Армин. Юноша, что смотрит на танец водомерок.
— Армин, объяснишь мне всё как есть, или так и будешь играть в молчанку? — спрашивает Жан, раздражённо обмакивая перо в чернильницу. Эта резкость в словах друга направлена не на него, всё дело, как и обычно в неудобстве письменных инструментов. У самого же Армина возникает несколько предположений, что именно Жан имеет в виду. Вот только если бы у Армина было хоть малейшее желание говорить о чём-то таком — он бы уже давно всё рассказал, без лишних вопросов и подозрительных взглядов. Так что, о чём бы сейчас Жан ни спрашивал, говорить об этом ему не хочется. — Понятия не имею, о чём ты. — Не прикидывайся Арлерт! Что за сумасшедшая история с той блондинкой, как её… Энни? — Что именно тебе показалось сумасшедшим? Да, мы и правда, оба, по-дурацки свалились в овраг, когда искали диверсанта… это немного неловко… — нервно посмеиваясь, касается Армин своей щеки, — но знаешь ли, была ночь… Шансов, что сказанные им сейчас слова могут увести Жана в какую-то иную, от сути дела, сторону — было ничтожно мало. И всё же Армин хотя бы попытался. — Эй, ты за дурака меня держишь? Что там с тем, что она добивалась твоего расположения, вместо того, чтобы выполнять приказы?! — Жан, честно сказать, я не думаю, что это твоё дело, так что…прости… — А вот и моё, ты разве не находишь всё это чертовски подозрительным? Армин здесь уже и сам отрывается от выведения ровных чернильных строк по желтоватой бумаге, поднимает глаза на Кирштейна. Его друг и коллега перестал писать куда раньше, и, кажется, уже довольно приличное время пилит Армина взглядом. — И…что же именно тебе кажется…подозрительным? — Всё. Вся эта история, — не глядя обмакивает перо в чернильницу, Жан, — признания в любви посреди чёртового леса, в котором вы ищите не кого-то, а марлийского шпиона… — Диверсанта. — Без разницы. Ему бы, может, и хотелось сдержать тяжёлый вздох, да не получается. Жан своими словами возвращает его к грузным валунам неудобных мыслей, тех самых, которые он не так давно постарался оставить позади. Погоня. Лес. Диверсант. Анни Браун. Овраг. Разговор о чувствах. Сколько здесь странного, а сколько нормального? И даже если странного слишком много…так много, что мысли становятся неповоротливыми и ужасно медленными, стоит ли сразу впадать в паранойю? Армин может предположить худшее — ему это сделать не сложно. Он уже предполагал. Но не стоит ли им…людям, всем людям вокруг, давать себе шанс верить в лучшее? — Ты прав… — всё же соглашается он, не собираясь увиливать, — Я тоже так думал. Но потом поговорил с тобой… Высказать мысль до конца у Армина не получается, речь его прерывает грохот стула, что шумно отлетает назад. Жан подскакивает на месте, вытянувшись на ладонях, упёршихся в столешницу. — Это она, она! Та гипотетическая! — вскрикивает Кирштейн, и, ко всему прочему, будто он ещё недостаточно эмоционален, бьёт себя ладонью в лоб. От всего этого Армину становится по-настоящему неловко, — Я должен был догадаться! — Что ж… — пожимает плечами Арлерт, — Теперь ты отказываешься от своих слов? — Нет…чёрт побери, нет, от своих слов я не отказываюсь. Любовь…симпатия возникает в точности, как я и сказал. Архг…но теперь, когда думаю об этом, я и сам не знаю, подозрительно это или нет…чёрт побери… похоже, я запутал не только тебя, но и самого себя. — Просто не стоит рубить сплеча… Жан. — Да, скорее всего, ты прав, так ведь можно и дров наломать…но подожди…и всё равно…почему она идёт на танцы с Густавом Хувером…так, минуточку…стой…ты ей тогда отказал? — Я…нет, я просто… Вообще-то, да. Он сам не знает, откуда сейчас взялось это стыдливое «нет». Ведь так всё и было — он хоть и с большим уважением, но отказал ей. Только вот когда это всё вырывается из чужого рта, звучит невероятно ужасно. Неужели он и правда это сделал? А что ещё ему было делать? Он старался поступить как хороший человек. И поступил. Армин исподлобья поглядывает на Кирштейна. Знал бы только Жан, что ему и самому интересно, почему же Анни Браун идёт на танцы с Густавом Хувером, и почему вообще состоит с ним в отношениях. Спрашивать её о таком казалось довольно грубым, да и к тому же он пытался умалить весь свой интерес к этой ситуации. Он там невольный и лишний участник. — Ну и дурак ты, Армин, — снова садится за стол Жан, указывая при этом на него кончиком пера измазанным в чернилах. Небольшая клякса немедля падает на документы, — При всех своих мозгах, круглый дурак. Зачем упускать такой шанс… — Во-первых…я не собираюсь играть с чужими чувствами, знаешь ли… — ощущает он, что весь этот разговор заставил прилить кровь к щекам. Всё же ему стыдно обсуждать подобное. Стыдно, да ещё как. — Ха…да ты даже не попробовал быть с ней милым, вдруг что-то да получилось…иногда аппетит приходит во время еды, — усмехается друг. — Жан…это мерзко… — Ха? Правда…эээ, пожалуй, да…тогда не буду так больше говорить…в подобном контексте… — И во-вторых, обещай, что не будешь об этом никому рассказывать. Она ведь не просто идёт с Хувером на танцы, она с ним помолвлена. Я не хочу недопониманий…. — Да…я слышал об этом тогда, на допросе. Вообще…мне наверно и правда не стоит в это лезть… Армин бросает взгляд на исписанный до середины лист бумаги, расположившийся на столе, и думает только о том, как сложно будет направить свои мысли обратно к работе. В голове одни только вопросы без ответов. Всё же Армину повезло, что у Жана Кирштейна в наличие оставалось какое-никакое чувство такта. Зато у кое-кого другого оно напрочь отсутствовало. Когда он быстрым шагом пересекает один из штабных коридоров, чтобы отнести готовые отчёты прямо на стол майору, откуда те отправятся, Марко Ботту, не прекращающему терроризировать их тихий, размеренный образ жизни, один из листов предательски слетает с горы других. Летний зной вокруг такой, что ветра давненько не наблюдалось, из-за чего листок падает рядом, даже не думая куда-то упорхнуть. Армин который раз думает, что стоило разложить документы по папкам и уже собирается наклониться за потерей, но его собственность очень быстро оказывается в цепких ладонях девушки по имени Мина Каролина. — Лейтенант…вы уронили, — подбирая листок, произносит девчушка. — А…да…спасибо, — хочет забрать он часть довольно важных документов, но обе его руки заняты. Армин ждёт, когда же девушка положит лист сверху стопки, но рядовая совсем не торопится это сделать, — Не могли бы вы… — Лейтенант, — перебивает его бойкий голосок, — вы же не забыли, что мы идём с вами на танцы? Лицо её такое серьёзное, будто он не просто согласился на подобное, а скрепил их договор кровью, при невыполнении которого грозит смерть. Конечно, он не забыл, как о таком забыть…он ведь вообще не хотел идти, это пустая трата времени… — Мисс Каролина… — Можно Мина! — Рядовая Мина…честно сказать, идти мне совсем не хочется. Честность, хоть и грубая, лучше лжи, по крайней мере, так он думает в данный момент. И он даже готов к тому, что девушка перед ним обидится. Всё же, не так много людей любили подобную искренность, людям больше нравится лесть и немного лжи сверху, но, к его удивлению, лицо молодой рядовой, становится вовсе не раздосадованным, а вполне себе хитрым. — О, я понимаю… Это всегда неприятно, когда кто-то, кто нам нравится, проводит время с кем-то другим. Смотреть на такое больно, я вас понимаю. Он понятия не имеет, о чём она говорит. Ни малейшего, ни единого. Или, быть может, имеет, но предпочитает игнорировать сам собой напрашивающийся вывод. — О чём вы…простите? — Нелегко обсуждать такое…но, поверьте мне, эффект от танцев будет абсолютно обратным…вам нужно развеяться и понять, что мир одной только девушкой не ограничивается. — А…я…не…уверен… — Что ж… — всё же кладёт Мина Каролина листок сверху стопки его документов, — Не забывайте, в конце месяца! Джентльмены не берут своих слов назад. И вслед за этим черноволосая девчушка исчезает так же быстро, как и появилась, оставляя его при этом в полном замешательстве. — Вот ты где… Эрен… — наконец находит он своего лучшего друга. Эрен же стоит на краю деревянного понтона и внимательно смотрит в холодное озеро, разлитое под ним — в подобную безветренную погоду, вода здесь абсолютно спокойна. Армину подсказали, что Эрен Йегер шёл именно сюда, прочь за территорию штаба, ближе к водоёму, и всё же, чтобы найти друга, Армину пришлось постараться. По зеркальной глади пруда туда-сюда носятся водомерки, с которых, при ближайшем рассмотрении, Эрен и не спускает глаз. Когда в лицо друга всё же получается заглянуть, кажется, он ему рад. — Привет, Армин, выглядишь замученным, Ханджи не даёт спуску? — Майор Ханджи Зое — поправляет он Эрена, — Но она тут ни при чём, после того как прибыл человек из королевской полиции, мы переделываем всё, все документы из архива…приводим их в порядок. Честно сказать, это то, что надо было сделать уже давно. — А как продвигается расследование? Или это секрет? А…не говори…мне ведь не положено знать. Я тут вообще не к месту. Армин бросает на Эрена короткий недовольный взгляд. Что за лишняя драматичность и самоедство? Эрен же лучше всех знает, что Армин ничего и никогда от него не скроет. — Никак не продвигается, нет никаких следов или зацепок о том, кто именно помог бежать марлийцу. По крайней мере, так это всё выглядит. А кого на самом деле подозревает тот человек…я не знаю… — Всех и каждого, разве не такая у них работа, выслужиться перед королём? — Странно от тебя такое слышать, но да…скорее всего, — только и вздыхает Армин. Водомерки носятся по воде туда-сюда, и это даже довольно красиво, на самом деле приковывает взгляд. Зеркальная гладь воды, в которой отражается насыщенно-голубое небо и танец маленьких изящных тонконогих насекомых — вот на что Эрен так долго смотрел. — Слушай, Эрен…в конце месяца в городе будут танцы. Для военных. — И чего? — друг поглядывает на него с сомнением, которое могло появиться только в его глазах, и ни в чьих других. Он знает его лучше, чем кто бы то ни было — знает, что Армин скорее пойдёт исследовать соседний лес, чем потратит время на танцах, — Хочешь пойти? — Нет, — крутит он головой из стороны в сторону, ощущая, как чёлка неудобно ложится на глаза, поправляет её быстрым движением пальцев, — Хочу, чтобы ты пошёл со мной. — Армин… — заметно, теряется друг, — ну, я…даже не знаю, что сказать… Поднимая взгляд, он понимает, что растерянность Эрена проявляется не только в голосе, но и во всём его внешнем виде. — А НЕТ! Ты понял не так, я пойду с девушкой…я обещал, но было бы неплохо, пойди и ты тоже. Для моральной поддержки или вроде того… Эрен отводит от него взгляд и несколько раз постукивает костылём по деревянному понтону. Водомерки, словно испугавшись звука, кидаются прямо под тот. — Спасибо, что разъяснил недопонимание, друг…но что прикажешь делать с вот этим, думаешь, из меня выйдет хороший танцор, какая девчонка согласится танцевать с неуклюжим…безногим… — Танцевать не обязательно! — одёргивает он очередное самобичевание Эрена, — А для приличия пригласи сестру Аккерман, уверен, она не откажет, к тому же вряд ли захочет танцевать до упаду! Она не похожа на кого-то кто будет так делать. — Ты уже всё продумал? И долго планировал? — недовольно хмурится друг, — Хочешь, чтобы инвалид на потеху толпе пошёл туда со своей сиделкой? — Эрен…не делай вид, что кто-то считает тебя просто каким-то калекой, каждый здесь знает, что ты герой! — Ага…герой…ты и сам так не считаешь. — Разве не будет правильно отблагодарить сестру Аккерман за весь её тяжёлый труд? Я уверен, она будет рада смене обстановки. И к тому же «сиделка»? Да она же просто невероятная красавица! Эрен поднимает на него глаза, в которых читается до странного искренний вопрос. — Правда, так думаешь? — Что думаю? — Что она, красавица? — Ах…да, это объективная реальность. Может, это из-за её необычной внешности…она же наполовину азиатка? Тяжёлый вздох Эрена звучит так, словно друг всё же смирился с тем предложением, которое пытается всучить ему Армин. У самого Армина было ещё несколько тузов в рукаве, но, кажется, они уже ему не понадобятся. Он уже одержал победу. — Думаешь…она пойдёт не в своём этом…одеяние сестры милосердия? Вопрос кажется Армину странным, прямо сказать, дурацким, но он всё равно ощущая, что Эрен в шаге от того, чтобы согласиться, даёт ему ответ. На самом деле, он знать не знает, в чём пойдёт сестра Аккерман, но если это то, чего Эрен хочет… — Э-э-э-э ну конечно…конечно, кто же идёт на танцы в сестринском одеянии? — Ха, — усмехается друг, — Ну да, ты прав. Хорошо…я поговорю с ней, но только из-за того, что ты смотрел на меня этими своими щенячьими глазами. — Неправда, — усмехается в ответ Армин. К своему козырю с щенячьими глазами он сегодня не прибегал, — Ну тогда, договорились, и…мне надо идти! С чувством исполненного долга и проставленной в голове мысленной галочкой, он быстро разворачивается на деревянном понтоне, и стремительными шагами спешит уйти прочь. — Эй, постой! Не так быстро, — окликает его Эрен, который решил пойти вслед за ним, но из-за травмы просто не поспевал, — А ты то, с кем пойдёшь? — А…с Миной Каролиной, знаешь её? — Эээ, припоминаю такую, но почему вообще с ней? «И правда, почему вообще с ней…»Анни. Девушка, которую преследует назойливое жужжание.
Для неё день не заладился с самого раннего утра, сначала в госпиталь привезли уйму раненых, из тех самых везунчиков, или, быть может, неудачников — тут уже, как поглядеть, кто пережил долгую дорогу сюда. Многие из выживших не держались на ногах, другие ходили под себя, не дожидаясь утки. И смотреть на это всё не было обязанностью Анни, но именно в такие моменты сестёр милосердия не хватало, и госпиталь требовал помощи солдат — все женщины, что были в округе, немедля превращались в так недостающих врачам санитарок. — И почему убирать всё это должны именно мы… — негодует Мина, вытирая пол, запачканный не то в грязи, не то в человеческих выделениях, тряпкой. Запах стоит такой, что тянет блевать. Только хлорка, которой ранним утром был обработан каждый угол, перебивает желание упасть в обморок. А если и упасть, то где-нибудь на улице — подальше отсюда. Даже маска, сделанная из тряпицы, и та не спасает. Они обе старательно очищают полы, ощущая себя в каком-то медленном кошмаре. Будь она парнем, только будь она парнем, её худшей проблемой сейчас было бы стоять на воротах, изнемогая от адской жары. В этом, конечно, приятного мало, но и оно лучше того, чем она занята сейчас. Здесь, к тому же, тоже жарко. Анни поднимается на ноги, бросая тряпку в ведро, полное грязной воды. Под перчатки тоже натекла вода, и израненный несколько дней тому назад палец щиплет от хлора, и, чёрт побери чего ещё — пластырь, бережно наклеенный ей вчера на палец младшим лейтенантом Арлертом, уже вовсе не держится. Ей даже немного обидно за тот, у него были все шансы продержаться подольше, если бы ни эта унизительная работа. Похоже, пластырь придётся выбросить в ближайшее отсюда ведро. Избавляясь от бесполезного куска некогда липкой ленты, она только и надеется, что через пару другую недель тот подпольный ювелир предоставит ей информацию, которая позволит сделать шаг, хоть шаг в сторону её возвращения домой. Она топчется на месте и боится остаться тут навсегда — это жутко бесит. Пластырь скрывается в горе мусора, а её самая большая проблема сейчас — это гора абсолютно дурацких слухов. — Эй, Анни Браун! — она замирает. Оглядывается на голос, и тот кажется ей немного знакомым. Жан Кирштейн, лейтенант…он ей не нравился, казался поверхностным и заносчивым, к тому же большим пустословом и пустомелей. Что он забыл здесь, если мог спокойно жить в столице? Не иначе как хочет доказать кому-то что-то. Глупые люди, такие глупые. Если у этого парня был шанс прожить спокойную жизнь, там, глубоко за Стеной, ему надо было им воспользоваться. Она ждёт, пока говорящий и его спутник подойдут ближе, идут те небыстро, всё из-за того, что второй парень передвигается с помощью костыля. Запоздало она вспоминает, кто это — Эрен Йегер, лучший друг лейтенанта Арлерта, и по совместительству, объект воздыханий принцессы в бегах. Эрен Йегер с интересом поглядывает в сторону большого зала, будто надеется кого-то там увидеть. Быть может, привезли кого-то из его знакомых бойцы, а может, он просто высматривал Микасу Аккерман и та на самом деле могла надеяться на взаимность? — Вы что-то хотели, лейтенант? Вместо ответа мужчина корчит рожу, зажимая нос пальцами. — Чёрт побери, чем это так воняет? — Экскрементами, гноем, калом, возможно, мочой…вы в госпитале, а не в булочной, — поясняет она, слегка пиная ногой ведро, полное отходов. Пока один из лейтенантов выказывает видимое отвращение, второй, даже не колышется. — Вылей это куда-нибудь, а мы тебя подождём, — сдавленно проговаривает Кирштейн. Она пожимает плечами и, подхватывая ведро с грязной водой, следует дальше по своему делу. Когда возвращается, они всё так же ждут её в коридоре, там же, где они и встретились. Было бы странно уйди они. Но, кажется, офицерскому составу совсем нечем заняться раз они тратят время на подобный простой. — Что вам от меня нужно? — спрашивает она сразу, чтобы не тянуть. У неё есть слабая надежда, что они могут выдать ей назначение подальше от вонючих больничных палат, но, судя по лицам парней перед ней, они такими вопросами вовсе не озабочены. — А-а-а-а-а…чего мы хотели, — проговаривает Кирштейн, поглядывая в потолок. Он будто бы собирается с духом и немного волнуется, ладони держит в карманах удлинённого военного плаща, — Мы немного переживаем за нашего друга. — Жан переживает, — поправляет его Йегер, — Лично я думаю, Армин в порядке. «Армин… Значит, разговор будет о Арлерте? Стоило догадаться…все эти дурацкие слухи не исчезнут, не растворятся, если просто закрыть на них глаза. Сколько раз её ещё спросят об этом, и кто именно?» — А вот и нет, — отвечает Жан Эрену, так, словно хочет начать пререкаться на пустом месте. Хотя…со стороны они выглядят, как самые настоящие друзья, хоть и познакомились, кажется, недавно. Анни не умела так легко обзаводиться близкими ей людьми, да и не хотела. При её стиле жизни, в её ситуации, дружба с элдийцами была бы только одним огромным бременем, — Он не в порядке! — Как скажешь…эксперт по отношениям. Жан отводит от спутника взгляд и обращается уже к ней: — Не хочу показаться бестактным…но ты же помнишь, ты…я… Армин, Марко Ботт… — Я помню… — Как друг моего хорошего друга, — с каждым словом добавляет себе уверенности в голос лейтенант, — то есть Армина…я хотел бы быть уверен, что ты не водишь его за нос. Она посылает ему хмурый, вопросительный взгляд. Перед тем как это брякнуть, он хоть на секунду задумался, о чём говорит? Решил в лоб высказать ей свои странные подозрения? Он либо дурак, либо бессовестный, либо бессовестный дурак. — В общем…я бы хотел знать ответ на довольно простой вопрос. Ответишь на него, и я сниму свои подозрения? Когда и почему тебе понравился Армин? Невоспитанный…бессовестный дурак. И второй тоже… Йегер, он хоть и делает вид, что идея вовсе не его, и что разговор его не интересует, но стоит здесь, выжидая её ответа. — Ваши матери вас не учили правилам приличия? — говорит она так холодно, что все эти стены вокруг готовы покрыться толщей льда. — Учили, конечно, — заметно теряется Кирштейн, — Моя мать меня хорошо воспитывала. — Моя таскала меня за ухо, когда я был груб с девчонками. — Я не собираюсь с вами об этом разговаривать, — пресекает она любые попытки обсуждать вопрос дальше. Хочет развернуться и уйти, но два парня, что почти вдвое выше неё, обступили её. Эрен Йегер даже перекрывает дорогу деревянным костылём. Ещё несколько секунд, и этот костыль окажется там, где не должен быть. — Слушай, я думаю ты довольно классная, — проговаривает Йегер, — Я видел, как ты дерёшься, и будь у меня обе ноги, я бы умер, умоляя оказаться твоим спарринг-партнёром, так что не думай, что мы хотим тебя задеть, или что-то вроде этого. Мы…то есть… Жан…просто очень переживает за друга. — Я ни слова не поняла из того, что ты сказал… — И правда, что ты мелешь, Эрен? Разве мы тут не ради Армина, почему ты вдруг решил набиться мисс Браун в спарринг-партнёры. — Э? Чего? — возмущается Йегер громче прежнего. — Да ничего, просто это звучало странно! — тоже усиливает звук своего голос Кирштейн, — Кто такое девушкам говорит? Я хочу, чтобы ты побила меня на поле боя? Считаешь, это комплимент? — Комплимент? Да я просто её похвалил! Какой, к чёрту, комплимент. И похвалил за дело! Кому-кому, а вот тебе бы не мешало вытащить свою задницу на пару реальных тренировок! Я бы уделал тебя даже без ноги! Два круглых идиота перед ней походят на нахохлившихся павлинов, что собрались подраться перед её носом, вот только бить друг друга им, вероятно, совсем не хотелось, лишь распушить хвосты и громко кудахтать. Она видела павлинов однажды, всё там же, в одной из своих ненастоящих жизней. — Замолчите, — проговаривает она негромко, но ровно настолько, чтобы её услышали, — Вам достаточно будет знать, что мне нравится лейтенант, потому что он ни капли на вас не похож? — А? — хором реагирует на неё дуэт придурков. — Он не идиот, не ведёт себя как идиот, не говорит ничего идиотского и не спрашивает меня ни о чём идиотском. А я за свою жизнь повидала уйму идиотов… Оба офицера замирают, словно изваяния, так и стоят с маской лёгкого недоумения на лицах, но хотя бы перестали кричать один на другого. Спустя долгие секунды, Эрен Йегер, наконец, убирает костыль с её дороги. — Жан, я думаю, тебе стоит ей поверить, — проговаривает он. — Ха…почему это? — Просто поверь…я знаю, о чём говорю… Армин, он, и правда, не идиот… — Ха… — протягивает Анни и, подхватывая ведро уходит вдаль, даже не озаботившись прощанием. Ей, может и нужно было удалиться с большим почтением к вышестоящим офицерам, но офицеров — она в этих двоих сейчас не видела, только двух мальчишек, не в силах сдержать собственную спесь. Пустое ведро раскачивается на металлической ручке, позвякивая время от времени. Мина, скорее всего, уже просто её ненавидит за то, что она её бросила. Жар летнего зноя проникает в коридор, солнечные лучи забираются ей под рубашку, под закатанные рукава; солнце играющее на металле ведёрка перекидывается ей на щёки, обрамляет алым жгутом уши. Собственные недавние слова проникают в голову, повторяясь там надоедливым хором. »…мне нравится лейтенант, потому что он…» Завернув за угол, она с грохотом ставит ведро на пол, пряча пылающее лицо в ладонях. Всё это из-за Бертольда. Обычно все неприятности с ней случались из-за Райнера, а уже к нему прилагался Бертольд. Но в этот раз всё из-за этого странного тихони, что обычно болтался на вторых ролях, что в кадетские годы, что на всех их общих заданиях. Это раздражает, вызывает смесь жгучего раздражения и одновременно стыда. Будь она проклята, если не чувствует на себе чужие взгляды, куда бы ни пошла: «Это та самая девчонка, что пыталась окрутить лейтенанта?», «Нет-нет, она ведь встречается с Хувером?», «А Хувер ведь ничего, правда?», «Такой высокий и трогательный…я раньше об этом не думала, но теперь вижу!». «Оставь его ей…зачем тебе кто-то, у кого на погонах пусто?», «Да я просто с ума схожу по высоким!», «Отлично, тогда и на младшего лейтенанта не заглядывайся»… «Ха, не очень-то и хотелось, тут есть и другие высокие ребята с уймой полосок на погонах!»,“И всё же жаль его, она просто взяла и отшила лейтенанта?», «Разве не он её? А она назло сошлась с Хувером?!». Все эти домыслы ошибочны. Они разгорелись в умах других людей только потому, что ложь, которую выдумала она, и ложь, которую выдумал Бертольд, столкнулись, преобразились и через уста Мины Каролины приобрели настолько искажённую форму. Анни могла бы сказать, что все эти слухи преследовали её, настойчиво жужжа в голове, но это было полуправдой — возможно, обрывки каких-то фраз она и правда слышала, другие же достраивало её воображение. Всё, чего ей когда-либо хотелось — это чтобы никто и никогда не полоскал её имя, стать невидимкой — лучшее, что может случиться в её жизни, но сейчас и здесь не только окружающие, но и собственная фантазия работали против неё. К тому же жужжание в голове соседствовало с чем-то иным. Чем то, что разливалось алым румянцем по щекам. Это заботило её больше остального, но она старалась отгонять от себя какие-либо конкретные мысли на данный счёт. Она просто была уверена, что всё дело в по-дурацки сложившейся ситуации, и если искоренить слухи, то и другое чувство исчезнет туда, откуда появилось. — Вот ты где… Бертольд… — выдыхает она, наконец найдя его. Ища своего выданного Марлией коллегу, она даже выбилась из сил. Всё же, долгие дистанции не её конёк. Парень оборачивается и неловко размахивает длинными руками, походя на мельницу, колышущуюся на ветру. Затем он поднимает палец вверх и указывает себе на грудь вопросительно и растерянно. Что-то вроде: «Мисс, вы не обознались?». «Чёрт побери, вот же дура» — А…Густав, из-за жары плохо соображаю. Она аккуратно оглядывается по сторонам, кажется, никому, кто был рядом, их диалог не показался достаточно интересным. Никто не заметил её абсолютно дурацкую ошибку. А ведь такая может стоить ей жизни. — Что случилось, Анни? — Пошли, поговорим где-нибудь…наедине. Он только кивает, покорно соглашаясь следовать за ней. Пересекает вместе с Анни сначала небольшой внутренний дворик, затем улицу от одной пристройки до другой, так они и оказываются вдали от всех, наконец, обрывая надоедливое жужжание в голове и чужие заинтересованные взгляды. Оказавшись в тишине, она хочет начать резко, поставить его на место, объяснить, чтоб он больше никогда не выдумывал никаких фактов об их отношениях. Но, оборачиваясь, она только и видит, что взгляд полный извинений. — Ты злишься, что я сказал тогда про танцы? — Я не злюсь… — произносит она слишком уж раздражённо для человека, который пытается сделать вид, что негатива не испытывает. — Просто я подумал…понимаешь, так ведь будет проще? Все эти глупые слухи про тебя и лейтенанта Арлерта, они так исчезнут. И не о чем будет волноваться. О нет Бертольд, ты ошибаешься, драматичные любовные треугольники — это именно то, что люди любили больше остального. По крайней мере, в этом её уверяла Пик. — Я поняла, ты хотел как лучше, — у неё и правда пропадает желание злиться на этого парня. Будь рядом Райнер, свой гнев ей унять было бы куда сложнее. Но сейчас его нет, а Бертольд Хувер, на самом деле кажется человеком, что хотел помочь, но вышло как вышло, — Просто исправь это. — И-и-и-справить? — теряется парень. — Придумай что-нибудь, донеси до окружающих, что между нами ничего нет. Я не собираюсь играть роль твоей невесты. Мне хватает туповатого братца. — Не можешь и минуты про меня не думать, сестрица? — тут же слышит она голос, полный веселья. Оборачивается резко, замечает появляющегося из-за угла Райнера. Он следил за ними, всё это время, стоял вдали и подслушивал. Возможно, вполне открыто, возможно, Бертольд просто не мог выдать своего лучшего друга. Просто так, в этом отдалённом от основного здания месте, Райнер появиться не мог. — А ты что тут забыл? — Я ваш лидер, забыла? Мы каждый зависим один от другого, тут не может быть личных дел. — Лидер, мать твою… — процеживает она сквозь зубы. — Я послушал, о чём вы говорили, — ещё бы он не послушал, — Оставим всё как есть, Бертольд, ты ни перед кем не оправдывайся. Пусть всё идёт своим чередом. — С чего ты решил, что можешь что-то такое решать? — возмущается она, пока сам Бертольд явно не понимает, на чью сторону должен встать, — Навязывать мне… — Ты же сама говорила, что не собираешься никого охмурять…так, что теперь жаловаться? Или, что…передумала? — взгляд Райнера, изучающий её, прожигает насквозь, — Поиграете с Бертом в пару раз на то пошло. Ничего сложного. Она складывает руки на груди, нервно постукивая носком ноги по каменной дорожке. Слышит голос с тихими, успокаивающими нотками в том: — Это тебя ни к чему не обязывает. А эти слухи, люди поговорят об этом и забудут…так ведь всегда бывает? — глухо произносит Бертольд. Возможно, он прав, возможно, прав даже Райнер, что пялится на неё с лицом отеческого превосходства, будто этот громила знает всё на свете. Слухи растворятся, а она сможет стать невидимкой, и шаг за шагом, сколько бы ни понадобилось времени, они достигнут их общей цели. Они найдут секретные данные и отправятся домой. Анни устало прикрывает глаза. Слишком много волнений, слишком много жужжания в голове. Солнце продолжает нещадно печь, заставляя появляться на коже испарину. Под воротом рубашки пот капельками украсил ей шею. Анни останавливается, чтобы перевести дыхание после неприятного разговора. Отсюда хорошо видно главный штаб и вход в него. Люди бегают туда-сюда словно надоедливые насекомые — элдийцы которые знать не знают, что она враг. Но здесь, когда она прячется от них в тёмном углу у кирпичной кладки и её никто не замечает — ей спокойно. Жужжание в ушах миновало, и ей кажется даже смехотворным, что она так взбесилась от всех этих чужих слов. Это всё глупости. Она вполне может это игнорировать. Бертольд в чём-то да прав. Вот только проблема в другом. В голубых глазах, светлых волосах, вздёрнутом носе, и абсолютно беспечно брошенных словах: «Я думаю, мы похожи» «Вы мне кажетесь хорошим человеком» Как подобными словами можно разбрасываться так неосторожно? К тому же никакой она не хороший человек. Это так глупо — считать её таковой. Кровь обагряла её руки не раз и не два, а лицо генеральского сына она помнит до сих пор. Он был мерзавцем и всё же, ей так легко далось оборвать чужую жизнь, жизнь чьего-то сына, взращённого и вскормленного заботливой матерью. Ей этого до конца не понять, ведь она никогда не получала подобной ласки. Вот и сострадания в ней было недостаточно. Возможно, она смогла бы научиться, будь у неё шанс. Но сейчас, абсолютно точно, что в ней может быть хорошего? Лейтенант, похоже, сам, просто настолько хороший человек, что пытается видеть во всех…лучшее. Но как ему удалось…сохранить это в своём сердце. Разве же не его собственная страна отобрала у него родителей? Она одёргивает себя от любых размышлений на тему светловолосого лейтенанта, в глазах которого играло море. Чтобы не думал о ней…этот человек, все его мысли об Анни Браун, а её…для него, не существует. Об Анни Леонхарт он не знает ничего и в итоге во всём ошибается. Даже если у неё и было бы желание побыть Анни Браун, совсем немного…только чтобы понять, как в этом чёртовом, прогнившем насквозь мире кто-то может оставаться хорошим человеком, она себе такой роскоши позволить не может. И Райнер, и Бертольд всегда ей об этом напомнят.