On the right place

       Как вскоре довелось узнать, в этот день с восхождением луны в Амрат Ене проводили праздник драконьих лодок, и Инеж с некоей непреклонностью заявила о своём намерении увидеть всё своими глазами. Как ни странно, Каз не стал разражаться негодующими одами и даже охотно принял её идею, поэтому тогда же, когда дотлел на горизонте костёр, разожжённый затухающей солнечной сферой, они бережно уложили заснувшего Брутуса на диван и удалились к набережной.        Ночная столица походила на возвеличенное творение художника: тёмный кобальт небесного купола окутал город неосязаемым покровом, а узкие улочки ожили яркими красками праздника. Фонари, как плеяда марширующих в никуда светлячков, аляповато разлили золотистое сияние по каменистым изваяниям, отражаясь в разлёгшихся после недавней мелкой мороси лужах. Воздух наполнился гулом весёлых голосов, серебрившегося по пространству смеха и воспроизводимой из скрипок живой музыки, а у обвешанных оберегами ларьков пекари торговали рисовыми пирогами да зефирными конфетами. Инеж подумала, что было бы очень кстати, окажись поблизости Тай-Арвай, решивший в честь праздника продавать свой шоколад по акции.        — Похоже, тут половина столицы собралась, — и без того мизерный, энтузиазм Каза потух, оставив за собой лишь шлейф сизого дыма, стоило им разглядеть в метрах от набережной ораву шуханцев.        Инеж старалась выглянуть, чтобы увидеть украшенные в гигантских драконов каноэ, укачиваемые на карликовых чёрных волнах как на монументальной речной колыбели. Три каноиста, которым придётся сегодня пройти морские преграды и достигнуть цели, радостно махали пришедшим за зрелищем людям, пока четвёртый пребывал в смятении.        Шаг за шагом они пробирались дальше, но внезапно Каз жестом дал ей знак прервать путь. Инеж недоуменно посмотрела на него, но, оглянувшись, поняла причину: у старого фонарного столба что-то бурно обсуждали четыре керчийца.        — Надо же! — воскликнул Каз с подложной радостью, подойдя к незнакомцам, обратившим на него лишенный всякого интереса взгляд. — Увидеть в целом Амрат Ене своих соотечественников. Какая удача.        — А? — небрежно хмыкнул одноглазый парень. — Да-да, конечно. В пополнении нашей команды не нуждаемся, спасибо.        — Меня не интересует это, — как можно убедительнее заверил Каз, и Инеж, знавшая его достаточно долго, понимала, что закрутившиеся в голове шестерёнки выдали недобрую идею. — Есть ли у публики любимец в сегодняшнем соревновании? На кого бы вы поставили ставки?        Юнец с грязно-рыжими волосами, сплюнув куда-то, — и, судя по возгласу снизу, плевок попал кому-то в глаз — показал указательным пальцем на одного из участников.        — Вот этот. Славный малый. Вао Бэй-Каат, — он хохотнул, случайно хрюкнув от довольства. — Поставил бы на него хоть пять тысяч ингби.        — Да.        — И я.        — Я тоже.        — А с остальными что? — хмыкнул осмотревший четырёх участников Каз.        В любой другой раз, когда она была ещё плохо осведомлена о сущности Каза Бреккера, Инеж бы недоумевала, что человек, которого так старательно сторонилась добрая часть Кеттердама, прицепился к какой-то шпане. Сейчас, спустя два года общения с ним, она знала, когда ей требовалось молча стоять рядом с ним.        Другой парень из четвёрки ткнул на двух участников неподалёку от Бэй-Каата.        — Вот эти вот двое, — начал он писклявым голосом, — про них едва что-то скажешь. Ну, да, иногда и они неплохо себя покажут, но это так. Как говорится: «и раз в пятилетку палка выстрелит». А вот этот, четвёртый, который голову повесил…        — Это Жонг Ксан-Сайхан, — произнёс третий парень, как если бы имя четвёртого участника являло собой какую-то нелепицу.        — И он полный профан, — вторил за ним другой.        — Я бы на него даже свой дырявый носок не поставил!        Каз понимающе кивнул, а, выслушав, исторг громкий выдох.        — Что ж, господа, спасибо, что ввели в экскурс. Возможно, ещё встретимся, — не став дожидаться, когда те махнут рукой в знак прощания, он уложил обвитую перчаткой длань ей на плечо и увёл в сторону. — Оставайся тут.        — Что ты надумал? — ровным тоном вопросила Инеж.        — Объясню, когда сделаю всё, — только и ответил ей Каз, уведя ближе к толпе.        — Я бы могла помочь тебе, — предложила она, понизив голос настолько, чтобы в этом гаме можно было услышать её.        Но ответ она получила отрицательный:        — Ты мне очень поможешь, если останешься тут и не будешь высовываться, пока я не вернусь.        И с этими словами он слишком уж шустро для человека с вывихнутой ногой проковылял к арке, ведущей к выходу из набережной. Инеж же провела его высокий силуэт сумрачным взором, прежде чем сконцентрировать внимание на четвёрке участников.        До начала соревнования оставалось ещё время, но если Каз пропустит всё из-за какого-то плана, в который её не удосужились посвятить, Инеж расстроится.        Ей повезло: он явился через некоторое время на склоне из бугристой брусчатки — по ощущениям прошло минут пятнадцать, но Инеж не могла ни за что ручаться и доверять себе во времяисчислении — и махнул на себя рукой, дабы она последовала за ним. Увидев, что Каз опять устремился к тем керчийцам, она помрачнела сильнее, чем когда он оставил её в неведении и удалился.        — Что ты там говорил о пяти тысяч ингби? — задал Каз резонный вопрос у рыжего мальчугана. — Хочу поставить деньги на победу одного из участников. Что скажете?        — Ставки? — ухмыльнулся одноглазый.        — Вот это по-нашему! По-керчийски! — довольно провозгласил рыжик, и остальные дружно поддакнули ему. — Но выбирать особо и нечего. Хочешь поставить на Бэй-Каата?        — За него пусть другие ратуют. С каждого из вас по пять тысяч в случае поражения. Я хочу суммировать всё и поставить двадцать тысяч ингби на Ксан-Сайхана, — твёрдо и непоколебимо изрёк Каз.        Лица его соратников вытянулись от ошеломления, но скоро они, приняв всю серьёзность слов Каза, дружно расхохотались.        — Ты серьёзно, парень? — отозвался писклявый.        — Да, мы тут распинались и говорили, что этот перец совсем никакой, а ты на него ставишь. Да ещё и сколько! Двадцать тысяч! Ты случаем не любовник нашей старой императрицы, а?        — Старые шуханки меня не привлекают, — отрезал нахмуривший брови Каз. — Так что? Ставки принимаете?        Рыжий фыркнул.        — А мы что, идиоты, чтобы отказываться от такой лёгкой наживы?        «Вы идиоты, что согласились на предложение Каза» — подумала Инеж, не искренне посочувствовав каждому из них, которые этой ночью останутся без карманных денег.        Одноглазый вдруг схватил Каза за галстук и, будто не решившись на наглость, чтобы притянуть его к себе, сам шагнул в сторону оппонента. Инеж сразу заключила, что если бы не надобность скрывать своё преступное «я», Каз бы такой фамильярности не стерпел: он бы сломал наглецу руку и швырнул того в воду.        — Имя назови, — приказал тот. — Чтобы в случае обманки знали, как тебя разыскать.        — Бартемий Ферстаппен, — просто отрапортовал Каз, заставив Инеж снова даться диву от того, что у него так много фальшивых имён.        — Андрис, — назвался одноглазый. — А эти Гастааф, Дункан и Джакобус. Ну, давай, что ли? Пожмём руки, как в знак согласия?        Инеж поблагодарила всех святых, что Каз всё же надел перчатки, и он сам, кажется, тоже предался немалому облегчению.        Он протянул руку, и Андрис, пожав её, нахмурился.        — Нахера перчатки в такую тёплую погоду? — в грубом тоне спросил одноглазый.        Каз резко отдёрнул ладонь и с лёгкостью сделал вид, что та принялась зудеть.        — Прошу прощения. Уже два года как от псориаза лечусь. Прикрываю хоть руки, чтобы видно не…        Но не успел Каз договорить, как обомлевшая от такой новости четвёрка, разом побледнев, с визгом понеслась кто-куда. Андрис же и вовсе споткнулся, больно стукнувшись коленями о каменистую землю, из-за чего до своих товарищей ему приходилось бежать хромая.        Инеж проследила за тем, как линии рта Каза дёрнулись в ухмылке, и он, указав на ближайшее и наиболее удобное для просмотра место, прошествовал вперёд.        — Что ты уже надумал? — спросила Инеж, и ответ, конечно, был очевиден, — содрать денег с этих филь — но куда больше её интересовало, какую операцию Каз придумал, чтобы добиться желаемого.        — Увидишь, — заговорщически произнёс он, — а пока что наслаждайся происходящим.        Инеж вынудила себя молча согласиться, но не миновало и полминуты, как она снова обернулась к нему.        — Каз, — позвала она.        — Да?        — Та торговка специями, — вспомнила Инеж непредвиденно для себя, почему-то забыв поинтересоваться часами раньше, — она этнолог. И она сказала, что керчийцы светлые: русые, рыжие и блондины.        — Она права, — не глядя на неё согласно изрёк Каз.        Инеж вопросительно изогнула бровь от такого диссонирующего утверждения.        — Я не вижу в тебе ни рыжего, ни блондина.        Чего она не ожидала, так это того, что устремивший взгляд к тёмной речной глади, Каз мягко улыбнётся.        — Мой отец был блондином, настоящий чистокровный керчиец, — поделился он и без того редкими сведениями о своей родне, и Инеж охватило неверие от того, что он отзывался о семье с какой-то нехарактерной ему теплотой. — Мать была черноволосой из-за смешанных корней. По её ветви у меня в роду немало шуханцев и сулийцев.        — Сулийцев? — неверяще и в то же время воодушевленно переспросила Инеж. — Мы с тобой отчасти земляки, а ты молчал об этом? И кому ты продал сулийскую набожность, что должна была остаться у тебя в крови?        — Видимо, — на выдохе заговорил Каз, поправляя сползшие перчатки, — сулийцами были мои очень дальние родственники, вот до меня и не дошла.        Тут же раздался гул: объявили о начале соревнования.        Инеж устремила завороженный взгляд к четырём точкам-каноэ. Она металась между Бэй-Каатом, о котором так лестно отозвались, и Ксан-Сайханом, на которого Каз поставил двадцать тысяч ингби. Как вдруг, в самый неожиданный момент, раздалась трель слабого взрыва, и перед глазами встала маленькая вспышка, после чего один из участников, чья лодка разломилась на кучу дощечек, пал в воду и недоуменно оглянулся. То же самое произошло и с другим, но чуть позднее, когда тот отплыл на приличное расстояние от пирса.        «Это дело рук Каза» — ни секунды не сомневалась Инеж.        Оставались только Бэй-Каат и Ксан-Сайхан, и если последний победит, ей придётся долго ломать голову над тем, как Каз умудрился договориться с Вао на деньги и убедить его подарить им свой проигрыш.        «Или же он придумал что-то менее примитивное».        Маячившие в пелене молочно-белого тумана каноэ скоро исчезли из виду. Инеж не одолевали сомнения, что венец триумфа этой ночью возляжет именно на Ксан-Сайхана, если уж Каз Бреккер положил на него руку, но у неё от чего-то замирало сердце, будто вероятность победы Бэй-Каата не столь призрачная, чтобы в неё не верить.        Но прошло время, и в чернильных треугольниках мизерных волн замелькали размытые очертания каноэ, и стоило ему подплыть, как шуханцы взревели: кто в овациях, кто в обескураженности.        К пирсу подплывал Жонг Ксан-Сайхан.        «Кто бы сомневался» — мысленно хмыкнула Инеж.        Каз неторопко привстал, стряхнув пылинки с костюма, и, повернув голову, расплылся в лукавой улыбке.        — А, вот вы и вернулись, — приветливо выпалил он подходящей к ним явно сердитой четвёрке, и вид их сжатых до взбухших вен рук Инеж не понравился.        — Сюда слушай, ты! — крикнул Андрис, всё ещё пытающийся держаться на расстоянии от него. — Не знаю, что ты сделал, что эта килька выиграла, но я сейчас выбью из тебя всю дурь!        — Что? — умело делая вид, будто он в этом вовсе не замешан, флегматично выдал Каз. — Извольте, это всё простая удача. В человека надо было лишь поверить. Не умеете проигрывать, так и скажите.        — Ну да, конечно. Все годы проигрывал, а тут, как на него двадцать тысяч поставили, припёрся первым, — прогремел разъярённый возглас Гастаафа.        — Значит так, как там тебя, Барти, — скомандовал рыжий, которого звали Джакобусом, — либо ты отдаёшь нам наши деньги, о которых сам и втирал, и уходишь жить себе дальше своей спокойной мирской жизнью, либо, — глаза парня метнулись к ней, и Инеж скривилась от того, как он на неё взглянул, — о, для того, чтобы ты был послушнее в следующий раз, покажу на твоей сулийке, что бывает с лжецами.        Резкое движение в её сторону, как рывок выскочившего из зарослей медведя, но в следующий миг Джакобус громко вскрикнул от боли: натренированная реакция Инеж помогла вовремя взмахнуть кулаком под правильным углом и с нужной силой, и отныне нахал валялся распластавшимся на земле, держась за получившую не хилый удар челюсть и отплёвываясь от сочившейся меж зубов крови.        Не успел он прийти в себя, как его передёрнуло, стоило Казу наставить на него трость.        — Послушай меня, — голосом стоически воздерживающегося от идеологии кровавой мести Грязных Рук произнёс он, пользуясь тем, что остальные не спешили прийти на помощь товарищу, — «моя сулийка», как ты выразился, обошлась с тобой очень мягко, но если за дело возьмусь я, ваши головы окажутся на дне реки. Ты ведь не хочешь этого, Джако? — рыжик, заскулив, покачал головой. — Вот и отлично. Поэтому сейчас каждый из вас даёт мне по пять тысяч ингби и мы расходимся, как старые добрые друзья.        Инеж следила за тем, как, рыча и скалясь подобно шайке агрессивных доберманов, парни потянулись за деньгами.        — Ребят, ни у кого не найдётся лишних четыре тысячи пятьдесят ингби, а? И… Эй! — возмутился Дункан, как только на его просьбу Гастааф без спроса водрузил руку в его карман и выудил оттуда кучу купюр. — Это было мне на мороженку!        — Идиот… — зашипел Андрис.        Получив в руки заветные двадцать тысяч, Каз для собственной уверенности бегло пересчитал деньги.        Инеж бы пожурила его, упомянув, что они пришли провести время наедине, а не обчищать карманы филям, но её останавливал лишь факт, что эти деньги пойдут на благое дело. На неё, к примеру.        — Что ж, — учтиво провозгласил Каз, словно не он минуту назад грозил им болезненной расправой, — приятно иметь с вами дело. Надеюсь, вы…        — Офицеры! — вдруг заверещал всё ещё валявшийся на земле Джакобус, и патрулирующие местность шуханцы тут же обернулись к ним. — Бьют! Воруют! У нас украли деньги!        «О нет…» — скорее изнурённо, чем испуганно, подумала Инеж.        — Разбегаемся, — шепнул ей Каз, когда офицеры принялись кидать им угрозы на шуханском.        Инеж устремилась в противоположную от Каза сторону, вслушиваясь в торопливые шаги преследователя. Скрыться от него не составляло никакого труда: офицер явно был настроен на запугивание мелких хулиганов и бандитов, потому в то же мгновение, когда она скрылась в окаймлении разверзающихся по улочкам теней, а следом бесшумно запрыгнула на ближайшую крышу, шуханец принялся растерянно озираться в поисках шкодницы.        Удивительно: она могла стоять перед ним, просто скрывшись в отбрасываемой зданиями черноте, или шествовать за офицером по пятам, полагаясь на свой дар бесшумного передвижения, а он даже не поймёт, что разыскиваемая находилась настолько близко.        «И к убийству переходить не пришлось» — довольно отметила следившая за шуханцем с крыши Инеж, заботливо поглаживая черенок Санкты Алины.        Она подумала о Казе, о том, как он справится с побежавшим за ним офицером. Хромота никогда не являлась препятствием, чтобы улизнуть из рук преследователей, но из всех существующих орудий у Каза только никчёмная деревянная клюка, которой, если повезёт, он сможет выбить оппоненту глаз (за что будет разыскиваться по всему Амрат Ену, как человек, посмевший напасть на офицера).        Инеж посетовала на то, что несмотря на сулийские корни, умение передвигаться, не издавая ни единого звука, Казу не досталось.        «Ушёл» — заключила она, когда шуханец, не найдя её, двинулся в другую сторону.        Ловко переметнувшись с горбатой крыши на бугры неровной брусчатки, Инеж, передвигаясь в тенистых переплетениях, метнулась обратно. Здания подле неё в беге обращались не то в абстракцию, не то в сюр, а самоцветы звёзд над головой разливали серебро на темень, указывая ей путь.        Секунда. Два.        Инеж замычала и забрыкалась, стоило кому-то схватить её у высокой аркады, сжав ей рот ладонью, и только она вознамерилась ударить бесстыдника, только она возвысила руку для хука, как знакомое шипение прервало воцарившуюся суету:        — Тихо, — успокаивающе шепнул оглядывающийся по сторонам Каз. — Кажется, они от нас отстали.        Вырвавшись из его хватки, Инеж взглянула на него в немом непонимании.        — Что ты сделал на соревновании? — первым делом вопросила она, отметая все другие возможные вопросы.        Каз, поправляя помятую в беге одежду, заговорил:        — За тех двоих спасибо мини-бомбам Уайлена. Они, конечно, предназначались для чего-то более серьёзного, но что может быть серьёзнее, чем получить деньги таким простым способом?        — А что с Ксан-Сайханом? — пытливо продолжала шедшая за ним Инеж.        — А тут история поинтереснее: участникам выдают специальные карты, чтобы они знали, как и куда передвигаться. На каждой официальная печать Чжан Фа-Юмжагийна — главного цзяо Леути Кир-Табан. Надо было просто выкрасть печать, пока никто не видел, поставить штамп на другую карту и подбросить Бэй-Каату, чтобы пока Ксан-Сайхан доплыл до пирса, он ещё наматывал круги и не знал, что уже проиграл.        С Инеж вырвался смешок.        — Сколько телодвижений из-за двадцати тысяч ингби.        — Ты недооцениваешь силу денег, Призрак, — с напускным осуждением процедил Каз.        Ей это сразу напомнило, в какое ошеломление повергла его новость, что немалую часть вырученных за поимку работорговцев крюге она выдавала на благотворительность и постройку детских домов для осиротевших пойманных детей («Это просто медвежья услуга! Ты пополняешь карманы политикам, а не делаешь доброе дело!»).        Враз, откуда ни возьмись, сверху пала капля моросящей воды, разбившаяся о её лоб в незримые брызги, и даже в столь погожую ночь Инеж стало зябко.        За той каплей ещё одна. И ещё.        И так, пока не хлынул дождь, окропивший своими бисеринками да водянистыми разводами окрестности Амрат Ена.        Каз ругнулся себе под нос, попутно снимая с плеч накидку.        — Прыгай, — бесстрастно произнёс он, накинув одежду себе на голову и вытянув руку, чтобы предоставить место и ей.        Под накидкой пришлось изрядно потесниться, прежде чем наконец-то решить двинуться в сторону дома, и от неё не укрылось, как Каз крупно дрогнул всем телом, когда она нечаянно прикоснулась к его шее влажным лбом. Не укрылось, хоть и за слоем одежды, как заколотило сердце в его груди.        В грохоте чеканивших о крыши и землю капель они устремились неуклюже, случайно перетягивая край накидки с одного бока в другой, и Инеж стиснула зубы, чувствуя, как локоть начинал плавать в холодной воде, скопившейся в рукаве рубашки. Наверное, было бы легче остановиться и переждать окончание дождя на месте, или же найти навес, который спасёт их от участи продрогнуть куда лучше, чем тонкая одёжка, но одна только мысль о тёплом доме и возможности вытереть из себя дары разгневанной природы махровым полотенцем побуждала Инеж двигаться дальше.        — Куда нам дальше? — спросила она, встав у перекрестия нескольких улиц и понадеявшись, что по пути им не встретятся те офицеры.        — По-моему, нам вообще не сюда, — извергнул Каз с ощутимым раздражением, и, устремив взор назад, махнул на деревянную перголу у закрытого садового магазина. — Спрячемся там. Потом продолжим путь.        «Отлично».        Крупицы дождя в отблеске лунной протоки походили на жемчужины, отбрасываемые распахнувшимся небосводом. Разразившийся ливень обрамлял тщедушное безмолвие, лишь время от времени прерываемую гвалтом стремительно спадающих с мглистой выси дождевых струй, словно далёкими призывами дремлющей природы. Хоть они и находились ближе к центру, неподалёку от пекарен, источающих всепоглощающий запах жарящихся пончиков, влажный воздух как по мановению святых наполнялся ароматами земли и влажной листвы.        Инеж бы восхитилась этим природным благолепием… будь она дома и созерцай это за окном, сидя на кресле с кружкой горячего чая, а не промокшей выброшенным на улицу котёнком.        Каз резкими движениями тряхнул накидкой, орошая суглинок холодной влагой. После, не особо долго раздумывая, провёл сухой частью ткани по мокрому лицу, стёр упоминания о дожде настолько, насколько то было возможно. Волосы его всё ещё были намокшими, и Каз в этот миг походил на ворона, вырвавшегося из долгой схватки: взгляд — цепкий и волевой, как у разумной птицы, а угольные пряди встопорщены подобно выдранным в пылу ярости перьям.        Инеж сглотнула и прогнала эту ассоциацию, дойдя до осознания, что она слишком долго разглядывала его.        — Всё равно хотел выкинуть, — безразлично прокомментировал Каз, протягивая накидку ей. — Вот, там есть ещё сухое место.        На самом деле, наличие и надобность полотенца уже стали последними вещами, которые занимали её ум, но Инеж всё равно приняла протянутую одёжку, кинув отстраненное «спасибо». Благо, дождь не вызывал ощущение стужи, а холод не хлестал по взмокшей коже. Перлога хоть и виделась маленькой, пропускающей под себя кривой траекторией бившийся о землю — и о них — дождь, но и это куда лучше, чем мокнуть под ним полностью.        На ресницах застыла влага. В глазах рябило.        Инеж неспешно стёрла с себя остатки ливня.        — Надо признать, — периферией зрения воззрившись на Каза, начала она, — было весело. Даже если я представляла эту ночь не совсем… так.        Сдержанный кивок Каза, как будто он соглашался ради галочки, вызвал подозрение.        — Всё хорошо? — осторожно поинтересовалась Инеж, передавая ему накидку.        Он молча, лишь немного хмуря тонкие брови, принял её, небрежно накинув на плечо, и вдруг с какой-то тягостью выдохнул.        — Позволишь, я сделаю кое-что? — неожиданно спросил Каз.        Инеж знала, что речь зашла о прикосновении, что он по обычаю ожидал позволения от неё, но ещё ни разу этот вопрос не звучал так таинственно.        «Кое-что».        Уповая на то, что даже со всем своим «послужным списком» бесчинств в Кеттердаме Каз не сделает с ней что-то, чего она не захочет, Инеж не отвергла его.        — Да, — вымолвила она, оседланная затхлой неуверенностью.        Он шагнул ближе, разорвав дистанцию, маленькую, и без того жалкую, так, что теперь они стояли практически впритык друг к другу. Наклонился. Взглянул ей в глаза так, что всё окружающее пространство резко прекратило своё существование.        И, не дожидаясь, когда она поймёт, впился холодными губами поцелуем.        Неглубоким, но внутри неё пылало, горело, и Инеж ответила на сей внезапный порыв, стараясь не вызвать у него ни панику, ни малейшее отторжение. Она подалась вперёд, кое-как противоборствуя желанию обнять его за голую влажную шею, да даже за плечи — будет непростительно испортить это мгновение одним неправильным движением.        Каз целовал её всё ещё неумело.        Неуклюже.        Несмело.        Но на сей раз куда лучше, чем то было на «Морской сирени».        Наверное, так всё и ощущалось, когда человеком визави являлся возлюбленный, а не тот, которого приходилось обслужить, потому что выбора иного у неё не было.        Каз выдохнул и задрожал, вскоре и отстранившись, как только напоминание о возложенной неведомой ей травмой фобии отрезвило громоподобным ударом. Его непринятие тактильного контакта стало слишком щедрым и даровало им возможность поцеловаться, да ещё и не отпрянув друг от друга в явственном ужасе от нагрянувших кошмаров. Ещё полгода назад он отдёргивался от неё, как от страшной хвори, стоило ей трогать его дольше, чем могло выдержать сознание, и Инеж не смела и представить, что однажды Каз сможет почти свободно поцеловать её.        — Кусаюсь я, наверное, лучше, чем целуюсь, — как ни странно, подытожил он это довольно-таки степенно.        Инеж прыснула, скрыв лицо в его прикрытой льняной рубашкой грудной клетке.        — Умеешь ты найти подходящий момент, Каз.        Погодя немного ливень прекратился. Последние капли малахольно пали, как слёзы прощания, стучась о зеркальные лужицы и разбиваясь насмерть. Под лунным светилом и усеянным звёздными снопами небом земля принимала новое обличье, будто пробудившись после долгого сна, а воздух ночного Шухана наполнился свежестью и чистотой, точно дыхание нового дня.        Они продолжили путь домой в приподнятом настроении, удовлетворённые не только праздником и выигранной ставкой, а ещё и тайной, которую скроет в себе спасшая их от непогоды деревянная перлога.        Воодушевлённая новым прожитым днём, Инеж бодро вышагивала в незыблемом желании зарыться в постель и предаться сну.

* * *

       Вскочила с постели она с придушенным вдохом, как если бы до этого дыхательные пути оказались перекрыты. Оцепенелый взор упёрся в укрытый чёрным маревом пол, и внутренний голос вещал, как генерал взроптавшему подчинённому, взять контроль как над дыханием, так и над разумом, иначе с такими темпами она тронется умом и более не сможет с собой совладать.        Воздуха в спальне нет. Взгляд заметался во мраке.        Очередной кошмарный сон, очередная бесформенная бестелесная дымка с очертаниями нависшего над ней мужчины. Очередное ощущение, будто, хоть то и сновидение только, она всё ещё чувствовала его внутри себя так же, как и остальных, жалась, стараясь притупить боль или понизить вероятность окончить рабочий день с вывихом костей таза. В мозгу стучали четыре слова («здравствуй, моя сулийская рысь»), набатом, криком. Эхом, которое отражали от себя своды приватной комнаты.        Во всём этом можно захлебнуться и не выплыть, а пуститься вниз массивным камнем.        Пытаясь побороть дрожь, Инеж обернулась проверить, что Каз спал, что он не стал свидетелем того, как она очнулась от кошмара.        Каз не спал.        Каз смотрел на неё в немом замешательстве.        — Инеж?        Она была не в силах ответить что-то, объяснить, низвергнуть эту дрянную неловкость. Язык беспомощно волочился во рту, дёргался, но ни слова с него не слетело.        Инеж вспомнила, как утром призналась, что просыпалась от страшных снов, посланных пребыванием в Зверинце, и не знала, хотела ли, чтобы Каз забыл об этом и пребывал в непонимании, или нет.        Это уже, впрочем, было не так важно: Каз вскочил с постели, и в глазах его промелькнуло что-то похожее на… на…        — Я могу уйти, если хочешь, — пробормотал он, одной ногой прикасаясь к полу.        На сочувствие.        — Нет! — вскрикнула Инеж.        Тут же, не предупреждая, так резко, как только могла, в порыве страха она обхватила его оголённое запястье.        Каз вздрогнул, и сострадание стремглав сменилось на плескающийся в смолистых зрачках гнет очнувшихся фобий. Рука, которую она держала, неистово затрепетала от непредвиденного прикосновения, а затишье спальни заполнило его судорожное дыхание, как будто он не совладает с собой и вот-вот рассыпется на мириады кусков.        От осознания, что она натворила, Инеж поспешила отпустить его и отпрянуть.        — П-прости, — прощебетала она сбивчиво, обняв себя за локти и отведя глаза в сторону. — Ты… ты… не уходи только, Каз.        Потому что если он уйдёт, Инеж ему этого никогда не простит.        Каз не мог оставить её сейчас, когда он был так нужен ей.        Не тогда, когда она сама столько раз оставалась ради него, возвращалась в Кеттердам, вдоль и поперёк заполненный напоминаниями о том, как и для чего она в нём очутилась.        Каз окатил лишённое звуков помещение нервным выдохом, после чего протянул всё ещё охваченные дрожью руки к ней, укутал в тонкое одеяло и сгрёб в охапку, чтобы следом унести из спальни.        — К-куда мы идём? — оторопело вопросила Инеж.        Аккуратно прикрыв дверь в комнату ногой, он прошествовал дальше, явно ощущая дискомфорт от отсутствия тяжести трости под рукой.        — Подальше от кровати, — только и ответил ей Каз.