Пепел. Хроники Риада

Непрерывный шорох потоков воды разносился по пещере, смешиваясь с журчанием ручьев и тихим плеском рассекаемой водной глади в чашеобразных углублениях. Просторную пещеру с низким сводом, в которой собирались воды пересекавших гору ручьев, заливал бирюзовый свет, исходивший от тёплой воды, над которой, смешиваясь с прохладой воздуха, витал пар. Стены спускались к водоёмам ступенями и миниатюрными террасами, сидели на выступах жрицы, неторопливо расчёсывавшие волосы, и сбегали по камням хрустальные ручейки. Осторожно выглянув из ниши, ХынСаа оглядела черноволосых девушек в белых халатах и вновь спряталась за камнем. При мысли присоединиться к принимавшим омовение жрицам у неё начинали гореть щёки. Решение дождаться, пока купальня опустеет, девушка приняла почти бессознательно и поневоле залюбовалась бегавшими по воде зеленовато-синими бликами, на которые в прошлый раз не обратила внимания. Благодаря исходившему от воды теплу в пещере не было холодно; витал приятный аромат душистого мыла, чувствовался запах хлопковых халатов и полотенец, которыми жрицы сушили длинные чёрные волосы. Иные из них спускались в воду прямо в одеждах, и царивший в купальне полумрак, не разгоняемый ни пламенем ни светильниками, окутывал девушек подобно покрывалу. ХынСаа понимала, отчего они не ощущают стеснения, но воспитанная строгими обычаями стыдливость не позволяла ей последовать их примеру. Когда пещеру покинула последняя жрица, девушка, простояв в нише ещё около нескольких минут, вышла из укрытия и прошла к одному из заполненных прозрачной влагой водоёмов. Вода на ощупь оказалась более горячей, чем ожидала ХынСаа; исходивший от неё запах мяты и шалфея удивил девушку, она осмотрела небольшие углубления в камне стен и обнаружила пузырьки с эфирными маслами. Полупрозрачные куски мыла покоились в глиняных чашах, стебли высушенной душицы в узких вазочках также источали ласкавший обоняние аромат. ХынСаа улыбнулась, от коктейля запахов она почувствовала умиротворение, которое тотчас развеялось от звука чьих-то голосов. Сорвавшись с места, ХынСаа спряталась в одном из многочисленных проходов и припала к камню, чувствуя, как колотится о ребра испуганное сердце. Сдавшись мысли, что купание лучше отложить на следующую ночь, девушка решила вернуться в покои и, оглядевшись в раздумьях, заметила в противоположном конце прохода слабое голубовато-сиреневое свечение. Она нахмурилась и недолго думая направилась к источнику света; дорога оказалась длиннее, чем предполагала ХынСаа, и петляла в нескольких местах. Вскоре девушка вышла к ещё одной пещере, с высоким сводом и большим количеством горевших в серебряных канделябрах свеч. В отличие о той купальни, что девушка покинула, здесь в камне настоящим озерцом отражал золотистое сияние свеч всего один водоём. Сбегали к нему по камню стен ручейки, плавные округлые края его выглядели искусной работой каменотёсов. Выступ напротив озерца напоминал каменное ложе, и устилавшая его белая шкура серны подарила ХынСаа смутные подозрения. Девушка прошла вглубь купальни; взгляд её скользнул по хрусталю ваз с веточками можжевельника, запах которого отчётливо ощущался в прохладе пещеры, по аккуратной стопке хлопковых полотенец на одном из выступов, по кускам душистого мыла в серебряной чаше, напоминавшей изогнутый лист шиповника, и высоким узким флаконам с можжевеловым маслом. — Не может быть, — сорвалось с её губ тихое, и она не сдержала слабой усмешки. Поёжившись, ХынСаа плотнее запахнула полы белого халата и отбросила назад упавшие на грудь золотисто-каштановые волосы, которые едва удерживал гребень на затылке. Покидать купальню ей не хотелось — здесь было уютно, и мысль принять омовение в одиночестве была искушающей, — но она решительно поспешила обратно, опасаясь встретиться с тем, чей бархатный голос неожиданно развеял тишину саркастичным: — Уже уходишь? ХынСаа обернулась так стремительно, что волосы накрыли её лицо. Смахнув с глаз пряди, девушка неловко поклонилась и пробормотала: — П-простите, повелитель… Я забрела по случайности. Рэйхан стоял в проёме прохода напротив, прислонившись плечом к камню, и с насмешливой улыбкой скользил взглядом по фигуре девушки. Он был бос, простые чёрные штаны и распахнутая, шитая по краю золотыми нитями, казавшаяся прозрачной тонкая чёрная накидка не скрывали от взора ни тёплой бледности ни контуров его торса, от вида которого ХынСаа залилась краской и потупилась, больше всего на свете мечтая стать ветром и спрятаться от взгляда мужчины. — П-позвольте… Я п-пойду, — запинаясь, попросила она и, развернувшись, замерла от спокойного: — Останься. — Повелитель? — обернулась девушка. Рэйхан слабо усмехнулся — без насмешки, почти добродушно — и прошёл к озерцу. Потянувшись, он взял с полки ниши один из флаконов с неторопливым: — Живёшь в моих покоях, засыпаешь в моих объятиях… Отчего ты думаешь, что тебе не позволено находиться здесь? От лукавого взгляда сияющих чёрных глаз ХынСаа вспыхнула; она понимала, что мужчина прав. Но осознание не ослабляло эмоций, захвативших тело настойчивым желанием покинуть купальню. Рэйхан присел на выступ, нависавший над водоёмом с одного края, склонив голову и не отводя от девушки взгляда. — Хочешь, расскажу тебе одну забавную историю? — спросил он с мягкой усмешкой. ХынСаа кивнула, слушать его голос она могла бесконечно, но ему и не нужно было её согласие: выудив из горлышка флакона деревянную пробку, мужчина рассеянно начал: — В давние времена, о которых из-за незнания лгут предания племён, в этих землях жили похожие на людей существа. — Аргантали? — вырвалось у девушки; в волну наслаждения любимым голосом потоком хлынул неподдельный интерес. Ступни ХынСаа свело судорогой; подумав, она прошла к укрытому шкурой ложу и присела на край. Рэйхан, невидяще глядевший перед собой, казалось, забыл и о ней и о флаконе. Задумчиво оглядев камни под своими ногами, он протянул со вздохом: — Быстрые, ловкие, сильные… Аргантали отвергли предложение людей о союзе. Со временем между двумя народами завязалась война. Погибали и люди и аргантали, сжигались селения, угоняли пленников в рабство… И тогда люди обратились ко мне, — помолчав, добавил он, губы его кривила грустная усмешка. ХынСаа сбросила сандалии и забралась на ложе с ногами в бессознательной попытке согреть замерзшие ступни, подалась вперёд, увлечённая словами мужчины. Молчание его затянулось, и она спросила: — Разве аргантали не заключили с вами договор раньше людей? — Да, если веришь преданиям, — фыркнул Рэйхан и, чуть повернувшись к водоёму, наклонил флакон. — А если я хочу узнать правду? — робко поинтересовалась ХынСаа, опасаясь раньше времени сорвать покров с тайны. Мужчина скучающе проследил за тем, как упали в воду несколько капель ароматного масла. — Эрсал был хитёр, — проронил он, закрывая флакон пробкой. — Просил о помощи, дал слово, что его потомки будут служить мне поколениями. Вместе мы заложили первый камень Риада. Десятки лун спустя война превратилась в безжалостную охоту — охоту на арганталей, — Рэйхан убрал пузырёк обратно, посмотрел на ХынСаа со знакомым кошачьим лукавством. — Племя Лакх победило, но, знаешь… Были кланы, которые воспротивились, узнав, какой ценой заплатили за победу. Он склонил голову, усмехаясь своим мыслям; девушка могла только гадать, что вызывает у него столь горькую иронию. — Они попросили Эрсала, чтобы он расторгнул союз с вами? — предположила она. Рэйхан чуть слышно засмеялся в ответ и с жалостью в глазах глухо заметил: — Эрсал не мог нарушить обет… Никто из его потомков не может. — Неужели кланы стали сражаться? — нахмурилась ХынСаа. Её предположение развеселило мужчину ещё сильнее, но он сдержал смех и заметил: — Нет, ХынСаа, они покинули Риад, — он перевёл взгляд с камней на её лицо и добавил: — Затем перешли на противоположный склон и спрятались там. Девушка поднесла ладонь ко рту: она поняла. Слишком наивным было считать, что языку лакхов племя Ламар выучила покинувшая Ихрадж жрица. Нет, эти племена когда-то были одним племенем. Мысли заметались в голове, как испуганные птицы, ХынСаа подняла руки и коснулась висков пальцами, зарываясь ими в волосы, что падали на плечи. Она не хотела верить догадкам, но всё было слишком очевидно. — А теперь вы вернули непокорные кланы в Риад, в сень вашей власти, — проронила она в глубокой задумчивости. Полные горечи слова вызвали у Рэйхана злое веселье. — Посмотри туда, — указывая на камень за её спиной, предложил он. ХынСаа обернулась и подняла голову, проследив за направлением его руки: в высеченной в песчанике гравюре угадывались контуры кокха, державшего в когтях рукоять кинжала. У девушки вырвался прерывистый вздох, она подтянула колени к груди, в испуге рассматривая то, что до боли напомнило ей посетивший её перед пленением вещий сон. Рэйхан медленно опустил руку, не отводя от девушки сиявшего удовлетворением взгляда, затем, довольно усмехнувшись, оглядел символ племени Лакх, позабытый с течением столетий. — Эрсал клялся в верности всего племени, — вспомнил мужчина. — Я мог бы проявить великодушие, — в бархате его голоса послышалась ирония над собой. — Но беглецы считались среди лакхов знатными… — с насмешливым доверием поведал он девушке, вновь перевёл взгляд на рисунок кокха и снисходительно добавил: — Лучших отпускать нельзя. ХынСаа сжалась, потирая руками плечи, на которые давила правда. К обиде примешивалось неожиданное осознание, что требования Рэйхана справедливы. Она понимала, что пленить ламарцев его побудила вовсе не жадность. Сложно было лишь принять эту мысль. Девушка не заметила, как изменился взор Рэйхана, не расслышала его бесшумной поступи. В беспомощном удивлении вскинула голову, когда на неё упала его тень, и посмотрела на мужчину с невинным вопросом в глазах. Он не ответил, поднял её на руки и неумолимо отнёс к озерцу. Тепло объяло ХынСаа согревающими волнами, когда Рэйхан медленно опустил её в воду, вмиг пропитавшую ткань её халата и его одеяний. Девушка оглянулась: за спиной её пологим спуском блестел влагой гладкий камень; озерцо было неглубоким, по ровному дну тянулись редкие борозды. ХынСаа вновь обернулась к мужчине и долгие мгновения не решалась поднять взгляд; разбивая пальцами капли масла, Рэйхан не обращал внимания на её смущение. — Знаешь, кем была для меня мать твоей матери? — тихо спросил он, невидяще глядя на камни, омываемые влагой. ХынСаа ответила быстрым, тотчас опущенным взором: мужчина показался ей слишком напряженным и неожиданно печальным. Она почувствовала, что он во власти воспоминаний — плохих воспоминаний. — То был единственный из восставших кланов, который остался в Риаде. Я полагал, что они приняли служение мне, но они выбрали борьбу… Какая наивность, — в снисходительном сожалении заметил Рэйхан. — Сийг была их потомком. Она верила в свою миссию… Каждое её ласковое слово было ложью, но меня восхищала её храбрость, — с внезапным теплом в голосе признался он. Признался воде, не глядя на ХынСаа. Словно говорил в тот миг с самим собой, размышлял вслух, не заботясь о свидетелях. — Гордые предки, отвергшие вечное рабство, с одной стороны, — в задумчивых словах мужчины скользило восхищение, — и мужество женщины, сражавшейся с тем, кого боялась, с другой… Ты понимаешь, сколь благородная кровь в тебе течёт, ХынСаа? — наконец взглянул он на девушку — с той смесью жажды и ярости, которую она однажды уже видела в его глазах, — и лукаво вскинул бровь. Чувства вновь взяли верх над разумом: ХынСаа не смогла отвести взгляда, заметила, как вдруг потеплел взор Рэйхана, залюбовалась сиянием его глубоких чёрных глаз. — Откуда… — девушка запнулась, вопрос показался ей дерзким, но она продолжила: — в вас столько убеждённости? Он подался ближе и, протянув руку, коснулся её подбородка с вкрадчивым: — Кровь не лжёт, ХынСаа… Запах не лжёт. Мужчина окинул взглядом её лицо в задумчивом любовании, едва касаясь, провёл пальцами по её виску и щеке. Девушка опустила веки в невольной неге… — Ты красивая, — в бархате его голоса появились хриплые нотки. — Курхо сам не знает, сколь прекрасный цветок сорвал и вложил в мою длань. Его рука была тёплой, как и омывавшая тело ХынСаа вода; усилием воли девушка открыла глаза и, отринув мысли и недавние переживания, ответила на ласку сжимавшей сердце нежностью. Голубоватые блики бегали по скулам и чёрным бровям Рэйхана, играли тенями на его лбу, крыльях носа и губах, и лик его казался оттого более бледным и невозможно-прекрасным — открытый взору убранными назад чёрными волосами, что густыми блестящими волнами спускались на плечи. ХынСаа никогда прежде не видела мужского лица так близко. Эхом вспыхнули в сознании законы племени, запрещавшие прикасаться к нему: даже в пылу поединка ламарцы никогда не били по лицу. И девушка затаила дыхание, вспомнив, как давно забытое воспоминание, что единственной, кому традиции давали право прикосновения, была жена. Кем она была для Рэйхана, она могла гадать. Сознание искало причины, смеялось над её наивностью, а предчувствие подсказывало: до того дня, как её сердце перестанет биться, она будет принадлежать только одному мужчине. — Сколько в тебе нежности, — прошептал Рэйхан. — Даже она никогда не смотрела на меня так, — вспомнил он с печальным удивлением. ХынСаа улыбнулась одними глазами и, несмело протянув руку к его лицу, чуть слышно спросила: — Можно мне?.. Мужчина перевёл взгляд с её лица на ладонь, по которой каплями сбегала влага; он знал законы ламарцев, девушка это чувствовала. И едва справилась с дыханием, прочитав в его взоре согласие. Сердце в груди, казалось, забыло, как биться, ХынСаа почти перестала дышать, глядя на свою руку, как заворожённая: она боялась торопить мгновение и застенчиво предвкушала сладость прикосновения. А оно было сладким, так что она не смогла сдержать счастливой улыбки, дотронувшись сначала робко, а после намного смелее, всей ладонью. Она не знала раньше, какое это удовольствие — касаться любимого лица… Вся в плену захвативших её чувств, девушка не заметила жажды в глазах Рэйхана — совсем другой жажды, — не поняла, что покорила его своим невинным восторгом. Взгляд его потемнел, он мягко опрокинул её на пологий камень; чувствуя, как плечи омывают волны встревоженной им воды, ХынСаа, замерев, проследила за тем, как мужчина склоняется к её лицу. Моргнув, закрыла глаза, ахнула, почувствовав, как её приоткрытых губ невесомой тёплой волной коснулось его дыхание, и схватилась за каменный бортик, испугавшись накрывшей её слабости. Ладонь соскользнула с гладкого камня, голова закружилась, когда Рэйхан приник к её губам, коснулся первым в её жизни поцелуем… Девушка потянулась к нему, как вьющийся стебель к опоре, доверчиво прильнула, чувствуя, как бьётся в груди затрепетавшее сердце. Сильные руки обвили её стан, и в следующий миг Рэйхан сжал её в своих нечеловеческих объятиях… *** Долина реки Анхар, раскинувшаяся в подножии Цайлома, в багровых лучах заката была особенно прекрасна. Оперевшись о перила балкона, ХынСаа подалась вперёд, захваченная тихим восторгом созерцания. За последние недели, сбегая в сад в те нередкие часы, когда Рэйхан покидал Ихрадж, она полюбила безмолвное любование окрестностями Риада, ускорявшее бег времени. Жизнь в Ихрадже была несложной и деятельной; скрашивали досуг девушки беседы с Вахией и другими жрицами, заботы, которые были рождены не обязанностью, а желанием помочь. ХынСаа могла подолгу изучать взглядом гравюры на стенах ритуальных залов, переходов и покоев, размышлять над их тайными смыслами и видеть за рисунками историю. Часто она раздумывала над судьбой своего племени и шансах ему помочь, понимая, что торопить события не нужно, как учила Тханана. Но все мысли и переживания девушки меркли, когда в храм возвращался Саа Мелар. ХынСаа видела за его отсутствием в Ихрадже заботы истинного правителя Риада. Он знал о происходящем в городе лучше кого бы то ни было, ведал о доле простых жителей, земледельцев, воинов и знати; защищал Риад — как и обещал Эрсалу. Город был завидной добычей для многих завоевателей и мишенью для тех, кто выплачивал дань племени Лакх; однако охраняемый горами, возведённый на возвышении, окружённый высокими каменными стенами, Риад был неприступной крепостью. Девушка понимала, что настоящей причиной его защищённости от нападений были легенды о демоне, которому служат его жители. Подпитывая людской страх и слухи, передаваемые торговцами, иногда встречались в окрестностях обескровленные тела одиноких путников или неосторожных охотников; утробное рычание, изредка доносившееся из Цайлома, лишь усиливало трепет тех, кто его слышал. ХынСаа испытывала острую тоску всякий раз, когда Рэйхан покидал храм, и, даже занятая поручениями или глубокими раздумьями, не переставала скучать. Она радовалась его возвращению, как ребёнок, и не могла, да и не хотела скрыть своих чувств. В тиши покоев, куда было не дозволено входить всем, кроме неё, Вахии и двух служанок, её преданная привязанность тому, кого боялись и ненавидели многие, оставалась тайной. Глубоко вдохнув свежий вечерний воздух, девушка поправила завязки теплого плаща, наброшенного на плечи поверх платья, и выпрямилась. Она всегда предчувствовала возвращение Рэйхана, знала и сейчас, что он уже в покоях. Слабо улыбнувшись, ХынСаа решила дождаться его прихода: он обыкновенно спускался в сад, отдав служанкам несколько поручений. Однако вместо голоса мужчины девушка услышала полный тревоги зов Цани: — Поющая с кокхами… ХынСаа! ХынСаа обернулась и поспешила в сад. Служанку она нашла возле нижних террас и подошла ближе. — Что-то случилось, Цани? — спросила она. — Ты выглядишь обеспокоенной. Служанка подбежала к ней и мучительные мгновения словно не могла собраться с мыслями. ХынСаа призвала терпение, чтобы не поторопить женщину: она понимала, что та, скорее всего, и так находится в смятении. — Вы, верно, не знаете, — начала Цани, нервно теребя юбку простого шерстяного платья. — Предводитель стражи, Хатлатт… Женщина из вашего племени, которая сейчас прислуживает его жене, попросила вам передать, — служанка путалась в словах: вестей было много, а она не могла понять, какая из них важнее, и только терпеливое молчание слушавшей её ХынСаа помогало ей продолжать. — Её зовут Фийха… Она сказала, что одна из горянок потеряла много крови… Она может умереть, потому что кровь не останавливается, — с искренней тревогой поведала Цани. — Наш лекарь сделал всё, что знал, но ей ничто не помогает… Помогите ей, ХынСаа, Фийха очень просит… Последние слова только утвердили ХынСаа в мысли, что женщины успели подружиться. То, что Фийха стала служанкой человека, вызывавшего у неё уважение, радовало девушку, но вести были тревожащими, и она, отбросив не нужные сейчас переживания, успокоила Цани твёрдым: — Я сделаю, что в моих силах. Подожди меня внизу. Проводив взглядом поспешившую прочь служанку, ХынСаа прижала ладонь к груди и закрыла глаза, собираясь с духом. То, что она намеревалась сделать, пугало её предположением, что ей будет отказано в просьбе. Но, решительно отринув малодушие, девушка направилась в личные покои Рэйхана.