Шоколад

— Я должен посчитать плитки, — говорит детектив, и своими длинными пальцами начинает сгребать шоколадки. Губы его не шевелятся, и так легко поверить, что это машина, очень-очень точная копия живого человека сейчас считает расклад. От этого во рту появляется лёгкий тошнотворный привкус — смесь тревоги и презрения, как бывает, когда увидишь слишком похожую на человека куклу. — У меня 52 шоколадки, — монотонно констатирует тот. — У тебя 48… Наверное, роль сыграли эти две плитки, которые ты положил последними… — задумчиво продолжает L, голосом пустым, как и его глаза. И Лайт вдруг почти наяву чувствует холодок его живой, бледной кожи — на контрасте с его собственным горячим телом, когда он действительно прижмётся к нему, затягивая узел из скрученной рубашки вокруг горла, — и чёрные волны страха в глазах, и дрожь, когда мышцы начнут судорожно биться, лишённые кислорода… L успевает коротко отметить, как дрогнули у Киры ноздри… Как тот прикрыл глаза — будто от невидимого удара плети по спине, сумев не вздрогнуть. Лайт думает, что — парадоксально — но он никогда ещё так L не ненавидел. Ни когда этот подонок уволок Мису, ни когда переиграл его с Линд Л.Тейлором… Простая игра в карты обернулась для него серьёзным испытанием на прочность. Не этого ли гадёныш и добивался? Желание уничтожить L — голыми руками — становится живым, поджигая нервы, нагревая кровь. И он не знает, как долго сможет это переносить. Но пока он должен с собой совладать. … Весы медленно кренятся, и Лайт почти видит, как проклятое перо, даже мокрое от крови, перевешивает склизкий ком, вырванный из груди¹². «Нет. Ещё не всё, — думает он. — Успокойся. Это отвратительно, как прожевать незрелый лимон, но успокойся. Возьми себя в руки». И… Пусть уже сделает что хочет. Невыносимое желание избавиться от ярости, выплеснуть её — любым способом. Он тихо облизывает моментально пересохшие губы, и ему уже хочется — нестерпимо хочется — чтобы этот мерзавец наконец потребовал, что ему там от Лайта нужно. Он это сделает, получит что надо — и сразу же забудет об этом. Когда L поинтересовался, неужели Ягами так хочет, чтобы тот поскорей загадал желание, — он сам не подозревал, насколько же окажется прав. Тем более, выигрыш L — это тоже шанс. Лайт уже узнал о его страхах — а теперь узнает и о страстях. Иногда нужно поддаться, чтобы победить. Он уже это делал, предложив посадить себя в камеру. В их странном, нездоровом соперничестве это — почти норма. — Выходит, ты выиграл, L, — спокойно заключает вероятно-Кира. Он уже прекрасно совладал с собой, и слова его стелют мягко. — Так что можешь подумать, чего ты хочешь… что бы я сделал, — медленно произносит он, отвлечённо глядя в окно на потемневшие воды моря, и это чистой воды провокация. — Вообще-то… Я уже придумал. У Ягами сверкают глаза. Это подозрительно. Он что — так был уверен в своём выигрыше?! Но колода ведь была новая, он сам видел! Хотя… L всё продумывает наперёд, не удивительно, что он фантазировал и о своей победе. Лайт старается игнорировать острое, саднящее, как уксус, напоминание о проигрыше в своём горле, думая, что скоро он запьёт его — кровью, сладкой от сахара. — Да? И?.. — Я хочу связать Лайт-куна.