Джет

      Назвать установившиеся между ними взаимоотношения странными было бы слишком мягко — на самом деле это получилось что-то, вообще не поддающееся разумному объяснению и не подчиняющееся нормальной логике. Но оно работало, и отрицать не имелось смысла.       Сначала их встречи происходили от случая к случаю — то есть по мере того, как Рифту удавалось отлавливать тщательно скрывающегося от него Джета. Характер этих «свиданий» оставался достаточно агрессивным, и заканчивались они всегда не в пользу сына Пепла, разве что тяжесть полученных травм сильно варьировалась: от легких ссадин и разрывов до вывихов и переломов. Зависели последствия, в основном, от того, насколько рьяно «пассив» сопротивлялся и насколько раззадорен был «актив», но предсказать заранее итог каждого отдельно взятого «сеанса» было практически невозможно — слишком уж происходящее не укладывалось в стандартные рамки, да и судить о том, что творится в башке Рифта, Джет не мог. Однако сын Пепла от всей души желал паскуде того же внутреннего конфликта, что беспрестанно мучил его самого, а еще лучше в двойном объеме, так сказать, в награду за проявленную инициативу.       Стыдно признать, но Джет и правда не мог разобраться в своих противоречивых чувствах. Дело в том, что гон как бы разделил его личность надвое. Одна ее часть металась и страдала от унижения и беспомощности, проклинала самою себя за слабость, вопила от отчаяния… Но другая с возмутительным цинизмом возражала: «Ты все равно ничего уже не изменишь, так прекрати упрямиться! В конце концов, ты ведь даже испытываешь от процесса облегчение, а иногда и удовольствие. Хотя бы с самим собой будь честен!» Первая начинала подавать признаки активности в минуты просветления рассудка, случающиеся, по иронии судьбы, только после спаривания, вторая же, увы, диктовала свои правила все остальное время. В результате получалась следующая прискорбная закономерность: как только в брюхе молодого самца скапливалось семя, голова отключалась напрочь, и все поведение направлялось исключительно на поиск хоть какой-нибудь разрядки. В определенный момент припекало настолько, что даже секс с Рифтом начинался казаться вполне приемлемым способом. Это, конечно, не означало, что Джет был готов добровольно предлагать себя старшему самцу, но и долго противиться грубым приставаниям коричневошкурого не получалось тоже.       На первый взгляд происходящее могло показаться странным, ведь Рифт совершенно не заботился о сохранности партнера, не говоря о том, чтобы пытаться доставить ему ответное удовольствие. Нет, удовольствие Джета являлось исключительно делом рук самого Джета. Плохо только, что именно Рифт являлся главным из необходимых условий… В любом случае негативных последствий оказывалось несоизмеримо больше. Из-за того, что мерзавец практически не давал объекту своего вожделения отдыха, у того даже под регенераторами не успевали заживать травмы клоаки и ануса. Иногда после спаривания подолгу сочилась кровь, а в пояснице то и дело появлялась тупая, тянущая боль, являющаяся то ли результатом перенапряжения мышц, то ли отголоском недовольства внутренних органов. Тем не менее сын Пепла терпел — отнюдь не из страха или покорности, а просто, потому что был приучен.       Умение переносить боль культивировалось в каждом самце с малолетства, и по достижении возраста вступления в клан для всех, кому удавалось выжить, способность игнорировать любой дискомфорт в теле являлась абсолютно естественной. Место локализации повреждений здесь не играло совершенно никакой роли, а дополнительным подспорьем для формирования подобной устойчивости становилось природное свойство организма купировать раздражение при длительном воздействии на поврежденный участок — с целью экономии ресурсов. И когда речь шла об Охоте и войне, это было просто незаменимо, но вот во всякого рода нестандартных случаях, могло приводить к достаточно неутешительным последствиям… Попросту говоря, ирония заключалась в том, что каждое новое совокупление стало для Джета не только специфическим способом снятия сексуального напряжения, но и действенным средством на время притуплять боль, и вместо того, чтобы страшить, наоборот становилось даже в какой-то мере желанным. Таким образом круг замыкался. Спаривание приводило к неприятным повреждениям, а чтобы меньше их чувствовать, требовалось спариваться снова.       В психологическом плане было куда сложнее. После полученной разрядки мозги ненадолго вставали на место, и Джет вновь переживал. Его попеременно то сотрясало от бессильной злобы, то корчило от отчаяния. Временами возвращались суицидальные мысли, а несколько раз он всерьез принимался за обдумывание плана по убийству насильника — каким угодно способом, пусть даже достойным одной лишь Дурной Крови… Но по великой несправедливости именно в этом боевом состоянии сын Пепла становился наиболее уязвимым, ибо пытался бороться. Рифту-то было без разницы, он брал свое в любом случае — и когда жертва покорялась, и когда она силилась дать отпор. Просто второй вариант как правило оборачивался дополнительными травмами для самой жертвы. Однажды Джет сопротивлялся так рьяно, что Рифту пришлось попросту его оглушить, но даже тогда ублюдок не отказался воспользоваться бессознательным телом. В другие моменты были и связывание, и заламывание рук… Но сын Пепла все равно не сдавался, брыкаясь и выворачиваясь из цепких лап изверга вплоть до полного бессилия… Потом ему приходилось подолгу приходить в себя. А коварный организм за время восстановления успевал накопить репродуктивные ресурсы. Таким образом, улучшение самочувствия Джета, как правило, совпадало по времени с моментом, когда потяжелевшее подбрюшье снова начинало мучительно ныть, а разум окунался в пучину бездумной похоти. Внутренний конфликт юнца сразу сходил на нет, и сын Пепла покорно, без оглядки подставлялся злодею, который уже к тому времени был тут как тут. И вот тогда Рифт вновь получал над жертвой полную власть, которой пользовался без капли смущения и без тени сострадания.       Как воспринимал все происходящее сам агрессор оставалось неясным, но почему-то создавалось такое впечатление, будто он считает подобные взаимоотношения абсолютно нормальными. Хотя как знать? Он не рассказывал о своих мыслях и чувствах. Самцы по-прежнему почти не разговаривали, максимум, что они могли себе позволить, — это обменяться взаимными колкостями и угрозами. Понять что-то по выражению рожи коричневошкурого также не представлялось возможным, ибо оно не отличалось разнообразием, имея лишь два основных варианта: дебильное вожделение и исступленная злость.       Почти пять недель прошло для Джета в состоянии неоднозначного противоборства с Рифтом и самим собой, после чего юнец все-таки свыкся с неизбежным и окончательно покорился воле обстоятельств — разгар Сезона лишь тому поспособствовал. С этого времени контакты молодых воинов начали приобретать более мирный и регулярный характер, а вскоре отношения выстроившись в определенную схему, которой обе стороны начали негласно придерживаться. Теперь встречи, главным образом, происходили на территории сына Пепла. Причин тому имелось две: отсек Джета располагался на отшибе, где вероятность встретить сородичей была минимальна, кроме того, Рифту, судя по всему, не нравилось присутствие в собственной каюте другого самца. Несмотря на то, что этот другой самец фактически играл для него роль самки и даже запах во время спаривания приобретал соответствующий, знание об истинной половой принадлежности партнера никуда не девалось, заставляя приходить в конфликт желание совокупиться с желанием прогнать или убить. По этой причине на своей территории Рифт мог вести себя очень непредсказуемо, и секс рисковал перейти в жестокую схватку даже при полном смирении сына Пепла. Спаривание в отсеке Джета, напротив, протекало почти естественным образом (насколько это определение вообще могло применяться к противоестественному процессу). Хозяин каюты традиционно ломался минут десять, потом Рифт его зажимал и, лишив возможности сопротивляться, совершал череду половых сношений, а выплеснув весь пыл, удалялся восвояси. Стычки на нейтральной территории между ними практически прекратились, а если и случались, то без прежней ярости. При наличии удобной возможности они, к тому же, запросто перерастали в интим, но обычно остатки здравого смысла предостерегали любовников повторять опыт в душевой и тренировочном зале — слишком велик был риск оказаться замеченными…       Обычно день проходил следующим образом. С утра Рифт наведывался в отсек гигиены, где поджидал или уже заставал Джета. Вместо приветствия они молча сверлили друг друга взглядами, а потом так же молча мылись, тщательно убирая лишний запах, способный воспрепятствовать «общению». Если пассивной стороне требовалось освободить кишечник, Рифт терпеливо ждал. Его нельзя было назвать брезгливым уже из-за одной только склонности к анальному сексу, но не доводить до неприятных инцидентов у него, как видно, все-таки ума хватало. Закончив приготовления, сын Пепла сушился и шел в каюту. Старший самец, продолжая безмолвствовать, следовал за ним, и Джет не только мирился с этим, но и без всякого протеста впускал Рифта в отсек. Дальше следовала недолгая, уже скорее чисто символическая потасовка. Можно сказать, она стала чем-то вроде прелюдии — для того, чтобы возбудиться, «активу» требовалась хотя бы видимость победы, а «пассиву» помогало настроиться чувство поражения. Затем самцы спаривались, и Рифт уходил. В течение дня они могли больше не встречаться, тренируясь, питаясь и отдыхая каждый в своем режиме, а на следующее утро все повторялось. Впрочем, имелись вариации. Например, иногда Рифту приперало после отбоя. Тогда он заявлялся и ломился в каюту Джета. Чаще всего сын Пепла открывал, и они проводили вместе ночь. Тут главное было успеть принять вечерний душ, чтобы не сцепиться, как две бойцовые твари в самый ответственный момент… Спать самцы даже при условии ночных бесчинств старались порознь. Несколько раз их, правда, отрубало на месте, но пробуждение в одном отсеке не сулило ничего хорошего — как правило, Джету приходилось спасться бегством со своей же территории.       Так прошел остаток Сезона. В последние его недели Джет и Рифт стали встречаться намного реже — раз в два-три дня, спариваясь быстро и однократно. Сына Пепла все чаще начали посещать мысли: а как он теперь будет смотреть в глаза другим воинам и Вожаку? Но он не находил ответа. А вот вопрос дальнейших взаимоотношений с Рифтом его уже не так волновал. Джет был просто уверен, что после случившегося у них не предвидится вообще никаких взаимоотношений.       Несмотря на то, что тело Джета за три месяца адаптировалось к постоянным неестественным вторжениям и начало реагировать на них таким образом, чтобы получать от действий Рифта как можно меньше ущерба, неприятные отголоски в виде спонтанных кишечных колик и зуда во всей клоакальной области то и дело давали о себе знать. А на ежегодное обследование сын Пепла вообще шел, как на казнь, ведь оно могло вскрыть факт мужеложства — явления в кругах яутжей не просто маловероятного и порицаемого, а в принципе недопустимого! Сперва он даже попытался избежать процедур, но Заговор зорко следил за ходом профилактических мероприятий и пригрозил, что на всех, кто вздумает уклоняться, донесет Вожаку. При всем уважении к Полуночному Вою, в других кланах, такого бреда, вроде бы, не было…       Впрочем страхи Джета оказались напрасными. Так как спаривание самцов с другими самцами не являлось делом распространенным, то и к отслеживаемым факторам не относилось. Диагностическая капсула, куда поместили юнца лекари по прибытии в медицинский блок, конечно выявила его «нюансы», но в соответствие со стандартными настройками занесла их в категорию «прочие второстепенные повреждения», рассматривать которые у дежурного врача не было ни времени, ни желания. Тот просто перевел пациента в терапевтическую установку и нажал кнопку «ликвидировать все», предоставив трудиться автоматике. В результате постыдные травмы молодого самца были устранены, а страшная тайна осталась при нем.       После медкомиссии клан собрался воедино и отбыл патрулировать вверенную Советом территорию. Жизнь вновь пошла своим чередом, принеся на смену страстям брачного периода осеннюю стабильность. Осень была для каждого охотника своеобразным временем переосмысления собственного существования. Старшие анализировали боевые и любовные победы, принимали решения, касающиеся места грядущих Охот, планируя повышение статуса или, наоборот, выбирая для себя период затишья. Молодняк отходил после Сезона и подумывал о перспективах.       Отдохнувший лидер то и дело вел перед своими воинами пафосные речи и с завидным постоянством устраивал то построения, то массовые учения, воодушевленно поднимая клановый дух. А охотники, чувствуя в себе свежие силы, с готовностью внимали, строились и тренировались. В ответ на мотивирующие слова Вожака звучало их бодрое рычание, и дружный звон копий зычно вторил ему. «Триумф» преисполнился оптимизмом. Один лишь Джет мрачнел день ото дня, думая о том, как ему существовать с полученным моральным грузом дальше…       Собственный отсек воздействовал гнетуще — здесь все пропахло Рифтом… В душевой тоже постоянно мерещился коричневошкурый, пристально наблюдающий за своей постоянной жертвой, а в зале взгляд нет-нет, да и возвращался к тому месту, где самцы сделали первый шаг к своим нездоровым отношениям… Казалось, что та мерзкая пенящаяся лужа до сих пор поблескивает там… Интересно, сколько охотников успели увидеть ее, прежде чем роботы явились бороться с загрязнениями, и что подумали?..       Нервничая все больше, Джет начал отвлекаться на тренировках, в результате чего получил несколько серьезных ранений. Заговор отругал его за невнимательность и упрятал в капсулу на полторы недели. Сын Пепла успел подумать, что забыться будет здорово…       Это было недостойно, но после выхода из гибернации он начал поддаваться соперникам уже сознательно. Когда-то давно, в первые годы обучения, Джет уже практиковал нечто подобное. Тогда неделя в медотсеке казалась мальку наивысшим благом… В то время приходилось любым способом спасаться от Рифта. Но теперь хотелось любым способом спастись от самого себя.       После пятого «больничного» Рифт, что называется, припер его к стенке. Сперва злодей, как и в прошлом году, сторонился Джета, не приближаясь к нему ни на тренировках, ни в свободное время, но тут уже не выдержал.       — Ты забыл, кому теперь принадлежит твоя ничтожная жизнь? — подкараулив Джета возле каюты и взяв младшего самца в захват, громила угрожающе приблизил жвала к самому его лицу и зашипел.       — Священная Дичь заберет ее у тебя на Малой Охоте! — огрызнулся Джет, за что получил удар в живот и по загривку. А со следующего дня Рифт поставил его перед фактом, что теперь они тренируются в паре. И ад возобновился. Только стал иным. Если прежде мучитель пытался всеми правдами и неправдами искалечить или прикончить младшего сородича, то теперь он… Принялся его натаскивать! Конечно, не особо спрашивая согласия самого Джета. Натаскивать жестоко, не давая продыху, нередко избивая до полусмерти, однако притом более не доходя до таких крайностей, как, например, добивание лежачего ногами. Но вот спастись от «шефства» коричневошкурого не представлялось возможным. Рифт взялся учить сына Пепла с тем же азартом, с каким месяц назад его трахал…       Малую Охоту им тоже пришлось провести вместе — для Джета уже не оставалось альтернативы. Он подозревал, что если откажется лететь с мерзавцем, тот утащит его силой или вообще выкрадет посреди ночи… Проще было не нарываться. Впрочем, охотились они не как напарники, а каждый сам по себе. Однако Рифт за своей «сезонной игрушкой» все же присматривал и несколько раз прикрыл Джета.       По возвращении на сына Пепла долго косился оставленный на произвол судьбы Репей. Он выстоял Малую Охоту, но отделался немалой кровью, наверняка обидевшись на бывшего товарища до глубины души. А Джет… Разве мог он ему объяснить?