***
«Пойдёте сегодня вечером гулять?» — первое, что пишу на сервер в дискорде с отметкой нужных мне людей, стоит мне встать с кровати и умыться. «Прихвачу гитару, сгоняем в «Этажи», мейби», — летит следом. Откладываю телефон обратно на тумбочку, начиная собираться, потому что ехать чуть больше часа, десять минут из которых нужно осилить до остановки с тростью. Часы показывают полчетвëртого, — добрый вечер сбитому режиму, — так что приходится поторопиться — уведомления сменяют друг друга. Кто-то из них живёт на одной станции метро со мной, поэтому обещает помочь с тяжëлым инструментом. Даже не представляю, что бы делала без них, потому что эти люди — единственные мои друзья в городе. Их двое, но они самые комфортные и честные крохи, которых я когда-либо встречала. Вечер в их компании — то, что мне нужно, чтобы хоть немного отвлечься от гнетущего, тревожного чувства в груди, которое меня не покидает вот уже пару месяцев точно. Наспех накрасившись, — читать как «корректор от синяков, консилер от персикового корреткора и тоналка для выравнивания тона», — я беру гитару, отписываюсь Саше, что часам к одиннадцати освобожусь и закрываю комнату, направляясь к остановке. Надеть лямки гитарного кейса на оба плеча — ещё одна прекрасная идея, иначе бы я просто развернулась и пошла обратно домой. Дубовая трость, окрашенная в чëрный, теперь уже на долгое время мой верный спутник, едва заметно касается асфальта с характерным звуком, в то время как весь мой остальной образ больше похож на рокера с алика: короткая чёрная куртка с белым искусственным мехом из «ТВОЕ», в тон ей брюки-карго и худак, под которым прячется белая футболка из «CROPP». Угольные ботинки, больше похожие на берцы, завершают этот «траурный карнавал» по моей нервной системе. Как бы мне ни хотелось не думать в этот вечер, но я в очередной раз надеялась встретить его по пути или где-нибудь в центре. Хочется увидеть его один-единственный раз, чтобы понять: у него всё хорошо, жив-здоров и прочее, и прочее. Ненавижу закрывать глаза — каждый раз вижу его серые, смотрящие прямо в душу и не позволяющие отводить взгляд. Никогда не получалось, если честно, продержаться дольше тридцати секунд, если не меньше. Рядом с ним я вообще теряю счëт времени. Тем не менее в наушниках играет «Bück Dich» от Rammstein, и на такой весëлой ноте сажусь в автобус, удобнее размещаясь, и тут же открываю одну из полюбившихся мобильных игр. За двадцать минут успеваю сыграть несколько матчей, прежде чем по связи объявляют нужную остановку. Стоит мне выйти, попадаю в крепкие, но осторожные объятия подруги, которая моментально стаскивает гитару с плеч и вешает на свои. Благодарности во мне нет предела, поэтому, перекурив пять минут и закинув деньги ради проезда дешевле, чем для любых карт, кроме «карты петербуржца» мы спускаемся в метро. Времени на это уходит гораздо меньше, чем когда мы с… Ненавижу вспоминать тот день, но вместе с болезненным ударом под дых он отдаёт сладкой истомой, стоит мне воспроизвести его дыхание на своих губах с примесью ледяной вишни. Я уже не полезу в подкорки памяти за тем, кто из нас закинулся жвачкой заранее, но это был самый счастливый момент того дня за последние несколько недель. Заметив мою заторможенность, Вика старается растормошить меня порой идиотскими шутками и подкатами, но со временем любопытство окончательно сжирает её, так что под конец поездки в метро я рассказываю всё, что со мной случилось за последний месяц, а заодно и мою историю в нынешнем предприятии. — Охуеть, красава, — легонько задевает плечо своим крохотным кулачком, — ещё одного мужика охмурила, поздравляю. — Ты меня слушала вообще? — закатываю глаза, заливаясь тихим, нервным смехом. — Я ему не нравлюсь в той же мере, что и он мне. Не удивлюсь, если я для него очередная малолетка без мозгов. — Да ну тебя, иначе бы он бы бросил тебя в то утро возле травмы и не согласился бы на поцелуй, подруга. Тихо фыркую, пока Вика, придерживая меня за локоть, ведёт нас к выходу из метро. Хотелось бы верить, что ему не похуй, но настолько мне повезти не может. В планах на вечер грусти не место, поэтому, смахнув внутренние крокодиловы слëзы, широко улыбаюсь, начинаю шутить как не в себя и рассказывать различные истории за прошедший месяц, никак не связанные с ним, чтобы хоть как-то разбавить атмосферу и напряг в себе. Рука, держащая набалдашник трости, подрагивает, когда я опираюсь на неё, но быстро успокаивается, стоит увидеть ещё одного друга на выходе. Он бросается к нам, обнимая и едва не снося с ног, и мы следуем в сторону «К&Б» за парочкой энергетиков для каждого.***
В «Этажи» мы входим спустя полчаса прогулки и, зайдя в центральную дверь, поднимаемся на второй этаж. Каждые двадцать-тридцать минут мы поднимались всё выше и выше, пока не оказываемся на открытом воздухе, где и располагаемся. Пока я перевожу дыхание, мы смотрим с крыши на прохожих внизу и находим для себя в каждом нечто забавное или просто интересное. Мы, в целом, сытые, так что решаем отложить ужин на попозже. Прежде чем развернуться в сторону скамеек, кидаю последний взгляд вниз и прохожусь им по толпе. Тут же выхватываю знакомую, смольную макушку в тёплой куртке. Пока мозг в долю секунды обрабатывает полученную невербальную информацию, сердце пропускает несколько гулких ударов, отдаваясь болью по всему телу, в том числе и в лодыжке и пояснице. Закрываю глаза, отворачиваясь и снова и снова воспроизводя картинку: вдвоём с ребёнком пришёл сюда. Не заметил, на что я надеюсь. Даже не так: я молюсь, чтобы это было действительно так. — Твою ж мать, — на грани шёпота срывается с губ, и я отхожу к скамейкам, садясь и открывая гитарный кейс. — Ты чего? — Артём обеспокоенно проходит взглядом по мне, подходя ко мне вслед за Викой. — Всё хорошо, просто лодыжка разболелась, — нагло вру, конечно, но ничего другого не остаётся. Мне бы не хотелось, чтобы о моей одержимости кто-то узнал, кроме подруги. Пускай с Сашей практически никто из моего окружения не общается, но рисковать я не готова, пока ситуация не разрешится. Предлагаю начать с чего-то попроще, хотя единственные две песни, которые я знаю наизусть и могу исполнить практически в совершенстве, — это «Вороны» Нервов и «До скорых встреч». Артём берёт гитару на себя и зачем-то открывает камеру, а затем переходит в съëмку видео. — Попробуешь «Яхту, парус»? Обещаю не лажать с аккордами, — кивает на телефон нашей подруги, которая почти сразу открыла нужную вкладку. — Чисто распеться, а потом как пойдёт. Я киваю и всё ещё вижу перед закрытыми веками его курящий силуэт. Эх, а говорил, что бросил давно уже… Руки начинают подрагивать, но никто не замечает, хотя девушка смотрит настороженно. Мы дружим с детства. Она — единственная, кому я доверяю, так что, уловив её движение пальцами и немного ладонью, означающий небольшой вопрос: «Он тут?», — киваю, на что Вика лишь загадочно, пусть и грустно улыбается. У нас был и есть свой выдуманный язык, понимание которого не всегда доходило до остальных. Его составляющая — незначительные движения руками и редко другими частями тела, которые толком переводить не нужно, но они выглядят настолько естественно, будто чесание брови или плеча, что остаётся незамеченным. Похоже, в голове у эксцентричной Леммель зреет план, и это мне не нравится. Каждая из её выходок обычно заканчивается либо «лягушатником», либо травмами. Обычно физическими, но приятнее от этого они не становятся. И я искренне молюсь в который раз, чтобы этот вечер закончился без приключений. Тяжело вздыхаю и начинаю тихо напевать, наблюдая за входом. Если зайдёт он, разговора не избежать, чего мне не хотелось бы. Тем не менее меня греет мысль, что он пришёл сюда по моей наводке, пускай и не один. Вспоминаю его улыбку и сбиваюсь впервые, но продолжаю дальше распеваться. Не самая любимая песня, но она лёгкая, чем несомненно радует. Настроение поднимается удивительно быстро, когда сквозь собственный голос слышу, как в унисон друзья просят вытащить хер из рта и начать уже петь нормально. — Чай ассам, ну так, блять, сюда сядь и сделай это сам, — смеюсь открыто впервые за вечер, запрокидывая голову от своей же шутки. — Ну-ка, — встаю, чтобы пройтись вдоль крыши и размять больную ногу. С тех пор, как мне сняли гипс, я ношу полужëсткий бандаж, в котором нога чувствует себя достаточно комфортно, чтобы гулять, так что вполне имею право. Сегодня дышится по-особенному хорошо и свободно. Видимо, долгое отсутствие на свежем воздухе сильно повредило не только моё тело, но и психологическое состояние. Замечаю краем глаза, что Вика наводит камеру на меня, — было несложно догадаться по её позе, — и я расслабленно облокачиваюсь на перила, позируя в шутку — такие кадры получаются обычно самыми удачными. В голове практически пусто, и глаза находят небо с редкими проползающими облаками. Чувствую головокружение, в то время как с одной стороны Вика с Артёмом снова спорят, какая песня будет следующей, на что я лишь улыбаюсь широко, желая остаться в этом мгновении навсегда, а с другой открывается дверь с едва слышным звуком, но его достаточно, чтобы поднять взгляд и поймать другой: с насыщенно серыми оттенками, будто сейчас не плюс двадцать и солнечно, а слякоть, проливной дождь и пасмурное небо. Такое бывает в Питере нередко. Я теряюсь в глазах напротив и напрочь забываю об окружающем меня мире. Буквально несколько секунд длится контакт, прежде чем он в компании своего чада проходит мимо, даже не поздоровавшись. Жгучая обида разливается где-то в груди, превращаясь в пожар из мрачных мыслей и желания придушить. Желательно его. С летальным исходом. Зависнув на пару дополнительных секунд, возвращаюсь обратно к ребятам и допиваю половину энергетика в три больших глотка. — Определились? — спрашивать не имеет смысла, знаю ведь, что нет, но я всё равно это делаю в попытках успокоить разбушевавшееся сердцебиение, а Леммель с Парфëновым лишь отрицательно кивают. — Нет? Славненько. Пойдëмте перекусим, я жутко голодная. Ладонь перехватывает набалдашник поудобнее, пока взгляд спрятан в недрах сумки под гитару. Как будто в слоумо вижу, как инструмент опускается в неё, как закрывается крышка, как скользит молния в пальцах подруги, и на минутку представляю, что это гроб, в который кладут меня, ещё живую, но обессиленную, медленно закрывают крышку и перетягивают цепями, чтобы не выбралась обратно. Закрываю устало глаза, сглатываю и надеваю солнцезащитные очки. Я стою спиной к мужчине, но всеми фибрами чувствую его тяжëлый взгляд. Привлекаю внимание Вики круговым движением запястья и будто бы что-то выкидываю за спину, но она понимает всё. Смотрит за меня на мужскую фигуру и, судя по её отведëнным глазам спустя полминуты, понимаю, что она всё-таки перевела его внимание на себя. Она отрицательно машет головой, — видимо, ему, — подхватывает гитару за лямки и проходит передо мной к двери. Я бы хотела сказать, что на этом всё закончилось, и мы спокойно отправились кушать, но рука Павла обожгла плечо сквозь несколько слоëв одежды. Я прирастаю к полу, не в силах пройти ни вперёд, ни обратно. Даже оборачиваться страшно — я снова потону в его глазах и вряд ли смогу выплыть в этот раз. — Я… — в горле внезапно пересыхает, приходится пару раз сглотнуть и откашляться. — Догоню вас, ребят. Пять минут буквально. Медленно поворачиваюсь к мужчине, улавливая боковым зрением, как его ребёнок проскальзывает мимо меня. Вероятно, решил отлучиться в туалет, а, может, и вовсе исчезает по просьбе родителя в сторону магазинов, чтобы у нас была возможность поговорить. Вижу, как друзья останавливаются за поворотом, и тут же возвращаюсь к Павлу. Синяки под глазами говорят сами за себя: бессонные ночи на фоне стресса. В его взгляде нет ни намёка на хорошее расположение духа, там только хмурая усталость. Хочется прижать его крепче к себе и не отпускать никуда, но я лишь выжидающе не прерываю визуальный контакт. Между нами слишком много «не», «нельзя» и «но». Шумно выдыхаю, чувствуя возрастающую тревогу под рёбрами. — Как ты? — спрашивает тихо, и на мгновение мне кажется, что он вот-вот обхватит меня своими руками, притянет к себе и наконец позволит ещё раз коснуться его, но он всего лишь оглядывает меня с ног до головы, прежде чем задать следующий вопрос. — Поговорила с ним? Мотаю головой отрицательно, как это делала Вика несколько минут назад, и хмурюсь до белых искр перед глазами. Я слишком слабовольна и безответственна: даже не знаю, с чего начать. Я и так постоянно об этом думаю. Разве так много прошу: всего на один грëбаный вечер перестать заморачиваться и наконец почувствовать себя живым человеком? Вместо этого меня снова тянет на слëзы. Слышу как сквозь толщу воды его шаги навстречу ко мне, но ради нашего общего блага упираюсь набалдашником трости ему в грудь и поднимаю взгляд, полный скорбной боли. — Что Вы собираетесь сделать? — хрипло спрашиваю, всё ещё ощущая жжение в горле. — Я всего лишь хотел… — Снова разбить мне сердце? Добить меня? Уничтожить целиком и полностью, чтобы потом мой труп нашли где-нибудь со вскрытыми венами? — план не поддаваться эмоциям начисто провален, и я чувствую жгучую боль в ноге. Едва ли не сползаю по перилам, но его руки будто на автомате подхватывают меня и ставят обратно, осторожно придерживая чуть выше талии. — Обнять, маленькая, — его голос звучит над ухом настолько успокаивающе, что я поддаюсь вперёд, прижимаясь к нему, что есть силы. — Вы разбиваете мне сердце каждый раз, когда появляетесь в поле зрения, но я не смогу отпустить Вас, кажется, никогда, и если Вы всё-таки согласитесь хоть ненадолго, но побыть со мной… Хотя нахуй я Вам сдалась. У Вас жена, — наверняка красотка, — сын растёт, а я… Не согласится. Зачем ему обуза в моём лице, если у него полная семья с ребёнком? Меня, малолетки с кучей комплексов и неподтверждённой депрессией, ещё не хватает для полного счастья, ага. И я продолжаю шмыгать носом, пока его кофта намокает от нескольких одиноких слëз. Чувствую, как он шепчет нечто успокаивающее в макушку, касается уже различимо губами всё там же и гладит, не переставая подбадривать. — Я развожусь к концу месяца. Окончательно. Хотел бы соврать, что рад этому, но, увы, не получится. Она мне все нервы подпортила, веришь, нет? Поднимаю голову и смеюсь тихо: «Ну хоть не затрахала до смерти, и на том спасибо». Глаза, красные от слëз, отказываются фокусироваться — в них будто песок насыпали: несуществующие песчинки неприятно царапают белки. Мужчина вытирает мокрые дорожки и на прощанье едва заметно касается губами моего лба со слабой улыбкой. — Иди, Элли, друзья заждались уже, — зарывается пальцами одной руки в волосы, очерчивая нежно скулы большим и вынуждая потянуться вслед за тëплым и таким нужным прикосновением, а второй тянется куда-то в карман своей куртки, после чего достаëт визитку и кладёт в мой. — Если понадобится помощь, напиши и я приеду. — А просто так можно? — прижимаюсь всё ещё щекой к его ладони. — Можно. Подхватываю поудобнее трость, прикасаюсь легко к его щеке губами и исчезаю за прозрачной дверью, даже не оборачиваясь, иначе точно наделаю глупостей. Он красивый такой, что аж под дых бьёт с размаху. Если бы я задержалась хоть на полминуты, точно бы поцеловала снова, но я не имею на это права. Ни на поцелуй, ни на него, ни на эти глупые чувства. Хочу любоваться им вечно, желательно в своих объятиях, но чувство юмора у моей судьбы весьма паршивое. Каждый находится в своих мыслях, пока мы спускаемся и выходим на улицу. Перекурив, идём к нужному кафе, где и останавливаемся шумной, хоть и небольшой компанией. Шутки льются через край. Они — единственное, что помогает отвлечься от размышлений. — Так, теперь рассказывай, чë за хрыч старый? — мы заходим в «Акиба», когда Артём начинает вдруг интересоваться, но под моим настороженным взглядом немного успокаивается. — Не, не, симпатичный, не отрицаю, но он же реально старый, хотя и хорошо выглядит. Сколько ему? Пятьдесят? — Сорок три, — отвечаю с горькой полуулыбкой, шутливо добавляя, — ухажëр очередной. Помог до дома добраться, когда лодыжку повредила. Точнее, сначала до травмы, а потом и в родную комнату. — Ну, ты даёшь, — присвистывает друг, — и чего у вас там, всë серьёзно? — Тëм! — нехотя заливаюсь краской с тихим смехом. — Я замужем так-то. Парень лишь фыркает и заказывает что-то себе, а у меня в груди багровым пятном тепло расплывается. Если он понравится моим друзьям, то при удачном раскладе я бы дала ему шанс, но в силу своей трусливой натуры мне понадобится время, чтобы… Честно, зачем — не знаю, но я бы не хотела делать первый шаг. Это слишком огромные риски для меня. Делаю свой заказ, выплывая из мыслей, и возвращаюсь за столик. Наш выбор пал на «До скорых встреч», так что решаем заснять исполнение этой песни на память. Это уже как традиция. У нас один канал на троих — Бог любит троицу и всë в этом духе. Мы не то чтобы стремимся к популярности, но небольшой доход на карманные расходы, помимо житейских будней, не помешает. На данный момент у нас порядка десяти тысяч подписчиков. Что самое удивительное, на моём нынешнем месте работы никто даже не подходил, хотя фанбаза у нас достаточно обширная. Возможно, коллеги узнают, но не пристают, за что им отдельное спасибо. И сегодня тоже спокойный вечер, поэтому и дышится свободнее. Я бы хотела, чтобы Павел оценил то, что мы все вместе делаем, но, к сожалению, он ни словом не обмолвился о том, знает ли он о канале или нет. Приходит осознание, что это хобби — отныне единственное, чем я могу заниматься, отдаваясь целиком и полностью. Нутром чувствую, что не заживёт нормально лодыжка уже никогда, учитывая, что после второй травмы меня временами мучили боли при ходьбе. Незаметно для всех расстраиваюсь, но вида не подаю. Мне не пристало всё время ныть и жаловаться на неприятности по жизни. Тем более, Вика с Артëмом — мои самые близкие друзья, и потерять их для меня значит потерять и огромную часть себя. Они часть той истории, которая делает мою жизнь насыщеннее и ярче. Только четыре человека за девять лет в этом городе-мечте смогли позволить мне почувствовать себя максимально живой и счастливой. Я не знаю, что произойдёт, если лишусь каждого из них. Родственников у меня не осталось практически — брат только, да и то живёт он за границей. Забавно получается: всю жизнь ищу себя, но нахожусь в отдельных людях, делая их своими друзьями. У меня всегда были проблемы с коммуникацией и социализацией, но, кажется, мне и так хорошо теперь. Возможно, это чувство ненадолго, но приподнятое настроение остаётся на некоторое время.***
Мы возвращаемся на крышу. Я параллельно забиваю новый номер в телефонную книгу и почти сразу открываю диалог в телеграмме. Отправляю машущий смайлик в знак приветствия и закрываю вкладку, открывая групповой чат с ребятами, где уже хранились свежие фотографии, сделанные Викой: я стою, оперевшись на трость, вот расслабленная я, облокотившаяся локтями на перила, а дальше пара снимков с запрокинутой головой и широкой, счастливой улыбкой. Выбираю одну из самых удачных первых и ставлю на аватарку. В голову приходит наитупейшая идея, но она кажется максимально правильной сейчас: захожу снова диалог с объектом моего интереса и быстро печатаю, пока не передумала: «Если есть желание, возвращайтесь на крышу. Послушаете наш вокал хотя бы». Следом набираю, додумав продолжение: «Если Вы ещё не уехали, конечно. Может, споëте что-нибудь нам при большом желании». Ответ приходит минут через пять, заставляя, несмотря на его суть, улыбнуться довольно, что этот человек мне хотя бы отвечает. «Мы уже уехали, извини». Киваю, словно он может это увидеть, и готовлюсь к съëмкам. Массивную трость ставлю рядом с собой, пока Вика настраивает камеру телефона. Её родители достаточно богаты, чтобы позволить себе что-то дороже моего родного сяоми, так что обычно она и оператор, и монтажëр, и, в целом, самый лучший друг на свете, что бы кто ни говорил. Артём же настраивает и перепроверяет в очередной раз гитару. Этот инструмент в его руках священен аки Библия в руках Иисуса. Играть он учился с семи лет. Не отрицаю, что завидую его упорству, но если нужен кто-то упрямый и настойчивый в достижении своих целей, то это точно к нему. Если бы ему нужно было спасти чью-то жизнь, он бы сделал всё возможное и невозможное для этого. А я… Я разочарование семьи. Та, от которой из-за сердечных дел чуть не отказались родители, но потерять ещё одного ребёнка маме было слишком страшно, поэтому мы нашли компромисс. С другой стороны этой медали мой отец. Наслушавшись маминых рассказов о том, какой муж у меня отвратительный, он поверил ей, хотя виделся с Сашей всего один раз в жизни, да и то — только в начале наших отношений. Тем не менее, если не затрагивать тяжёлые для нас темы, мы вполне спокойно могли общаться. Мои родители были в разводе. Отец часто уходил в запои в своё время, но за три года до смерти закодировался и был счастливо женат, а мама так и не смогла себе никого найти. Она вместе со мной и братом переехала в Питер, но спустя долгих девять лет скончалась в аварии, так и не доехав до больницы. С братом же у нас всегда были и остаются хорошие отношения, хотя мы давно не общались. Он меня прикрывал перед родителями, а позволяла ему всё, что он захочет. Вместе со мной он впервые попробовал сигареты и энергетики, хотя это было опасно в связи с его астмой и кучей аллергий. Сейчас он работает программистом на удалëнке где-то в Корее, так что заходит в мессенджеры раз в неделю.***
Мысли, не всегда позитивные, одолевают мою больную голову, пока я распеваюсь. Погрузившись в себя, не слышу ни открывшуюся дверь, ни шаги в мою сторону. Глаза прочëсывают текст снова и снова, а голова опущена слегка вниз. Чувствую пальцы на подбородке, которые заставляют обратить внимание на того, кто отвлëк меня. Я вздрагиваю крупно, утопая во взгляде напротив. Чужое дыхание на губах отдаётся мятным послевкусием, сводящим с ума. Павел смотрит прямо в душу с той присущей ему нежностью, которую я увидела в нём по отношению к себе спустя пять месяцев нашего знакомства. Вокруг всепоглощающая темнота и, кажется, я оглохла, либо все вокруг вместе со мной задержали дыхание. — Я кое-что забыл, niño, — трётся кончиком носа о мой, не заботясь, что рядом мои друзья, и я однозначно добавляю плюсик в копилку, хотя не понимаю, с чего такой наплыв нежности у человека, который даже, наверное, не влюблëн в меня — по крайней мере, он не говорил мне об этом прямо, но, судя по его действиям, я действительно ему нравлюсь, но не больше. — Споëшь мне? «Ебать, шутник, конечно, — не озвучиваю, но киваю и тянусь заворожëнно вслед за уплывающей лаской, едва не падая со скамейки. — Ещё бы отсосать ему попросил». Я бы не отказала, буду честна. Меня слишком заводит всё то, что между нами происходит. Вероятно, это выглядит как манипуляции по отношению ко мне, но мы знакомы достаточно давно, чтобы утверждать на все тысячи процентов, что мужчине самому не по себе от того, что ему нравится кто-то в два раза моложе него, так ещё и с тяжёлым, практически истероидным, на первый взгляд, характером, хотя по психотипу я полностью психастеник. Как печально всë складывается… — Только если хорошо попросите, — вызов в каждом слове? Да запросто. У меня нет желания портить всем настроение ещё больше. Оно и так скачет как бешеное, так что склоняю голову чуть в бок, не разрывая визуальный контакт. Вижу, как его губы растягиваются в широкой, почти искренней улыбке. — Всего одно волшебное слово, и мы начнём, — практически пропеваю, облизывая свои, а он смотрит всё с прищуром, почти касаясь меня поцелуем. — Не наглей, niño, — он отходит и отводит взгляд, садясь напротив и затягиваясь iqos. Я тихо смеюсь, о чëм-то параллельно шутя, и мы, наконец, начинаем записывать. Откашливаюсь, прежде чем озвучить вступление, давая Вике поставить телефон в нужное положение и нажать кнопку записи. Даже если начало будет долгим, мы сможем это обрезать. Дай Бог, чтобы всё получилось с первого раза, потому что у нас в компании мною желанный гость, перед которым не хотелось бы оплошать. — Обычно многие из нас молчат, когда хочется сказать, — молюсь на то, чтобы голос не дрожал и не ломался, в принципе, потому что придётся переснимать заново каждый раз, когда я накосячу. — «До скорых встреч на мятых простынях цвета мак». Смотрю поверх камеры, — туда, где сидит мужчина, который стойко ассоциируется с этой песней вот уже пару недель, — и чувствую, как что-то внутри меня ломается, давая глазам покраснеть и наполниться слезами, но усилием воли заставляю взять себя в руки и допеть припев под аккомпанемент Викиной подпевки. — …А мне б крылья и ласковый попутный ветер, — губы сами расплываются в грустной усмешке. — Остался у нас один проклятый шанс, ни больше, ни меньше. Теперь просто «Прощай» без всяких там «До скорой встречи». Эта песня — единственная, которая у меня получается лучше всего, потому что в ней описаны все мои эмоции от и до. Слышу, как голос надрывается уже сильнее, чем в любой другой записи, но никто не прерывает. Немного озадаченные взгляды друзей говорят сами за себя, хотя ни у кого из них не дрожат руки и не срывается сердце куда-то в пятки. В этом я уверена более чем, но им не обязательно ощущать то же, что и я, потому что мы разные люди. Да и собственничество во мне взыграло бы уже настолько яркими красками, что мне пришлось бы оборвать общение с ними на неопределённый срок, если бы им нравился тот же человек, что и мне. — Мы — душевные калеки, половина есть во мне, — закрываю глаза, переводя их в небо и тут же возвращая их к камере. — А вторая в тебе где-то прячет маки от всех тех, кто прощается бесследно… Смотрю куда-то за плечи друзей, допевая с ощущением, что всё-таки не удержалась от одинокой слезинки, скатившейся стремительно куда-то на джинсы. Сердце глухо бьëтся о рёбра, начиная заметно побаливать, хотя предпосылок не было толком: ну, стрессанула чуток, с кем не бывает, ну, выпила два энергетика, и чего теперь, умирать, что ли? — Элька, ну-к в руки себя возьми, а то выглядишь, будто умирать собралась, — Вика пытается поддержать, как может, но получается в этот раз из рук вон плохо. — Ну, правда… Чего расклеилась? Ты с яслей боевой была, сколько себя помню, — гладит по плечам, оставляя подбородок на моей макушке. — Да ну тебя, мы ещё на море нормально не съездили все вместе, — смеюсь нервно и открываю глаза, упираясь в чисто Питерскую, пронзительную серость, всё ещё непрерывно наблюдающую за мной. — Если я и умру, то явно от твоих ручек. Кстати, о них… Мне нужно отлучиться, помыть свои. Артëм, сидевший до этого тише воды, ниже травы в своём смартфоне, — видимо, делал пост о том, что через неделю выйдет очередной кавер, — подскочил с предложением помочь, но Леммель не даёт ему закончить грозным взглядом и едва заметным движением белков в сторону Павла. Парфëнов виновато огляделся и сел обратно, пока я наблюдаю нотки злости в мужчине напротив. Его напряжённая поза говорит сама за себя, но причину такого поведения мой уставший эмоционально мозг не хочет то ли понимать, то ли признавать. Тем не менее всё равно отмечаю нечто, похожее на ревность, и от этого меня кроет не столько счастьем, сколько нежностью. Я встаю, чувствуя несильное онемение в ногах, и подхватываю трость, тут же опираясь на неё. Мужчина молча следует за мной, держа приличную дистанцию, но готовясь в случае чего спасти меня от падения. В кармане брюк лежат салфетки, так что я намереваюсь смыть остатки косметики и ополоснуть руки, но самое главное, что я бы хотела успеть сделать, — поцеловать его. Я понимаю, что всего лишь нравлюсь ему внешне, но ждать очередное касание наших губ мне слишком сложно. Как знала, что того будет мало для меня, но всё равно поддалась желанию. — Ты прекрасно поёшь, — говорит, когда мы доходим до туалетов. — «До скорых встреч» — единственная песня, которая у меня получается без подготовки, — колеблюсь на пороге, не знаю, как вообще это озвучить, но в итоге захожу внутрь, не закрывая дверь на замок на случай, если я навернусь снова. Бесконечная усталость ложится на плечи, и руки быстрее устают, порхая по лицу в попытках увидеть хоть один упущенный островок тоналки. Выбрасываю все использованные салфетки спустя пять минут страданий, мою руки и выскальзываю из клозета. Мужчина стоит напротив, буравя взглядом дверь и даже не замечая, что я вышла. Меня восхищает его задумчивость, но печаль в его глазах убивает меня точно в той же мере. Осознаю, что не понимаю, какую эмоцию использовать в данный момент, — меня будто магнитом тянет к нему, выбивая почву из-под ног. Встаю напротив, привлекая к себе внимание, а пальцы будто под чьим-то контролем тянутся к выбившейся угольно-чëрной порядке. Он забирается руками под куртку, притягивая к себе поближе, и водит теперь носом и губами по всему лицу, шепча комплименты. Голодная до тактильного контакта, я поддаюсь ближе и целую невесомо, потому что это правильно и необходимо настолько, что если бы я этого не сделала, то навсегда бы потеряла его. — Я скучала, — шепчу, едва оторвавшись от аромата мятной свежести, но он лишь кивает и молчит, изучая в очередной раз моё лицо. — Какой же Вы… Необычный, что ли. Сколько бы ни смотрела на Вас, всё никак насмотреться не могу. — Однажды тебе это надоест, и ты тоже уйдёшь и скажешь, что я чудовище, — он водит пальцами по кофте, и я интуитивно мурчу, кладя голову на его плечо. — Тот, кто Вам это сказал, полный идиот, — ластюсь к рукам, словно котëнок, и теперь я понимаю, почему меня называют «ручным зверьком». Не нужно много гадать, кто это был, но у него где-то на самом дне глаз таится то, что напоминает меня. Оно манит меня к себе, и я ощущаю себя мотыльком, летящим на огонёк. Всё также невесомо трусь носом о чужую шею и едва ли касаюсь губами, потому что хочется попробовать на вкус бархат кожи, но хватка на талии усиливается, как и обжигающий зуд чуть ниже живота. — Как давно Вы не… — вопрос не успеваю закончить, потому что меня резко прижимают к стене, впиваясь уже в моё горло, но так, чтобы засосов не осталось, и я захлëбываюсь стоном. Не знала, что он так может, если честно. Вечно спокойный и порой хладнокровный человек сейчас сдаётся под натиском чувств, исследуя обнажëнную шею и грубо целуя, будто от этого зависят наши жизни. Отвечаю моментально, потому что это то, что мне нужно для полноценного счастья сейчас. Внутри меня буквально всё кричит о том, что он жизненно необходим в моём окружении, кем бы он мне ни приходился. Он отстраняется, ведя языком по моим губам, приоткрывая их и врываясь вновь внутрь. Прихватываю его, посасывая и думая о том, что этого было бы достаточно, чтобы кончить прямо так: едва заметно притираясь ближе и теряясь в нём. Всхлипываю, потому что мне слишком мало, а большего мы себе позволить не можем в силу места, где находимся. — Домой нужно, — расстроенно обнимаю его, пытаясь отдышаться, когда мы отстраняемся друг от друга. — Я так не хочу домой, — голоса хрипят похлеще, чем у крëстного отца. — Ещё и нога снова болит. — Отвезу тебя, — помогает встать ровнее и привести себя в порядок. Пишу Саше, что меня подвезëт друг, пока мы возвращаемся к Вике с Артёмом, о чëм-то увлечëнно болтающим. Заприметив нас не сразу, они начинают лыбиться как идиоты, но вопросов не задают, за что им отдельное спасибо. Ребят мы подвозим до метро, и я оставляю гитару им, потому что явно не выдержу тащить её на пятый этаж самостоятельно. Пока Павел разворачивается, интересуюсь, кто тогда заберёт его сына, если он меня домой везёт, но он лишь отмахивается, мол, «взрослый же мальчик, доедет сам». Тишина в машине, прерываемая лишь звуком поворотников и радио на минимальной громкости, не давит, но со временем начинает напрягать. Возбуждение слабыми отголосками разливается по телу, и я даже не хочу от него избавляться. Единственное, что прошу у мужчины, — остановится в одном из безлюдных дворов колодцев и достать плед. Желание помочь снять напряжение ему слишком сильнó, поэтому отказываться я не собираюсь. Он не протестует, но во взгляде читается, что ему — впрочем, как и мне, — хотелось бы не так. Прежде чем накрыться почти по самую макушку, вижу, как зрачки затопили его радужку. По моим вряд ли видно — они с детства тëмно-карие, но я очень надеюсь, что в них читается всё ровно то же: восхищение и всепоглощающая похоть. Теперь вместо тишины в машине слышно только шуршание и звук растëгивающейся ширинки. Будто в слоумо достаю пуговицу из петельки и с нажимом заставляю приподнять бёдра, чтобы стянуть джинсы с исподнем. Стоит мне добраться до заветной цели, — наконец-то, — облизываю губы и параллельно с этим веду пальцами снизу вверх практически неощутимо, но громкий вздох сверху на грани стона раздаётся слаще всех похвал, и я обхватываю член крепче, проводя пару раз в том же темпе. — Если ты сейчас не возмëшь его в рот, я трахну тебя иначе, и поверь, тебе не шибко понравится, — дыхание перехватывает от того, насколько возбуждающе это прозвучало — его охрипший голос вкупе с ладонью, лëгшей на макушку, чтобы прихватить волосы некрепко, послал по телу табун мурашек, — но инстинкт самосохранения всë-таки во мне присутствует, так что проверять раньше времени я не стану. На пробу повторяю языком то же, что и пальцами минутой ранее, но почти сразу насаживаюсь наполовину. Непривычно ощущать такую толщину в себе, и я непроизвольно сравниваю с Сашиным членом. У мужа он длиннее и ужé с небольшим изгибом, что позволяло мне достичь оргазма быстрее. У Паши, как я предпочитаю его называть лишь про себя, он толще и не шибко короче, так ещё и обрезанный. Я восторженно сглатываю, забыв, что мой рот занят, отчего сверху слышу оглушительный полустон-полурык. Поступательными движениями насаживаюсь всё ниже, пока он не помещается в меня полностью. Он настолько твëрдый, что кажется, что дальше уже некуда. Непрекращающиеся сверху стоны доводят меня саму до той грани, когда мир окончательно меркнет перед глазами. Я уже на автомате двигаюсь вверх-вниз, помогая себе рукой, пока не чувствую, как он становится твёрже и начинает пульсировать, чудом помещаясь в меня. Перемещаю руку к основанию, пережимая его и не давая кончить буквально несколько секунд, кажущиеся вечностью, пока прошу сквозь наше общее тяжёлое дыхание вперемешку с одними стонами в унисон на двоих закончить самому и трахнуть меня. Павел — Паша — лишь кивает, запрокидывая голову, и я вижу, как он пережимает у основания, давая мне возможность стянуть свои джинсы с футболкой и устроиться у него на бёдрах, и откатывает сиденье как можно дальше от руля, регулируя на полулежачее состояние. Всё это время он следит за мной почти бездвижно — лишь глаза выдают это — и хрипло выдыхает время от времени в ожидании. Нам по боку на контрацепцию в принципе, потому что искать где-то по салону и в рюкзаке нет ни сил, ни желания, ни времени. Он резко толкается в меня, срывая очередной удушающий стон, и ловит губы, подцепляя их языком и двигаясь и тут, и там в одном ритме. Я не могу не ловить его дыхание на грани рычания. Не могу не наблюдать, как на лбу проступает пот и стекает по появившимся жилкам на висках. Не могу не насаживаться навстречу, хватаясь руками за чужие плечи. Если бы не футболка с кофтой — точно расцарапала его. — Блять, какая ты узкая, — будто извиняясь, шепчет на ухо и прихватывает распущенные волосы, открывая шею. Он смотрит чуть снизу вверх, не позволяя разорвать контакт, и я умоляю, чтобы он не останавливался, выгибаюсь по возможности и сжимаюсь вокруг него, из-за чего ладони мгновенно скользят к талии, сжимая так, что останутся синяки, ускоряясь и оставляя после себя лишь запотевшие по большей части стëкла и его гортанные стоны. Его язык играет с чувствительными, затвердевшими ещё в самом начале сосками. Паша прихватывает один из них зубами и оттягивает. Вскрикиваю от неожиданной, но желанной боли, кончая и сжимаясь вокруг члена. Всё, что я слышу, — шлепки кожи об кожу, но перед глазами всё меркнет, будто я ненадолго теряю сознание. Мне так была нужна эта грубость, что я чувствую прилив адреналина в крови. Паша рычит на ухо, болезненно сжимая чувствительную кожу снова и кончая следом. Он прижимает меня к себе, водя носом по шее и прикасаясь губами к ней. Гладит, куда может дотянуться, а я целую его между делом, пока не кончается воздух в лëгких, и едва слышный шëпот не разрывает тишину. — Вы так красивы, когда кончаете, — выдыхаю в губы напротив, прижимаясь лбом к его. — Вы всегда так божественно красивы… — Ещё раз обратишься на «Вы», язык отрежу, — смеётся тихо и смотрит с довольной улыбкой, и я вторю ему. «Это было необходимо нам обоим», — чувствую, как по бёдрам стекает его сперма, и удовлетворённо улыбаюсь, опускаясь на его грудь, и он гладит мою спину немного щекотно, но так собственически и полюбовно, что даже двигаться не хочется. Хотелось бы подольше так полежать, а, может, и задремать ненадолго, но внутренний голос подсказывал, что нужно двигаться дальше, иначе нас обоих потеряют и будут вызванивать. Лениво тянусь за пачкой салфеток в кармашке сбоку и приподнимаюсь, чтобы вытереть нас. Павел целует меня в висок, доставая вторую и помогая привести обоих в порядок. Молчание теперь не давит и кажется самым правильным в данной ситуации. Нам нужно немного времени, чтобы поразмыслить о случившемся. А ещё следует поговорить с Сашей, когда вернусь. Я всё ещё не готова, но чем раньше, тем лучше. Обманом и молчанием отношения не спасёшь, а так хотя бы не так сложно, наверное, будет. Развод — единственный выход, если я хочу с Пашей нечто большее, чем просто секс раз в неделю, а то и реже. Я бы соврала, если бы сказала, что мне жаль, и это было худшее, что со мной происходило, но если быть совсем честной… Я не особо буду переживать из-за развода, если у нас с Павлом есть шанс на серьёзные отношения. За размышлениями не замечаю, что мы уже одеты и выезжаем со двора. Потираю висок, приоткрывая окно со стороны пассажирского сиденья. Меня всё ещё потряхивает после оргазма, поэтому закрываю глаза, расплываясь в удовлетворëнной улыбке. Вот бы остаться в этом моменте на подольше, но, к сожалению, меня ждут дома. Я почти уверена, что без ссоры не обойдётся, если Саша увидит, кто именно меня подвёз. Что ж, чему быть, того не миновать, верно? Поудобнее разместившись, приоткрываю глаза, ловя беспокойство напротив, и тянусь навстречу тёплой руке, от которой явно пахнет сигаретами, но в этот раз он не раздражает, а наоборот, успокаивает. Закат медленно, но верно окрашивает небо в оранжевый. Кто-то говорил, что небо бывает красочным, когда умирает художник, но сегодня совершенно волшебный день. Я потихоньку проваливаюсь в сон, хотя так не хочется засыпать. Мы едем практически в полной тишине: на фоне играет что-то из «imagine dragons» и «yohio». Мне нравится включать их песни время от времени, поэтому я стараюсь как можно дольше бороться с сонливостью, вполголоса подпевая солистам. — Спи, маленькая, — его голос вместе с сигаретным дымом обволакивает меня тягучими, почти ощутимыми щупальцами удовлетворения и тревожного напряжения. — Нам ещё сорок минут ехать. Мне страшно от предстоящего диалога с Сашей, и, более того, ужас охватывает всё моё тело. Пока я не поговорю с ним, буду себя чувствовать так постоянно, и это единственное, что меня мотивирует поскорее разобраться со всём происходящим. В машине ещё внезапно пахнет почему-то перечной мятой, и этот запах, кажется, преследует меня весь сегодняшний день. Меня он успокаивает ровно так же, как и человек рядом со мной, что позволяет ненадолго расслабиться и заткнуть не предвещающие ничего хорошего голоса в голове, которые только и твердят, что я поступаю по-скотски по отношению к окружающим меня людям. Однако я тоже заслуживаю быть полностью счастливой. Заслуживаю ведь? — Der Frühling ist die Zeit, in der einsame Menschen gefrorene Herzen mit Zigarettenrauch erwärmen, — эту фразу я знаю на немецком наизусть, за исключением банальных прощаний, приветствий и признания в любви, потому что одно время именно так себя и чувствовала. Думаю о том, что чëрт меня дëрнул сегодня поехать в центр, но оно даже к лучшему. На одну проблему стало, кажется, меньше. По крайней мере, прежде чем окончательно потеряться в царстве снов, я чувствую тёплую ладонь на своём колене и почти ощущаю взгляд, полный благодарной нежности, хотя, возможно, мне показалось. Почти сразу проваливаюсь в полудрëму, а спустя пять минут и вовсе засыпаю.