***
Медленно но верно над лагерем начинает сгущаться вечерняя темнота. Слабый небесный свет плохо освещает измученных солдат, возвращающихся в казармы после очередного изнурительного дня тренировок. Среди этих людей стоит Леви, сцепив руки за спиной и рассматривая горизонт. Несмотря на достаточно сильную усталость и боль в мышцах, он остается непоколебимым. Размышления прерываются тихими шагами, приближающимися откуда-то справа. Не спеша оборачиваясь, Леви встречается взглядами с одной из солдат. Сейчас Мари кажется какой-то другой — старше своих сверстниц. В ее глазах что-то такое, что подсказывает Аккерману о наличии невысказанных историях, о переживаниях, несвойственных ее возрасту. На мгновение Леви позволяет себе расслабиться. — Чего ты хочешь? — коротко спрашивает, потирая уставшие веки. Девушка, казалось, удивлена таким резким, хоть и ожидаемым вопросом, но быстро приходит в себя, чтобы не показывать этого открыто. — Я пришла за советом, — твердо говорит, ее голос едва громче шепота. Услышав просьбу девушки, Леви подозрительно прищурился, но решил, что отказывать сразу не стоит. Жестом приглашая Мари следовать за ним глубже в лагерь, Аккерман вздыхает. — Ты пришла за советом? — вопрос повисает в воздухе. — Что именно тебе нужно? Девушка громко сглатывает, прежде чем ответить, ее голос почему-то дрожит. — Я не знаю… Как выжить в этих стенах? Как оставаться верными себе среди всего этого безумия? — на миг замолкает, прерывисто дыша. — Или, может быть, какое-то понимание того, как стать такой, как… Вы, капитан? — последнее Мари произносит одновременно с любопытством и трепетом. — Что? Брови от удивления приподнимаются, Леви явно застигнут врасплох. После минутного размышления мужчина глубоко вдыхает и трет лоб. — Я имею в виду… — Послушай, сделай себе одолжение и забудь об этом, — почти рычит с разочарованием, смешанным с усталостью. — Я не понимаю, что ты хочешь сказать. — Я просто хочу равняться на вас, сэр. — Равняться на меня? — ровным голосом повторяет Леви, не в силах скрыть своего недоверия. После этого мужчина покачивает головой, подходя на шаг ближе к девушке. В тусклом свете, отбрасываемом звездами, она кажется меньше и уязвимее, чем когда-либо прежде. — Ты действительно веришь, что в моем прошлом есть что-то, на что стоит равняться? — тихо спрашивает, слышатся горькие нотки. — Потому что, поверь мне, в этом нет ничего особенного. На некоторое время Леви задумывается о прошлом, запечатлевшимся в сознании, — об образе потерянных друзей, о сражениях и бесчисленных жертвах, принесенных во имя выживания человечества. И все же… Даже сейчас, когда эти мрачные мысли тяжелым грузом снова ложатся на плечи, Леви лишь вздыхает шумно, опуская веки. Глядя на решительное выражение лица Мари, Леви изо всех сил старается сохранить свое привычное стоическое поведение. Возможно, это из-за приближающегося ко времени отбоя часа или удивительной искренности в словах Мари. — Слушай внимательно, — бормочет, пять секунд спустя продолжая громче, четко выговаривая каждое слово, как будто хочет убедиться, что не оставляет сомнений. — Дело не в признании или личных достижениях. Мы сражаемся, потому что от нас зависят жизни людей. Каждая из них имеет значение; они безмерно ценны. Сталкиваясь с непреодолимыми трудностями, помни, почему именно ты поступила сюда. Кажется, Мари ожидала другого ответа. Словно почувствовав разочарование, Леви отступает на шаг, его плечи слегка опускаются. — Послушай, — начинает более мягко, — все это ничего не будет значить, если ты сначала не научишься полагаться на себя. Доверяй себе, усердно тренируйся, совершай ошибки и исправляй их. Потому что, в конце концов, не имеет значения, что о тебе думают другие; важно только то, какого мнения о себе ты сама. И давай возвращайся в свою комнату, скоро отбой. Когда Леви исчезает из поля зрения, девушка еще несколько минут неподвижно стоит, пытаясь осмыслить все, что было сказано. Слова капитана эхом проносятся в голове отдаленным раскатом грома, пробуждая желания, о существовании которых Мари и не подозревала. Часть ее хочет побежать за мужчиной, поблагодарить за неожиданную доброту и совет; другая часть содрогается при мысли о том, чтобы показаться слабой или нуждающейся в помощи перед кем-то вроде него. В итоге Мари заставляет себя двинуться вперед, чтобы направиться в комнату. Леви останавливается в коридоре, когда замечает знакомый силуэт. — Как давно ты с подростками вот так общаешься? — Какого рода неприятности ты надеешься преподнести мне сейчас? — закатывает глаза Леви, когда Эмилия хмыкает. — Если хочешь начать очередной бессмысленный разговор, то можешь возвращаться к себе. Любой бы заметил, что между ними нарастает напряжение — словно электрический разряд проскальзывает в воздухе. — Собираешься связаться с малолеткой? — у Эмилии такое непонятное настроение от очередного столкновения с переживаниями, которые не покидают в течение дня, что она даже не останавливает себя. — Сколько ей? Пятнадцать? Видела вас через окно. Насмешливо усмехаясь, Эмилия добавляет: — Не собираешься говорить? — Тебе какое дело, с кем я разговариваю? Или ты всегда так за мной наблюдаешь? Игнорируя замечание о возрасте Мари, Леви угрожающе шагает вперед, готовый к очередной словесной стычке. — Я уже связался один раз с пятнадцатилетней девчонкой, — спокойствие, коим пропитан голос, кажется Эмилии наигранным, — и это было самое глупое решение в моей жизни. — Неужели отношения со мной были настолько ужасны? Глаза Аккермана сужаются от раздражения. — Да, так оно и было, — резко отвечает. — Ты была всего лишь надоедливой мухой, жужжащей у меня над ухом. Мне следовало проигнорировать тебя с самого начала, а не пытаться удовлетворить твое глупое любопытство. — О! Они оба замолкают. Не надо было вспоминать об этом. — Я была надоедливой мухой даже тогда, когда ты хотел показать мне звездное небо? Когда говорил, чтобы я вовремя возвращалась? Чтобы была аккуратнее за пределами здания? — Слушай меня сюда, — Леви внезапно хватает Эмилию под руку, сильно сжимает кожу и отводит от дверей. Хотя Эмилия и попыталась игнорировать, неожиданная хватка на руке застает ее врасплох и заставляет вскрикнуть. На долю секунды на лице Аккермана застывает гнев, который будто по щелчку сменяется чем-то другим — возможно, сожалением или смущением. Отпуская руку женщины, он отходит. — Когда я говорил тебе возвращаться вовремя, ты слушала? — хрипло произносит, хмурясь. — Когда я предупреждал тебя о неосторожности на улице, ты обратила на это внимание? — Я… — Ты зачем вообще подняла эту тему? Думаешь, что меня это как-то заденет? Да я ненавижу тебя больше, чем ты можешь себе представить. — Ты в своем уме вообще? — Ты первая завела разговор об этом, — стискивает зубы. — За кого меня принимаешь? За сентиментального дурака, который заботится о твоем благополучии? Нет, мне насрать, будешь ли ты жить или умрешь, — скрещивает руки, словно защищаясь. — Все, чего я хочу, — это чтобы ты перестала вставать у меня на пути и хоть раз сделала что-нибудь полезное. — Прекрасно! — Не ори, еще не хватало, чтобы кто-то услышал. И уходит. Уходит быстро, даже не оборачиваясь. Это даже хорошо. Если бы Леви посмотрел на Эмилию, точно заметил бы смятение на ее лице.***
Воздух наполняется звуками разговоров. Справа от Эмилии стоят кадеты со свежими лицами, ожидавшие своего посвящения и распределения по отрядам. Их нервозность ощутима; некоторые дрожат от нетерпения, в то время как другие пытаются скрыть все свои эмоции. Губы Эмилии расплываются в улыбке, пока она смотрит. Кадеты молоды и полны надежд. — Добрый вечер. — Добрый, Ханджи. Кивнув в знак приветствия, Эмилия вновь возвращается к разглядыванию кадетов. Она не может отрицать, что, рассматривая их, испытывает странную смесь эмоций: гордость за то, что некоторые из них прямо сейчас кричат о том, что собираются поступить в разведкорпус, и грусть от осознания того, что некоторые не справятся с первой миссией. По мере того как идут минуты, а коммандера Смита все не видно, в рядах начинает расти нетерпение; Эмилия слышит обсуждения ближайшего будущего. Она сохраняет внешнюю невозмутимость, внимательно наблюдая за каждым, кто слишком много двигается. Наконец после того, что казалось вечностью, раздается шум шагов, отчетливо разносящийся во внезапно повисшей тишине; все тут же поворачиваются к приближающейся фигуре Эрвина Смита. Увидев уверенно вышагивающего командира, Эмилия неосознанно выпрямляется, ее поза выражает одновременно уважение и готовность. Остальные вокруг следуют примеру. Эрвин оказывается в центре внимания, взгляд его, кажется, пронзает насквозь. Слова наставления звучат ясно и правдиво, находя глубокий отклик в сердцах, отягощенных неуверенностью; его послание является призывом к мужеству, решимости и самопожертвованию, напоминая собравшимся, почему они пошли в военную службу. Даже если они не выберут разведывательный корпус, оставшиеся варианты тоже требуют храбрости и наличия серьезных намерений. Толпа редеет после вопроса Эрвина о том, кто собирается пойти в разведку. Эмилия встречается с главнокомандующим взглядом; понимание, моментально возникшее между ними, не требует слов. Вот почему они все это делают — вот почему день за днем они продолжают подвергать себя опасности: ради человечества. Чтобы защитить тех, кто не может защитить себя сам. И хотя дорога впереди пока не сулит ничего, кроме боли, душевных терзаний и потерь, они все равно идут по ней, потому что где-то на этом пути кто-то рассчитывает на них. После того как выступление Эрвина Смита заканчивается, Эмилия широкими шагами возвращается в свою комнату, отягощенная усталостью, не в силах избавиться от непонятного, тянущего ощущения в животе. А все из-за Аккермана. — Зачем заговорила с ним сегодня? Какой он дурак! Не нужно было вспоминать о прошлых отношениях. Не нужно было вообще открывать рот. Ударяя ладонью по лбу, Эмилия мысленно отчитывает себя за то, что сказанула что-то настолько глупое. Переодеваясь в одежду для сна, женщина неторопливо забирается под одеяло. Если и было что-то, что Эмилия ненавидела больше всего на свете, так это жалость к себе. И все же она снова здесь, пойманная в удушающие объятия тревоги, лежит и анализирует каждое сказанное и недосказанное слово. В глубине души она, конечно, уже достаточно долго хранит осознание, что Леви давно живет своей жизнью, однако все же не может избавиться от легкой обиды, вызванной словами мужчины о том, что ему все равно. Это чувство преследует Эмилию тенью, и это отвратительно. Настолько, что хочется обо всем забыть по щелчку пальцев. Но действительно ли все было так плохо? — Все, хватит, хватит… В тот самый момент, когда с губ срываются эти слова, на глазах наворачиваются слезы — не от грусти или ностальгии, а от разочарования и гнева. Почему все это вызывает такие болезненные воспоминания? Эмилия была уверена, что давно перестала вести себя как ребенок. Что произошло? Не в силах больше выносить груз своих эмоций, Эмилия начинает плакать сильнее, сотрясаясь от рыданий, пронзающих все тело. В этом водовороте противоречивых чувств рассудок словно покидает, позволяя отчаянию властвовать. — Отвратительно. В попытках вернуть самообладание Эмилия только сильнее расстраивается и оказывается беспомощной перед силой эмоционального потрясения. Неудержимо дрожа, женщина обнимает саму себя, словно ища убежища от какого-то невидимого противника. Будто было мало ситуации с Исао, который все еще периодически напоминает о своих никуда не пропавших чувствах. — На что… Надеялась… На что? Ощущая себя более уязвимой, чем когда-либо прежде, Эмилия принимает сидячее положение, громко всхлипывая. Трясущимися руками она тянется за лежащей неподалеку чистой тряпкой небольшого размера и вытирает мокрые щеки. Постепенно приходит в себя. — Черт… Как только эмоциональная буря успокаивается, женщину охватывает глубокое смущение. Вот она, одна из сильных солдат разведывательного корпуса, сейчас выглядит как дрожащее месиво из-за одних только слов. Как она вообще может кем-то руководить, если не в состоянии контролировать собственные переживания? Засыпает быстро. Настолько, что даже не осознает, когда сонливость берет верх.