***
Холодное лезвие бабочки легло на грудь Пятифанова, Сява мог убить его одним движением, если бы попал в сердце. Рома не чувствовал ничего, кроме страха, даже боль в сломанной руке его больше не беспокоила. Животное чувство выбило из его головы любые мысли, кроме мыслей о выживании. Но и они были совсем не похожи на обычные мысли, скорее это были сигналы, которые мозг обрабатывал с бешенной скоростью, пытаясь найти хоть какую-то зацепку для спасения. Рядом улыбался гнилыми зубами Семён. С другой стороны доносилось зловонное дыхание Щепки. Рома не мог пошевелить руками, его ноги безвольно дёргались, превратившись в вареные макаронины. — РООООМА! Крик донесся с улицы. Склонившиеся над Ромой рожи испуганно переглянулись и ослабили хватку. — Кто это? — тихо прошипел Сява. — РООООМА! — крик звучал ближе. Семен ударил Пятифанова по голове и повторил вопрос Сявы: — Кто это, сука? “Неужели Антон? — вдруг подумал Рома. — Но их трое, а он один. Они и его убьют, ему нужно бежать”. Он хотел закричать, но Сява закрыл ему рот. Трое его мучителей впились взглядом в деревянный дверной проем. — РОМА! — озверело заорал чужак, входя в избу. — Рома, Рома, Рома, где ты? Это точно был не Антон. Голос был гораздо более грубый и взрослый. Узнав его, Рома дёрнулся, чтобы предупредить идиота, зажимавшего ему рот, об опасности, но получил ещё один удар от Семёна в висок. В дверном проеме он увидел кроссовки с тремя полосками, затасканные, с небольшой дыркой на носке. Эта дырка появилась там после того, как Мухаммед уронил на ногу Серёге ящик с авокадо из Египта. Над кроссовками виднелись джинсы, обычные синие джинсы, не узкие, и не широкие, купленные на Черкизовском рынке. Рома попытался задрать голову так, чтобы увидеть лицо, замотанное в бинты, но не смог. — Опа, — развязно рявкнул Серёга, — хуле вы здесь делаете, пидармоты? Бяшины “бандиты” сразу же побледнели, Семён так и вовсе от испуга вскочил и встал по стойке смирно, прямо как на школьной линейке. Пятифанов жадно вдохнул воздух и попытался пошевелить руками. Его правая кисть горела, будто её засунули в костёр. — А ты кто? — прохрипел в ответ Сява, крепче сжимая в руках бабочку. — Кто я!? — Серёга расхохотался. — Слушай, блять, даю вам десять, девять… секунд, чтобы вы… сказали мне… уже пять кстати… блять! Он говорил неестественно отрывисто, словно задыхался. Обычно Серёга так не говорил. — Слышь, мужик, — Сява встал с руки Пятифанова, раскинув ноги в борцовской стойке, — чё тебе от нас надо? — Четыре, пять, пять, — зашипел Серёга. — БЛЯТЬ! Рома поднял глаза и увидел чёрный пистолет в руке Сергея. Спустя секунду дуло оружия поднялось на уровень груди Сявы и грохнуло. От выстрела заложило уши, Рома дёрнулся, пытаясь отползти в сторону, но упёрся в толстую ногу Бабурина. — Ааа, — заорал Сява и кинулся на Серёгу с ножом. Он успел ткнуть в тело пару раз, прежде чем получил ещё один выстрел в голову. Его густая, тёмно-красная кровь, смешанная с чем-то склизким, запачкала деревянный пол. — ААААА! — дико завизжал Бабурин. Кричать начали все одновременно, кричали все, кроме оглохшего от страха Ромы. Пятифанов пытался выползти из смертельной ловушки, боль в руке снова исчезла, но ползти по мокрому полу оказалось невозможно. Рома вцепился руками в ногу Семёна, пытаясь прикрыться ей от Серёгиного гнева. — АААА, — размазывая по лицу сопли, Щепка кинулся на Сергея с маленьким ножиком в руке и тут же рухнул с простреленным горлом. — Умоляю! Семен приземлился совсем рядом с Ромой, он встал на колени в лужу крови недавних товарищей и вытянул руки лодочкой, прямо как в храме. — Умоляю! — по щекам Семёна катились крупные крокодильи слёзы. — У меня бабушка, она ветеран войны, у неё сердце порвётся…. Я никому не расскажу. Рома вскочил и попытался обхватить Семёна за шею, но тот ловко увёрнулся и сам схватил Пятифанова за голову. — Забери его, — продолжал умолять Бабурин. — Он же тебе нужен, да? И деньги забери, мне не надо ничего, я умоляю, пожалуйста! — Блять, — Серёга схватился за голову. — Голова болит. Рядом с ухом Ромы прозвучали два быстрых выстрела, а затем ещё один, контрольный. Семён упал, корчась в предсмертных конвульсиях, и Рома падал вместе с ним. Запутавшись в толстом теле, из которого толчками выходила артериальная кровь, Рома схватил бывшего одноклассника за грудь, надеясь телом Семёна закрыться от неизбежного выстрела. Но Сёмка оказался слишком тяжелым. Не видя никакого другого выхода, Рома лёг на спину, решив встретить смерть лицом. Только сейчас он смог как следует разглядеть Серёгу. То, что он увидел, было похоже не на лицо человека, а на страшную маску из фильмов ужасов. Один глаз Серёги полностью вытек, оставив после себя разбитую пустую глазницу. Нос был сломан, и из него сочилась кровь. На лбу слева, над вытекшим глазом, зияла страшная вмятина, из которой торчал кусочек черепной кости. Ни один человек не мог выжить после таких увечий. Роме захотелось перекреститься. Перед ним был самый настоящий оживший мертвец. — Рома, — прохрипел Сергей, — как же я хотел бы… Чтобы ты увидел, как я убью твою мамку… Я бы забил её кирпичом, разбил бы её тупую башку… Но, сука, слишком мало времени, — Он поднял пистолет и направил его на треугольную чёлку Пятифанова. — Прощай, Рома. Пятифанов зажмурился и представил себе загробный мир. Смерть от пули не такая уж и страшная, по сравнению со смертью от ножа, по крайней мере, Рома считал именно так. Он думал, что умрёт сразу же, что ему не придётся истекать кровью и мучиться от ужасной боли. Так, как мучился Серёга. Но выстрел так и не прозвучал. Пистолет издал безвольный щелчок, и Рома позволил себе открыть глаза. — Ёб твою мать, — Серёга достал магазин пистолета и грязно выругался. — Все патроны на каких-то пидорасов потратил. Ну ничего…. Я тебя руками забью, до смерти. В ужасе Рома пополз спиной вперед, спотыкаясь об остывавшее тело Сёмена и скользя по мокрому и липкому полу. Серёга неспешно двигался за ним. Из его бока лилась кровь, она стекала на его джинсы и кроссовки, но он этого не замечал. От страха Рома забыл, как нужно вставать на ноги. Он полз каракатицей, пока не упёрся в глухую стену. “Теперь всё пропало”, — понял Рома. У него не было больше никаких сил для сопротивления. Сергей перешагнул через тело Семёна и подобрался к нему совсем близко. Его огромные, заляпанные кровью кулачищи выглядели страшнее пистолета. — Серёга! — заорал Рома. — Серёга, не надо! — Надо, Рома, надо! Неожиданно Сергей закашлялся. Из его рта полилась кровь, и он пошатнулся, поскользнувшись в луже крови. Его огромное тело упало совсем рядом с Ромой и перетрясло всю избу. — Сука, — взвыл Серёга. — Аааа, блять! Его огромная, покрытая рыжими волосами лапа зловеще потянулась к Роме и вдруг безвольно обмякла. — Сука, сука, сука, — продолжал ругаться Сергей. — Как же так? Как так, блять!? Сердце Ромы бешено колотилось в груди, сотрясая вместе с собой все его измученное тело. Минуту назад он был готов умереть, но сейчас он почувствовал неожиданный прилив сил, заставивший его подняться на ноги. Сергей перевернулся на спину и смотрел на него единственным зёленым глазом, в котором бурлила нечеловеческая ненависть. — КАК ТАК!? — заорал Серёга. — ПОЧЕМУ?! От его крика Рома сжался внутри и едва не упал. — Серёга, — пролепетал Пятифанов непослушным языком. — Прости меня… — ААА, БЛЯТЬ! КАК ЖЕ ТАК!? Сергей сплюнул кровью себе на грудь и попытался засунуть руку в карман, но силы стремительно покидали его. — Слышишь, — прохрипел он, — у меня в кармане… Порошок есть! Сука, я только на нём и держался… Дай мне его! ДАЙ МНЕ ЕГО! Не слыша собственных мыслей, Рома машинально нагнулся и протянул руки к Сергею. Обшарив его карманы, он достал маленький мешочек с белым порошком. Высыпав содержимое себе в ладонь, Рома раболепно замер и протянул руки Сергею под нос. — АААА, дай мне, дай, — Сергей пытался вдохнуть кокаин, но у него из носа полились кровавые сопли. Его огромное тело затряслось, лицо покраснело, а единственный глаз был готов вылезти из черепа. — Не могу, не могу, — тихо прошептал он, — не могу вдохнуть, слышишь? Я вдохнуть не могу. Рома протянул ладонь ещё ближе, белый порошок смешался с кровавыми соплями Сереги, но тот всё ещё не мог его вдохнуть. Дрожащими пальцами Рома попытался втереть порошок Сергею в ноздри, но это не дало никакого эффекта. — Всё, — тихо проговорил Сергей, его голова упала на пол. — Всё, Рома, теперь всё. Я ведь жить хотел, Рома…. — Я знаю, — из глаз Ромы брызнули слёзы. — Я не хотел… — Я ведь хотел… квартиру… машину… жить хотел, как человек, — продолжал шептать Сергей. — А ты… Ты всё испортил, сука. Минуты не хватило, совсем чуть-чуть не хватило… — Серёга! Единственный зелёный глаз Сергея закрылся, он тяжело захрипел, из его рта полилась кровавая пена. Рома в ужасе шарахнулся в сторону, рассыпав кокаин по полу. Он пытался унять охватившую его дрожь, закусив себе руку, но это не помогло. — Я ведь жить хотел… — из глаза Сергея выкатилась большая тяжелая слеза. — А ты… Сдохнешь. Напоследок он буркнул что-то ещё. Невнятные слова, нечленораздельные звуки. Его тело продёргалось ещё несколько секунд и вдруг полностью расслабилось, и перестало двигаться. От мрачной тишины Роме заложило уши. Осмотревшись вокруг, он с ужасом увидел четыре трупа, лежащие у его ног. Сёмен так и застыл на спине, с блаженно-умоляющей гримасой на лице. Его грудь была разорвана пулями в клочья. Сява и Щепка валялись лицом вниз. Ещё недавно здесь было пять человек, а теперь остался один лишь перепуганный до смерти Рома Пятифанов. Бросив взгляд на чёрный пакет с деньгами, Рома суеверно перекрестился. Вытащив из рук Сявы свой нож, он выскочил из избы на улицу. Внешний мир встретил его гробовым молчанием, будто это был совсем другой мир, не тот, из которого пришёл Рома. Холодный дремучий лес вокруг заброшенного хутора смотрел на него осуждающим скорбным взглядом. Запрыгнув в копейку, Рома завёл мотор и, не оборачиваясь, направил машину обратно в Печору.***
Ведомая дрожащими руками Пятифанова ржавая «Копейка» подлетала на каждой кочке и грозилась улететь в кювет, но Рома, невзирая на боль, упорно ехал в город. Выломанная из сустава рука болела так, что ее хотелось отрезать. В глазах плясали разноцветные мушки, лоб покрылся испариной пота от непрерывной тошноты. «Еще немного, и я сдохну. Прямо тут, за рулем», – думал Рома. И тогда окажется напрасным его волшебное спасение. Ему все еще не верилось, что ему удалось вырваться из смертельной западни. Когда дорога за окном сменялась белым шумом и беспроглядной тьмой, Рома видел обезображенное лицо Сереги прямо перед собой. С размазанной по нему кровавой пеной. Запах въевшейся в кожу крови разъедал ноздри. Ничего больше не имело значения. Ни предательство лучшего друга, ни пакет с деньгами, ни пережитая кровавая бойня. Все осталось позади, выводя на передний план лишь одно желание – увидеть Антона. Отвезти его в треклятый поселок и наконец умереть в его нежных руках. Подъезжая к отелю, Рома с трудом остановился и, скалясь от боли, выкатился из машины, будто мешок, до краев набитый осколками. Еще немного – и кожа лопнет, разойдется по швам, выпустив наружу все дерьмо, что копилось в нем годами. Под ногами звякнуло и неприятно хрустнуло. Рома опустил голову вниз и заметил, что стоит на груде стекла. Прямо перед ним маячила дешевая вывеска, потрепанная временем. «Отель Золотая бухта». Посмотрев наверх, Пятифанов увидел разбитое окно. На третьем этаже. На их этаже. – Блять, – едва смог выдавить Пятифанов. Мысль о том, что этот номер – непременно их с Тохой, резанула его по мозгу, будто скальпелем. На миг он даже забыл про свою опухшую, неестественно обвисшую руку. В неприбранном холле суетилась администраторша, нервно кому-то названивая. Заприметив Пятифанова, она вскрикнула и вжалась в стойку, как загнанная в капкан лань. – Стойте! – сдавленно выговорила девушка. – Я уже позвонила в милицию! Рома, не обратив никакого внимания на нее, угрюмо брел наверх. Он чувствовал, что в номере не окажется Антона. Но не проверить он не мог. С каждой пройденной ступенькой его сердце глубже падало в пропасть. Оказавшись в безжизненном номере, Пятифанов опустился на пол, чувствуя, что у него уже не осталось сил. Из выбитого окна струился свежий летний воздух, слышалось чириканье птиц. Жизнь продолжалась, но где-то там – в недоступном для него измерении. Сквозь поволоку из слез Рома уставился на кровать, где еще недавно они спали вместе. Так сладко. Раскиданные по полу пустые коробки из-под пиццы все еще вкусно пахли. Даже прожжённая дырочка в линолеуме от его сигареты была на месте. Все было на месте, кроме Антона. – Блять, сука, – шептал Рома себе под нос. – Почему все так? Какого же хуя все так? Какой же ты еблан. Какой же я еблан. Неожиданная мысль заставила его вздрогнуть. А что если Антон разбился насмерть? Или он сломал себе обе ноги, и его увезли на скорой? Собрав в себе остатки сил из внутренних резервов, Рома выглянул в окно, оценивая высоту. А затем спустился вниз, на первый этаж. Проходя мимо зеркала, он ужаснулся. Измазанный кровью, с опухшим сломанным лицом, с выгнутыми в разные стороны пальцами, он походил на монстра. – Куда он подевался? – прохрипел Пятифанов, рухнув на стойку ресепшена. – Такой белый парень. Ну, то есть, черный. Где он? Можно мне воды? Девушка затравленно озиралась по сторонам в поисках подмоги. Но пустынный холл отеля оставался глух к ее мольбам. – Ты оглохла? – Рома стиснул зубы, силясь не блевануть прямо здесь. – Мне плохо, блять. Скажи, куда его забрали? Парня, который был вместе со мной… – Его увел милицейский, – пискнула администраторша. – Не трогайте меня. Я уже вызвала наряд. – Наряд… – Рома выкатился на улицу и сел обратно в свою «Копейку». Если Антона забрали менты, то теперь уж точно все пропало. Наверное, ему нужно было срочно ехать в ближайшее отделение, сказать, что это он разбил окно, что Антон тут ни при чем… Тогда, может, Петров еще успеет в поселок. Потянувшись к баранке, его рука безвольно рухнула вниз и больше не могла пошевелиться. Он в принципе не мог пошевелиться. Тело, скованное болью, перестало ему принадлежать, а его душа, легкая, как перышко, внезапно обрело полную свободу. Рома почувствовал, что за его спиной что-то есть. Цепенея от страха, он оглянулся, но его голова так и осталась на месте. Однако он мог видеть все, что происходило на заднем сиденье. Желтые глаза впились в него немигающим, полным ненависти взглядом. Длинные ломанные конечности этого существа подкрадывались к его затылку, опаляя его шею загробным холодом. – Это все из-за тебя, еблан, – злобный голос звучал, как лязг железа, – из-за тебя он не успеет к Хозяину! Рома сжался, не веря своим глазам. Померкли все пережитые ужасы. Занесенное над его горлом лезвие Сявы теперь казалось детской игрой. Задыхаясь от страха, Рома беззвучно завопил. Озверев от страха, Рома выскочил на улицу и запрыгнул обратно в машину. Болевшую руку хотелось оторвать, чтобы она перестала разрывать его голову, хотя бы на секунду. Пятифанову вдруг захотелось сдаться по-настоящему, просто закрыть глаза и перестать чувствовать что-либо. Перед глазами мелькали образы вне времени и пространства. Антон, чёрно-белый, красивый и беззащитный, сидит в отделении со злыми ментами, которые через секунду начнут квасить его дубинками. Бяша, улыбающийся только передним зубами с небольшой дырочкой, клянущийся в вечной верности, дружбе. Серёга – живой мертвец, с ранами, сочащимися гноем. Выкрутив руль, Рома резко вытянул машину на пустую дорогу и поехал, не глядя, в сторону больницы. Ему нужно было что-то сделать со сводящей с ума болью в руке. «Может и правда, отрезать её?» Он вспомнил историю, которую ему рассказывал отец, а отцу рассказывал дед. Прадед Пятифанова воевал с немцами где-то под Москвой, в самые тяжелые, первые годы войны. Стояла зима, морозы под минус пятьдесят, прадед Ромы отправился за водой для батальона к колодцу в небольшой деревне, в серой зоне. Он шёл с двумя вёдрами, наверное, проклинал своих сослуживцев, отсиживавшихся в окопе, а может быть был и рад размять ноги. И когда он дошёл до деревни, то встретил там двух немцев, а точнее румынов, замерзших до жути, в осенней униформе, но при оружии. Они пришли в деревню в поисках тёплых вещей. Румыны испугались его так же сильно, как и он их, но их было двое, а прадед один. Одной пулей ему раздробило кисть руки, вторая угодила в локоть. Дед бросил вёдра и побежал к своим. Сквозь метровые сугробы, полтора километра в размокших валенках, он бежал, чувствуя за собой погоню, чувствуя, как болит его разодранная в клочья рука. «Наверное, он тоже хотел отрезать себе руку, – подумал Пятифанов. – Как можно бежать с такой болью?» Его прадед всё-таки добрался до своих сослуживцев, отлёживался в госпитале несколько месяцев, а затем вернулся на войну. «А я разве не смогу? – Рома крепче стиснул зубы. – Хуй вам, я всё смогу!» Он остановился около больницы и с ненавистью осмотрел внушительное кирпичное здание, напоминавшее тюрьму. Если он туда зайдёт, не факт, что выйдет обратно. Рома представил себе, как к нему в палату ворвутся менты, а затем журналисты. Было бы неплохо, если бы приехал кто-нибудь с Радио «Свобода», но в Печору они не поедут. Да и не будет никаких журналистов. Возможно в отделении он сможет встретить Петрова. Замечтавшись, Рома закрыл глаза и на несколько секунд провалился в темноту. Его разбудила острая боль в руке и какие-то стуки. Тук-тук, тук-тук. Кто-то стучал по стеклу. Будто птичка клювом или зайчик лапкой. С усилием открыв глаза, Рома повернулся на стук и тут же забыл про сломанную руку. Перед стеклом, в ободранной фланелевой рубашке и брюках стоял Антон и бессмысленно улыбался, заглядывая внутрь машины.***
– Сильно рука болит? – Ага. – Думаешь, там кость сломана? – Наверное. Пальцы на правой руке не сгибались, из-за этого управлять машиной Рома больше не мог. Антон сидел за рулем и неспешно вёл «копейку» туда, куда указывал Пятифанов. Ориентировочно, до посёлка оставалось не больше часа езды, но Антон вёл машину так медленно, что поездка должна была растянуться. – А ты не можешь побыстрее? – страдальчески завыл Рома. – Могу, но сам видишь, какие ямы. Тут можно и машину угробить и нас. Антон давно не был так спокоен. Он не рассказывал, что произошло с ним с того момента, как Рома поехал «за паспортами». Да и это было совсем не важно. Важно то, что он нашёлся, сидел рядом и никуда не сбежал. – В посёлке есть фельдшер Нина Ивановна. Может, она сможет с этим что-то сделать? – И что она с этим сделает? Если там кость сломана, то нужно операцию делать. – Хуерацию, блять. Пускай шину наложит какую-нибудь. Или типа того. Кости же срастаются. Рома подумал о том, что совершенно неважно, срастутся его кости или нет. Ведь наверняка до этого момента он не доживет. Все пропало. Планы на будущее, деньги… Далекая Испания сгорела в ядерном огне. Иногда Рома проваливался в неспокойные тревожные сны. В этих снах он часто видел ухмыляющиеся полузнакомые рожи. Гнилые зубы с кариесом, десна с пародонтозом и разбитые черепа. – Пива бы, – промямлил Рома в никуда. – Щас бы пива ебануть… А денег у нас даже на пиво нет. – Можно у Саши попросить, он с конференции наверняка собрал немало. – Может, он уехал давно. С чего ты вдруг уверен, что он будет торчать в этой перде? Все уехали, и он тоже. – А мне кажется, он никогда оттуда не уедет. Не потому что он лох или что-то такое, а просто это как будто его место. Вся эта деревня была как будто для него построена. – Ага. Деревня Пидыркина. Из кисти боль перетекала в предплечье, а оттуда плечо. Немела вся правая сторона тела Рома. Чем дальше, тем хуже. Скоро он вообще не сможет пошевелить рукой. И что же тогда? Как он сможет защитить Антона? И нож он забыл… Его бабочка утонула где-то в лужах крови. Защищаться было нечем. – Я думаю, это Бяша Касаткина ебнул, – прохрипел Рома, – а нам не сказал. Ладно тебе, а че мне-то не сказал? Уже тогда крысой был. А я и не думал, что у него кишки хватит на такое. Он же всегда ссался всего. А тут вдруг… героем себя почувствовал? – Я тоже так думаю, что это Бяша. Когда я спрашивал его, он так отвечал… знаешь, как будто его это совсем не интересовало. А ведь как могло его не интересовать, куда подевался Федя? Сейчас все встаёт на свои места… – Конечно. Он маньяк еще тот… Интересно, как он с Бабуриным скорешился. Тот тоже ссыкухой был всегда. Вот они шакалы сбились в кучу и власть почувствовали. – А вдруг там кто-нибудь выжил? Ты у них пульс-то проверил? – Кого, блять, выжил? Семычу зарядили в жбан. Бам, бам! Никто не выжил, все сдохли. Да и хер с ними. Рома почувствовал слабость, затем тошноту. Комок чего-то невкусного поднимался от его желудка к горлу, грозясь вырваться наружу. Блевануть в такой ситуации было совсем не стыдно. И если бы рядом не было Антона, то можно было даже окошко не открывать. А срыгнуть прям так, себе на колени. В любом случае, хуже уже не будет. Пытаясь перебить рвотные позывы, Рома приложился к бутылке с водой. Он хотел сказать «прорвемся», но почувствовал, что если откроет рот, то обязательно блеванет. Он закрыл глаза и попытался уснуть. Будто бы почувствовав его настроение, Антон перешел на третью скорость. Машина начала жалобно скрипеть от каждой кочки. Постоянная тряска не благоприятствовала здоровому отдыху, но открывать глаза Роме совсем не хотелось. Шевелить рукой он больше не мог. Спустя час ужасной трясучей поездки Антон схватил его за плечо и негромко прошептал на ухо: – Приехали! Ромыч!