Прощай, со всех вокзалов поезда
Уходят в дальние края.
Прощай, мы расстаёмся навсегда
Под белым небом января.
“Копейка” летела по ночным дорогам, то и дело сворачивая то на грунтовку, то снова выезжая на новую асфальтированную трассу. Машина металась из одной стороны в другую, иногда глохла, иногда рычала, кашляла и тряслась, будто бы от страха. Сидевший за рулем Рома вспотел и покрылся нездоровыми красными пятнами. С того момента, как они выехали, он не сказал Антону ни слова. Впрочем, Антон совсем не хотел его слышать. В его памяти застыла новая трагическая картина: беззвучно ревущая Маша и её муж, превратившийся в остывающее тело на пороге собственного дома. И это было не во сне, и это видел не только он. По крайней мере, Антон понимал, что виноватым в этой ситуации он точно не является. Чувствовать себя виновным во всём он устал. Солнце уже поднималось из-за горизонта, а Рома снова заехал в какой-то тупик. Мельком взглянув на приборную панель, Антон заметил, что топлива у них осталось чуть больше одного деления. А значит, скоро им всё равно придётся остановиться, хотя бы для того, чтобы заправиться. Но Рома останавливаться не хотел, он осматривался по сторонам, будто ожидая засады из каждого куста. “Если я нужен чертям из посёлка, то они защитят меня от этих чертей, — вдруг предположил Антон и улыбнулся. — Ещё пару деньков меня никто не тронет”. А потом можно уже и не думать, а потом его уже и не будет. Ему хотелось бы представить, что Алексей каким-то чудом умудрился выжить. Всё-таки, бог, если он существует, должен быть на его стороне. Ведь это казалось таким логичным: если есть тёмная и злая магия, значит есть и добрая. Вот только Лёху убила совсем не магия. — Не думаю, что он воскреснет, — сказал Антон самому себе. Рома повернулся к нему и непонимающе-озверело осмотрел с ног до головы. Его широкие ноздри раздулись, а рот приоткрылся, будто Пятифанов решил что-то ответить. Что-то вроде: “Чего, блять?” Как будто он не понимал, о чём речь, а может быть, и правда не понимал. Но Рома промолчал. Наконец они выехали на прямую разбитую дорогу с деревьями вместо кюветов по обе стороны. Мимо проскакивали случайные машины, и Рома каждый раз вздрагивал, внимательно присматриваясь и сильнее цепляясь за руль. Больше, чем Лёху, Антону было жалко его семью. Больше всего — его жену: беспомощную немую женщину с двумя детьми на руках. Уж кому-кому, а ей могла помочь только светлая, божественная магия. Заглядывая далеко вперед, Антон вдруг представил, как Маша с детьми останется одна, почему-то на Белорусском вокзале, в драном ватнике, с оловянной кружкой в руках. Ей придётся просить милостыню, но собирать она будет совсем мало, поэтому местные цыгане отрежут ей ноги. Ради увеличения прибылей… Антона затошнило. Он попытался представить себе какой-то другой, более жизнерадостный вариант. В конце концов, он не знал, есть ли у них какие- нибудь родственники, которые могли бы о них позаботиться. Если есть, она сможет податься к ним. А потом её мальчишки вырастут такими же простыми и сильными, как Лёха, и построят для своей мамы большой деревянный дом с баней, собачкой и лесом вокруг. А в лесу будут жить монстры? “Бля”, — Антон схватился за грудь, пытаясь успокоить дыхание. — Чё с тобой? — прохрипел Рома. — Испугался. Рома хмыкнул и потянулся за сигаретой. Оторвав руку от коробки передач, чтобы прикурить, он вдруг нажал что-то не то, и машина заревела, как умирающий зверь. — Еб твою мать! — заорал Рома, роняя подожженную сигарету себе на колени. — Еб вашу блять! — Чё с тобой? — не скрывая лёгкой иронии, спросил Антон. — Блять, кулиса заела, — выругался Рома. — Ещё и штаны прожёг. — Думаешь, нас догонят? — Не знаю. Не понимаю, как они нас нашли, как? По машине, что ли? Может, менты с ними заодно работают, бля. Это значит, теперь нам в города заезжать опасно! — Рома злобно обнажил зубы. — А может, та хуйня — это жучок был? Ты видел? Похоже было на жучок? — Чего? — Жучок, блять. Как в кино про шпионов. Блять, — Рома грубо стукнул по приборной панели, — надо было все бабки вытряхнуть, проверить, всё пересчитать. А теперь нам пиздец, и всё из-за хуйни. — А нам-то что? Не нас застрелили, — Антон отвернулся к окошку. — Думаешь, их за это бог накажет? — Накажет. Но только когда они умрут, а пока у них ствол и бабки, хуй их кто накажет. А ты типа… в бога поверил? — Рома произносил слово “бог” с едва заметным придыханием, так, как обычно люди говорят о чём-то тайном и очень важном. — Не поверил, не знаю, — отмахнулся Антон. — Если он существует только после смерти, то какая разница? После смерти ведь всё равно ничего не будет. — Ну… хер знает, — осторожно ответил Рома. — Люди, говорят, такие есть, которые как бы умерли, а потом их откачали… Мне Бяха историю рассказывал про свою бабку. Она маленькая в Крым ездила и там утонула немного, и видела всякое: свет в конце туннеля, голос слышала, и руки к ней тянулись… — Так она не умерла. — Ну, она же утонула! То есть, ну, вырубилась, блять. Как будто померла. Сердце остановилось. — А мозг-то работать продолжил. Какая разница? Кто умер, тот рассказать не может ничего. — Ну, хер знает, — Рома недоверчиво покосился на Антона и затих. Это молчание начинало выводить Антона из себя. Ему хотелось, чтобы Рома рассказывал ему, задавал вопросы, говорил хоть что-нибудь. Только разговорами можно было снять гнетущую атмосферу, усиливающуюся с каждой минутой. — Знаешь, есть такое правило пяти минут. Если люди пять минут находятся вместе, но не разговаривают, то с каждой минутой им становится всё труднее начать диалог, — Антон повернулся к Роме вполоборота. — Ага, — Рома кивнул, продолжая рассматривать дорогу. — Ты не хочешь рассказать мне, кто были эти люди? Почему они тебя искали? Откуда у тебя деньги? — Да блять, — Рома быстро взглянул на Антона и раздраженно закатил глаза. — Я у них деньги забрал для нас с тобой. За это они меня замочить хотят. Наркоторговцы это. Во, блять. — Ты шёл, шёл и наркоторговцев нашёл? А деньги под камнем лежали? — Аааа, — Рома покраснел ещё сильнее, он явно не хотел говорить об этой теме, и чем сильнее он сопротивлялся расспросам, тем больше Антону хотелось спрашивать его обо всём. — Нууу? Человека убили они ни за что, ни про что, а ты мычишь, как корова, — разозлился Антон. — Кем ты на них работал? — Да блять! — Рома резко остановил машину. — Ты можешь не задавать столько вопросов? Я тебе расскажу, всё расскажу. Только потом, не сейчас. — Ну да, у нас ведь ещё столько времени впереди. Целых два дня. Мы хоть в посёлок-то успеем? — Антон выглянул в окно и окрестности. Зелёные поля с искусственными лесопосадками, пасущиеся вдали коровы. Он попытался представить себе их местоположение на карте, между Москвой и…? Ничего больше в голову Антону не пришло. — Работал я на них, всякое делал, — Рома опустил нос в грудь и обиженно надул губы. — Я не знал, что они такие мрази. Знал только, что денег у них, хоть жопой жуй. А потом ты мне позвонил, и я у них кассу упёр… Они, видать ищут меня, по жучку нашли. А тот, который стрелял, это Серёга, напарник мой, ты его видел. — Здоровенный рыжий хрен? — Ага. — Ну, ладно. Когда я умру, деньги тебе всё равно нужны будут. Можешь с ними куда-нибудь на дно залечь, в Самаре, например. — Почему в Самаре? — Потому что там пиво вкусное, — Антон грустно вздохнул. — Мой папа говорил, что в Самаре самое вкусное пиво. И мороженое. — Рома взъерошил свой треугольник на голове и из-за всех сил надулся, чтобы не заплакать. По его красным щекам было видно, что он в нескольких секундах от истерики. — Да ну тебя, — голос Пятифанова сорвался на писк. — Нахуй эту Самару… “Не верит”, — решил про себя Антон. Ему и самому не хотелось верить, что жить осталось всего два дня. Всё произошло слишком неожиданно, чтобы у него осталось время на то, чтобы в это поверить и осмыслить. Ему просто хотелось, чтобы Рома доставил его до пункта назначения и просто ушёл. Ушёл и забыл, что когда-либо знал Антона Петрова. — Не умрёшь ты, — на глазах Ромы сверкнули слёзы. — Ехать надо, а то не успеем… Натужно взревев, “Копейка” рванула вперед, рассекая воздух.***
Откинувшись в кресле, Антон мог сосредоточиться на созерцании чудесной природы средней полосы. В это время года в полях было особенно хорошо. В попадавшихся на пути посёлках суетилась неспешная, уютная жизнь. В малых городках было так же однообразно, как и в спальных районах Москвы. Разница была лишь в высоте домов и обшарпанности улиц. А поля были красивее всего. Зелёные травы разливались вокруг необъятной лавиной и грозились съесть мелкие очаги цивилизации, и снова выкинуть всех их обитателей в бурные объятия природы. Дремучие леса хмурились, но по-доброму, как умудренные сединами дедушки из старых сказок, они таили в себе тысячи неизведанных секретов, густые запахи, от которых в груди сразу становится легче и шире. Трудно было представить, что на всех этих сотнях и тысячах квадратных километров жизнь не останавливается ни на минуту, и она не остановится даже тогда, когда Антон умрёт. А может быть, весь этот мир исчезнет вместе с ним. “Всё уйдёт, как с белых яблонь дым, — прошептал Антон про себя. — А я так ничего и не сделал”. Ему стало невыносимо тоскливо от того, что ему уже больше никогда не удастся сделать ничего, что он хотел. Никакого тебе Диснейленда, выставок, никакого дома на берегу озера. “А что, если мы приедем туда, а нас там никто не ждёт?” — Антону показалась забавной ситуация, в которой он бы оказался. Сумасшедший мальчик с другом приезжают в забытые богом болота, чтобы отдать себя на съедение мифическим зверям, оказавшимся всего лишь плодом его воображения. Отличная бы вышла статья для газеты “СпидИнфо”. Было бы очень, очень глупо. — А что, если так и будет? — спросил ехидный Антон из подкорки. — Что будешь делать тогда? — Повешусь. — Зачем? Почему бы просто не начать жить нормально, как человек? У твоего парнишки в сумке есть куча денег, можно вместе залечь на дно в Самаре… Открыть блинную… — Да иди ты, — отмахнулся Антон. — Нет, ну правда, ты только подумай… Если жизнь не закончится через два дня, то об этом обязательно нужно подумать. А ты ведь не знаешь наверняка, никто не знает. — Если так будет, то… — Антону было легче поверить в ужасных Зверей из своих кошмаров, чем в то, что он так облажался. Думать об этом было настолько страшно, что любая попытка пойти в этом направлении пресекалась мощным электрическим разрядом в лобные доли мозга, — то значит… Что я совсем идиот. Зачем мне жить тогда? — Идиоты тоже бывают нужны. Вот твоему Ромке очень даже нужен какой- нибудь идиот. Он сам со всем не справляется… Антон вышвырнул ехидного себя из своей головы и повернулся к Роме. Пятифанов сидел, будто на иголках, и сосредоточенно пялился на пустую трассу. Иногда он шевелил губами, будто что-то говорил сам себе, каждые полчаса он доставал новую сигарету и, выкурив наполовину, выбрасывал. На заправке он купил целый блок золотого “Мальборо”. — Далеко ещё ехать? — спросил Антон, не надеясь на чёткий ответ. — Не знаю, — Рома ответил так, будто час назад разгрузил фуру кирпичей. — Часа через два нужно будет меня подменить. Справишься? — Я не знаю, куда ехать… — Вот, — Рома достал замызганную бумажную карту и тыкнул в неё пальцем. — Мы здесь! — его ноготь остановился где-то в Кировской области. — Где-то тут, бля. Я видел тут село, Верхние Пездюки. Я с него посмеялся, блять, а оно тут, на карте есть. — Мало ли в России этих Пездюков, — Антон взглянул на карту, но ничего не понял. Дороги сплетались у него перед глазами в пульсирующий узел, из которого невозможно было выпутаться. И он никак не мог заметить указанные Ромой Верхние Пездюки. — Не думаю, что их прям много, — серьёзно ответил Рома. — В конце концов, вряд ли поблизости их прям десять штук, бля. Сегодня доедем до этого, бля, Цибуля или как там его, — он ткнул пальцем в карту. — А оттуда почти прямая дорога до Сыктывкара… — И через сколько мне тебя подменить? — Я пока спать не хочу, — Рома протёр покрасневшие глаза. — Ты ложись лучше, поспи. А когда надо будет, я тебя разбужу. Антон кивнул и уронил голову на сиденье. Неожиданно ему стало очень приятно сидеть так, на неудобном и жестком кресле. Нужно было только подложить что-то под голову. Скомкав попавшиеся в бардачке тряпки в подобие подушки, он закрыл глаза и расслабился. Липкий тёмный туман, возникший перед его глазами, погрузил его в сон.***
Рома ощущал себя ужаснее некуда. Его поясница затекла и опухла, от сидения за рулем болели ягодицы и шея. Глаза будто засыпали солью, их хотелось закрыть и больше никогда не открывать. Но Рома держался, ему нужно было следить за дорогой. Ориентируясь по мелькающим по сторонам дороги придорожным знакам, Рома прикинул, что до Сыктывкара оставалось ещё около четырёхсот километров, а может, и пятьсот. А ещё оттуда ехать… Пару баков бензина придётся сжечь и ехать целые сутки не спавши, если нужно успеть за два дня. А нужно ли? Рома протёр опухшие глаза и потянулся за последней сигаретой. От табачного дыма уже болело горло, да и курить ему совсем не хотелось, но он раз за разом тянулся за сигаретой, просто соблюдая привычный ритуал. “Нахрена мы туда вообще едем? — задумался Рома. — Конечно, потому что так Тоха хочет. А я, вот, не хочу. Можно было бы доехать до какого-нибудь крупного города, сесть на поезд и поехать куда-нибудь в глушь. Купить там домик и…” Рома сжал оплётку на руле. “Какой бля домик?!” Рома знал, что не сможет жить такой жизнью. Просто сидеть на одном месте, устроится на какую-нибудь простенькую работу, вкалывать за копейки, и всё ради чего? Любые планы, которые он мог бы построить на свою дальнейшую жизнь, натыкались на два огромных препятствия в его собственном лице и в Антоне. Рома никогда не хотел, чтобы его будущее было кем-то предопределено, что каждый его день был похож на предыдущий. Он никогда не желал стабильности и покоя, но именно сейчас, сидя за рулем “копейки” на дороге из Кирова в Сыктывкар, он почувствовал, что всю жизнь ошибался. Нет ничего лучше, чем простая жизнь, не насыщенная событиями, пресная, как каша на воде и уютная, как бабушкина квартира в хрущевке. На небе сгущались свинцовые тучи, небо начало темнеть и хмуриться, подслушивая мысли Ромы. Машин на трассе осталось немного, парковки на небольших остановках были заполнены до отказа. Никто в здравом уме не хотел ехать по этой узкой и мрачной дороге ночью. Антон вяло дёрнул плечом и что-то тихонько прошептал. Рома решил, что ему снится кошмар, и прикрыл его своей олимпийкой. На самом деле, Пятифанов вовсе не верил ни в каких “волшебных зверей”, но и предполагать, что Антон мог кого-то убить, он тоже не хотел. Для самого себя он решил, что всё произошедшее с ними — несчастный случай, в котором, в общем-то, никто не виноват. Так вышло, так получилось, так бывает. “Бывает”, — кивнул Рома. Теперь нужно было придумать, как из этой ситуации выбраться. Если Бяша и правда сможет добыть испанские паспорта, то будет совсем здорово. Рома схватился за телефон и недоверчиво покосился на спящего Антона. Ему пока рано было знать, что Рома уже всё уладил. Антон мог начать истерить и протестовать, или ещё чего похуже. А это было совсем не нужно. “Он поймёт, когда мы приедем в этот сраный посёлок, и там нихера не будет, кроме гнилых халуп, — решил Рома. — Вот тогда я достану из сумки документики и скажу: ну, что, Антоха, может, рванём в эту — Испанию, блять!” Он набрал номер Бяши и замер в ожидании. — Алло, — ответил заспанный голос Бяши. — Кто это, нах? — Хуй в пальто, — прошептал Рома. — Ты чё, спишь? — Не, нах. Ромыч, это ты? — Не узнал? Что у тебя там с документами? — С документами, нах? — Бяша переспросил так, будто слышал об этом впервые. — А, бля. Я спросил, да, можно сделать, нах. — За сколько и когда? — Нуу… Полмиллиона и за тебя, и за Тоху, нах. У него паспорта уже на руках есть, осталось туда только имена ваши вбить, нах. Ну, он это сам сделает. А ты где щас? — На дороге, — Рома настороженно взглянул на сопящего Антона. — До Сыктывкара километров четыреста осталось. — Далековато, нах, — Бяша присвистнул. — А чё за тачка у тебя? Бумер, нах? — Хуюмер, бля. Если до сотки втоплю, то к ночи уже в городе буду. — Ага, нах. А потом ещё спать и ещё ехать. Часов восемь ехать, нах. В итоге, когда приедешь-то? Завтрашним вечером, получается? — Я спать не буду, — рявкнул Рома. — Я Тоху за руль посажу, он ночью проедет, ещё и днём… Завтра днём мы будем в Печоре, нам спешить надо. За нами урки из Москвы едут, и всё такое… Блять, долго рассказывать. — А зачем в Печору, нах? Ты остановись в центре, нах, а я к тебе человека отправлю. А оттуда сразу на самолёте полетите куда там, нах. В Бразилию, или куда? — Слушай, — Рома чувствовал, как язык с трудом переваливается у него во рту. Ему хотелось пить, есть и спать одновременно, и это желание ослабляло его с каждой секундой. — Если Тоха вальнул дочь ФСБшника, его лицо ведь везде знают уже? Несколько секунд Бяша просто молчал. “Сейчас бросит трубку и больше никогда не возьмет”, — подумал Рома. — Чё, нах? — наконец ответил бурят. — Ты типа прикалываешься? — Нет. Я же говорю, долго рассказывать, но так получилось. Аэропорт наш по- любому пасут. Оттуда вылетать нельзя. — Ну, если такое дело, нах, то нельзя, ясен хуй. Есть план, нах, у меня… Только скажи-ка, — Бяша немного замялся. — Слушай, Ромыч, нах, вопрос у меня есть… — Чё за вопрос? Ну? Бяша начал тяжело дышать и что-то невнятно мямлить в трубку. На него это было совсем не похоже. “Чё он там бормочет, бля?” От усталости Рома на секунду закрыл глаза и почувствовал, что больше не сможет их открыть. Он ослабил ногу, давящую на педаль газа и прикинул, сколько секунд отдыха он может себе позволить. Когда он закрывал глаза, на дороге не было ни одного поворота… — Слышь, Ромыч, а ты не пидор? От этого вопроса Рома сразу же открыл глаза, и как раз вовремя. Ведомая его ослабевшими руками “копейка” уже выскочила на встречку и едва не влетела в ехавший навстречу автомобиль. — Чего, блять?! — вскрикнул Рома и тут же осёкся. Рядом с ним тихо и мирно спал Антон. Кажется, он никак не отреагировал на его взволнованный вопль. Но кричать так было опасно. — Чё ты несёшь, блять, — спросил Рома ещё раз злобным шёпотом. — Шутить решил? — Да не, нах. Я просто… Слухи ходят, разные. Что ты того… С Тохой, короче, нах. Ну, это слухи просто, да, нах? Ты же мне бы рассказал, если бы правда, нах? — Что рассказал? — Что ты… Ну, типа, из этих, нах. Ты бы сказал мне, ну да? Мы же друзья, нах? — Бяша, бля, что ты несёшь? — Роме хотелось плюнуть другу в лицо. — Был бы кто другой, я бы за такое зарезал. Кого ты слушаешь там? Какие ещё слухи, бля? Какой пидорас их распускает? — Да никакой, нах. Но ты мне скажи, Ромыч, ты же меня не наёбывал никогда? — Никогда, — гордо ответил Рома, — я друзей не наёбываю. Никакой я не пидор, блять, и, если узнаю, кто такую хуйню несёт… Пиздец ему. — Понял, нах, — спокойно ответил Бяша. — Я просто так. Я типа, нах, не обидеть хотел. Просто… Просто, нах, подумал, может… Ой, ладно, нах. Забили… — В Печоре я буду завтра днём. Когда и где мы пересечёмся? — Рома шумно выпустил воздух из ноздрей. — Не знаю. Я сейчас не там… Я по делам катаюсь, нах… Давай я тебе просто контакт дам человека, который этими делами занимается, нах. А ты уже с ним о встрече допиздишься. Только сразу ему не звони… Он щас занят, наверное. Ты ему потом… Завтра утром, нах. У него уже всё готово, он тебя в наших родных краях ждёт, а там уже с ним порешаешь вопрос. — Ладно, — на мгновение у Ромы потемнело перед глазами. Ехать дальше в таком состоянии он не мог. Живот требовал еды, но голова болела ещё сильнее. Нужно было будить Антоху и скорее сажать за руль, пока не поздно. — Слушай, Бяха. Спасибо тебе. Ты настоящий друг. — Конечно, — весело ответил Бяша. — Ты тоже, Ромыч, нах. Ты же знаешь, мне для тебя не жалко ничего, нах. Рома выключил телефон и попытался представить свою жизнь с чистого листа. Антон, конечно же, будет настаивать на том, что им нужно вернуться в посёлок. Придётся туда заехать, а дальше?.. “Мы просто приедем, и Антон убедится, что все эти звери — просто чушь собачья. Я смогу его убедить, и я скажу ему, если надо будет, я его за шкирку потащу. И мы уедем, обязательно уедем в эту сраную Испанию. Какая разница? Похуй куда, лишь бы отсюда. А когда окажемся там… Нужно будет крутиться.” Рома не представлял, как выглядит Испания. Бяша описывал это место, как солнечную страну с мулатами и карнавалами, вечный праздник на далёком острове с пальмами и белоснежным песком. “Придётся выучить язык, — с сожалением подумал Рома. — Вряд ли там разговаривают на русском, блять”. Как ни странно, с иностранными языками у Ромы всегда было лучше, чем с остальными школьными предметами. Вплоть до седьмого класса единственным украшением его дневника были пятерки по английскому языку, но позже, из-за постоянных прогулов, пятерка плавно перешла в четвёрку, а потом и в тройку. Тем не менее, Рома был уверен, что сможет выучить любой язык, если захочет. И Антон, конечно же, тоже сможет. “Ничего, ничего, — приободрил себя Пятифанов. — Если выжил в такой пизде, как наш посёлок, то уж в этой Испании проблем не будет”. Он вспомнил то, что видел когда-то по телевизору, когда там мелькало волшебное слово “Европа”. В новостях крутили ухоженные улочки с идеально ровной брусчаткой, демонстрировали классные машины и уютные маленькие домики. Иногда Рома слышал, как его мать в пьяных разговорах с подругами признавалась, что всегда мечтала выйти замуж за какого-нибудь европейца. Она говорила, что европейские мужчины очень галантные, вежливые, и все, как на подбор, богатые. Богатые — это было ключевое слово. А ещё в новостях мелькала новость, что в этой самой “Европе”, совсем по- другому относятся к “другим” видам отношений. Рома вздрогнул, когда вспомнил, как однажды смотрел какую-то передачу по православному каналу вместе с отцом. “И, как гласит Библия: не ложись с мужчиной, как с женщиной — это мерзость. И мы молимся каждый день, чтобы грешники одумались и задумались над тем, как обуздать свои страсти, ведь речь идёт о спасении их души. И тот упадок, что мы видим в западном мире, печалит нас, люди не просто не борются со своей порочной натурой, но потворствуют ей, и сами выстраивают для себя прямую дорогу в Ад”, — говорил седобородый и очень умный старец из телевизора. Мочить этих пидарасов нужно, а не молиться, — отвечал ему Ромин отец. Тогда Рома был с ним полностью согласен, но, столкнувшись с этим лично, он начинал вспоминать, что чувствовал вовсе не согласие, а страх. Ему было страшно от того, как отец яростно ненавидел всех этих “пидорасов”, страшно было говорить кому-то о снах, что снились ему ещё до того, как в посёлок приехал Антон. Однажды он проговорился об этом Полине, потому что напился, а ещё потому, что нужно было сказать, хоть кому-то. Но в Европе он начнёт жизнь с чистого листа. В Европе никому не будет дела до незнакомого им “Пабло Хуесоса”, странного парня, говорящего по-испански с сильным русским акцентом. Оставалось только убедить Антона уехать, но как только он поймёт, что вся эта чушь — всего лишь в его голове, его даже и убеждать не придётся. Веки Ромы налились свинцом и сами опустились на глаза. Спать хотелось просто невыносимо, а на зеленоватые просторы вдоль дороги уже опускалась тяжелая, хмурая ночь. Всё пространство вокруг машины погрузилось в чёрную мглу, в которой ничего нельзя было разглядеть. “Не могу, — Рома разозлился сам на себя. — Я сейчас усну”. Он остановил машину у обочины, на небольшой вытоптанной поляне возле леса и дёрнулся, чтобы разбудить Антона. Но передумал. “Пускай поспит ещё”. Антон выглядел совсем, как спящий, беззащитный котёнок, с маленьким розовым носом и немного опухшими сладкими губами. Спал он спокойно и крепко, наверняка вымотался за всё это время ещё похлеще Ромы. “Пускай поспит, — ещё раз прошептал про себя Пятифанов. — И я посплю, а завтра будет новый день…” Закрыв глаза и выключив двигатель, он сразу же провалился в глубокий сладкий сон.***
Залитый розовыми лучами утреннего солнца Сыктывкар выглядел настоящим мегаполисом, особенно в сравнении с окружавшими его северными пустошами. Антон уже приноровился управлять машиной, и оказалось, что это вовсе не так сложно, как ему казалось раньше. Нужно было просто запомнить, как переключать передачи и не путать левую и правую педали. Сон в кабине “жигулей” не давал никакого отдыха телу и оставался жалкой пародией на нормальный отдых в тёплой кровати. Антон поежился и размял затёкшую спину, по крайней мере, эта ночь обошлась без кошмаров. Рома отдыхал на заднем сиденье, задрав голову вверх, он прерывисто дышал и иногда вздрагивал, но не просыпался. Остановив машину возле вокзала, Антон бросил на своего друга прощальный взгляд и запустил руки в чёрный пакет с деньгами. Денег там оказалось действительно много, гораздо больше, чем было у Касаткина. Антон вытащил пачку новеньких тысячных купюр и засунул её себе в карман. “Надеюсь, у тебя всё будет хорошо”, — Антон ещё раз взглянул на Пятифанова и почувствовал неприятную чёрную пустоту, разлившуюся внутри его груди. То, что он делал по отношению к Роме, было предательством, и наверняка Рома не поймёт, почему он так поступил. “Но если мне осталось всего ничего, то зачем мне тащить тебя за собой? — Антон вышел из машины и закрыл за собой дверь. — Ты будешь злиться, искать меня, но я верю, что рациональность возьмет верх, и ты всё-таки отступишься. Уезжай в Испанию или Флориду, куда-нибудь, где тебя не найдут твои черти, а мои… Мои меня найдут везде”. Людей на вокзале было немного, и все они нацепили на себя одинаковые личины скучающих и сонных обывателей. Антон был совершенно уверен, что даже если среди них есть искавшие его люди, ему ничего не грозит. Паранормальные чудовища не дадут ему сбиться с пути, ведь это не в их интересах. Как может ФСБ тягаться с древним злом, способным разрывать человека на части во сне? Отыскав окошко с надписью “Касса”, Антон подскочил к нему и торопливо опустил голову к усталой кассирше с ярко-оранжевыми волосами. — До Печоры есть билеты? — Чего? — кассирша закатила глаза, её накрашенные губы лениво открылись и тут же захлопнулись. — До Печоры билеты есть? — Билеты есть, — кассирша нахмурила брови. — Молодой человек, поднимите голову, там таблица… с расписанием. Ближайший поезд уходил через полчаса, прямо с остановкой в Сыне. Антон шумно выдохнул и его лицо расплылось в глуповатой улыбке. “Дуракам везёт”. Заплатив триста рублей за билет, он сразу же направился на перрон, но через пару шагов свернул в сторону туалета. Засев в кабинке с грязным унитазом, он представил, что будет делать Рома, когда проснётся. Поняв, что рядом нет Антона, он, конечно, разозлится и обязательно ударит по чему-нибудь кулаком, как он это всегда делает, выругается матом и бросится его искать. Проснётся он, вероятно часов через пять. Он ведь лёг совсем недавно, а до этого пару ночей не спал. Через пять часов Антон уже будет на половине пути в проклятый посёлок. Конечно, ехать придётся ещё долго, он приедет туда около десяти часов вечера, нужно будет сразу же искать место, где устроиться на ночлег. Антон похлопал себя по карманам и вспомнил, что он вовсе не в своих штанах. Ключей от старого бабушкиного дома у него не было. “Можно будет сразу же заявиться к Сане, попросить у него помощи, — задумался Антон. — Но нужно ли?” Он представил себе, как его встретят на перроне. Возможно, они будут поджидать его прямо там, две жуткие фигуры с цветами и коробкой конфет. Заяц схватит его за руку и непременно скажет что-нибудь в стихотворной форме. Волк будет идти рядом, немного порыкивая, возможно, Волк закурит сигарету. Волк курит синий “Винстон”, он перешёл на него недавно, из его пасти всё ещё можно уловить прогорклый запах старой “Примы”. От Зайца пахнет мокрой шерстью и кровью, он скалится всеми своими острыми страшными зубами и что-то бормочет, уводя Антона вглубь лесной чащи. “Они поведут меня на встречу к Хозяину? А дальше?” Антон не мог представить, что будет дальше. Единственное, что приходило на ум — картина Босха “Страшный суд”. Беснующиеся черти и заплаканные грешники, может быть, будет что-то похожее. Заплутав в мыслях о будущем, Антон почти забыл про настоящее. Он просидел в туалете дольше, чем ему было нужно, почему-то не решаясь просто встать и уйти. “Может, оставить Роме записку?” — подумал он, глядя на туалетную бумагу. Он оторвал кусок, но вспомнил, что ему нечем писать. В голове сразу мелькнула какая-то сцена из будуарного романа — написать послание кровью. Дверь туалета с грохотом открылась, и Антон услышал тяжелое рычание за дверью кабинки. — Тоха! “Волк?” — Тоха, блять! — ревел голос за дверкой. — Ты тут, блять?! “Это Рома, мне пиздец”. Антон открыл дверь и увидел перед собой красную, заплаканную рожу Пятифанова. С черными мешками под глазами, в ссадинах, с недельной тёмной щетиной, он выглядел, как самый настоящий бандит. — Куда ты съебался!? — заорал Пятифанов, протянув руки, чтобы схватить Антона за грудь. — Отъебись! — закричал Антон, отталкивая Рому от себя. — Я уеду, на поезде! А тебе со мной нельзя! Рома пошатнулся и едва не упал, но удержался на ногах и схватил Петрова за руку. — Куда ты, блять, намылился? — Отвали! Антон попытался вырваться, но хватка Ромы была сильнее, чем когда-либо. Ткань дедовской рубашки треснула, и от нее отвалился рукав. Копившийся в горле Антона комок созрел и подступил ко рту. Петров заревел и опустился на грязный пол. В таком виде он точно не сможет никуда поехать. Рома его не отпустит, слишком долго он тянул, слишком много сомневался. — Куда ты? — Рома сразу же стал тише и добрее. — Что тебе в голову взбрело? — Тебе со мной нельзя, — проревел Антон. — Зачем тебе со мной!? Тебе в Испанию надо, а мне… Он не мог сказать, что ему нужно, потому что сам до конца не понимал. Его грудь трясло от нахлынувших чувств, застрявший в кулаке рукав намок от пота и совсем раскис. “Всё, теперь всё”, — понял Антон и дал Роме себя схватить. Пошли, бля, — прохрипел ему на ухо Пятифанов. — У нас времени осталось совсем немного, сам знаешь. Крепко обхватив Антона за плечи, Рома вывел его из вокзала и усадил в машину. — Времени осталось мало, а ты чудишь, — пробормотал Рома, как бы извиняясь. — Сейчас втопим и быстрее, чем на поезде, доедем. К вечеру будем в Печоре. — Да блять! — заорал Антон. — Не надо тебе со мной! Не понимаешь!? Мне пиздец, а тебе? От тебя-то они ничего не хотят, ты их даже не видишь. Они только одного меня ждут, а тебя они просто убьют, просто убьют, а зачем? Чтобы мне ещё больнее было? — С чего вдруг тебе больнее будет? — Рома покраснел и завёл машину. — С того, что… всех, кто мне дорог они убивают. Я проклят! — Антон схватился за рубашку и разодрал стеснявшие грудь пуговицы. — Проклят я! Они убили её, убьют тебя, а если они ещё кого-нибудь убьют!? — Не убьют, — мрачно ответил Рома. — Если что, я сбегу. — Куда ты от них сбежишь? Как?! — Не знаю. Ты и сам не знаешь, а орёшь, разревелся, как баба. Я тебя довёз до сюда, я тебя до посёлка довезу, а дальше, — Рома дёрнулся, как будто у него произошёл микроприпадок. — А дальше… делай, что хочешь. — А ты? — не унимался Антон. — А я уеду… Если они тебя заберут, я просто уеду, и всё. И больше меня здесь никто не увидит, — неожиданно Рома повернулся к Антону и улыбнулся, обнажив пожелтевшие, неровные зубы. — А хуле я тебя ждать буду? — Обещай мне, — заорал Антон, не веря словам Пятифанова. — Что ты уедешь сразу, как мы будем в посёлке. Обещай, что оставишь меня и больше не будешь меня вспоминать, никогда! Рома достал из кармана сигарету и закурил, задумчиво разглядывая свои грубые пальцы. Свет в его зелёных глазах потух, и он, втянув ноздрями сопли, буркнул: — Нахуй ты мне нужен. — Обещай! — Антон схватил Рому за шею. — Обещаю! — злобно крикнул Рома. — Пошёл ты нахуй, Антон. Вспомнить тебя даже не буду. Буду, блять, в Испании пить самбуку, а тебя не вспомню, никогда. Понял? Антон почувствовал лёгкость, будто с его плеч свалился огромный валун. Он заглянул в глаза Ромы и увидел в них холодную решимость. Ему хотелось верить, что Пятифанов ему не соврал. Хотелось верить, что Рома не будет плестись за ним до самого конца, как слишком верная собака. Хотелось, чтобы ему не пришлось думать о Роме перед неизбежным, ужасным концом.