И ничего, кроме правды

Дилли знал, что вся его родня считает лень главной причиной, по которой он старается избегать приключений. В целом, они, безусловно, были правы! Дилли однозначно предпочел бы отдохнуть у бассейна, а не взбираться на многие километры на какую-то гору, особенно, если у него не было мотивации, например, информации о сокровищах, которые они могут там найти. Если это просто очередная стремная старая гора с кучей странных легенд – то нет, спасибо. Но он знал о себе чуть больше, чем остальные. И, просыпаясь среди ночи от кошмара, он снова обещает себе послать все к черту в следующий раз и просто остаться дома. Дилли садится на кровати, стараясь заглушить прерывистое громкое дыхание. Он обнимает себя за колени и несколько раз тихо сухо всхлипывает. Как это глупо! Беда в том, что ему нравится спать. Но после приключений сны всегда дурацкие, страшные, и он не может заниматься любимым делом! Ему и раньше снились кошмары, но теперь, после всех ужасов и опасностей, с которыми они сталкиваются, это стало слишком частым явлением. Ему хочется пить, ему хочется подойти к дяде Дональду, и чтобы тот сразу понял, в чем дело, как было раньше, еще на пристани. Чтобы понял, утешил, быстро сделал дешевый не растворяющийся до конца какао и посидел рядом, пока Дилли снова не захочется спать. Блин, он был даже согласен на молоко, которое дядюшка иногда делал вместо какао, когда денег было не так уж и много… Но дядя Дональд принципиально отказывается ночевать в особняке и сидит в своей лодке, которая нелепо стоит посреди бассейна дяди Скруджа. Дилли хмурится. Придется самому разогреть себе молоко. Он даже не знает, есть ли у Скруджа какао! Дилли двигается так, чтобы не разбудить братьев, и выходит из комнаты, не скрипнув ни одной половицей. Он замирает на мгновение в темном коридоре и достает телефон, чтобы посветить себе под лапы. Думать о кошмаре не хочется. Дилли хмурится, не спеша спускаясь по ступеням. Ему часто снились братья и еще чаще снился дядя Дональд с его вечным невезением, после знакомства с Поночкой она тоже стала частым гостем, но Скруджа он в своих кошмарах видел лишь однажды. И тогда старый дурак кричал на них, что все его проблемы из-за семьи. Дилли встряхивается, когда перья поднимаются дыбом. Он ненавидел то абсолютно ужасное приключение, которое даже толком не началось, а сразу закончилось полным разладом их семьи и возвращением на пристань. Он всей душой ненавидел кошмар с кричащим на них Скруджем, который не смог забыть даже после битвы с Магикой. Он даже начал незаметно сторониться дяди, что ему на удивление легко удавалось. И сейчас это вернулось и ударило его с силой аварийно приземляющегося Зигзага. Скрудж снова кричал на него, теперь только на него, во сне не было фигур братьев рядом. Старый богатей говорил, что все проблемы из-за его лени и невнимательности, больно тыкал своей страшной тростью в его плечо и нависал ужасной фигурой сверху, а затем что-то сверкнуло золотом, затрещало, и Дилли увидел мимолетный страх в черных глазах. А потом Скрудж вытолкнул его прочь, в темноту. И он падал, падал, падал в абсолютной тьме, чувствуя только надвигающийся ужас от тишины и пустоты. И пусть на этом бы все закончилось, но в окружающей темноте то тут, то там появлялась фигура Скруджа, скрюченная от боли и эхом продолжающая его обвинять во всех проблемах. Когда Дилли наконец смог проснуться, он понял: испуганный взгляд Скруджа пришел из воспоминаний. И в этот раз в этом всем действительно была его вина. Сердито потерев слезящиеся глаза и споткнувшись о край ковра, он шепотом выругался так, как дядя Дональд не разрешает. Какая разница, тот все равно спит! Дилли сердито трет лапку, опираясь боком о стену. Он настолько увлечен облегчением тупой боли, что не сразу замечает фигуру, выросшую из темноты справа от него. - Дилли? Он вскрикивает, отступая назад, теряя равновесие и шлепаясь на зад. К счастью, он все еще держит телефон в руках, и поэтому, отползая, направляет свет фонарика на ночного нарушителя. Нарушитель издает недовольный возглас, прикрывая глаза от света, и Дилли наконец узнает дядю Скруджа. - Ты в порядке, парень? – спрашивает Скрудж, и Дилли пытается найти в себе силы ответить, но только испуганно прерывисто дышит и смотрит на высокую фигуру дяди, нависающего над ним, борясь с кадрами из сна. - Я… Нормально, я… - он не может найти слов, почти с облегчением видя, что на Скрудже домашний халат и нет этой ужасной трости, и этот образ не вяжется со сном. - Малыш, отверни от меня телефон, иначе я окончательно ослепну. - Ой! – Дилли резко направляет фонарик в пол, и Скрудж трет глаза, - извиняюсь. - Ничего страшного, - Скрудж протягивает ему крыло, и Дилли почти берет его за руку, но тут в отблесках фонарика сверкает золото, и он резко вздыхает. Он поднимается самостоятельно, не смотря на дядю. - Почему ты бродишь по дому в… - Скрудж молчит несколько секунд, находя часы взглядом и щурясь на них, - половину четвертого утра? Дилли смотрит исподлобья мгновение, затем выключает фонарик, понимая, что на первом этаже достаточно светло из-за распахнутых штор и почти полной луны, заглядывающей в большие окна. - Мне хочется пить, - он прячет телефон в карман, пожимая плечами, - а ты почему не спишь, дядя Скрудж? Ему на мгновение кажется, что Скрудж не ответит, но затем он вспоминает вчерашний день и почти съеживается от дискомфорта. - Кошмары, - в голосе Скруджа почему-то звучит смешинка, и Дилли пытается посмотреть в его лицо, но тот избегает его взгляда и скрывается на кухне. Его шаги почти не слышны, словно он крадется по собственному дому. Дилли стоит на месте, не зная, стоит ли ему идти следом, или просто пойти во вторую кухню, которая использовалась реже, или вообще просто попить воды в ванной… - Тебе воды или чаю? Или сок? Хотя не советую сок на ночь, – из кухни слышится приглушенный голос Скруджа, и Дилли удивленно приподнимает брови такому своеобразному приглашению. - Эм… Вообще-то, - он спешит пройти на кухню, - я хотел молока. Скрудж, освещенный тусклым светом из открытого холодильника, замирает. Кажется, он над чем-то раздумывает пару секунд, а затем мягко прикрывает дверцу. Дилли недоуменно склоняет голову к плечу. - Мм… знаешь, я думаю, что я помню старый рецепт горячего шоколада из Глазго, - голос Скруджа становится ближе к бормотанию, - если я не ошибаюсь, у меня даже должны быть нужные вещи… Ах, да, все есть… Он прикрывает ящик, в котором что-то искал мгновение назад, и оборачивается. - Если ты, конечно, хочешь. Я могу просто погреть молоко. Происходит что-то необычное, и Дилли не совсем знает, как к этому относиться. Он осторожно залезает на стул и ставит локти на столешницу, подпирая голову ладонями. - Звучит очень здорово. Скрудж ему улыбается своей лучшей натянутой улыбкой, и Дилли делает вид, что верит, кривя клюв в ответ. Он не может не подумать о том, как органично и привычно тот двигается по кухне, даже в полутьме понимая, что и где находится, ни на что не натыкаясь и ни разу не споткнувшись. Как часто он ходит здесь ночами, экономя на свете? Почему-то образ не спящего из-за ночных кошмаров Скруджа настолько выбивает Дилли из колеи, что он совсем не знает, что об этом думать. Ему всегда казалось, что плохие сны, из-за которых страшно дальше спать – удел детей. А учитывая, что ни Билли, ни Вилли никогда не жаловались на них, то удел плохих детей. Он не то, чтобы стеснялся этого, но дядя Дональд никогда не жаловался на кошмары. Хотя дядя Дональд вообще никогда ни на что всерьез не жаловался. Возмущался и кричал, размахивая руками - да, но никогда не рассказывал о проблемах с деньгами, с работой, с оплатой счетов. Тройняшки все узнавали сами. Дилли смотрит на свои коленки, покачивая одной ногой. Учитывая, как часто дядя Дональд дремал днем… Может быть, плохие сны снились не только плохим детям. Когда перед ним наконец появляется его любимая кружка с горячим напитком, он вздрагивает, но, вдыхая потрясающий аромат, почти физически ощущает, как становится легче. - Спасибо, дядя Скрудж, - искренне говорит он. Тот издает утвердительно «мхм», садясь на свое обычное место во главе стола и делая глоток давно остывшего… что бы там у него ни было в кружке. Они сидят в почти комфортной тишине. Его кружка опустошается наполовину, когда он вытирает сладкий след на клюве и смотрит на задумчиво замершего статуей имени себя дядю. - Дядя Скрудж, - зовет Дилли, решившись. - Что такое? – встрепенулся тот, словно очнувшись ото сна. Он поправляет очки и пытливо смотрит на племянника. - Ты какой-то странный. Почему ты себя так ведешь? Дилли сжимает крепко клюв от резкого выражения разочарования, которое появляется на лице дяди, сглатывая горечь на корне языка, почти подавившись экстренным глотком шоколада, призванным убрать этот привкус. Но это безобидный вопрос, он мог бы спросить и более серьезные и глубокие вещи! Кто может винить его за любопытство? Горечь на языке остается. - Тревога не дает мне спать, - с тихим вздохом начинает Скрудж, - когда мы возвращаемся, и кто-то из вас хоть немного пострадал… или был на грани от этого, я не могу просто отдыхать. Мне снятся кошмары, я начинаю беспокоиться, и мне нужно что-то делать, как-то позаботиться о вас. Обычно я ничего не могу сделать, кроме как убедиться, что вы все спите и вам ничего не угрожает. Но сейчас ты здесь. И из этого вытекает это. Он взмахивает крылом в сторону кружки Дилли, говоря о горячем шоколаде. Дилли, не думая, реагирует на это, ошеломленный услышанным. - Ты правда так волнуешься о нас? - Конечно, парень! – голос Скруджа звучит сердито, когда он откидывается на спинку стула, - вы - самое дорогое, что есть в моей… Скрудж со стуком захлопывает клюв, зажимая его ладонью сбоку. Дилли замирает на своем стуле. Он все еще слышит бормотание – они уже выяснили, что Скрудж не может замолчать, пока не ответит, хотя ему удается сделать свой ответ максимально невнятным – но не прислушивается. Из транса его вырывает его имя, произнесенное дядей. - Пей свой горячий шоколад, Дилли. Прокляни мою волынку, в последний раз я ощущал себя таким злым из-за проклятия, когда мы с Голди застряли во льдах на пол десятилетия… Не могу поверить, что эта чепуха… - Мне тоже приснился кошмар, - перебивает Дилли, глядя в свою любимую кружку на почти закончившийся шоколад. Скрудж угадал, что это его любимая кружка? Или знал? Она не была зеленой, чтобы тот даже мог предположить. - Что? – он чувствует взгляд на себе, но сам не поднимает глаз, все еще гипнотизируя свой уже теплый, а не горячий напиток. - Ты спрашивал, почему я не сплю. Мне всегда снятся кошмары после наших приключений. Иногда и без них тоже, конечно. Кухня погружается в тишину на долгую минуту. Дилли думает, что признаться в такой мелочи будет не страшно. Но не может продолжить. - Так… что же тебе приснилось? Скрудж звучит тихо, почти осторожно. Как будто он боится спросить, разбить нарушаемую только дыханием двух уток тишину. В полумраке кухни, залитой серебром луны, в сочетании с тем, что дядя только что перечеркнул все сомнения об отношении к ним, которые поселились в его сердце с момента признания о Копье Селены, Дилли считает кощунством не ответить. Он вздыхает и делает глоток, откладывая слова еще на несколько секунд. - Ты. Ты кричал на меня. Что я ленивый и бесполезный… И про маму… Как… как тог… Дилли чувствует комок в горле, но на мгновение надувает щеки, сдерживая рыдание. В тот же момент он совершает огромную ошибку и смотрит на Скруджа. Глаза того широкие, грустные, с глубоким чувством, которое Дилли не понимает, но которое заставляет рыдание все-таки сорваться с его клюва. - Мне так жаль, малыш, - произносит дядя Скрудж тихо, а Дилли рыдает громче, потому что старому дураку правда жаль, и это заставляет его сердце наполняться грустью и любовью. Он откидывается на спинку стула, безуспешно вытирает кулаками слезы с глаз. Он привык к утешению от дяди Дональда, когда можно втиснуться в объятия взрослого и забыть про все проблемы, нависшие над детской головой, но он не думает, что дядя Скрудж позволит ему это. Чувствуя теплую большую ладонь на своем плече и мягкий платок у ноздрей, он почти инстинктивно высмаркивается, позволяя этому превратиться в еще одно рыдание. Дядя Скрудж позволяет ему плакать, не пытаясь утихомирить. Просто держит за плечо и перекладывает платок сухим уголком, чтобы дать ему снова высморкаться. Дилли не знает, сколько времени тратит на то, чтобы успокоиться. Кажется, что прошло всего несколько секунд, но он устал так, словно прорыдал пару часов без остановки. Он отрывает ладони от глаз, чувствуя, как сильно намокли перья, зная, что нужно будет умыться перед сном. Платок снова проходится по его клюву, стирая следы небольшой истерики, и он не отворачивается, позволяя дядюшке ухаживать за собой. - Извини, дядя Скрудж… - Тебе не за что извиняться, - без запинки тут же произносит дядя, - плакать – это нормально. - Я… Я про эту… - все его тело вздрагивает от еще одного сухого рыдания, - эту штуку. Он тыкает пальцем в сторону запястья Скруджа и непонимающе смотрит на дядю, когда тот спокойно повторяет: - Тебе не за что извиняться, - Скрудж поднимает крыло, и золотые змеи сверкают в свете луны чуть менее ехидно, чем на горе Змееру, - я сам принял это решение и буду отвечать за последствия. Я никогда не буду винить ребенка в том, что он ведет себя как ребенок. Вы четверо – всего лишь утята, и моя задача – оберегать вас от ошибок. Не вини себя за это, малыш… Дилли. Независимо от того, кто из вас попытался бы потрогать Бааджюбанд, я бы сделал это за него без тени сомнения. Дилли думал, что в нем больше не осталось сил плакать, но эта волна честности выбивает почву у него из-под ног, и он слезает со стула только для того, чтобы подойти ближе и притиснуться к дяде, попытаться обнять его за пояс. Он понимает, что с замиранием сердца ждал, откажут ли ему в очередном утешении, но позволяет себе разрыдаться окончательно, когда его без слов поднимают к себе на колени и обнимают – он просто плачет в мягкий потертый воротник домашнего халата дяди. Он не пахнет солью, песком и теплом, как дядя Дональд, но, сглатывая сопли и глубоко вздыхая, Дилли думает, что запах пыли и золота кажется не менее теплым. Дилли позволяет гладить себя по голове, разглаживать мягкие перья, выводить круги по спине. Дядя Дональд прижимает к себе гораздо крепче, словно стараясь спрятать от всех невзгод, дать укрытие. Дядя Скрудж же держит уверенно, но ненавязчиво, позволяя в любой момент отстраниться, но уверяя, что он здесь, рядом, никуда не уходит и поможет. Дядя Дональд бывает слишком подавляющим. Дилли думает, что иногда можно будет приходить за утешением к дяде Скруджу. Дилли чувствует, что проваливается в сон, но не может заставить себя оторваться от безопасности теплого и надежного дяди, который любит его и не винит его. Он слышит тихое мычание над головой и даже не знает, что улыбается, погружаясь в сон под старую шотландскую колыбельную. Только полностью убедившись, что младший мистер Дак уснул, Дакворт позволяет себе соткаться из пустоты. Тихая песня без слов не прекращается, хотя мистер МакДак смотрит на него слегка обвинительно. Дакворт пожимает плечами, подходя ближе к уткам. Он знал, что мистер МакДак поспал совсем немного. Что ж, что скрывать, он следовал по пятам за ним всю эту ночь. У бестелесности и невидимости призрака были свои плюсы. Колыбельная затихает. - Я могу отнести мистера Дилли к нему в комнату, - услужливо предлагает Дакворт, чуть склоняя голову, но мистер МакДак не соглашается. - Ты холодный, Дакворт, - он аккуратно встает из-за стола, перехватывая племянника удобнее, всеми силами пытаясь не разбудить, - просто… просто пройдись со мной. - Как пожелаете. Они идут медленно, почти крадучись. Свечение Дакворта освещает коридоры ровно настолько, чтобы не запнуться о ковры и мебель, но он прекрасно знает, что мистер Макдак промчится по всему особняку с завязанными глазами, ни разу ни с чем не столкнувшись. Когда они доходят до комнаты мальчиков, Дакворт открывает дверь, быстрым взглядом окидывая спящих утят. Те ничего не заметили, когда мистер Макдак аккуратно уложил младшего тройню на нижнюю кровать. Он с легким, почти невозмутимым недоумением приподнимает одно ухо, не понимая, почему его хозяин так долго завис в склоненном состоянии. Это не может быть хорошо для его спины. - Дакворт! – шипит мистер Макдак на грани слышимости, и дворецкий послушно подходит ближе. Он бы ухмыльнулся, если бы не был таким хорошим дворецким, но он позволяет смеху вместо этого отразиться в глазах. Мистер Дилли так сильно вцепился в халат мистера МакДака, что его при всем желании было не выдрать из маленьких пальцев. Селезень оперся рукой о стену, чтобы облегчить свою неудобную позицию, пальцами другой руки пытаясь разжать детскую ладошку. Младший мистер Дак нахмурился, когда его пальцы соскользнули с круглой пуговицы, и только сильнее вцепился в мягкую ткань. Дакворт моргнул, увидев, как изменилось лицо его хозяина с сердитой сосредоточенности на что-то болезненно мягкое. - Дакворт, - прозвучало едва слышно, - принеси мне другой халат. Он ничего не спрашивал, он скрылся в тень, готовый выполнить приказ. Вернулся Дакворт через несколько мгновений, удерживая в лапах халат чуть более светлого оттенка, чем был сейчас на его хозяине, и с интересом приподнял брови, глядя на странные манипуляции. Совсем не грациозно мистер Макдак вывернулся из собственного халата, выдергивая запасной из рук дворецкого и тут же накидывая на себя. Довольный положением дел утенок же скомкал халат и обнял его, для надежности зажав еще и коленями. Дакворт почти ловит себя на улыбке. Мистер Макдак накрывает мистера Дилли одеялом, аккуратно проводит по голове крылом и наконец покидает детскую. Дакворт позволяет себе обернуться на мгновение, чтобы убедиться, что все в порядке. Все хорошо. Не получив приказ уйти, Дакворт следует за медленно шагающим в сторону спальни хозяином. Он знает, что что-то еще должно прозвучать сегодня вечером. Он слишком хорошо знает своего хозяина. - Знаешь, Дакворт… Иногда мне снится, что я просыпаюсь, а вокруг никого нет. Нет мальчиков в их комнате, нет Дональда с его лодкой. Дакворт позволяет этим словам лечь в его самое сердце, следуя за хозяином безмолвной тенью. - Нет миссис Клювдии и Поночки. Нет тебя. И я один в этом мертвом пустом доме. Ему хочется уверить, что они никуда не уйдут, что мистер МакДак не останется один, но… То, что случалось однажды, может повториться снова. Все они все еще могут уйти. - Ах! – мистер МакДак внезапно раздраженно взмахивает руками, - глупые сны! Извини, что выливаю это на тебя. Глупый артефакт заставляет меня говорить все больше и больше правдивой чепухи. Дакворт позволяет себе нахмуриться, глядя на блестящий браслет.