Армин. Юноша, который не считает смерть примечательной.
— Но…я и так вам служу… — растерянно произнёс он. Это казалось очевидным: каждый солдат, так или иначе, служил короне. Возможно, между ним и принцессой находилось несколько сотен человек самых разных званий и должностей, но если отбросить все детали, он клялся в верности королевской семье. Вероятно обдумывая сказанные им слова, блондинка перед ним принимает немного строгий вид, и этим невольно напоминает ему совсем другую девушку — никакую не принцессу, обычную рядовую из деревушки к северу от округа Орвуд. Напоминает не только оттого, что хмурится…хмурых людей вокруг него было предостаточно, просто…они ведь почти одного роста, и у обеих светлые волосы и глаза цвета незабудки. Хотя…у Анни они другие, если и напоминают цветы с голубыми лепестками, то только такие, которые покрылись тонкой корочкой льда. А ещё её нос, он тоже отличается — у Анни он с заметной горбинкой, совсем не такой изящный, как у светлоокой принцессы. Армин задумывается об этом лишь на секунду: он нечасто обращал внимание на чужую внешность лишь для того, чтобы отметить, красива та или нет, а вот разные необычные детали подмечал с большой охотой. Все особенности внешности Анни всплыли в его голове очень просто и пожалуй даже явственно: светлые ресницы; маленькие складочки у бровей, когда она хмурится; длинная косая чёлка, которую она так часто норовила поправить. У Жана Киртшейна были стандарты — он постоянно о них говорил: брюнетки с белоснежной кожей и сильным характером. Армин пробегает по Хистории Рейс взглядом и невольно задумывается, есть ли у него самого стандарты? Миниатюрные блондинки? Ему мгновенно становится стыдно за подобную мысль: как вообще о таком можно думать в присутствие принцессы? Он бы никогда о подобном и не подумал...если бы не навязчивые мысли о Анни Браун. — Конечно, ты служишь мне, как и любой элдиец, — отводит она взгляд, который раз проверяя, нет ли кого рядом, — Но мне говорили, что ты достаточно умён, чтобы понять, что именно я имею в виду. — Вам говорили? Но кто? — поспешно интересуется он. Даже слишком поспешно для вопроса задаваемого самой принцессе. Не нужно ли ему быть более учтивым и сдержанным? Они стоят посреди поросшего травой двора, и стены домов вокруг облеплены мхом. Рядом нет никакой охраны, и девушке перед ним, кажется, тоже лет девятнадцать. Он обучен быть учтивым, но ситуация сбивает с толку. — Это не важно. Мне рекомендовали тебя люди, которым я доверяю. Закончив осматривать территорию, она снова посмотрела ему в глаза. И снова очень серьёзно. Армин никак не может справиться с растерянностью. Сама принцесса просит его о чём-то…правда о чём именно? — Я вас понимаю, Ваше Высочество… — Да тихо ты! — одёргивает его девушка и снова кидается оглядеться, затем подносит палец к губам. Армин даже слегка съёживается от неожиданности, но замолчать замолкает...помедлив пару секунд, осознаёт, что причина такого её резкого ответа, в его неосторожном обращении к ней. — Я вас понимаю…вы хотите, чтобы я сделал что-то. — Не «что-то», а кое-что конкретное. Мы остановим эту бессмысленную войну. «Остановим войну?» Он не ослышался? Это какая-то шутка? Эта война идёт уже много десятков лет…иногда она замирала…застывала, но затем начиналась вновь. — Я смею предположить…что это не так просто. Принцесса косится на него, словно на дурака. — Конечно, это не просто. Но ты мне поможешь, так или иначе. Ты ведь умён и честен, верно? «Умён и честен?» От такого странного вопроса он даже теряется, делает шаг назад и тут же запинается о жестяное ведро, а оно с грохотом летит в сторону. Это Армина смущает ещё больше, и он вскидывает ладони вверх в качестве безмолвных извинений. — Я…помогу вам…но, мне кажется…ваша идея… — мямлит он. Хистория Рейсс, утыкается руками в бока и голову клонит тоже набок. — Мне не интересно, что ты думаешь про мою идею. Совсем уже потерянный Армин касается затылка, пытаясь справиться с растерянностью от неожиданно обрушившейся на него ситуации. Он бы мог подумать, что принцесса не в себе, но думать так просто неправильно. — Так точно…ваше… Принцесса немедля вскидывает брови вверх, указывая, чтобы он заткнулся. В начале их беседы Хистория показалась ему дружелюбным ангелом — но, кажется, ангел этот куда-то поспешно испарился. Вот вам и богиня... — Девушка, заключённая…в госпитале… — Диверсантка? — Девушка! После того как сюда явился человек из королевской полиции, я не могу с ней видеться. А мне…нужен к ней доступ. Но я получу его через тебя. — И что же вам нужно от…девушки…? — Информация… — Арлерт…вы со мной? — проникает чужой голос в его голову. Он вздрагивает, немедленно вспоминает о том, что рядом с ним идёт Марко Ботт. Мысли о недавнем разговоре нахлынули на него по вполне очевидной причине: он и Марко двигаются по коридору госпиталя с целью навестить заключённую диверсантку. — Я…да! — Не выспались? Армин и правда не выспался. Голова пухла от мыслей так, что половину ночи он смотрел в потолок и мучился от головной боли. Хистория Рейсс. Анни Браун. Хистория Рейсс. Анни Браун...Анни Браун...Анни.. — Заботят дела сердечные? — улыбается Марко немного мечтательно. Что это за выражение лица такое? Хорошо хоть Армин видит только ту часть лица юноши, которая не обожжена до кости, иначе бы…эта улыбка показалась бы ему пугающей. А в сочетании со словами про «сердечные дела» это было бы попросту жутко. — Ах…я… — Вы предмет многих разговоров, а я всё слышу. — Ох… — Но я вам даже завидую: любовь кажется мне прекрасным чувством, хоть я сам…редко вызываю у противоположного пола интерес… Армин и откровенно растерян поднятой темой, и в то же время рад, что Марко Ботт самолично перевёл внимание на себе. — Это из-за… — Да, из-за моего лица. — Это…очень…печально. — Ничего страшного, я привык. Стоит Марко обронить свою фразу, как перед ними появляются двое рядовых — они, похоже, откровенно скучают и замечают их лишь в самый последний момент. Когда внимание караульных всё же касается подошедших офицеров, они срочно вскидывают ладони ко лбу. Марко Ботт кивает им, указывая, что их с Армином необходимо пропустить внутрь. Место заточения марлийской диверсантки — маленькая комнатушка, в которой есть только кровать, да стул. Сама марлийка сидит на постели, сложив ногу на ногу. Она быстро ест что-то из жестяной миски, а когда они появляются в комнате, только ускоряется, словно явившиеся офицеры могут отобрать у неё еду. Выглядит девушка намного лучше, нежели тогда, когда он встречал её в тюремном подвале. Раны на её лице и руках зажили, волосы и одежда абсолютно чистые. — Снова вы… — бросает она, недовольно поглядывая на Марко. Мужчина в чёрном плаще с поясом, идущим через грудь, проходит пару шагов и садится на единственный в комнате стул, он закидывает ногу на ногу, опирается на спинку, крайне расслабленно. Армин же так и остаётся стоять по центру комнаты. — Не рады меня видеть? — Да вас даже ваша матушка не рада видеть с такой-то рожей… Армин удивлённо вскидывает брови. Её поведение…возмутительно, и хоть невоспитанность, он понять может, оно ещё и безрассудное, толкающее её прямиком на виселицу. Ему казалось, эта марлийка всеми силами пыталась остаться живой — но сейчас словно готова была умереть. Несмотря на то, что Марко Ботт в ответ лишь улыбается, кажется, мысли у него те же, что и у Армина. — За подобные речи вы будете раскачиваться в петле. — Не буду…принцесса Хистория вам не позволит. — Мы ей не скажем. — И сами окажетесь в петле. Армину снова видится загадочная улыбка на лице члена королевской полиции. Нет…принцесса никого не повесит. Секретная служба подчинялась напрямую королю…и принцесса тоже подданная своего отца. — Принцесса… — поспешно проговаривает Армин, бросая на заключённую выразительный взгляд, — Она скоро уезжает. Он соврал. Соврал при Марко Ботте, но полицейский не против: он привёл его сюда, потому что Армин пообещал попробовать разговорить пленную. Девушка с лицом, украшенным веснушками, отставляет пустую тарелку на пол. Смотрит на него подозрительно. Армин прекрасно знает — Хистория Рейсс уже давно не навещала марлийку, а значит, та уже и сама стала подозревать, что её бросили. — Это к лучшему, она обещала забрать меня с собой, — делает заключённая вид, что её не волнуют его слова. — Нам об этом ничего не известно, — роняет Марко. Они с Армином хорошо дополняли друг друга в своей лжи. — И не должно быть, вы просто шавки короля… — снова огрызается веснушчатая. Возможно, этот разговор никуда не ведёт, возможно, Армин не справится с поручением принцессы, возможно...тут ему слышит громкий звук свистка…тот самый который звучал всегда, когда на территории штаба происходило что-то неладное. Глаза Армина мечутся к девушке с веснушками, так, словно прямо сейчас снова мог сбежать диверсант, но куда она сбежит, если сидит перед ним, поглядывая на него как на идиота. Марко Ботт, потирая колени, медленно поднимается со стула. Он даже устало вздыхает, словно глупый свисток прервал крайне важное дело. Кажется, юноша совсем не волновался о причине, по которой половина штаба сейчас будет поставлена на ноги. — Похоже, нам надо проверить, что же там случилось… — Так точно, — с видимой растерянностью соглашается Армин. Но как только Марко покидает комнатушку, Армин действует очень быстро, и не успев толком подумать: делает несколько шагов прямо к веснушчатой девушке. Она от такой его резкости опасливо отстраняется назад — ему приходится наклониться к ней ближе, чтобы она его точно услышала. — Принцесса…просила передать вам, чтобы вы стали сговорчивее…она обеспечит вам безопасность… — С чего мне тебе верить? — Её Высочество, ведь говорила вам о том, чего именно она хочет добиться? Мира между нашими странами… Веснушчатая слегка прищуривается, ещё дальше, отстраняясь от него. — Я поняла, — роняет она, позволяя Армину, словно пробке, вылететь из комнаты. Его задержку внутри комнатушки невозможно не заметить, но Армин надеется, что её краткости, достаточно чтобы не вызвать подозрений. Натыкаясь на вопросительный взгляд Марко, он говорит: — Неужели в Марлии все такие невоспитанные… — Она и для вас придумала парочку отборных оскорблений? Ха…у неё ужасный характер. — Это точно. Когда они объявились во дворе, свист уже успел прекратиться. На улице собралась большая толпа, окружив собой открытый пятачок земли подле конюшни. Поначалу было совсем неясно, что же заставило всех объединиться такой огромной массой людей, но затем по улице раздался громкий, пронзительный крик боли и отчаянья. — Фра-а-а-а-а-анц! — раздавался женский вопль. И он, и Марко прибавили шагу. Будь Армин здесь один, он бы протискивался сквозь солдат долго и скромно, но перед его спутником все расступались. Так, они и вышли на самый краешек пустого пространства земли перед конюшней. Там на коленях сидела рыжая девушка, чьё лицо было усыпано веснушками так же, как и лицо заключённой марлийки. — Ханна… — вырвалось у него. Он не собирался говорить ей что-то, просто только что, только сейчас, в эту минуту, наконец, вспомнил её точное имя. Тогда, в столовой, когда она поставила к нему на поднос тарелочку с персиковым пирогом, вспомнить его никак не получалось, но сейчас оно загорелось в его мыслях ярким светом. Но это было неважно, ведь рядом с Ханной лежал человек, и тело его казалось бездыханным. — Примечательное событие… — обронил Марко. Скользя по бледному лицу умершего, Армин никак не мог согласиться с тем, что это «примечательно». Произошедшее его скорее пугало.Анни. Девушка на больничной койке.
Райнер нервничал, нервничал так, что каждый мускул на его лице застыл и все эмоции пропали. Анни смотрела на этого дуболома, и ей хотелось его придушить. Стоило поутихнуть одной проблеме с беглым диверсантом, как Райнер и Бертольд поспешили заработать других. — Роберт… — тихо и явно взволнованно проговаривает Бертольд. Анни же раздумывает лишь о том, что обращаться к Райнеру "Роберт" сейчас не имеет никакого смысла, а возможно делает только хуже. И верно...Райнер Браун никак не реагирует. Ей отчаянно хочется его пнуть, больно ударить по голени, а затем ещё раз, и ещё, и ещё…сколько хватит сил и гнева. Она даёт себе несколько секунд на размышления. Стоит ли выплёскивать свои эмоции подобным образом? — Ай! — вскрикивает Райнер когда она ударяет его ровно один раз, — Что ты…? — Не благодари, — бросает она Бертольду. Хувер бы так и сидел рядом с шокированным другом, терпеливо ожидая, когда тот придёт в себя. Но у них нет времени лелеять чувства Райнера. Просто нет. — Роберт…ты не можешь себя так вести…это подозрительно, — проговаривает Бертольд. — Предлагаешь мне улыбаться? Мы убили парня просто потому что он услышал то что не должен был, что же мы за люди такие… Анни кажется до безумия странным, что Райнера вообще заботят такие вещи. Сколько она знала его в Марлии, он только и делала, что писал оды величию их славной Империи, и никогда не был замечен за обычным человеческим сочувствием. Но, вероятно, в этом огромном теле скрывалось и нечто ранимое. Иначе почему он так шокирован простым устранением свидетеля — ведь с ним такое уже случалось. Тогда, на их прошлой миссии. Но он шокирован настолько, что не может нормально соображать — а это, в свою очередь, может навести на него, и на всех них подозрения. У Анни голова болит от этих остолопов. И стоило им двоим обсуждать похищение элдийской принцессы посреди конюшни…они трое и сейчас обсуждали не то что стоило, и не в том месте, в котором стоило, но сейчас она хотя бы находится у дверей и внимательно следит за пространством вокруг. Не зря всё же придумывались кодовые фразы, не зря необходимо было условленное место встречи — всё это казалось им лишним по прошествии времени, но, как она поняла сейчас, пренебрегать подобным оказалось глупостью. — Думаешь, они поверят, что он упал с лошади? Голова болит так, что Анни прикрывает глаза. Хотя нет, может, это от беспросветной тупости Райнера. «Конечно…конечно, Райнер, тип из секретной полиции непременно решит, что тот парень свернул шею, садясь на свою лошадь…». У неё совсем не осталось сил это комментировать. Анни отрывается от стены, на которую опиралась до этого, и говорит: — Я пошла. Проследи за ним. — Куда ты… — растерянными глазами смотрит на неё Бертольд. Боится, что друг снова впадёт в ступор, а ударить его он не сможет. — В госпиталь. — Тебе нехорошо? — Голова раскалывается. Анни не солгала, была предельно искренна. Она вообще старалась не лгать, когда этого не требовала ситуация, хотя какая тут ситуация, если её жизнь требовала это постоянно. Оказавшись на втором этаже госпиталя, Анни, оглядываясь по сторонам, принялась искать хоть какую-то из сестёр милосердия. Подойдёт даже беглая принцесса, несмотря на то, что все медсёстры относились к ней неплохо. Не давили, не чурались её холодности и всегда были благодарны за работу. Так что, какая-нибудь микстура от головной боли уж точно у них найдётся. — Анни… — роняет заметившая её в коридоре сестра милосердия, — Ищешь Микасу? Она невольно хмурится. С чего бы ей искать Микасу Аккерман? Да, их несколько раз можно было заметить вместе, но решить, что они близки, было бы странно. Хотя…если она правильно поняла правила места, в котором оказалась, стоило поговорить с кем-то больше двух раз, и всё обрастало дикими слухами. Не то чтобы в Марлии было по-другому, просто там она была Анни Леонхарт, и в её обязанности не входило общаться с людьми. — Нет…на самом деле нет… — отвечает Анни сестре милосердия, отвлекаясь на проходящую мимо толпу людей, везущих каталку. — Сюда…завозите сюда… — командует мужчина в белом. Врач. — Прямо здесь? А что, нет места… — с удивлением спрашивает какой-то солдат. — Здесь удобнее, потом перенесём в подвал. Процессия скрывается в большом зале полном больных, и гремящая каталка ускользает от её глаз. Украдкой поглядывая на происходящее, она довольно быстро понимает, что везли мимо неё мёртвое тело. Тело того несчастного парня, который случайно подслушал разговор Райнера и Бертольда. От мысли об этом новая волна боли приливает к вискам, так, словно злость на Райнера способна принять подобную форму. — Мне нехорошо… — проговаривает она, вновь оборачиваясь к сестре милосердия. — Съела что-то не то? — Возможно. — И правда…ты такая бледная, приляг, а я принесу градусник…вдруг у тебя жар… Анни не противится — специально не сказала, что заботит её лишь головная боль. Скажи она правду, ей бы просто всучили микстуру и отправили восвояси, но её планы немного поменялись. Ей нужно, просто необходимо, оказаться в общей зале. Получив на это разрешение, она быстро проскальзывает внутрь и заходит за одну из ширм, разделяющую больничные кровати. Сняв сапоги, как и положено хорошей больной, она забирается на постель и превращается в один сплошной слух. — Его имя Франц Кефка, — проговаривает женский голос, в котором слышно если не грусть, то сожаление. Сожаление по такому молодому почившему. Анни слышится и то как перо скребёт по бумаге. — Что ж…на первый взгляд парень просто свернул шею… — Доктор… — Хорошо…хорошо… — вздыхает мужчина, которого ей не видно из-за ширмы, после он покашливает и начинает свою монотонную речь, — объект осмотра: тело молодого мужчины, приблизительный возраст которого двадцать лет. Травмы сосредоточены преимущественно в области шеи и головы. Видимая травма: перелом шейных позвонков, предположительно второго и третьего. Характер повреждений указывает на значительное внешнее усилие, приложенное для перелома. Обнаружены гематомы на затылочной части головы, соответствующие удару тупым предметом или сильному удару о твёрдую поверхность. Разбросанные синяки и ссадины по телу без определённой закономерности могут свидетельствовать о падении. Предварительное заключение: причина смерти — перелом шейных позвонков, вызванный сильным внешним воздействием. Учитывая наличие гематом и других повреждений, вероятная причина — падение с лошади. Однако угол и характер перелома вызывают сомнения и требуют дополнительного изучения. Анни подавляет желание цокнуть языком. Конечно…конечно, любой подготовленный патологоанатом, коих полно в армии, поймёт, что здесь что-то не так, и всё же…уверенности в его словах нет, а значит, возможно, им повезёт выйти сухими из воды. Им...всем троим. Она ничего не делала, а всё равно безотрывно с ними связана...от них одна сплошная морока. Люди за ширмой продолжают беседовать, но больше в их словах нет ничего, что могло бы ей хоть как-то помочь, защитить задницы Райнера и Бертольда. К тому же у неё ужасно болит голова. Она кладёт голову на подушку — может ей стоит просто вздремнуть и тогда станет легче? С этой последней мыслью она и засыпает. Ей слышится гулкий стук обуви по полу, сквозь дрёму она понимает, что кто-то входит внутрь большого зала госпиталя. Шаги не похожи на те, что издают сёстры милосердия — тяжелее. Из-за этого она, вероятно и проснулась, неосознанно, различив их даже во сне. Спустя секунды ей слышится отзвук женского голоса: — Перенесли в подвал… Ответа она не слышит, но похоже, волноваться ей не о чем, на Анни снова наваливается сон…и тут же отступает: шаги звучат так, словно человек шёл обратно, и вдруг замер. Не будь она тренированным разведчиком, просто пропустила бы всё это мимо ушей — но долгие годы обучения заставляют её реагировать на любой необычный шум. Из-за этого она быстро отгоняет от себя дрёму, привстав на локте, оборачивается к проёму. Вначале смотрит вниз и видит только воинские сапоги и только затем человека целиком. На самом деле, сапогов было достаточно — у лейтенанта Арлерта довольно стройные...почти изящные икры…это, может, и странное замечание, но это было так, можно спутать его с девушкой, если не вдумываться, кто перед ней. У юноши на лице заметное беспокойство. Даже рот слегка приоткрыт. Секунда, вторая, он молчит, и она тоже. Но затем он всё же решается спросить: — Вам нездоровится? Ей хочется резко сказать, чтобы он не приближался, ведь, возможно, у неё заразная инфекция. Это неправда, но это хорошая причина, чтобы заставит его держаться подальше. Сказать хоть что-то не получается — слова застревают в горле. Так и не услышав от неё никаких запретов, лейтенант подходит прямо к её постели. Анни интуитивно отсаживается чуть назад, осознавая, что пока спала, кто-то накрыл её одеялом. — Просто…голова разболелась, — признаётся она честно. — Что ж… — застывает он неподалёку, пялясь куда-то в штору, — В таком случае хорошо, что вы решили отдохнуть. — Ага… Она, в свою очередь, пилит взглядом тумбу. Они оба прекрасно понимают, что их отношения совсем нерядовые. Странные…пробуждающие массу эмоций, тех самых, что обычно минуют просто знакомых, коллег или хороших друзей. Самое неприятное ощущение из всех: она чувствует себя полной дурой, и ей это совсем не нравится. Кем-кем, а дурой она не была. Этот поганый мир научил её тому, что быть дуракам в нём ещё тяжелее, чем просто быть. Она который раз задумывается о том, что ей не хватает Пик. Разговор с кем-то вроде неё ей сейчас просто необходим. Анни бы непременно пожалела о таком разговоре, но, возможно, он был бы ей полезен. «И почему только он не уходит…» — А… — А… Заговорили одновременно и тут же замолчали: сложившаяся ситуация превращает её не просто в дуру, а в круглую идиотку. — Говорите первая… — предлагает лейтенант осторожно. — Нет, вы, — бурчит она в ответ недовольно, сообщая это, кажется одеялу и простыням. — Может, всё-таки вы? Возможно, ей и некомфортно на него смотреть, и всё же, глупость ситуации вызывает в ней желание метнуть в юношу недовольный взгляд: не думает же он, что она будет участвовать в игре, предполагающей до бесконечности, предлагать друг другу первому высказать свой вопрос? Она резко поворачивается, чтобы глазами показать, что нет — не собирается она участвовать в подобной игре, и тут же осознаёт, что всё это время, что она глазела то на тумбу, то на одеяла, он смотрел прямо на неё. Анни отводит взгляд, поправляет волосы, пытаясь убрать те за ухо — делает так всегда, когда нервничает. Спускает ноги с кровати. — Садитесь, — предлагает ему. Он стоит перед ней во весь рост, и ей это не нравится — ощущение такое, словно она приболевший ребёнок. Уж лучше пусть не торчит рядом истуканом, а сидит. Нет ничего такого в том, чтобы просто сидеть рядом. — А… — явно теряет он, — Хорошо. И он садится. Опускается на больничную койку. Складывает вместе ладони, теребит пальцы так, словно пытается справиться с волнением. — Что вы хотели спросить? — напоминает он ей. — Вы здесь из-за гибели рядового? — Да…господин Ботт попросил принести ему копии осмотра тела. — Похоже, доктор не уверен, что тот рядовой свернул шею, упав с лошади. Она ощущает, как Армин Арлерт поворачивает голову в её сторону, скорее всего, слегка раскрыв глаза от удивления. — Откуда вам это известно? — Его осматривали на соседней койке… — Вот как…что ж… похоже, в штабе снова будет переполох… — А вы как думаете, он мог упасть с лошади? — интересуется Анни. Скорее всего, он будет мыслить так же, как тот человек из секретной службы. Она не уверена, но всё же шанс был. Со стороны казалось, что Марко Ботт ценил Армина Арлерта, а это значит, что у них могли быть схожие мысли на счёт необычной смерти на территории штаба. Сразу лейтенант ей не отвечает, Анни замечает, как его ладонь движется вверх и оказывается у губ. Юноша прикусывает ноготь большого пальца и несколько секунд просто молчит. — Что я думаю… — наконец, проговаривает он медленно, пока она искоса смотрит, как шевелятся его губы, — Ну, я…не знаю пока полных обстоятельств, так что ничего конкретного. Так долго думал и сказал, что ничего не думает на этот счёт. Он лжёт, ведь, насколько она его знает, у него всегда были соображения на все случаи жизни. Его ложь не должна её расстраивать, ведь из них двоих она куда большая лгунья, и всё же ей немного обидно от такой неискренности. — И то верно… — соглашается она. — А вы, что думаете? — Я? — слегка удивляется Анни. Она же не штабной аналитик, чтобы что-то думать, зачем только он спрашивает. Вопрос этот настолько же удивительный, как если бы Магат спросил её перед отбытием на Парадиз, что она думает по поводу их миссии. — Вы же меня спросили…почему бы мне не узнать ваше мнение. — Ничего не думаю, — быстро проговаривает она, отворачиваясь от его профиля, — может, свалился с лошади, а может, не поделил что-то с другими парнями. Откуда мне знать… — Бытовой конфликт значит… — протягивает Армин, — Тоже возможно. — Люди любят враждовать из-за всего подряд, такова их натура… — И это довольно печально… В голосе лейтенанта и правда слышится удивительная для неё печаль, из-за чего Анни осторожно касается взглядом его ресниц. Хочет понять, почему он испытывает подобные чувства. Люди враждуют, это верно. Но если переживать из-за такого, можно лишиться ума. Армин Арлерт, вероятно, ощущая на себе её кроткий взгляд оборачивается, натыкается глазами на неё, и его щёки тут же становятся слегка пунцовыми. Ей хочется думать, что такое происходит только с ним, но и ей сейчас до чёртиков жарко. Может, оттого, что спала в одежде под одеялом жарким летним днём? — Анни, вы подумали о моих словах? — заставляет он отвлечься её от предположений, откуда же явился весь этот жар в её теле. — О каких именно? — переспрашивает она несмотря на то, что полностью понимает, о чём именно он говорит. — О том, что мне хотелось бы получше вас понять… — Разве вам нужно на это разрешение… — уклончиво отвечает Анни. Он рассуждает так расплывчато, что просто оттолкнуть его сложно. Что она скажет? Не приближайтесь ко мне? Она ведь и правда думала, что после того вечера с танцами сможет игнорировать его, общаясь только по вопросам общего солдатского долга. Она отворачивается, снова уставившись в тумбу: ей нужно узнать что-нибудь про принцессу Хисторию…и обезопасить Райнера и Бертольда. Быть может, она сможет узнать что-то ещё, если будет ближе к этому человеку, — К тому же вы ведь как-то сказали, что уже знаете меня довольно хорошо… — И я в этом до сих пор уверен, только тогда это значило…немного другое. — Что именно другое? — Ну…я думаю, мы можем знать людей достаточно хорошо, но по-разному. Как коллегу, как знакомого, как друга, как члена семьи…как…как… — Как возлюбленного? — пусть уже прямо скажет к чему ведёт, решает она. Ей вполне понятно, почему он ведёт себя так странно в последнее время — лейтенант проникся к ней тёплыми чувствами, и, учитывая, как ему сложно их признать, это похоже на его первую влюблённость. Это ей понятно — чего она не может понять, так это то, как такое вообще могло случиться? Почему именно она? И как сильно лейтенант заблуждается в глубине своих чувств? — Ах-ха-ха — негромко и очень мягко посмеивается он, при этом явно смущаясь. Отворачивает лицо куда-то к просвету больничной залы и запускает ладонь в волосы на затылке, — ахах…это было прямолинейно… — Вы сказали мне, что ничего ко мне не чувствуете, к тому же…вокруг вас столько куда более весёлых девушек...чем я…так что я не понимаю… — О чём вы? Что именно вы не понимаете? — Не понимаю, почему вы передумали, — бросает она на него резкий взгляд, но он этого не видит. — Помните господина Кирштейна? — Да…довольно хорошо. — Он как-то сказал мне, что симпатия… — выбирает он то слово, которое ему по силам сказать, — Может возникать абсолютно неожиданно. Вы так не думаете? — Я думаю, что симпатия… — она думает, что симпатия — это сущая глупость…которой не стоит потакать, если хочешь выжить. Симпатия ведёт к привязанности. А привязанность — это слабость. Разве вот она сама, не слаба ли из-за того, что привязалась к тому странному мужчине, что заботился о ней…он был груб с ней, иногда зол, иногда крайне неприветлив…и всё же…часть своей жизни посвятил её благополучию. Она привязана к нему и из-за этого, не может просто бросить всё и сбежать куда-нибудь далеко, где её проклятая кровь ничего не будет значить. А ведь так было бы куда легче. Её мать, похоже, тоже была слаба, ведь из-за «симпатии» родилась Анни, будь её мать сильна, она бы никогда не родилась — и всем было от этого только лучше. Ей, её матери, и даже её странному приёмному отцу. Вот что думала Анни Леонхарт по поводу такого чувства, как «симпатия». Анни Леонхарт, которая разумно переложила симпатию к юноше, что сидит рядом с ней, на плечи совсем другой девушки — выдуманной, Анни Браун, — Думаю…для проявления симпатии нужна причина. Хоть какая-то. — Это… скорее всего, так. Причина всё же должна быть. Мало что в мире бывает без причины. — Тогда назовите свою причину, — слова звучат так колюче, будто она обсуждает с ним какую-то недобрую обиду, а не чувство, что должно быть приятным и нежным, цвести в душе чем-то сладким с запахом ванили, таким как пироги из кондитерской. Да и этот диалог между ними сейчас…донельзя формальный. — Причину? — Причину вашей симпатии. — Ах…ну, я, похоже, и сам пока не знаю… Она на пару секунд даже теряет дар речи. Всё это продолжает походить на очень странную игру. — Понимаю… — вдруг заключает она сама для себя, затем, всё ещё чувствую неясную для самой себя обиду, поднимается на ноги: голова уже не болит, она может идти, и даже микстура ей не понадобилась, — Я всё поняла. Вы хороший человек, и вам меня жаль. Верно? Вы решили, что можете пожалеть такую, как я, мои безответные к вам чувства? Он тут же поднимает на неё свои голубые глаза, и она в который раз вспоминает об океане. Океан ей не был интересен…но когда он сверкал в его глазах, в нём можно было и утонуть. И пока она старается, чтобы этого с ней не произошло, он просто молчит. Это страшно раздражает… Анни передёргивает плечами и хочет развернуться и уйти, но тут он ловит её за руку. Ощутимая волна мурашек...от ладони и по всему её телу захватывают от корней волос до пальцев на ногах. Армин Арлерт уже держал её за руку: когда повязывал пластырь на палец, когда они кружились в танце — но сейчас это показалось ей куда более личным, чем раньше. Этот момент существует сейчас отдельно от всех уже прожитых ею моментов — в стороне, далеко-далеко от всех остальных. — Это не так. Может, я и не уверен в самой причине, но это точно не жалость, — отвечает он, смотря ей прямо в глаза. Лицо его очень сосредоточенное, хоть и пылает краской, а её выражение лица сейчас вряд ли может оставаться таким же собранным, — поэтому и прошу дать мне шанс вас получше понять… Ей нужно узнать что-то о принцессе Хистории. Ей нужно проследить за тем, чтобы Райнер и Бертольд не попали в круг подозреваемых. В конце концов, тот человек из секретной службы, он всё ещё ищет виновного в побеге диверсанта…так что нет ничего такого в том, что она согласится. — Ладно, я не понимаю, что вы имеете в виду, но хорошо. Так и быть. Она ощущает, как он чуть сильнее сжимает её ладонь, и тут же рой мурашек снова пробегает по телу. Это ощущение волнительное, беспокойное и даже…возбуждающее…ей вспоминаются влажные поцелуи генеральского сына, чужие ладони на её бёдрах и талии…и тогда ей не чувствовалось ничего подобного. Может, она была слишком юна…а может…ей даже думать не хочется, что это всё может значить. — Госпиталь не место для непотребств… — слышится ей чужой холодный голос. На секунду он даже кажется ей её собственным, словно это её внутренний голосок одёргивает её от крайне странных мыслей и ощущений. Но мгновение спустя она понимает, что её внутренний голос никак не может звучать так же, как голос Микасы Аккерман. Она резко поднимает глаза на ту, а за ней и лейтенант Арлерт. — Сестра Аккерман… — растерянно проговаривает он, роняя ладонь Анни из своей тёплой руки.