Шоколад

— Знаешь, Рюдзаки… И Кира засмеялся — громким, радостным, неопределенным смехом, не честным и не лживым, вообще никаким, и потому жутковатым. Будто смех этот шёл с какой-то параллельной дорожки в Лайте, который только что выглядел обеспокоенным и сбитым с толку, только подчёркивая свою нездоровую природу. L задышал чаще. Огромные глаза расширились ещё больше, став словно чернее. И Лайту это нравилось. И дело не только в раскрытии. Разве это странно — проявить милосердие к своему врагу? Лайт уже один раз выиграл, и выиграет ещё, совсем скоро и — окончательно. Он поймал себя — нет, не на жалости, скорее на снисхождении. И если L повезёт в игре, ему будет совсем не жаль. Так он сможет подарить тому прощальный подарок — то, чего L никогда бы не сделал для Лайта, случись всё наоборот… И да — он может быть милосердным к L, и чёрт возьми — ему это приятно! И пусть его внезапное зудящее за грудиной желание не совсем нормальное, но они одни, на целом острове… От этой мысли у Ягами будто заныло что-то под ложечкой, эквивалент странной тоски, которой не суждено сбыться… И сколько им тут ещё торчать, пока не появятся Киры — или вовсе не появятся, но, зная L, они будут тут сидеть как пригвождённые, до второго пришествия, ахах. И пусть оно куда быстрее, чем L думает, но Лайту стало интересно. И ему совсем не хочется здесь гнить заживо от скуки, а потому — почему бы и нет?.. — Скоро узнаешь, Рюдзаки, — ответил он, и упаси его все боги неба и земли так рисковать, но сейчас ему это не важно, и в конце концов, они же играют — мало ли что он там задумал... Его соперник ведь тоже не ждёт, что Лайт будет тихо и мирно играть по карте. И даже если он что-то поймёт — плевать: — Ты будешь уравнивать? Тогда давай! L посмотрел Кире в глаза. Лайт был всегда на шаг впереди — чтобы не видеть лица. Но кроме того, становится ясно, что он что-то подозревает, что здесь что-то не так. Об этом свидетельствовал его взгляд, его слова, то, как он откидывался на стуле или брал длинными аккуратными пальцами карты... Но к нынешнему моменту — L знал — Кира был расслаблен и почти поверил в подлинность игры. L знал Лайта как осторожного и умного человека. Кира был, к тому же, заносчивым и высокомерным. L понимал, что он специально изменил время убийств, чтобы легче было его вычислить, он буквально заставил детектива посадить себя в клетку и фактически доказать невиновность, заставил чувствовать депрессию и разочарованность. Затем появился третий Кира, но тут же был убит — убит именно в тот момент, когда Лайт держал Тетрадь смерти в вертолёте, рядом с L. Всё это выдавало в Лайте насмешку над величайшим детективом. Кира будто улыбался ему в лицо и говорил: «Смотри, что я делаю у тебя прямо под носом. Неужели ты способен меня остановить?» Детектив нервно закусил губу, рассматривая карты в своей руке. И посмотрел на противника. Он начинал терять уверенность в себе. Он чувствовал: оставалось всего пару дней, всё это было планом Киры. И смерть L входила в этот план. — Я поднимаю ставку, — он уравнивает — и добавляет ещё две плитки — 50 подарочных грамм каждая. Затем насупленно уставился на Лайта из-подо лба. Риск всегда был основой их отношений с Кирой. — Как ты думаешь, зачем Киры решили встретиться здесь, на этом острове? — холодные чёрные глаза упёрлись в Ягами-младшего. Тот ухмыльнулся. Затем бросил быстрый взгляд на рейз¹, словно желая удостовериться, что ему не померещилось, и L действительно — и неожиданно — удвоил ставку. Некоторое время подождал, размышляя, сверкая взглядом из-под чёлки, и наконец сам положил в банк две плиточки. Осторожно, точно на столе лежал не шоколад, а спящая свернувшаяся змея, и при неосторожном движении могла его укусить. Да и сам Лайт с началом игры стал двигаться иначе — мягко, но быстро, точно его мышцы сами задумывались, прицеливаясь перед каждым движением. Так волны морские затягивают шов белой пены, оставленный винтом корабля. — Киры наверняка знают, что за ними уже идёт слежка, — замер, даже карты у него в руках перестали шевелиться. Конечно. Безупречно логично — и обезличенно. Сам Лайт быстро разузнал, что Рэй Пенбер сел ему на хвост. Пусть ему и помогли. В умелых руках даже боги — инструмент. — Поэтому и желают встретиться там, где меньше всего вероятность их засечь, — и остаться незамеченными, — спокойно ответил Лайт. Карты он держал плашмя, изящно, но крепко придерживая пальцами, пока договаривал. — Потому что… — тут взгляд Лайта поменялся, будто какая-то догадка застелила их туманом. — Я полагаю, L, что Кира, возможно, желает передать второму Кире Тетрадь смерти… Нагло. Смеётся, вызывающе. «Ты хочешь поиграть, L? Я тоже так могу, смотри, L». — Я пришёл к таким же выводам, Лайт. Это говорит о том, что мы правы — на 64 процента. Кира-4 и Кира-5 передают Тетрадь смерти, — на этих словах Лайт чуть поморщился — снова, детектив не упустит возможности напомнить ему, что он всё ещё — под подозрением… И тот не преминул дополнить: — Возможно, они связаны с Кирой-1. Что ты думаешь по этому поводу, Лайт? — Выкладывай, — обрывает тот. Специально, желая показать, что он — равный игрок, а не допрашиваемый; что время, когда L мог делать с ним всё, что вздумается, — прошло, и теперь уже он — тот, кто диктует правила. Тот, кто говорит, когда желает говорить, — и молчит, когда этого не желает. Он знает, что L злит его неповиновение, и потому это для него так ценно. Конечно, ровно в рамках, в которых его поведение остаётся невинным. — Ты допускаешь существование нескольких Тетрадей смерти? — длинными, тонкими пальцами — напоминает сразу о тёмных, холодных подземельях, завешанных паутиной, L снимает верхнюю карту — и аккуратно и безжалостно сбрасывает её с колоды — «сжигает», будто действительно смахивая пепел. Так, как выбрасывал, наверное, в урну «бортовые записи» об очередном пойманном преступнике, очередном раскрытом деле. Так, будто пробовал, как он выбросит всё, что связано с делом Киры, тотчас как оно будет раскрыто. Через час. Максимум — назавтра. Лайт очень хотел бы показать лже-другу, как же тот ошибается. Но пока рано. Пока он просто наблюдает, как эти паучьи пальцы выкладывают на стол карты флопа², одну за другой. — Да, мне приходится это допустить, — соглашается он. На гладкую каменную поверхность одна за другой ложатся — четвёрка треф, трефовая же дама — и десятка сердец. — Раз появился второй независимый Кира — почему Тетрадей не может быть больше? — Согласен. Лайт, наклоняясь, бросает на стол сразу четыре квадратика — и ждёт. L сверлит его при этом взглядом, как этот мраморный стол, будто пытаясь сжечь, как только что карту флопа. И также — бумажные прямоугольники, будто тогда они должны сдаться, и выдать какой-нибудь сговор, и Лайт готов поклясться, что слышит, как у того в голове крутятся шестерёнки, надсадно высчитывая вероятность, с которой нужная карта появится из колоды в следующей улице³, как чёртик из табакерки. … Или окажется у Лайта. И самое приятное, что L не может этого знать. Наконец детектив резким движением хлопает перед собой четырьмя маленькими плитками. Бет¹. Совсем не может, сколько бы ни сверлил взглядом и Лайта, как этот мраморный стол, пытаясь в нём дыру прожечь. Лайт уже привык. И ему даже нравится. — Я тоже пришёл к этому выводу ещё в вертолёте, — соглашается L и снова аккуратно и безжалостно сбрасывает с колоды карту — перед тёрном. Бубновый валет⁴. «Он пришёл к этому выводу уже в вертолёте?! Он подозревает меня — или же?!..» Это злило. Глаза детектива вдруг сверкнули — быстро, но Лайт всё равно заметил. Чёрт. Там точно что-то есть. Он начал довольно смело. Отступать теперь — всё равно что самому дать оружие врагу в руки — остриём себе в горло. И потому Лайт сосредоточенно, но максимально расслабленно подбрасывает ещё четыре плитки в банк. Сыщик тем временем уставился на него так, точно правда решил дыру просверлить. Как Ягами и полагал, выдал его не блеск — но то, как он молча и так же быстро, будто торопясь, подбросил в горку неровных шоколадок свои же четыре квадратика. Первый-подозреваемый-по-делу-Киры на мгновение прикрыл глаза. Это злило тоже. Так же, полуопустив веки, он мягко наблюдал, как оппонент, снова сбросив тонкую верхнюю картонную пластинку, выкладывает на стол последнюю — пятую — карту. Шестёрка треф. Лайт наблюдателен. Лайт осторожен. Он прекрасно помнит поспешность, с которой L ему отвечал. Что это? Нетерпеливость? Он в жизни не поверит. L — змея, он способен выжидать, долго, терпеливо, пока жертва не устанет плясать и не споткнётся. И этого ему будет достаточно. Но Ягами сам уже не может пойти на попятную. Он сейчас балансирует — между атакой броска в горло и осторожностью, не желая оступиться возле змеиной норы. Он всегда был осторожным, даже когда самый мощный козырь этого (и не только) мира — Тетрадь смерти — оказался у него в руках. И улыбка Лайта маленькая и тихая. Но всё равно — вызывающая. Он кладёт неизменные четыре квадратика, ждёт, когда соперник (конечно же!) ответит. — Вскрываемся, — говорит L, и Лайт не слышит никакого превосходства или довольства в тщательно контролируемых интонациях. Впрочем, он и не слушает. Он смотрит, как L аккуратно, соблюдая зазор между картами, держа их, точно кукольник — марионетки, кладёт белые прямоугольники на чёрный стол. — У меня — пара четвёрок… — начинает тот, и (возможно, Лайту кажется, но как же ему хочется думать, что нет) начинает немного нервничать, скребёт ногтями по картам... Хотя комбинации Лайта он ещё не видел. — Четыре — число смерти... — вдруг говорит L, испуганно, и Ягами это замечает, и ловит — где-то глубоко в душе — приступ превосходства над противником. — И два валета. Лайт смотрит на его две четвёрки — и чёрно-красную пару валетов. Двое — и две смерти, которые их ждут, если те вступят в противостояние⁵. — Хорошее начало, — говорит он, мягким и странным тоном, с удовольствием отмечая, как от этого L чуть — почти на грани сладкого воображения — вздрагивает. Он протягивает руки — так, словно щедро предлагает дары, и, точно чтобы подчеркнуть исход, выдвигает вперёд три шестёрки, пахнущие зверем. Две из которых находились у Лайта на руках — оттого ли, что L недостаточно хорошо перемешал новые карты?.. Или дело в чём-то другом, в дьявольщине, которую вряд ли кто-то сможет пояснить? Аккуратное, инфернальное число начала игры лежит на столе — выше смерти и выше людей. Есть вещи и хуже. — Ты победил, — ровно говорит L, но Лайт слышит, что спокойствие это — ненатуральное. Что-то стёрло всю эмоциональность из голоса детектива, загнало её за высокую стену отрешённости. Кира не знает, что L думает за этой стеной, пока вдруг, замерев, пялится на гладкую столешницу. «666 — цифра зверя», — думает L. Думает про маленький ад, который лежит перед ними. Над ними, под ними, окружает, просачивается в кости и мысли — и ад этот всегда был рядом, с того самого момента, кажется, как он впервые Лайта увидел… «Кира не бог, — убеждает себя L. — Но может ли тот, кто договорился с шинигами, быть обычным человеком?.. Если бы я не видел Лайта 24/7, когда мы спали в одной кровати и принимали вместе душ, я бы мог предположить что-то подобное, хоть и не хотел бы этого делать…» — Ещё раунд? — спрашивает Лайт, спрашивает великодушно, ненароком вызволяя заклятого друга из его ада. Боги всегда оставляют выбор. Он сегодня вообще удивительно великодушен. Неужели это скорая смерть L делает его таким? _______________________ ³ префлоп, флор, тёрн, ривер - названия улиц (кругов) торгов в покере. ⁴ хотя бубны в целом — масть, символизирующая правду, справедливость, одно из значений карты бубнового валета — «плут, лжец, обманщик». ⁵ число четыре в Японии символизирует смерть.