Антон очнулся от кошмара в ледяном поту. Газель заглохла в неглубоком кювете рядом с трассой, на улице уже стемнело. Повернув голову в сторону пассажирского сиденья, Антон увидел мирно дремавшего Рому, живого и невредимого.
Его не разбудило даже то, что машина съехала с дороги и угодила в кювет, настолько крепко он спал.
— Три дня, — прошептал Антон онемевшими от страха губами. — А потом
они убьют тебя или
я?
В первую очередь ему нужно было решить ситуацию с машиной.
“И как я только умудрился заехать сюда? А если бы я выехал на встречку?” — Антон вышел из машины, чтобы понять, насколько глубоко он влип.
Колеса увязли в тёмной вязкой грязи, просто так взять и вытащить газель обратно на дорогу не представлялось возможным без посторонней помощи. Яркий свет фар ослепил Антона, заставив его пригнуться от страха.
— Эй, чё там у вас случилось?
Рядом с ними остановился “Камаз” с грязным зелёным тентом, из кабины которого торчала лысая голова.
— Ну, чё там, мужики? — камазист выскочил из машины и приблизился к Антону, освещая “Газель” ручным фонариком. — Эй, пацан, всё нормально у вас?
“Что же делать? Что же делать?” — лихорадочно соображал Антон. Нужно было скорее запрыгнуть в кабину, разбудить спящего Рому и перевести все проблемы на него. Но неведомая сила не давала ему сдвинуться с места.
— Всё в порядке, — ответил он не своим, спокойным голосом.
— В порядке? — камазист подошёл ближе, и Антон смог получше разглядеть его лицо. Это был мужчина около тридцати лет с огромным мясистым носом, круглым и красным простодушным лицом. Его голову покрывали редкие пушистые волосы, а щёки густо заросли жёсткой чёрной щетиной. — Как ты оттуда вытаскивать будешь её?
“Кого “её”?” — в голове Антона мелькнула мысль о Люси. Но водитель не мог знать о ней. Он не мог знать, что в его голове продолжает жить девушка, которую он убил. И не только она.
— У вас трос есть? — камазист начал раздражаться, будто теряя терпение. — Ты голову не ушиб?
— Не ушиб, — Антон отрицательно махнул головой. — Нам ничего не нужно.
Дверь “Газели” распахнулась с неприятным хрустом, и из неё вывалился помятый, сонный, и ничего не понимавший Рома.
— Чё за хуйня? — обратился он к Антону. — Где мы?
— О, бля! Так вас двоё? Толкать будете? — водила достал из кармана сигареты и закурил. — Ну, хуле. Если не нужно, то я погнал.
— Стой! — сразу же заорал ему Рома. — Вытянешь нас?
Водила расхохотался.
— А твой друг мне сказал, что вам не нужно ничего.
Антон вертел головой от Ромы к водителю, пытаясь сообразить, представляет ли эта ситуация опасность. Ему очень хотелось остаться с Ромой наедине и решить эту проблему вместе, только вдвоём. Тем более, что этот водила мог оказаться на дороге не случайно…
— У вас трос есть? — камазист потерял интерес к Антону и переключил внимание на Рому.
— Нету, — Рома уверенно подошёл к Антону, излучая из себя ауру уверенности. — А у тебя?
— Есть. Только если порвётся, кто платить будет?
— Я тебе новый куплю! — дерзко рявкнул Рома. — Давай я тебе сразу денег дам. Пятьсот рублей.
— Ой, — водила махнул рукой и побежал за тросом.
Оставшись с Ромой наедине, Антон впился в него глазами, пытаясь взглядом донести своё отчаяние и страх. Но Рома, кажется, ничего не понимал.
— Ты как сюда заехал? — спросил Рома, понизив голос. — Уснул, что ли?
— Ага. Я их опять видел. Зайца и Волка, они сказали, что у меня три дня есть.
— На что три дня?
— Чтобы вернуться в посёлок.
— А то что?
Водила вернулся от “Камаза” и кинул Роме буксировочный трос.
— Давай вяжи фаркоп, хуле делать, — весело прикрикнул камазист, не вынимая сигарету изо рта.
Вокруг “Газели” развернулась кипучая деятельности, посреди которой Антон вдруг ощутил себя лишним. Он не умел водить машину. Он не умел вязать трос. Он сходил с ума. И, что хуже всего, он был опасен для всех, кто его окружал.
Совместными усилиями Рома и водитель “Камаза” вытащили "Газель" на трассу. Пятифанов сунул водителю пятисотенную купюру, но тот вежливо отмахнулся.
— Да ну, нах, такие бабки, за такое фуфло. Не надо. Если бы я в такую ситуацию попал, мне бы кто помог…
Рома запрыгнул в кабину “Газели” и тут же выскочил оттуда с безумным, взъерошенным видом.
— Не заводится! — крикнул он, злобно поглядывая на Антона. — Бля, что последнее ты делал?
— А, этот, что ли, за рулем сидел? — удивился водитель.
“Он наверняка думает, что я просто идиот, — смутился Антон. — Крюкорукий идиот”.
— Ага, — Рома открыл капот, пытаясь понять, что случилось с машиной. Антон знал, что это лишь для виду. В машинах Рома разбирался так же, как и высшей математике. — Нихуя не могу понять.
— Дай погляжу, — водитель подошёл к капоту и засунул голову во внутренности двигателя.
Антон снова почувствовал себя брошенным и совершенно ненужным. “Зачем только Рома таскается со мной? Наверняка он уже пожалел, что вообще поехал за мной…”
Антону захотелось убежать прочь, в тёмное бесконечное поле. Раствориться в просторах, превратиться в мох под лесным камнем. Было бы ружье, он бы вышиб себе мозги, лишь бы не быть ни для кого обузой. Страшной обузой.
“Понимает ли Рома, что возит с собой бомбу с часовым механизмом?” — спросил Антон сам у себя.
— Как он может понять, если он такой глупый, — ответил ему внутренний высокомерный голос. — У него же восприятие, как у камушка.
— Не правда, — ответил Антон внутреннему голосу. — Это ты — идиот, который думает, что умнее других. А на деле — хер без палочки. Сумасшедший придурок, который тянет других в яму. Всё из-за тебя, весь этот пиздец. Ничего бы этого не было, если бы не было тебя!
— Антоха! — оклик Ромы вывел Петрова из мысленного самобичевания. — Придётся ехать, слышишь?
“Куда ехать?” — не понял Антон.
Водитель наклонился к Роме и что-то тихо шепнул на ухо, поглядывая в сторону застывшего в нескольких метрах от “Газели” Антона. Будто насмехался и приглашал Рому присоединиться.
“Они, наверное, обсуждают, какая же я бестолочь”.
— Ты слышал, Антоха? Стартер не крутит, придётся ехать в “Камазе”, — терпеливо пояснил Рома, подходя ближе. — Понимаешь меня?
— Шок у парня, — водитель открыл дверцу “Камаза”. — У меня дома водка есть, надо дать ему, чтоб протрезвел.
“Ну уже нет! Водку я пить не буду.”
Безвольно увязавшись за Ромой, Антон запрыгнул в кабину “Камаза”, присев рядом с окошком. В кабине было жарко и пахло смесью пота и дешёвых сигарет. К приборной панельки были приколочены несколько малюсеньких иконок в форме круглых фишек. Скорбные лица смотрели на водителя и пассажиров с укоризной, будто подозревая в чём-то нехорошем. “Камаз” тронулся в путь, волоча за собой безжизненную “Газель”.
— А ведь если есть магия злобная и тёмная, значит, есть и добрая, так ведь? — Антон не успел закрыть себе рот и высказал это вслух.
Лицо Ромы перекосило от недоумения, но водитель “Камаза” отреагировал спокойно и очень серьёзно.
— Конечно, есть. Где зло, там и добро, а добро всегда побеждает.
— Вы в магию верите? — вглядываясь в иконы, Антон подумал, что в них явно нет ничего божественного. Просто лица, нарисованные примитивно, без использования перспективы, без теней, по одному и тому же шаблону.
— Эх, братец, — присвистнул водитель, — я в таких передрягах бывал, что не верить уже не могу. Меня, кстати, Лёха звать, а вас, пацаны?
— Рома.
— Антон.
— Ну, будем знакомы. И куда вы едете? Молодые такие, машина-то пустая…
— Мы по делу, — Рома деловито скрестил руки на животе. — В Сыктывкар едем, оттуда груз заберём и повезём в Печору…
— Нихуя себе, во дела, — Лёха напряжённо вглядывался в дорогу, будто выискивая кого-то. — Ну, а теперь что делать будете? Вы от конторы какой-то едете?
— Нет, — Рома повернулся к Антону и скорчил обиженную гримасу. — Мы сами по себе. Нам машину надо будет починить, поможешь?
— Бля, я бы помог. Но у меня стартёра на эту хуйню нету, я — не склад запчастей. Вам бы в город, в Краснорожье есть склад… и сервис там есть. А у нас нету. Я щас поворачивать буду в деревню нашу, а дальше вы как? — водитель почесал затылок, будто сконфузившись. — Может, кто-то другой вас подцепит…
— Темно уже, — вздохнул Рома. — Кто подцепит-то? А далеко до Краснорожья?
— Пятнадцать километров. Ай, бля. Куда вы поедете в такую темень. У вас дело не горит? Если хотите, можете переночевать у нас, а с утра я вас до города дотяну.
— Хорошо, — Рома поглядел на Антона с вопрошающим взглядом.
“Опять ночевать”, — оставаться на ночлег у случайных людей начало входить у Антона в привычку. Но этот водитель, Лёха, выглядел вполне дружелюбным. Было даже как-то странно, что он ни разу не заговорил о деньгах, вознаграждении. Выглядел он совсем как обычный деревенский мужик, простой и рациональный, чёткий, как стук солдатских сапог по мостовой. “Может, и правда, просто решил помочь?”
“Камаз” свернул с трассы на грунтовую дорогу и сразу же неловко затрясся, зашатался, с трудом продираясь сквозь ямы и кочки. Сквозь шум двигателя до ушей донёсся жалобный писк разваливающейся на части “Газели”.
Деревня, в которую направлялся Лёха, выглядела, как заброшенный хутор. Свет горел лишь в нескольких домах, отовсюду залаяли встревоженные собаки,
“Камаз” остановился возле крепкого двухэтажного барака, сколоченного ещё до рождения мамы Антона.
— Вот я и дома, — Лёха заглушил двигатель и ободряюще улыбнулся парням. — Жрать хотите, небось?
— Хотим, — резво отозвался Рома. — А есть?
— Конечно, — Лёха махнул рукой, приглашая их пройти за собой.
Атмосфера полузаброшенного хутора напомнила Антону о посёлке, в который его так неотвратимо тянуло. Ему дали всего три дня, после которых… Невозможно было предсказать, что будет после, и будет ли что-то вообще.
Но сейчас всё было почти что нормально и даже почти хорошо. Как только Антон, вслед за Ромой, зашёл в предбанник дома, ему в нос ударили запахи знакомой еды. Жареная картошка, какие-то соленья и мясо, кажется, свинина. Измученный стрессом живот урчанием наполнил о своих потребностях. Навстречу Алексею вышла небольшая женщина и двое детей.
Про женщину можно было сказать, что она выглядела хорошо даже без косметики. Её длинные тёмные волосы и большие глаза напомнили Антону о Полине. “Интересно, где сейчас Полина?” Дети: двое мальчишек, пошли скорее в отца, чем в мать. Такие же круглолицые и простые.
— Ребят на дороге подобрал, — Лёха указал своей жене на парней, как бы извиняясь. — Соберёшь нам на всех покушать?
Его жена бегло осмотрела Рому и Антона, коротко кивнула и засеменила на кухню.
— А это пацаны мои, — Лёха погладил своих мальчишек по голове. — Серёжка и Сашка, в честь обоих дедов своих назвал. Поужинали уже? — спросил он у детей.
— Да! — синхронно ответили дети.
— Ну, тогда идите спать. И чтоб никаких приставок.
— Нууу, — поджал губу мальчишка постарше. — Пятнадцать минуток!
— Никаких, — спокойно, но строго ответил Лёха. — Давайте, быстро.
Мальчишки ускакали наверх с громким и недовольным топотом. “Обиделись, наверное”, — решил Антон. В груди защемило тяжелое чувство ностальгии по тем временам, когда его самого волновали только игры в приставку. В памяти всплыли наивные глаза Оли, её искренний смех во время совместных игр в “Марио”, торжествующая улыбка от честной победы. Может быть, он больше никогда её не увидит.
На кухне жена Лёхи быстро расставила по столу четыре тарелки с дымящейся картошкой и малосольными огурцами. В общем глиняном горшочке томилась пряная розовая свинина.
— Чем богаты, — добродушно улыбнулся Алексей, присаживаясь за стол.
— Ох, — Рома уселся за стол и сразу же потянулся за тарелкой.
Антон молча сел рядом с ним. Только оказавшись на длинной скамье без спинки, он наконец-таки смог дать себе отдохнуть. Домашняя атмосфера, горячая картошка и крепкие стены вокруг… что ещё ему нужно было для счастья?
— Приятного аппетита, — Алексей зачерпнул картошку вилкой и немного насмешливо оглядел накинувшегося на еду Ромку.
“А Рома ведёт себя так же, как и всегда, — подумал Антон, приступая к ужину. — Когда же он наестся?”
— Так вы, ребята, из Москвы? — решил продолжить начатую в кабине “Камаза” беседу Алексей.
— Ага, а ты из Краснорожья? — не поднимая глаз от тарелки, спросил Рома.
— Не, я из других мест. А здесь обжился просто, хорошие места здесь.
Удерживать горячую картошку во рту было непривычно тяжело, но Антон старался, и чем больше он ел, тем сильнее хотелось ещё и ещё. Тревожное настроение улетучивалось с каждой вилкой, а когда он попробовал закусить картошку огурцом, да ещё и добавить к этому всему мяса, его организм и вовсе расцвёл.
— Хутор заброшенный? — за пару минут Рома опустошил свою тарелку и взглядом потребовал у жены Лёхи добавки.
— Кроме меня тут ещё двое живут: бабка, которая родилась тут, и Аркашка-бомж, — Лёха улыбнулся. — Аркашка, бляха-муха, с двумя высшими образованиями, а на меня работает, мне даже неловко иногда.
— А работаешь ты в Краснорожье? — продолжал интересоваться Рома.
— И там, бывает. И в Ярославль езжу, и в Москву, куда дорога заведёт. Сейчас вот лес гоняю по области, а к осени на фрукты переключусь…
— Ааа, так машина твоя? Дорого, наверное, на своём “Камазе” ездить-то?
— Хах, дорого было на него зарабатывать, а сейчас уж полегче. А у вас, ребята, что за груз в Сыктывкаре?
Антон доел свою порцию и теперь смотрел на дно пустой тарелки, наслаждаясь отсутствием мыслей в голове. Краем глаза он заметил неловкий, немного заискивающий взгляд Лёхиной жены. Она протянула ему руку, не открывая рта, и насыпала ему в тарелку ещё одну порцию картошки.
— Спасибо, — кивнул Антон. — Но я, кажется, наелся.
— Ешь, ешь, — толкнул его локтём Рома. — Кто знает, когда ещё поедим, — он повернулся к Лёхе и несколько секунд напряжённо молчал, будто раздумывая о чём-то, а затем ответил: — В Сыктывкаре заберём мебель и повезём её в Печору.
— Нихрена себе, — от смеха Лёха слегка закашлялся. — Из Москвы в Сыктывкар за мебелью, а оттуда в Печору, бляха-муха, Сусанин маршрут составлял?
— Мы туда к друзьям едем, — решил ответить Антон. — К нашим магическим друзьям.
Рома схватил его за локоть и попытался что-то сказать, но Антон повернулся к Лёхе и продолжил:
— Вы в магию верите?
— Верю, — ответил Лёха совершенно серьёзно. — И в добрую, и в злую.
— А верите вы, что бывают злые духи, которые преследуют человека, и могут даже убить кого-то?
— Бывает, — кивнул Лёха. — Машуня, налей-ка нам по стопочке…
Жена Лёхи сорвалась с места и быстро вернулась с графином водки и тремя гранёными стаканами.
— Значит, вас злые духи преследуют? — Лёха налил себе и парням полные стаканчики водки и задумчиво почесал свою густую щетину. — А за что?
— Мы человека убили, — порывисто ответил Антон.
— Чёго ты… — зашипел рядом Рома, больно сжимая его плечо. — Чё ты, бля, несёшь!
— Убили! — повторил Антон. — Потому что он нас хотел убить, в заколдованном лесу это было. А там легенда есть, что у леса этого хозяин магический, который так убийц наказывает. Духов злых насылает…
— Духов… — Лёха одним махом опрокинул в себя стакан и пригласил парней сделать то же самое. — Ух, хорошо пошла.
Антон опрокинул стакан вслед за ним, и сразу же по телу разлилось приятное тепло. Он чувствовал себя сытым, согретым, и теперь ему обязательно было нужно кому-то высказать всё то, что накопилось у него в голове. Кому-нибудь постороннему, не Роме, который обязательно скажет, что всё хорошо, а кому-то вроде Лёхи. Человеку постороннему, но доброжелательному, и вроде бы заинтересованному.
— Это он от стресса говорит, — злобно пробубнил Рома, не прикасаясь к стакану с водкой. — Он сегодня за рулём уснул, потому что у него нервный стресс, как его, бля, эпилепсия!
— А много людей этих духов видели? — вдруг спросил Лёха, не обращая на Рому никакого внимания.
— Только я, — ответил Антон.
— И убили они кого-то, когда ты был рядом?
— Да, девушку, с которой я спал, — от водки у Антона немного закружилась голова. — А до этого я её шлюхой назвал. Она понравилась мне, а потом отказала, не захотела ничего общего со мной… И потом мы переспали, у меня провал в памяти был. А как проснулся — она ужё мертвая была. А я ведь не верил никогда в духов, в магию. И теперь поверить не могу, но если не поверить, то как мне жить с этим, как? — Лёха налил Антону ещё стакан и Петров выпил его, не закусывая. — Получается, что если я не верю, то выходит, что я её убил. А если верю, то духи существуют, но как же так, если их и не видел никто, кроме меня.
— Думаешь, ты её убил? — спокойно спросил Алексей, пристально глядя Антону прямо в глаза.
— Не знаю.
Антон и правда не знал. Мысль о существовании сверхъестественного сводила его с ума не меньше, чем осознание того, что, возможно, он убил Люси.
— Иногда так бывает, — Лёха отвёл взгляд и выпил ещё водки, после чего начал говорить размеренно и с расстановкой. — В детстве я вбил себе в голову, что моего братишку младшего убил чёрт. Нас в семье трое было: я, сестрёнка и братик, самый младший. Отец постоянно по вахтам мотался, на севера, а мы трое — на матери. Из троих детей один только здоровый — я, сестра моя судорогами болела, и эпилепсия у неё была, а братик был совсем бестолковый. Он иногда орать мог часами, ни с того ни с сего, как начнёт — и не остановишь. Иногда нагадить мог, как котёнок, на столе, на стуле, за холодильником. И прятал всегда, как будто осознанно, как будто ему от этого весело было. А потом он умер. Я помню, как это было: я со школы тогда пришёл, а мать и сестра в слезах. Говорят, умер наш Гаврюша. Я тоже плакал, хотя и не любил его, и всегда он мне мешал, а всё равно, бляха-муха, плакал. И все говорили, и сестра, и мать, что его чёрт удушил. Страшный, чёрный и с рогами. А я тогда решил, что это из-за меня всё, — Лёха грустно усмехнулся и слегка приложил кулаком по столу. — Я ведь тогда с компанией дурной связался, мы у детей вещи отнимать начали. Я до последнего к ним привязываться не хотел, а потом надоело, решил, что жить буду, как человек, как пацан. И прокляли меня — девчонка одна, у которой я шапку и рюкзак отнял. Рюкзак за два рубля продал, а шапку её выкинул, потому что не купил никто. А потом и братик мой помер. И на этом всё не закончилось… Однажды нас с пацанами милиция сцапала, угрожали мне колонией, а моя мать — слабая женщина, не выдержала, и инсульт у ней случился. Два дня пролежала и тоже умерла. Папка наш себе на вахтах любовницу нашёл, я его с десяти лет так и не видел ни разу, остались мы сестрой сами по себе, блуждали, страдали, голодали… А потом я к человеку прибился, к Палычу. Это человек с большой буквы был, в ГУЛАГе двадцать пять лет отмотал и не сломался. У него клуб радиолюбителей был, я в нём и занимался, и жили там вместе с сестрой. Он наш приёмный отец был, хороший, добрый, и вроде бы наладилось всё. Я в институт мог бы поступить даже, он меня к экзаменам готовил… И опять всё развалилось, Палыча посадили за антисоветскую агитацию, а мы опять остались сами по себе. В институт я не поступил, на завод пошёл работать, тяжело было, ещё и у сестры припадки усилились, деньги все на лекарства ей уходили. Потом в армию меня забрали, забирали в советскую, а уходил уже из российской. Много повидал плохого, но как будто бы шёл на гражданку с надеждами на лучшее, а пришёл и узнал, что сестрёнка моя померла, уже недели две как. Я ведь только её тогда и любил. Не знал я, за что меня бог так наказывает, неужели из-за рюкзака того или проклятия той девочки? А она ведь даже и цыганкой не была. После того, как сестра умерла, я в работу ушёл, работал, работал, горб заработал. Только и пахал, лишь бы не думать ни о чём, а потом вот — Машу встретил. Её замуж никто брать не хотел, потому что она немая, да и глупая, как говорили. А она не глупая, а добрая, бля. Людям просто много верила, поэтому и настрадалась, а они её, собаки, загнобили… — Лёха тепло осмотрел свою жену, затем снова перевёл взгляд на Антона. —
И сейчас вот всё наладилось. У меня дом, жена, дети. “Камаз” свой собственный есть. Но одно гадостное чувство меня не покидает, что все мои несчастья ещё впереди. Много лет я верил, что братика моего чёрт задушил. Верил, пока маленький был. А потом… Веру потерял и вспомнил, что я его и придушил. Он утром разбудил меня, в ухо мне кричал, а я злой был на него, очень. Я тогда решил, что уж лучше так, чем если он мать до гроба доведёт своими криками. А ведь я её до смерти и довёл. Своими руками и его, и её — убил. А пока маленький был, верил, что чёрт. Большой, чёрный и с рогами.
Лёха выпил четвертый стакан и замолчал. Его жена молча встала из-за стола, робко кивнула и ушла из кухни. От большого и сумбурного рассказа Алексея Антону сделало одновременно и хорошо и плохо. Плохо от понимания, что Звери не могли быть на самом деле, если их не видел никто, кроме него. А хорошо… Антон и сам не понимал, от чего хорошо.
— А я не могу вспомнить, как убил её, — сказал он, обращаясь больше к самому себе. — Когда я вспомню? Почему не могу?
— А может, это и не ты, — вздохнул Лёха. — Может, и в самом деле чёрт. Но если вспомнишь, то тебе с этим жить. Если не помнишь, то, может, тебя от этого бог бережёт. А лес мистический… Это часть картины, бляха-муха. Я вот, когда своё вспомнил — убиться хотел. Но не стал. А кому бы легче стало? Вот так и живу с этим.
— Пиздец, — вдруг злобно прошипел молчавший до этого Рома. — А если я тоже видел этих чертей, но только выглядели они по-другому? Если я их тоже видел, то это всё хуйня, что ли?
— Значит — черти настоящие, — Лёха поднял вверх указательный палец. — Если бог есть, то и чёрт есть, потому что одно без другого не бывает. А ты, — обратился он к Антону, — парень ещё молодой. От такого многие с ума сходят, потому что простить себя не могут. Минута помешательства — и конец всей жизни. Я тебя наказывать не буду, и ты себя не должен, права не имеешь. Наказать тебя должны… Родители, может быть. У девушки той были?
— Есть, — кивнул Антон. — Отец её, наверное, ищет меня. Наверное, убьёт.
— Пускай убьёт, — кивнул Лёха. — А ты попроси у него прощения, искренне. Пускай он и не простит, не простит, конечно, а всё равно попроси. Чтобы умирать легче было.
— Не будем мы ему сдаваться, — Рома повысил голос. — Никому лучше не будет, если он его убьёт.
— Верно, — согласился Лёха. — Но тут уж решай сам, как оно тебе справедливее будет.
— А если ещё один человек их видел? — Антон вспомнил перекошенное лицо Глеба из больницы, его безумный хохот и слова, которые он повторял: заяц, волк, заяц, волк. — Выходит, уже трое видели.
— И куда ты от духов бежать хочешь? — Лёха налил себе пятый, последний стакан, досуха опустошив графин.
— К ним навстречу, — горячо ответил Антон. — Они сказали, что жить мне осталось три дня. Что, если не сделаю, что они хотят, то они семью убьют. А они могут, я это чувствую. Даже если они ненастоящие, я всё равно боюсь за своих, за маму, сестру, отца. И если они хотят что-то сделать со мной, то пускай делают, мне всё равно. Пускай хоть съедят, хоть голову оторвут, всё равно.
— Фаталист, — Алексей бессмысленно улыбнулся, осмотрел пустые тарелки. — В соседнем доме заночуете, ребята. Время уже позднее, нам вставать рано. Там печка есть, растопим… Бельё там тоже есть, правда, кровать одна всего…
— А мы и не против!
В душе Антона что-то скрипнуло. Водочные пары подняли его мозг высоко-высоко и сделали лёгким, как пёрышко. В уставших голубых глазах Алексея он вдруг увидел то, чего ему так не хватало последние несколько дней: незаинтересованного и искреннего понимания. Будто бы простой водитель “Камаза” понимал его так, как никто другой. Даже лучше, чем Рома.
— Мы любим друг друга, — выговорил Антон легко и просто.
От удивления у Ромы раскрылся рот. Лицо Пятифанова покраснело, как помидор, хотя он не выпил ни одного стакана водки. Одними глазами он кричал на Антона так, что у того заложило уши.
— Вот как… — пробормотал Алексей после неловкой паузы.
— Ненавидите нас теперь? Жалеете, что помогли? — Антону хотелось кричать.
С чего бы? — Алексей устало качнул головой. — Человек человеку всегда должен помочь. А что до этого… Христа распяли, знаешь, кто? Евреи. А он их простил, в тот же день. Люди их две тысячи лет презирали, а Бог в один день простил. Потому, что Бог — не злой, а люди — злые. Придёт время, и вашему брату свою Палестину отрежут, а мне-то какая разница, кто с кем спит?
Антон шумно выдохнул. За один час он наговорился больше, чем за всю жизнь. В полузаброшенном хуторе, в случайном доме, со случайным водителем “Камаза” он смог наконец высказаться, и ему стало так свободно, что совсем расхотелось спать. Он хотел говорить ещё и ещё, но Рома схватил его за локоть и потащил на выход.
— Спать пора, — шипел ему в ухо Пятифанов. — Завтра вставать рано.
— Три дня мне жить осталось, — прошептал Антон. — А ты всё спать хочешь, а я не хочу… Я жить хочу.
— Поживёшь ещё, — зелёные глаза впились в его губы. — И не умрёшь ты через три дня, Тоха. Я тебе не позволю умереть, чтобы ты там не придумал. Понял меня? А сейчас пошли, пока ты ещё чего не наговорил.
— Ребят, — Алексей, пошатываясь, вышел из кухни и остановил их у дверей. — Давайте я вас провожу.
Прыгучей походкой он оказался возле Ромы и, не прикасаясь, увёл их за собой. Во дворе было темно хоть глаз выколи. Никакого уличного освещения, только тусклый свет из окон дома. Зато звёзды были видны как никогда хорошо.
Лакированные туфли, в которых шёл Антон, неприятно сдавливали ногу. Бегать в таких было бы неудобно, а убегать и вовсе невозможно.
“И почему я хочу от всех убежать?” — задумался Петров, разглядывая созвездия.
— До Сыктывкара за три дня не доедете, — за пару десятков шагов Алексей довёл их до небольшого неказистого домика, больше похожего на подсобное помещение, чем на жилье. — Пока до Краснорожья дотянете, пока стартёр поменяют. А с нашими хуерукими мастерами это полдня займёт. Не успеете.
— И что делать, бля? Муравью хуй приделать? — выругался Рома. — Без тебя понятно. Может, вертолёт нам дашь? Или самолёт?
— Самолёта у меня нет, — глаза Алексея остановились на Антоне, пару раз хлопнули его ресницы, затем он достал сигарету и закурил. — Есть у меня за этим домом, “Копейка” стоит. Я на ней давно не ездил, но она впорядке… Качество советское, хорошая машина. Можете её взять, а “Газель” вашу я заберу… Вам-то не особо нужна, наверное…
— Нихера себе ты придумал, — усмехнулся Рома. — “Газель” на “копьё” махнуть хочешь? А не жирно будет?
Алексей замялся, будто стыдясь своего предложения. Он опустил свою круглую голову вниз и слегка покраснел, машинально закинув руки за спину.
— Давай! — ответил Антон вместо Ромы. — Спасибо тебе.
— “Сасибо”, — буркнул Рома. — Я бы с него ещё доплату взял, хули…
— Отвянь, — прикрикнул Антон на друга. — Посмотри на себя, как выглядишь со стороны? Как мудак! Человек нас вытащил, машину даёт. А ты…
— Ну и правда ведь, я доплатить могу, — Алексей подошёл к Роме, выпуская из ноздрей водочные пары вперемешку с сигаретным дымом. — Сколько хочешь?
— Да бери! — Рома махнул рукой. — Свет-то в твоей каморке есть?
— Есть, — торопливо кивнул Лёха, открывая дверь. — И свет есть, и печку растопить можно, кровать, правда, всего одна…
***
Внутреннее убранство домика, в который их привёл Алексей, было скудным, но уютным: большая русская печь и несколько слоёв матрасов рядом с ней, вместо кровати. Ничего бросающегося в глаза, никаких свастик или странных картин. Рома с облегчением выдохнул, повертев в руке ключи от “Копейки”. Всё было вроде бы ничего. Сегодня они отдохнут, а завтра тронутся в путь. Ехать придётся чуть больше суток, если гнать без остановки, иногда сменяя друг друга за рулём, то можно успеть за три дня.
“Какие нахуй три дня? — разозлился Рома про себя. — Завтра Бяша мне позвонит и скажет, куда приехать за документами. Мы сядем в самолёт и через три дня уже будем где-нибудь в… Бразилии, или как оно там?”
Черный пакет с деньгами он оставил возле матраса. Нужно было основательно пересчитать их имущество.
Рома вытряхнул деньги на пол, перекладывая каждую пачку.
— Ого, сколько денег, — Антон уже скинул рубашку и лёг на матрас в одних штанах. — Ты банк ограбил?
Среди пачек с немецкими марками и американскими долларами Рома заметил небольшую чёрную коробочку, похожую на телефон. Как телефон, только без экрана. На ней была всего лишь одна примечательная деталь — тускло мигающая маленькая лампочка.
“Что за хуйня?” — Рома взял коробочку в руки и попытался вскрыть. Но никакой видимой крышки на ней не было. Просто прямоугольный кусок чёрного пластика.
Не задумываясь, Рома со всей силы вдарил пяткой по пластиковому корпусу, от чего тот глухо лопнул. В образовавшихся трещинах Пятифанов разглядел пучок проводов. “Похуй”, — он выбросил непонятный для него предмет в окно.
— А как тебе этот Лёха? — Антон перевернулся на спину и задумчиво рассматривал неотделанный дощатый потолок. — По-моему, он святой.
— Чё? Он святой? Схуяли?
— Не знаю, мне так показалось. А ты что?
— А мне показалось, что он пиздабол обыкновенный, — ревниво ответил Рома. — Присел нам на уши, потому что больше некому. Дети маленькие, жена немая.
Может, и глухая ещё.
Аккуратно пересчитав деньги, Рома сложил их обратно в пакет и оставил возле кровати. Раздевшись до трусов, Пятифанов осмотрелся в поисках постельного и нашел ватное одеяло, от которого пахло затхлым и болезненным. Выбирать не приходилось, и Рома, накрыв Антона, лёг рядом со своим другом на матрас, предварительно выключив свет.
— Слыш, Антоха, — Рома вспомнил, почему Антон остался в штанах. У него ведь не было трусов, совсем не было, свои окровавленные он оставил у дедушки в Химках. — Надо бы тебе трусы…
— Да зачем? — Антон зашуршал руками под одеялом, расстёгивая штаны. — Так даже удобнее. Ничего не жмёт, ничего не мешает.
— А обычно жмёт? — усмехнулся Рома.
— Ты же в курсе, какой у меня хер, — Антон шевелил языком с большим трудом. У него изо рта пахло водкой и влажными губами.
Перевернувшись на бок, Рома почувствовал, что не сможет уснуть. Слишком тяжело было лежать рядом с тем, кого так хотелось обнять.
— В курсе… Антох, слушай, помнишь мы с тобой… Остались у меня дома, напились и ещё… В общем, — Рома покраснел до ушей. — Бля. Я ведь тогда и правда выстрелил бы, если бы ты не позвонил.
— Ох, — Антон вздохнул, продолжая разглядывать потолок. — Понравилось тебе?
— Не знаю. Наверное, да, хотя я больше бы хотел узнать, что ты чувствуешь…
— Хотел бы, чтобы я тебе отсосал? — Антон перевернулся на бок и встретился с ним глазами.
Отвести взгляд было невозможно, но Рома чувствовал, что не может пошевелить языком. Ему не хотелось, чтобы его спрашивали. Почему нельзя просто делать, а не задавать глупые вопросы?
— У тебя член не бритый, — Антон неожиданно улыбнулся, впервые за целую вечность. — Почему ты не бреешь хуяру?
— Блять! — пискнул Рома. — Схуяли не брею? Бля, да я не знаю. А надо, типа? Блять, брить?
Испугавшись этого вопроса, Рома отвернулся и зажал руками уши. Ему было ужасно стыдно. Он никогда не думал, что это так важно, хотя всегда знал, что бритый член выглядит гораздо лучше. “Надо побрить член!” — лихорадочная мысль заставила его встать с матраса. Обезумевшими глазами он осмотрел тёмную комнатушку, но не заметил ни следа водопровода.
“Ай, блять, тут не получится!” — Роме захотелось плакать.
— Бля, — промямлил Пятифанов. — Ну кто же знал…
— Да ладно, я бы всё равно не стал бы, — Антон вяло махнул рукой. — Настроение не то. Но ты всё равно побрей. Потом, в следующей жизни. После того, как мы умрём и воскреснем где-нибудь, пингвинами в Антарктиде.
— Мы не умрём! — Рома снова вернулся на кровать. — Я же тебе сказал.
— Ага. И что ты сделаешь нематериальным чертям? Ножом их пырнёшь? — Антон закатил глаза. —
Ромыч Пятифанов, охотник на привидений.
— Пырну, — прорычал Рома. — Если надо будет, пырну. Но нам не надо будет. Мы с тобой в Испанию поедем.
Антон прыснул и задёргался всем худеньким телом.
— Ха-ха-ха, — засмеялся он звонко и совсем по-детски. — А чего… Чего не в Аргентину? Как Гитлер.
— Бля, Антоха! — Рома схватил Петрова за плечи, чтобы пресечь истеричный смех. — В Испании там мулатки, карнавалы, там вообще… Море, солнце, пляж. Мы забудем обо всем и будем... Дом купим, на пляжуу…
— На пляжу… Аха-хаха-ха, — Антон захохотал ещё громче. —
Роман из посёлка приехал на пляжу, дай, думает, поляжу…
— Да иди ты. Я тебе нормальные вещи говорю, а ты ржёшь.
— Нормальные вещи, смешные вещи. Ты вообще очень смешной, Рома, ты знал? — неожиданно Антон вскочил из-под одеяла и прижался к Ромкиной груди. — Будешь меня в психушке навещать?
— Какой ещё психушке? — Рома чувствовал, как большие приятные руки обхватили его спину.
— В обычной, где галоперидолом колют, — Антон вздрогнул, и на груди Ромы образовалось мокрое пятно. — Там я и умру. Если черти ненастоящие.
— Нет. Это неправда, — Рома крепче прижал к себе Петрова. — Всё будет хорошо. Не будет никаких чертей, никаких психушек. Всё будет заебись. Или я тоже умру.
Антон откинулся на спину, увлекая Рому за собой. Их губы встретились, как будто случайно, и уже не могли друг от друга отцепиться. Неожиданный подъём эмоций, от пяток до головы, сопровождался приятным головокружением. Голова Ромы стала лёгкой, как бумажка, её можно было бы оторвать от тела одной рукой.
Возбуждение Пятифанова усиливалось от того, что перед ним был не просто Антон. Перед ним был Антон беззащитный. Пьяный, слабый, очень уставший и немного безумный. Перед ним был Антон, который в нём нуждался, это очень нравилось Роме.
Раздвинув Петрову ноги, он не увидел, но сразу же почуял его член. Думать было некогда, поэтому Рома засунул голову под одеяло и вцепился в Антона губами. Его пьянило особое чувство, похожее на то, что чувствуют герои, когда их награждают медалью. Это была не только похоть, это была ещё и гордость. Рома гордился собой за то, что делает любимому приятно в эту трудную минуту, и восхищался Антоном за то, что тот не побоялся в один раз стать таким слабым и открытым, пластичным и естественным.
Рома шёл все глубже и глубже, пытаясь понять свои собственные пределы возможностей.
— Нихуя себе, — прошептал Антон. — Ты на кабачках тренировался?
Рома не останавливался, машинально помогая себе рукой. Ему хотелось, чтобы Антон оценил его. Чтобы Антон успокоился и забыл обо всех своих чертях и кошмарах.
Идея пришла ему в голову сама собой. Оставался только один неприятный момент: кроме слюны, смазать было нечем. Рома быстро плюнул себе в руку и растёр слюну у себя в заднице.
— Сейчас, сейчас, — пробормотал он, следя за реакцией Антона.
Удовольствие и удивление, вот что испытывал в эту минуту Петров. Его губы были слегка приподняты и полуоткрыты. Дыхание стало сбивчивым, будто он забывал втягивать воздух. Но разминался Рома напрасно. Как только головка члена коснулась его ягодиц, Антон сразу же кончил.
— Бляяя, — простонал Антон. — Бляяяя.
Ощутив горячую жидкость на своих ягодицах, Рома смутился. Он соскочил с кровати и схватился за первую попавшуюся в руки тряпку, чтобы подтереться.
— Бляя, — продолжал Антон. — Охуеть.
Рома не знал, стоило ли ему что-то говорить в этот момент. В голову не пришло ни одной фразы, которую можно было бы сказать. Любые слова звучали бы неуместно.
Пятифанов молча прилёг рядом с засыпающим Антоном и закрыл глаза. В ноздри ударил приятный запах тёплой вспотевшей кожи. Усталость накатилась на веки, и Рома уснул.
***
Лай собак заставил Рому продрать глаза и вскочить с матраса. Шавка буквально заливалась собственными звуками, не давая ему покоя. Должно быть, он спал не больше часа, потому и чувствовал себя неважно. Всё тело одеревенело, на плечи навалились невидимые лапы, утаскивая его обратно на матрас.
С улицы доносились какие-то крики. Выглянув в окно, он увидел стоящий рядом с домом Алексея чёрный джип и троих мужчин с недобрыми намерениями. Алексей вышел им на встречу в одной лишь домашней майке, трусах и тапочках.
Адреналиновый взрыв снял всю сонливость за пару секунд, Рома буквально прилип к окну, пытаясь понять, что происходит.
Низенький мужчина с неопрятной бородой стоял прямо напротив Алексея, размахивая руками. Рома узнал его лицо, противное и страшное. Это был Рауф. С ним были ещё двое. Мухаммед и ещё кто-то. Плечистый мужик, ростом под метр девяносто, с замотанным тряпками лицом.
Рому прошибло холодным потом. Он ущипнул себя за руку, чтобы проснуться, но у него не получилось.
— Вы здесь не хозяева, — громко и спокойно отвечал Рауфу Алексей. — Я — хозяин. А вы тут стволами махаете… Думаете, я испугаюсь?
Рауф объяснял ему что-то, активно жестикулируя руками. Его речи не было слышно. В руках у мужчины с забинтованным лицом мелькнул пистолет.
— Врёшь, гнида, — заорал мужчина голосом Сергея.
“Не умер”, — Рома дёрнулся, чтобы разбудить Антона, но не смог сдвинуться с места. Страх приковал его к окну.
Рядом с Алексеем стояла его тихая жена. Казалось, ещё немного, и Лёха просто укажет пальцем в сторону дома, в котором заночевали Рома и Антон. И тогда всё будет кончено.
— Убери пистолет, придурок, — заорал на Серёгу Лёха. — Убери, пока я тебе его в жопу не засун…
Прогремевший хлопок заставил Рому зажмуриться. Когда он открыл глаза, Лёха уже лежал на пороге своего дома, под ним растекалась тёмная, вязкая лужица. Его жена вскинула руки и упала рядом. Серёга подошёл к ней и сделал ещё два выстрела, от которых проснулся Антон.
— Что там происходит? — пробормотал он спросонья.
— Ничего, блять, черти пришли, — шёпотом ответил Рома. — Съёбывать надо. Одевайся.
— Что там? — Антон встал с кровати и выглянул в окно. Увидев лежащего в крови Лёху, он посмотрел сначала на Рому, затем снова на улицу, и приготовился было выпрыгнуть из дома, но Пятифанов его остановил.
— Совсем сдурел, что ли?
— Надо им помочь, — пролепетал Антон себе под нос. — Надо милицию, скорую!
— Заткнись, — Рома зажал Антону рот. — Одевайся, и валим.
Выглянув в окно, он увидел, как Серёга нервно ходил взад и вперед перед Лёхиной женой.
— Говори, шлюха, говори, — заорал он, схватив её за волосы. — Говори, пизда!
Вместо ответа Маша истошно замычала и уткнулась головой в тело своего мужа.
Из дома Лёхи выпрыгнул Мухаммед, нервно оглядывающийся по сторонам. Он развёл руками и кивнул Рауфу, а тот что-то сказал Сергею, после чего они все запрыгнули обратно в машину.
В груди у Ромы будто что-то прищемило. Ему захотелось исчезнуть, просто перестать существовать, но сбросить с себя это липкое, неприятное чувство. Этот беспомощный страх, который он никак не мог побороть.
Антон уже оделся и молча ждал его возле двери. Прихватив пакет с деньгами, Рома кинулся к нему. Тайком, словно воры, они выбрались из домика и, петляя через заборы, добрались до притаившейся между домами “Копейки”.
“А если не заведётся? — испугался Рома. — “Пиздец”.
Но машина завелась с одного оборота. Кровь стучала в голове Пятифанова, вызывая сильную боль. Ему казалось, что их услышат. Он представлял, что с ними сделают, когда догонят.
“А моя мать?” — подумал он вдруг.
Он вспомнил разбитое лицо Сергея с вытекшим глазом, с залитым кровью лбом. Он не должен был выжить, он никак не мог. Это мог быть вовсе и не Сергей.
“Это чёрт, — решил Рома. — Это точно чёрт”.
