. — Я пойду, наверное, прости, что быстро. — Ты можешь остаться, — мягко напоминает Е Ванси. — Я. Пойду, — на каждом выдохе чеканит Мо Жань, а потом почти сбегает, не уверенный в том, что сможет контролировать свои слова и свое дыхание еще хоть минуту. Мелкая тупица, 14.12 Ты заедешь сегодня? Мо Вэйюй, 14.17 нет Мелкая тупица, 14.18 А еще более недовольно нельзя? У меня и без тебя тут проблемы. Снова эти проклятые близнецы, наверное. И чего Сюэ Мэн только с ними возится? Раз говорит, что они ему не нравятся, так пусть гонит, а если нравятся, то для чего эти пляски с бубном вокруг устраивать? Мо Вэйюй, 14.21 Иди нахуй. Потом он выключает телефон, спускается на несколько пролетов вниз, опускается на ступеньки и утыкается лицом в колени, пытаясь выровнять дыхание, успокоить мысли и перестать чувствовать себя так, будто в горле все чувства сплелись в колючий твердый комок.