Армин. Юноша, что слишком часто извиняется.
— Ваше имя? — Микаса Аккерман. — Вы прибыли в расположение западного штаба совсем недавно, вместе с капитаном Аккерманом и его отрядом? — Это так. — Вы и капитан Аккерман состоите в каких-либо родственных отношениях? — Нет. — Не могу не заметить, что вы носите одну и ту же фамилию. — Капитан Аккерман позволяет мне использовать его фамилию. — Что же случилось с вашей родной фамилией? — Ничего. Я сирота. — Насколько мне известно, у сирот есть фамилии. Король Рейсс заботится о всех детях Элдии. — Похоже, вы знаете о сиротах не всё. — И вы поведаете мне больше? — Если вы спросите. — Я спрашиваю. — Порой никому нет дела до детей Элдии, ни их родителям, ни окружающим, ни даже королю Рейссу. Порой дети рождаются на улицах, иногда в борделях. Повезёт, если кто-то придумает такому ребёнку настоящее имя. — Смею предположить, вы родились в борделе? — В одном из борделей Подземного Города, если быть точной. — Как давно вы знаете капитана Леви Аккермана? — Несколько лет тому назад мы познакомились в Подземном Городе, откуда он родом. — Что ж, похоже, всё предельно ясно, — Марко Ботт ставит крестик напротив свежевыведенной золотистой ручкой, фамилии сестры Аккерман, — Вы можете идти. — Благодарю. Армин впервые слышит что-то из того, что только что произнесла сестра Аккерман. Он даже не предполагал, что за плечами юной сестры милосердия была такая тяжёлая судьба. Поведение её, порой напоминало ему кого-то, кто мог бы относиться к высшему обществу — настолько она была воспитана и сдержана. Неужели такому могли научить в борделе, или на улицах Подземного Города? Армин отгоняет от себя лишние домыслы. Привычка анализировать всё подряд, была у него с детства, а из-за работы стала и вовсе навязчивой. «Судьбы других людей точно уж не объект для твоих исследований, Армин» — говорит он сам себе. Марко Ботт с хлопком закрывает покрытый кожей блокнот и отодвигает тот от себя, затем же юноша тянется, пытаясь размять затёкшую спину, и только после поглядывает на сидевшего по правую от себя руку Армина. Сегодня их в этой комнате двое, хотя вчера, вместе с ним тут был и Жан. — Утомились, лейтенант? — Нет, вовсе нет, — спешит отозваться Армин. Он не устал, но всё же испытывал рядом с этим человеком некоторое волнительное напряжение. Особенно вот так — наедине. И хоть больше этот юноша из секретной службы не задавал ему каверзных вопросов, всё равно, от одного его вида Армину было дискомфортно. Знает ли этот человек что-то о судьбе его родителей? Причастен ли к ней? Вряд ли…он молод, совсем как Армин, а то, что случилось тогда — это дело давно минувших дней. Марко Ботт здесь ни при чём. И всё же…этот мужчина часть секретной полиции и доверять ему нельзя. — А я вот утомился, давайте заканчивать, — одаривает его улыбкой юноша, чьё лицо, а точнее не обгоревшая его часть, усыпано веснушками. Постукивая пальцами по краешку блокнота он говорит, — Нам всем нужен отдых. Завтра продолжим. Поговорим с оставшимися рядовыми…может, начнём с девушек? — А, да конеч…так точно, — поспешно соглашается Армин. Даже если слова Марко Ботта не звучали как приказ, это именно он и был. Даже если кто-то вышестоящий благосклонен к тебе, это не причина видеть в нём того, к кому можно относиться беспечно. Когда Армин сказал, что не устал, он не соврал, но помимо отдыха человеческому телу требовалось и иное — еда. У Армина с самого утра во рту не было и крошки, а ужин тем не менее уже в самом разгаре. Армин сворачивается раз, второй, проходит прямо и оказывается у входа в крыло здания, где расположилась общая столовая — тусклое большое помещение, полное деревянных столов. Ничем отвратительным с кухни не тянет, а значит, и еда сегодня может оказаться если не хорошей, то вполне съедобной. Так и выходит, на поднос себе он может поставить: тарелку картофельного пюре сносного вида, немного отварной моркови и компот из неизвестных ему ягод. Дело за малым — найти себе стол; но где-то в этот момент его и окликает девушка. Она, похоже, одна из рядовых, и сегодня её очередь работать на кухне. — Лейтенант! Он её не знает, но выглядит она довольно приветливой — рыжая, лицо усыпано веснушками. «Ханна? Хелена?» — пытается вспомнить Армин. Поправив лямку кухонного передника, девушка приподнимает небольшую керамическую тарелочку, на которой лежит кусок пирога. Кажется, яблочного, но он не уверен, с тем же успехом тот мог оказаться абрикосовым или персиковым. Тарелка со звоном встречается с металлом подноса. — Только для офицеров, — комментирует свои действия девушка, всё так же улыбаясь. Вообще-то, офицерам, даже младшим, полагалось мясо, или, немногим реже — рыба, но ни того ни другого обычно не бывало. Пирогами их тоже не баловали, так что и его появление — гастрономическое событие. Он растерянно кивает на лучезарную улыбку девушки и затем, наконец, разворачивается в поисках свободного места. А таких в зале много: большая часть солдат уже отужинали и либо направилась по своим вечерним назначениям, либо, более везучие, по своим личным делам. — Армин! Иди к нам! — раздаётся голос, до боли похожий на голос человека, с которым он дни напролёт делит маленький, но вполне уютный кабинет. Голос этот и правда принадлежит его другу и коллеге — Жану Кирштейну. Армин легко находит того глазами: юноша сидит за столом, в окружении нескольких прочих людей, и призывно размахивает небольшим листом бумаги. Встретить в столовой кого-то хорошо знакомого, всегда приятно — есть в компании куда веселее. Жана он застаёт в довольно необычной компании: Роберта Брауна, Густава Хувера, а вместе с ними Анни Браун, и девушку, что назвалась, кажется… Миной Каролиной? Без сомнения, у Армина была хорошая память на имена, но именно эта девчушка представилась ему в особенно странный момент его жизни, когда голова была забита абсолютно другим. Поглядывая на застолье, он недолго раздумывает, как эта странная компания вообще собралась вместе? Скорее всего, случилось это так: Жан неплохо общается с Робертом Брауном. (кажется, с ним все неплохо общались). То, что рядом с Робертом Густав, тоже логично — эти двое всегда вместе. Анни же…сестра Брауна и невеста… Армин спотыкается в своих размышлениях, натыкаясь на чужие, холодные, но внимательные глаза. — Лейтенант Арлерт, присаживайтесь к нам, — улыбается ему черноволосая девчушка, переключая всё внимание на себя. Он переводит взгляд с голубых глаз на серые, мисс Каролина прожигает его энергичным взглядом. «Невеста» — всё ещё заедает мысль в его голове. Он слегка встряхивает волосами отгоняя бесполезное наваждение, и только после этого садится, ставя поднос на стол. — Два офицера за нашим столом, — оглушительно хохмя произносит Роберт Браун, подталкивая под бок своего друга Густава, — Так, скоро мы и сами получим новые полоски на погоны. — Хм…угу, — смущённо соглашается с ним друг. Густав Хувер, по наблюдениям Армина — довольно стеснительный парень. Он явно теряется посреди больших компаний и близко держится лишь своего лучшего друга Роберта, который же, в отличие от Густава является настоящим магнитом для всех остальных солдат в штабе. Порой Густав Хувер даже напоминает ему самого себя, ведь Армин и сам не всегда мог вписаться в коллектив. Когда-то в детстве он являлся настоящим изгоем для большинства соседских детей. Армина, правда, это никогда не волновало — мир полон вещей, что занимали его куда больше, нежели общество. И всё же, как тут не задуматься, как у этого парня дошло до помолвки с рядовой Браун? Признаться честно, Армину даже сложно представить, как Густав Хувер вообще сделал это предложение. Этот союз показался ему странным ещё тогда, когда он почти случайно, узнал о нём впервые. Даже учитывая, что Густав Хувер мог быть куда больше того, чем казался на первый взгляд — мог быть очень приятным в близком общении человеком; да и внешне он выделяется: высокий рост, сильное тело, мужественное лицо, но даже так это казалось до чёртиков странным. И куда больше странности в этом союзе стало после тех слов, что она сказала ему в лесу. Сколько Армин об этом не думал, а единственное, что приходило в голову, так это то, что Анни Браун использовала Густава Хувера для каких-то своих целей, а Густав Хувер…ну, он… кажется, рад был быть использованным. «вряд ли бы вы обратили внимание на чувства девушки вроде меня» — проносится в его голове. Отгоняя очередные раздумья, он моргает и осознаёт, что и вовсе уставился на Густава Хувера и смотрит на того, так долго и так внимательно, что уже и сам паренёк не может этого не замечать. Растерянно Армин поспешно переводит взгляд куда угодно, лишь бы от хмурого взгляда Хувера. Ему совсем не хочется показаться странным человеком, что пялится на других. Поначалу его глаза снова встречаются с черноволосой девчушкой, но та глядин на него с таким неподдельным восторгом, что он смущается и отводит взгляд. Теперь перед его взором рядовая Браун, и ей в отличие от него, совсем неинтересно разглядывать людей, собравшихся с ней за одним столом. Её, куда больше интересует разваренная морковь в своей тарелке. Кажется та вызывает у рядовой неподдельное отвращение, и это только одним своим видом. Армин следит за тем, как вилка девушки медленно утопает в нарезанной на кубики морковке, как подхватывает ненавистный овощ, и тут же опускает обратно. Подумав пару мгновений, он переводит взгляд на стеклянную тарелку на своём подносе, подхватывает ту, и парой движений оставляет на столе рядом с Анни Браун. — Анни…вам же нравится сладкое? — проговаривает он, встречаясь с её удивлённым взглядом, — Возьмите, раз вам так отвратительна варёная морковь. Это пирог… правда, я не знаю, с чем именно… Девушка задумчиво рассматривает его неожиданный «подарок»: не говорит спасибо, не задаёт вопросов, но и не отказывается. Только Мина Каролина разрывается рядом какими-то странными, относительно восторженными, относительно сконфуженными звуками, прикрывая рот ладошкой. Её явно что-то взбудоражило, да вот только чёрт знает что. — Ещё бы ей была не отвратительна морковь, ты её сам то пробовал? — негодует Жан, отрываясь от листка в своих ладонях; столкнувшись глазами с пирогом, он немедленно спрашивает, — Откуда у тебя вообще пирог? Армин немного неловко указывает большим пальцем себе за спину, где-то там оставалась рядовая, что сегодня работала на кухне. «Ханна, ведь, да? Так её звали?» — снова пытается вспомнить он. — Мне сказали, офицерам положено… — Но…и я ведь…офицер… — Ха! Похоже, девочкам с кухни не нравится твоя лошадиная морда, — тут же громогласно на всю столовую спешит пошутить Браун. Армина эта его фраза немного удивляет, он не знал, что Жан и Роберт были настолько близки, что второй может подкалывать первого, несмотря на разницу их званий и положений в армии. Армин невольно снова возвращает взгляд к той стороне стола где сидят Роберт и Густав, и снова утыкается глазами в Хувера. Тот уже не хмурится, но отчего-то всё продолжает смотреть на кусочек пирога, на подносе Анни Браун. Этот его взгляд замечает и сама девушка. — Хочешь? — с сомнением спрашивает она у Хувера. — Э…нет…нет…совсем нет, спасибо! — испуганно вскидывает парень ладони перед собой, так, словно простой пирог представляет для него опасность. Армин же поглядывает на пирог, на Густава Хувера с его чрезмерной реакцией, на взволнованную Мину Каролину, и, наконец, складывает всё воедино. Возможно, он сделал что-то противоречивое — что-то, что и Хувер и Каролина истолковали неверно, и каждый в силу своей заинтересованности. Армин немедля думает, должен ли он что-то прояснить и извиниться, или это слишком? «Я не имел ничего подобного в виду…» — проносятся, пока неготовые к тому чтобы сорваться с губ, слова в его голове. Почему он вообще…оказался в подобной ситуации? Эта девушка неделей ранее признавалась ему в чувствах. Но у неё есть жених…и, кажется, он знать не знает, что у неё на уме, и только и, может, что ревниво поглядывать на кусочек пирога, который та доедает. Почему посреди всего этого оказался Армин, и его спокойное существование в западном военном штабе? Он ведь не сделал ничего такого, просто…говорил с этой странной девушкой от чистого сердца. — Лейтенант, — слышит он щебетание Мины Каролины под своим ухом, девушка сидит прямо между ним и Анни Браун, — А у вас есть подруга? — А…что? — такой вопрос, может, и не грандиозная, но неожиданность. Он абсолютно бестактный и неприличный. Но, кажется, сесть за этот стол означало…лишиться любого своего права на субординацию, — Нет… — его глаза на долю секунды мечутся к Анни Браун, но та этот скучный диалог пропускает мимо ушей. Рядовая Браун серьёзно увлечена пирогом и, кажется, даже вполне довольна его вкусом, — Нет…подруги…нет. — Может, остался кто-то в родном городе? Ждёт вас? — Нет, никого. — Это просто отлично! Кого не спрошу, у всех кто-то остался дома! Лейтенант, вы знали, что в конце месяца в городе будут танцы для солдат? Вы пойдёте? — Я…и понятия не имел… — Я пойду, — вклинивается Жан, поднимая руку вверх словно школьник за партой. Мина Каролина слегка ухмыляется, ведь следующий её вопрос будет таким же бестактным, как первый. — Раз вы не знали про танцы, значит, никого и не пригласили? Армин немного хмурится, обдумывая озвученные девушкой слова. Построение вопроса было довольно странным и кажется вело его к определённому ответу. — Конечно, не пригласил, потому что я не собирался идти… — Конечно! Вы же не знали о танцах! Но теперь-то, когда знаете, и уже можете кого-нибудь пригласить, — хитрая улыбка растягивает по бледному девичьему лицу. — Нет, это не так. Я ведь всё ещё не собираюсь идти… — пытается он, всё же одержать верх в этом мало-интеллектуальном дедуктивном поединке. — Но почему? — дуется девчушка. — Я…ну…мне это просто неинтересно… — Вы могли бы пригласить Анни, — неожиданно для всех указывая девушка на свою подругу. И кажется, Армин был не прав, она, всё же слушала их дурацкую беседу. Ведь прямо в этот момент, и не секундой позже, Анни Браун подавилась кусочком пирога: — Кха…кха… кха…кха…кха… — Анни ты как? — взволнованно реагирует её брат, даже приподнимаясь за столом и вырастая над всеми, словно скала. — Кха…кха…я в порядке, всё в порядке, — стучит она себя по груди. — Она всегда такая была, — поясняет Роберт Браун, — С самого детства, такая неуклюжая! Острый взгляд, похожий на жалящую молнию, пролетает с одного конца стола к другому, от Анни к Роберту. Пауза, что возникает за столом, электризует само пространство. Кажется, всё может обернуться чем-то ужасным, но тут глухой голос Густава Хувера произносит: — Я уже пригласил Анни на танцы…она идёт со мной. Ещё одна молния вылетает из холодных глаз, и светлые брови быстро мечутся к центру переносицы. Если Армин и собирается сделать какие-то выводы о происходящем, так это то, что Анни Браун очень не любит обсуждать свои личные отношения за общим обеденным столом. Густава Хувера же, кажется, спасают сразу две вещи: первая то, что взгляд не может убить, и вторая, что Мина Каролина даже не думает выучиться такту. — Ах…я не знала! — восклицает девушка, поднимая ладонь ко рту; так, с ладонью у рта, она и вертит головой, смотря, то на Анни, то на Густава, то на Армина, — Извините, поставила вас в неудобное положение! В качестве извинений предлагаю саму себя в роли вашей спутницы на танцах! — А-а-а-а…спасибо…конечно…но лучше вам поискать кого-то другого… Он абсолютно точно не собирается идти на танцы, у него просто уйма других дел. Да и к тому же…не хотелось ему соглашаться на такое на глазах девушки, которой он недавно дал отворот поворот. Как это будет выглядеть? «Мисс Браун, я подобных вашим чувств не разделяю, но пойду на танцы с первой попавшейся девушкой?» — Армин, — проговаривает Жан, — Сходил бы ты…некрасиво отказывать девушке, если она сама позвала. Развеешься… Некрасиво ли? Он глядит на серьёзные глаза Мины Каролины и затем несмело произносит… — А, да…хорошо…но вы будете крайне разочарованы… — Ничего страшного, даже если вы совсем не умеете танцевать, мне многие позавидуют, — только и смеётся черноволосая девчушка. Анни Браун он нагоняет сразу по выходу из столовой. Вместо того чтобы составить компанию своему брату и жениху, та заворачивает куда-то в сторону тренировочного поля. Он немедленно вспоминает, что так она любит снимать стресс — вымещать его на тренировочных манекенах; этим он лишний раз подтверждает свою догадку: ему срочно нужно извиниться, если уж она пошла лупить манекены, ситуация за столом ей точно не понравилась. Казалось, потребность в извинениях перед ней растёт внутри него в геометрической прогрессии. Ему всё это кажется очень важным, а ещё гложет чувство вины. Абсолютно нерациональной, но вполне ощутимой. — Анни…мисс Анни… Браун, — окликает он её, отрывисто произнося каждое слово. Ему не хочется получать по лицу или быть перекинутым через плечо или…что угодно, что такая, как она, могла бы придумать. В этот раз она его слышит, похоже, в прошлый раз, игнорировала специально. Судя по тому, как ведут себя её плечи, она и в этот раз была бы рада это сделать. — Лейтенант? Вечереет, оранжевый свет заливает площадку, но до того как на небе загорятся первые звёзды ещё далеко. Они оба сейчас застыли в долгом моменте пересечения вечера и ночи, на стыке чего-то, что не могло существовать одновременно. — А…что это у вас? — замечает он в руках у Анни Браун листок. Тот самый, что читал Жан. Армин обратил на него внимание намного раньше, но неловкая беседа увела его совсем в другом направлении. Теперь же уже сам листок увёл его от слов, что он собирался сказать. — Не узнаёте? — с сомнением переспрашивает она, поднимая буклет выше, — Ваша брошюра, как распознать шпиона… И точно, при ближайшем рассмотрении это именно она. — А…и правда, но она не моя…написана майором. — Это заметно…словно ребёнок писал… — У майора просто такой подход к делу…но написанные тут вещи, самые обычные, очень очевидные, — Армин осторожно касается листка, который раз пробегает по тому глазами, — Но, как я и говорил, чтобы точно вычислить врага, этого мало… — Может, вы и права, может, и нет, — пожимает плечами девушка. — Хм… Ну вот, взгляните на этот пункт, — он аккуратно берёт брошюру из её рук и указывает на первую строчку, — недовольство одеждой. На самом деле это немного не так должно звучать. Но одежда, правда, важна…людям, прибывшим издалека, бывает сложно привыкнуть к чужому обиходу. — Если так…то звучит разумнее. — Но вы не можете за одно это обвинить человека в измене…это просто нерационально…даже бесчеловечно, мало ли почему кому-то не нравится та или иная одежда… — Похоже, и это так, — снова соглашается девушка. — Или вот, — перемещает он палец на пару строчек ниже, — то что майор назвала «скучными рассказами». У большинства людей ведь непримечательная жизнь. А люди думают, что «легенды» шпионов и приближены к такому вот большинству…вот вы, к примеру…прибыли из маленькой деревни с севера, это…извините, крайне…очень непримечательно. Ну вот, уже и вы можете попасть под подозрения. — Это было бы обидно… — А что может относиться к необычному поведению? Да всё, что угодно, зависит, конечно от того, что считать обычным. Я абсолютно уверен, пока мы с вами разговаривали, я тоже говорил странные вещи…да и вы, скорее всего, пару раз да сказали нечто странное. Если подумаю, даже припомню. — Не утруждайте себя… — А…хорошо… А вот эта часть! Неожиданные знакомства? Знакомства же чаще всего и являются неожиданными…все, кого я знаю сейчас, — это люди, знакомства с которыми я не ждал. Мы с вами случайно встретились, и можно посчитать это странным, если бы оно не было таким естественным, верно? — Да…знакомиться вполне естественно. — Ну и последнее, — его палец, наконец, оказывается внизу листа, он даже потряхивает тот немного, от явного желания доказать свою точку зрения, — тоже странный пункт, не находите? Секретные знаки? Тут всё, что угодно можно посчитать секретным знаком, главное — поверить в то, что они есть… Он, наконец, замечает, как она который раз автоматически кивает. Вероятно, ей попросту надоело соглашаться со всем, что он говорит, да и вообще вся эта его длинная и излишне эмоциональная речь. Не спорит с ним, просто из-за нежелания пререкаться с офицером, надеется, что, закончив, он уйдёт по своим делам. И…возможно…он ещё и стоит слишком близко… — Извините…я говорю слишком много, да? — Да. Такого ответа он и ждал. И всё равно, ответ этот, чуточку да уколол его самолюбие, прямо где-то возле сердечной мышцы, но в то же время, такой ответ ему и нравится. Честность в людях он ценил. А честность этой девушки была настолько прямой и неприкрытой, что не могла не вызвать невольную улыбку. Ему она кажется в своей прямоте почти забавной, как бы странно это ни сочеталось с этим её серьёзным лицом. — Извините…я же просто подошёл извиниться, — прячет он ладонь в волосах на затылке, а второй отдавая брошюру обратно. Наконец, отступает на шаг назад. — Вы уже сделали это. Дважды. — Ох, да…это были не те извинения, которые я собирался принести. Другие. — Хорошо…я слушаю, — ещё раз пожимает девушка плечами. — Возможно…я вызвал маленькое недопонимание между вами и Густавом…я… — Не думайте об этом, — ответ её, кажется ему даже слишком быстрым. — А? — Просто не думайте об этом, это не ваше дело. Немного запутавшись он хмурится. Она абсолютно права — это, от начала и до конца, не его дело. Он и не собирался лезть в чужие для себя отношения, если бы невольно не стал в них довольно странной переменной. — Я…я постараюсь, чтобы такого не случилось больше. Буду осмотрительнее, знаете. Девушка перед ним раздражённо прикрывает глаза, затем вдыхает и выдыхает, явно пытаясь сохранять спокойствие. — Нет…не надо быть осмотрительнее, просто не задумывайтесь об этом, вообще. Делайте что хотите. Армин понятия не имеет, что это значит. Хочет ли она, чтобы он не думал об этом вообще, потому что лезет не в своё дело…или чтобы не думал о её отношениях с Густавом Хувером, думая о тех, как о чём-то серьёзном? Всё же, они точно не могли быть серьёзными, раз эта девушка признавалась ему в симпатии тогда, в лесу. Когда ты помолвлена с кем-то, кого по-настоящему любишь, ты не признаёшься в симпатии другому парню. Эта мысль очевидная, но она-то и оставляет после себя столько вопросов. — Анни… — Что такое, лейтенант? — С чем был пирог всё-таки? — С персиками. — Вот как.Анни. Девушка, которая погрязла в нелепых слухах.
Мужчина с обгоревшим лицом её совсем не пугает, хотя Мина, что выходила из комнаты для допросов парой минут ранее, тряслась, как листок, стремящийся сорваться с дерева, украшенного осенним огнём. Анни видела травмы и похуже — к тому же дознаватель совсем молод. Они одного возраста, и, скорее всего, тот оказался на своём месте не благодаря заслугам и умениям, а родственникам или чему-то вроде этого. Это почти всегда так. Почти…если не думать о младшем лейтенанте Арлерте. Тот, похоже заслужил своё место самолично, особенно учитывая, что он сын предателей Элдии. Сын предателей… Анни это было знакомо, её мать предала свою родину, раздвинув ноги перед элдийским дьяволом. Предательство у неё в крови. Армин Арлерт тоже здесь, сидит по правую руку от мужчины из королевской полиции. По левую руку от того, другой лейтенант, званием чуть повыше — Жан Кирштейн. Оба офицера выглядят встревоженными, хоть и немного по-разному. Кирштейн напряжён, словно натянутая струна, Арлерт же…скорее просто нервничает. Это кажется ей немного странным — обычно он более расслаблен. Даже когда он теряется в недопониманиях, или тонет в растерянности, выглядит скорее как заплутавший в собственных мыслях ребёнок, а не как кто-то, кто готовится вот-вот столкнуться с чем-то ужасным. — Анни Браун? — спрашивает у неё полицейский, демонстрируя движением руки просьбу занять место на деревянном стуле в центре комнаты. В комнатушке не единого окна, и их всех окружает каменная кладка, тусклый фонарь раскачивается под потолком — всё сделано для того, чтобы человек к центре комнаты заведомо прощался со своей свободой. — Да. — Вы прибыли в распоряжение западного военного штаба с севера, из региона возле Орвуда. — Так точно. — Судя по вашему личному делу, занимались охраной зернохранилищ. — Так точно. — Что вы можете рассказать нам про ночь, когда сбежал диверсант? — Я была на тренировочном поле, когда услышала свисток, как и многие солдаты, кто нёс караул, или ещё не отошёл ко сну, я отправилась проверить, что случилось. — Что вы делали на тренировочном поле в такое позднее время? — Тренировалась…отрабатывала рукопашный бой. — Ночью? — Меня это занятие расслабляет…а ночью там никого нет, к тому же не так жарко, как днём. Мужчина со страшным ожогом лица улыбается ей, она точно это видит, ей не мерещится. Только она не понимает, издевается ли он так или просто дурак. — Жара стоит невероятная, тут вы правы…вы услышали свисток и дальше отправились с остальными солдатами прочёсывать лес под руководством младшего лейтенанта Арлерта? Если волнение в фигуре и осанке молодого лейтенанта читалось и до этого, то сейчас оно и вовсе стало разительным. Прочитать его мысли она не может, и даже причину его волнения не угадает. Какую версию событий выдвинул он? Его уже опросили? Скорее всего, да, и кто, как ни он, точно рассказал всю правду…то, что он считал правдой, конечно же. Или, быть может, он решил утаить что-то? Нет, не стал бы такой человек, как он, что-то утаивать. Не стал бы лгать, чтобы прикрыть её. — Нет, всё было не так, — наконец спокойно произносит она. Мужчина с обожжённым лицом поднимает к ней взгляд, отрывая тот от блокнота, смотрит внимательно и с огромным, выразительным интересом. Складывая ладони вместе на столе, произносит: — Тогда я бы хотел услышать вашу версию событий… — Я подождала, пока все отправятся в лес, и только затем пошла следом. Одна. Немного в другом направлении… — Что заставило вас так поступить? — Я была уверена, что намного эффективнее буду действовать одна, и посчитала, что лучше оглядеть другое место. Так, я хотела показать себя с наилучшей стороны. Выделиться…если быть точной. — Ха…надеялись на повышение по службе? Довольно глупо, — мужчина ставит одну короткую чёрточку в блокноте. Анни замечает, как Армин Арлерт, слегка скосив глаза, поглядывает внутрь этого самого блокнота. — Никак нет. От блокнота взгляд голубых глаз переходит на неё, на её лицо, лейтенант Арлерт смотрит на неё без отрыва, следя кажется за её мимикой. — На что же тогда вы понадеялись? — Когда я поняла, что именно младший лейтенант Арлерт командует поисками, решила, что мой успех понравится лейтенанту и он…будет более высокого обо мне мнения. Человек из секретной полиции оглядывается на сидящего рядом блондина. Он мог бы показаться запутавшимся, но нет, кажется, юноша, облачённый в чёрную форму, почти в восторге. Он достаёт из кармана блокнот, куда меньше того, что лежит на столе, раскрывает на одной из страниц и с чем-то сверяется. Затем задаёт свой следующий вопрос: — Хотелось бы больше конкретики…мисс Браун. В ночь того, как бежал диверсант, вы отправились в лес на его поиски одна, хотели справиться с этой миссией в одиночку и всё затем, чтобы лейтенант Арлерт высоко оценил вас? — Так точно. Мужчина постукивает маленьким блокнотом по большому и приговаривает так, словно разгадал какой-то заговор: — Я опросил десять людей…пятеро из них сказали, что ничего не знают про ваши отношения с лейтенантом Арлертом, трое назвали вас хорошими друзьями, и двое описали ваши отношения как романтические. Правильно ли я понимаю, что правы были последние два. — Не совсем, — всё так же спокойно отвечает она, — Может, мне и важно было, чтобы лейтенант меня заметил…но сам лейтенант ничего подобного ко мне не испытывает. Так что наши отношения сложно назвать романтическими. Член секретной службы захлопывает блокнот, убираете его себе в карман и снова ставит чёрточку в блокноте побольше. — Лейтенант Арлерт…всё было так, как рассказала мисс Браун? Она осторожно касается взглядом его лица. Видит на нём тоже, что было в её собственной душе парой минут ранее — раздумья, и принятие решения, что стоит говорить, а чего не стоит. — Да…всё было так, как сказала мисс Браун. — Рад…что вы, наконец, набрались смелости мне это сказать, — заключает мужчина с улыбкой. Она жуткая из-за его изуродованного лица, на самом деле довольно жуткая. — Что ж…в таком случае ещё одно, мисс Браун. Господин Арлерт в своей версии событий, которая, кажется, оказалась не совсем честной…о чём мы с ним непременно поговорим, уточнил, что вы помолвлены с господином Хувером? Это так? — Да…это так… — вынужденно соглашается она. — Что ж…в таком случае мне жаль господина Хувера хоть я его и совершенно не знаю, — кажется шутит мужчина с обгоревшим лицом. Анни впервые замечает не только его добрую улыбку, но и веснушки. Если этот юноша, вершитель здешних судеб…то выглядит он для этого слишком уж безобидно. В этот раз она замечает его приближение, завидев отражение в окне, которое натирает мокрой тряпкой. Он и сам, вероятно, понимает, что его отчётливо видно, оттого она и не слышит это его — «Мисс Браун!», раздающегося по всему двору. Может, именно от этих «Мисс Браун» двое из десяти опрошенных и решили, что между ними есть что-то. Она ведь никогда и не слышала, чтобы он звал так кого-то другого, разве что пару раз крайне громко и взволнованно кричал: «Эрен!» — Дайте угадаю, снова пришли извиняться? — резко разворачивается она от окна, держа в руках мокрую тряпку, пропитанную ледяной водой. Капли с той рекой льются на землю, окропляя сапоги, но это не страшно, лето всё ещё донимает их испепеляющей жарой. — Я бы хотел сказать, что нет, но, кажется, да… — Хорошо…давайте уже, у меня работа. — Постойте, что это у вас? — О чём вы? — На пальце…ах да…точно вы же порезались, сестра Аккерман говорила мне. Она обращает внимание на свой, не так давно порезанный палец, и правда, повязка размокла и слезла за счёт холодной воды. Сам порез немного затянулся и, кажется, вовсе не собирался кровить и всё же оставить его так не дело. Ко всему прочему, ей непонятно, зачем принцесса рассказала Арлерту такую мелочь про чужого ему человека. — У меня тут есть… — продолжает он невнятно, забирается рукой под свой камзол, — сестра Аккерман дала…дайте вашу руку… Анни нашаривает глазами то, что он зажимает в ладони, кажется, это кусочек липкого материала, с бинтом на том, очень удобно для маленьких царапин и других небольших ранений. В медицинском кабинете в Либерио, где её обучали, порой ей накладывали подобные на разбитые на полигоне коленки. В Элдии она видела пластырь впервые. — Я сама, — собирается она выхватить липкую ленту из рук лейтенанта, хватило ей и Микасы Аккерман, больно накладывающую повязку. Юноша же, словно предугадывая её движение отводит руку многим заранее. — Тц… — Давайте я вам всё же помогу, у вас руки мокрые. И правда, её ладони абсолютно влажные. Анни неловко вытирает одну из тех о брюки, чего, скорее всего, делать не стоило, и только затем, нехотя, но протягивает ему свою пораненную конечность. Большой палец руки лейтенанта оказывается посреди её ладони, утыкается куда-то в её самый центр, остальные же его пальцы касаются внешней стороны. Кожа рук у лейтенанта совсем нежная, словно девичья. И ещё у него…очень длинные ресницы. Анни замечает это случайно, не в силах удержать глаза в одной точке, нервно переводя взгляд с места на место. Белокурый офицер склонился над ней слишком уж близко, хорошо бы было толкнуть его в грудь, чтобы он оказался от неё на почтительном расстоянии, но лейтенант же…он так близко только оттого, что хочет помочь ей. Он не преследует никаких других целей и она это прекрасно знает. Может, и не полностью, может, совсем немного, но она ему доверяет. — Извините, — произносит Армин Арлерт, пока клеит ей на палец липкую ленту, — я не был честен в своём отчёте, из-за чего…вам могло показаться, что я вас подставил…на самом же деле я, хотел вас защитить. — Зачем вы вообще соврали в том отчёте… — переводит она взгляд с его ресниц на пуговицу на его форме. — Вы бы хотели, чтобы я вынес ваши… — липкая ленточка полностью огибает её палец, но её руки он не выпускает до самого конца фразы, — наши личные отношения в отчёт? Ей приходится убрать руку самой. Выдернуть ту из мягкой хватки чужих ладоней и отойти ровно на шаг назад. — Вы могли бы меня предупредить… — Да, возможно, так было бы правильнее, но теперь мы уже этого не узнаем. К тому же…я ведь не обязан был…я офицер, с чего бы мне вас предупреждать… — отводит он глаза куда-то в сторону. — Я и подумать не могла, что вы соврёте в отчёте, вы не похожи на человека, что врёт в отчётах. — Не похож? — всё ещё смотрит он куда-то вбок, — Да, скорее всего, я создаю такое впечатление… — Я не понимаю, зачем вам было лгать. Её слова сейчас правдивы. Не игра, не представление, сущая правда. Она совсем не понимает. — Ещё до допроса, я принял решение поддержать всё, что вы скажете…даже если бы вы выдумали какую-то невероятную небылицу. — Но почему? — Я не хотел, чтобы полиция повесила на вас чужую вину, как вешает её на других постоянно. Вы должны сами понимать, какая вы хорошая кандидатура… — Но разве они теперь не будут вас подозревать? — А…? — взгляд его, наконец, возвращается к её лицу, и вид у него извиняющийся, — Нет, не беспокойтесь. Господин Ботт…он, насколько я могу ему доверять, понял всё так, будто бы я не хочу ставить вас в неловкое положение. — Хотите сказать, он посчитал вашу ложь…чем-то заслуживающим доверия? Это ведь…вроде как…странно… — Нет, — отрицательно крутит головой, замершей перед ней, светловолосый парень— Дело не во мне. Дело в вас. Он посчитал вашу правду, в противовес моей лжи…чем-то, что заслуживает доверия. Вы не солгали, вот что важно. Анни Леонхарт моргает ровно два раза, осознавая всё им сказанное, пока младший лейтенант, в свою очередь, задумчиво разглядывает её растерянное лицо. Быть не может…вся эта ситуация…он соврал только затем, чтобы её искренность стала для неё защитой? Его ложь, против её правды. Так, она выглядит честным человеком, которого не стоит подозревать. Если она когда-то и была сбита с толку, то сейчас особенно. К тому же…ей не по себе, даже, пожалуй, немного жутко. Похоже, он всё спланировал, и, похоже, не сказал ей ничего, потому что проверял. Проверял, что она сделает. Голубые глаза смотрят на неё внимательно…ждёт ли он благодарности, или…чего-то другого, почему он вообще решил выступить для неё подобным защитником? Он говорит, что не хочет, чтобы она была жертвой, но не странно ли это, что ему не всё равно? — Я…я не знаю, зачем вы это сделали, но, думаю, должна сказать спасибо… Он ведь этого ждёт, именно этого? Благодарности? Хорошо, пусть он получит свою благодарность. Парень перед ней, секунду назад, казалось бы, выглядящей почти жутко, тут же принимает вид беззащитный и наивный, вскидывая кверху ладони. На лице его снова извиняющаяся улыбка. — Анни…вы что думаете, я хочу вас сделать своей должницей? Нет…конечно же, нет! Я, правда, вполне искренне не хочу, чтобы вы стали жертвой…этих людей. Вы кажетесь мне хорошим человеком, только и всего. — Почему…почему я кажусь вам хорошим человеком? — этот вопрос она задаёт серьёзно…абсолютно от чистого сердца. Ей важно знать на него ответ. — Вы…ведь… — он вздыхает, на секунду прикрывая глаза, соприкасая верхние ресницы с нижними, — Просто, похоже, вам неинтересна вся эта война. Вы не из тех, кто готов поставить всё на кон, за одни только чужие амбиции. Многие со мной не согласятся, очень многие, но если уж на то пошло, для меня подобное — один из критериев вашей доброты. — Вы не правы…всё, что я хочу, это просто выжить. И ничего больше. А что мне для этого придётся думать или делать, не так важно, — срывается с её уст так же искренне, как и вопрос до этого. — Анни! Что у вас с Густавом Хувером?! Почему ты не рассказала мне о том, что вы идёте вместе на танцы? — голосит Мина так громко, что её отношения с Хувером, хоть и выдуманные от и до, скоро станут достоянием всей женской казармы. Уже стали, если, конечно, все эти взгляды, направленные в их сторону, не странная случайность. Мысленно Анни проклинает тот день, когда решила, что иметь кого-то вроде Мины рядом будет полезно. Да, она пронырливая и всё про всех знает — неиссякаемый источник информации, но вот выяснилось, что у этого были и свои минусы. К примеру, этот самый разговор. — Прекрати кричать на всю казарму, и после этого подумай, почему я тебе не сказала. — Не понимаю… Она окидывает глазами окружающее их пространство, демонстрируя Мине, что внимание других девушек приковано к ним обеим. — Ай! Ой! — прикрывает подруга ладонью рот, но звук собственной речи сбавлять лишь чуть-чуть, — Ну и ничего страшного! Ты же понимаешь, все будут только рады этой маленькой новости… — Рады? — переспрашивает она задумчиво. С чего бы вообще кому-то за неё радоваться? — Ну…не за тебя конкретно. Будут рады, что сердце лейтенанта свободно, ну, раз уж между вами ничего нет, ну ты понимаешь. Все же думали, что есть! Во-первых: Анни уверена, что Мина явно преувеличивает слухи о ней и лейтенанте, во-вторых: чтобы что-то ответить Мине, Анни нужны хоть какие-то вменяемые и не оскорбительные слова, но ни одно такое в голову не приходит. Этот разговор абсолютно дурацкий, просто несусветно глупый, и Анни абсолютно не нравится быть его участницей. По какой только причине она оказалась посреди этих абсолютно нелепых разговоров? Женское общество, будь это спальня или казарма, настоящий рассадник непотребных небылиц. Вместо ответа, Анни забирается под одеяло и хочет уже просто укрыться с головой и заснуть, но, конечно же, Мина и не думает оставлять её посреди разговора. Девушка деловито подсаживается на её простынь, создавая для Анни одни сплошные неудобства. — Мина… — И всё же мне совсем непонятно, как давно Густав за тобой ухаживает? Я бы не сказала, что между вами что-то есть…никогда бы не сказала…хотя вы оба такие тихони…вот я и не заметила… — Отстань и дай мне поспать. — Я вот сейчас подумала, — не унимается девчушка, елозя по её кровати, — Ведь всё не так просто, что-то здесь ещё. Слишком уж вы странные…подозрительно… «Подозрительно?» — А, чего? — даже приподнимается на локтях Анни, чтобы понять, что её чокнутая подруга такое лепечет. — Я уже поняла, что младший лейтенант тебе не симпатичен, раз ты идёшь на танцы с Хувером…хотя…погоди, неужели, Анни…всё наоборот?! Это не ты запала на лейтенанта, а он на тебя? Быть не может?! И ты…выбрала из них двоих Хувера и разбила лейтенанту сердце?! Вот почему он смотрел на тебя так странно за ужином! Ему похоже очень грустно! — Мина…если ты сейчас не заткнёшься и не свалишь, я тебя придушу. — Значит, я права… — ухмыляется девчушка, всё же поднимаясь и скрываясь на соседней койке. Анни бросает на неё последний взгляд и переворачивается набок, ей не хочется видеть даже её надоедливый образ. Если Мина Каролина не попридержит свой язык, то она запутает всё ещё больше. Ничего, абсолютно ничего из всего, о чём та говорит, не существует в реальности и даже не является частью какого-то плана. Беспокойный язык Мины Каролины делает все эти глупые слухи похожими на реальность. И с этим стоило, что то сделать. Но именно сейчас, сил думать и делать, что-то у неё нет. Казарменный свет потихоньку гаснет, и надоедливые мысли меняются странным сном. Во сне с ней разговаривает сын генерала, у того светлые кудри, что ей так хорошо запомнились, голубые глаза, и вздёрнутый нос; он ест гроздья винограда и улыбается, предлагая и ей тоже отведать ягод, но она лишь отказывается раз за разом, ведь знает, что плоды эти полнятся ядом, который она сама в них и подлила. Анни только и остаётся, что ждать, когда скверна проникнет в кровь юноши и убьёт его. Такое у неё задание — так оно и закончится. Сын генерала отворачивается, обращая внимание на пение птиц за окном, а когда его лицо снова становится ей видимо, оно меняется: светлые локоны, голубые глаза, вздёрнутый нос — всё это никуда не делось, к тому же на этом новом лице, как на прежнем, всё так же сияет улыбка. Ладонь юноши тянется к винограду и её захватывает волнением, вперемешку со жгучим удушающим стыдом: она резко взмахивает ладонью и скидывает миску с виноградом на пол, встречая взгляд растерянных голубых глаз.