Но если есть в кармане пачка сигарет...

«Кто бы, блять, сомневался?» — мелькает в голове. Странно-нелепо. Глубже втягиваю мешанину из запахов: чей-то пот, сладкие духи, горький дезодорант, малиновая помада. Их невыносимо много, они кружат вокруг меня, теряясь в сумбуре из шума и восклицаний. — А я говорил! — радостно кричит Славик. И радость его подобна злобе. — Говорил! Все гогочут, окружив меня в плотное кольцо. Мешаются в адском хороводе. — Ханна Монтана! — довольно провозглашает Славик. И раздражение внутри меня становится почти материальным. Я как будто могу его потрогать: вцепиться руками, сжать, выдавливая тягучим желе. Одноклассники смеются, и смех их эхом ударяется в стенки сознания. — Днем она обычная школьница, — не унимается Славик. — А вечером превращается в суперзвезду! — Днем я обычная девочка, живущая обычной жизнью, — подхватывает Наташка, мелькая перед глазами ярко-красными губами. — Но кое-что обо мне не знает никто — это моя тайна! — Скидываемся, скидываемся! — восклицает Виталик, доставая из рукава куртки шапку и вытягивая ее к одноклассникам. — Всем должникам немедленно оплатить счета! Что ж, чтобы разобраться в этой вакханалии, стоит вернуться на пару минут назад. Еще перед кабинетом от раздающегося из него шума у меня сжало ребра. Но я все-таки собрался и зашел, чего, очевидно, делать не стоило. Одноклассники в тот же миг столпились вокруг меня, гогоча и тыкая в лицо видео, на котором я. Конечно я. На верхней точке колеса обозрения перебираюсь в соседнюю кабинку. А после — да нечего сказать, что было после. Они лишь загомонили сильнее, обхаживая со всех сторон и неустанно смеясь. — Хватит вам! — вспыхивает Олька, расталкивая наиболее близко расположенных ко мне ребят. — Цирк устроили! — Лев сильнее волка, но в цирке выступает! — рогочет Сема. — Ау-уф! — тянет Славик. Голова кружится от такого количества людей, нарушающих все допустимые границы личного пространства. Дышать тяжело. Муторно. — Леш, не обращай ты на них внимания, — мягко говорит Олька, и концентрация на ее голосе, пожалуй, мое единственное спасение. — Они дурачки. — Кто? Мы? — обиженно дуется Виталик. — Эй, ты на чьей стороне? — На стороне адекватности! — притопывает ногой девушка. — Налетели, как коршуны, пройти человеку не дают! — А он не человек! — самодовольное лицо Славика мелькает раздражающе близко. — Он Бэтмен! Наполовину летучая мышь! — Бэтмен не летучая мышь, — морщится Олька. — Даже наполовину. — Так его мыши летучи покусали — и заразили не суперспособностями, а ВИЧем! — Блять, — кажется, впервые слышу, как Олька матерится. — Такой ты тупой, ВИЧ вообще вирус, который может существовать только в человеческом организме! Животные его не переносят! И ВИЧ не склоняется! — Ой-ой, — скалится Славик. — Тебя никто не спрашивал, умная тут нашлась. Или ты в клуб к инфицированным хочешь? — Эй, ты полегче, — вмешивается Виталик. Пусть говорит он неуверенно и немного боязливо, все равно есть все-таки в нем что-то от человека. — А хули она конченых защищает? — Тебя я не защищала! Движение Славика происходит словно в замедленной съемке: вижу его руку, на скорости тянущуюся к Ольке. И вмиг головокружение и тошнота сменяются острой волной ярости. Да ты че, сука, ахуел? Перехватываю мясистую руку, резким движением на сто восемьдесят заламываю за спину ублюдка и припечатываю грудной клеткой к столу под звук громкого удара и несдержанного выдоха Славика. Олька успевает отшатнуться в сторону, удивленно округляя глаза. Сбоку мелькает ошарашенное лицо Виталика. Воцаряется гробовая тишина. Но всего на секунду: в следующее мгновение несколько мерзких лап впиваются в мои предплечья, с силой рвут в сторону, вынуждая отцепиться от Славика. Не отпускают — к горлу подступает предательская тошнота. И гомон возвращается. Славик кряхтит, выравнивается. С недовольно-болезненным выражением лица трет руку. — Ты, блять, ахуел? — припечатывает он. Делает лишь шаг в мою сторону, когда дверь кабинета открывается. — Учитель! — громко восклицает Олька. И меня быстро отпускают, загнанно отшатываясь в разные стороны. Но это не учитель. Кирилл заходит в кабинет, мрачно оглядывает суматошную, заряженную обстановку. Останавливаюсь на нем взглядом, поправляя перекосоебленное чужими руками худи. Делаю вдох. Еще один. — Что за хуйня у вас происходит? — хмурит брови парень. — Да ничего не происходит! — раздраженно бросает Славик. — Развлекаемся, блять! Шутки шутим! — Ну, — хмыкает Наташка, бросая на меня косые взгляды. — Кто-то шуток совсем не понимает. Кирилл смотрит на меня. Прямо. Крепко сжав челюсти. Как вмиг к нему подлетает Виталик, вытягивая шапку с копейками в сторону одноклассника и хитро, с неприятным прищуром скашивая на меня взгляд. — Помнишь тот спор в начале четверти? — елейно тянет Виталик. — Так вот, оказался все-таки наш Лешка Ханной Монтаной. Ночным мстителем. Скучным одноклассником с последней парты, хранящим интересные секретики. Плати пеню. Плечи Кирилла явственно напрягаются. И он отводит взгляд. Желваки выпирают. Ныряет рукой в карман куртки и высыпает жменю копеек в шапку Виталика, взгляда от пола не отрывая. Сердце в груди замирает. Больно так. Колюче. — Шуметь так все равно нехуй, — мрачно бросает Кирилл, с шумом опускаясь на свой стул. Вот как. Нет, я понимаю. Я все понимаю. — Ой, раскомандовался тут, — ворчит Славик, падая за свою парту. — Твоего мнения никто не спрашивал. Но Кирилл ему не отвечает. Никак не реагирует. Олька цыкает и быстрым шагом выходит из класса. Ее тоже обидели. Из-за меня. Из-за того, что она за меня заступилась. Сажусь за последнюю привычную парту, натягивая капюшон. Горло сжимается. Блять, не смей. Я все понимаю. Честно. Я пришел в класс с недружелюбным настроем, разместился в самом дальнем углу и ни с кем не контактировал. Игнорировал любые благожелательные порывы в свою сторону, иногда вел себя даже грубо. Меня не за что было любить. Они просто поспорили, ничего такого. Я все понимаю. Понимаю. За что боролся, на то и напоролся. Статистика. Математика. Химия, блять. Сука, и все равно так невыносимо мерзко под ребрами. Снимал точно не Кирилл. Вряд ли это был Саша. Значит, Макс. Ему-то я сто процентов не нравлюсь ни на йоту. И разослал всем, уебок. Чтобы что-то хорошее, чем я смог озарить ближнего, было выставлено на посмешище. В груди зарождается ехидная усмешка, бьющая под дых. Нет, нихуя. Не-а. Разошли ты хоть всему миру с тупыми несмешными подписями, я бы все равно поступил так, как поступил. Ни разу не задумался бы. Руки сжимаются в кулаки. Мне глубоко поебать на их мнение. На нелепые «шутки». Не для того я продолжаю дышать в этом блядском мире.

~

По окончании урока сразу же подхватываю сменку и первым выхожу из кабинета. Следующим — физкультура, которая таки нагоняет меня. Успешно откашивал от нее пять месяцев: три месяца лета и два после больницы. Но вот справка закончилась, и безмятежным денькам пришел конец. Мрак. Придется позориться убитыми легкими. Захожу в туалет и умываюсь ледяной водой. Раз, другой. Упираюсь руками в умывальник, глядя на бледное отражение в завазюканном зеркале. Надо успокоиться. Собраться. Проблема не в Кирилле и не в споре. Проблема во мне самом: меня так часто наебывали близкие мне люди, что стоило бы привыкнуть. Но я не могу. И никогда не мог. Копил в себе каждый момент, который задевал меня. Встречался с ребятами — и тут же забывал. Но после. После они все всплывали в голове, резали без наркоза в тишине пустой спальни. Меня не волнует чертов спор. Это было до того, как мы начали общаться. До того, как Кирилл улыбнулся мне и засмеялся с моих слов. Но я боюсь. Боюсь, что окажусь не просто до помутнения рассудка влюбленным, а еще и безоговорочно доверюсь. И останусь один. Наверное, не вынесу еще раз потерять все то немногое, что имею. Вытираю ладонь о джинсы и вытаскиваю телефон. Открываю соцсеть, листаю вниз и натыкаюсь на диалог, лезвием клинка полосующий по горлу. Шестьсот двадцать девять непрочитанных сообщений. Большой палец подрагивает над экраном, и я спешно блокирую его, вновь запихивая в карман. Жмурюсь. Тема был моим лучшим другом. И кто мы теперь? Что осталось от такого потрясающего чувства, как вера в то, что ты не одинок? Что осталось от подставленного в трудную минуту дружеского плеча, безобидных подколок? Не осталось, ровным счетом, ничего. Он оставил меня. Бросил. Явился лишь раз в день выписки, попросил о разговоре, что я проигнорировал. Тогда Тема схватил меня за руку растерянным движением — и я едва не задохнулся от прикосновения. Вырвался и ушел, не сказав ни слова. Не дав объясниться. Тема оставил меня. Лишь после я ответил тем же. Я не виноват. Не виноват? Тогда почему мне так больно вспоминать об этом? Вздрагиваю от нахлынувших мыслей, сжимаю челюсти и выхожу в коридор, направляясь в раздевалку. Я сделал свой выбор тогда. Но наткнулся на Ленку сейчас. Спустя время, за которое мысли поостыли. Я бы хотел? Чего лукавить. Я бы хотел поговорить с Темой. Выслушать его. Попытаться понять. Чтобы что? Внутри ехидно клокочет злоба. Чтобы было кому меня снова оставить? И, если я так боюсь данного исхода, нахуя тогда не прерываю попыток стать ближе к Кириллу? Выдыхаю. Я ненавижу надежду. Потому что ее даруют с такой непринужденностью, словно она — не самое ценное, что может быть в этом мире. А потом с такой же непринужденностью, без зазрений совести, отбирают. И плевать всем и каждому, как пусто без нее становится в груди. Захожу в небольшую раздевалку, кидаю на скамейку пакет с футболкой и спортивками. Коротко оглядываю помещение. В классе у нас десять парней, считая меня, и три девчонки. Славик и Сема дурачатся, устроив шуточный бой ручками, которые не пойми зачем притащили с собой. Все остальные где-то ебланятся. — Кто явился, — недобро скалится Славик, приметив мое появление. Закидывает ручку в открытый рюкзак и скрещивает руки на груди. — Что, все еще в обиде за утреннюю пьесу? — Ц, — морщится Сема. — Только настроение обосрал. Блять, вот у них мозги местами поменяй — и ничего не изменится. Вытаскиваю из пакета футболку, отворачиваясь от парней, и делаю это зря. Стоило бы ожидать от этих двух подлянку. Под скрип открывающейся двери Славик идет к выходу и не то что цепляет — пихает локтем, наваливаясь телом, из-за чего влетаю животом в металлическую вешалку. Отрывистый, шумный выдох выбивается из груди. От неожиданности на секунду склоняюсь, упираясь ладонью в холодную стену. Сука, прям несошедшим до конца синяком. — Бля, какова ты принцесска… — недовольно говорит Славик. И смолкает, прерываемый толчком. Оборачиваясь, вижу Кирилла, чья ладонь упирается в широкую грудную клетку одноклассника, выравнивающего положение после толчка. — Че, широкий дохуя? — мрачно говорит Кирилл, впиваясь в Славика взглядом. Тот откидывает чужую руку, распрямляя плечи. — Не твое дело. Кивает Семе — и оба покидают раздевалку, пока я все также остаюсь неподвижным, не в силах отвести от Кирилла удивленного взгляда. Кирилл сжимает челюсти, отчего отчетливо проступают желваки; смотрит на меня, словно что-то хочет сказать. Топлюсь в окутывающем меня запахе. Моргаю — и Кирилл уже отходит, с громким хлопком садится на подоконник, ставит ноги на скамейку под собой. Черные джинсы, обтягивающие ноги, белая рубашка и красный тонкий галстук, небрежно завязанный на шее — вроде, ничего такого, но выглядит невъебически хорошо. Секунду смотрю, как развязывает галстук и снимает через голову, и отворачиваюсь, стягивая худи. А следом и светло-серую хлопковую кофту. Поднимаю со скамейки злосчастную футболку и замираю, обездвиженный пронзительным взглядом. Сжимаю в кулаке. Мое тело все еще усыпано иссиня-желтыми синяками. Хоть Егорка избил больше недели назад, гадость эта сходит с меня медленно. Я сам перехожу черту. Мог бы отвернуться, быстро натянуть футболку, сверкнув лишь одним желтым пятном на спине. Но не стал. Не отвернулся. Вывалил часть правды наружу. Сквозь страх и панику, сквозь боль, опоясывающую внутренности. Теперь мы не можем быть обезличенными незнакомцами, ничего друг о друге не знающими. Теперь часть истории витает между нами в воздухе. И мне так страшно, и я так отчаянно желаю. Слышу выдох Кирилла. Боковым зрением вижу, как расстегивает пуговицы на рубашке. Как снимает вещь, небрежно кидая на подоконник. Позволяю себе обернуться, чтобы замереть не в силах оторвать взгляда от идеального тела с выпирающими ключицами, рельефными руками, вздымающимися венами на предплечьях, прессом. Не сказал бы, что Кирилл сильно накаченный, скорее подтянутый. Атлетичный. Кирилл хмурится, сведя брови к переносице. Вытаскивает из кармана пачку сигарет и открывает окно. Ледяной воздух в тот же миг врывается в помещение грозными порывами, и я вижу, как тело Кирилла, сидящего лишь в джинсах, чуть содрогается. Как от напряжения сильнее выделяется каждая мышца. Медленно затягивается, выдыхает дым и поворачивает голову влево, глядя на улицу. Меня и самого трясет от ветра, даже скулы сводит, но я упрямо стою на месте и смотрю на одноклассника, все еще сжимая в кулаке футболку. — Кто тебя так? — неожиданно спрашивает он, выдыхая клубы моментально рассеивающегося дыма. Как будто это имеет значение. — Тебя ебет? — слышу фоном свой холодный голос. Кирилл оборачивается, и взгляд его кажется мне раздраженным, но в то же время с некоторой грустью, спрятавшейся за более явной эмоцией. — Ебет. Короткий ответ приходится ударом по горлу. — Почему? Воцаряется тишина, сжимающая мне ребра. Конечно, Кириллу нечего ответить. Он мне не друг и не близкий человек, чтобы в действительности желать знать, что произошло, а не интересоваться из банального любопытства. — Потому что ни с кем не должно происходить такой хуйни. Сердце предательски пропускает удар. Сжимаю челюсти. Секунду медлю. И откидываю футболку на скамейку, в три шага сокращая расстояние между нами. Упираюсь руками в белоснежный подоконник рядом с бедрами вздрогнувшего Кирилла, чуть наклоняюсь вперед и аккуратно, шумно вдыхая холодный воздух, забираю из его рук сигарету. Наши пальцы касаются лишь едва-едва, почти неощутимо. Но на долю секунды я словно чувствую тепло, исходящее от холодных рук парня. Упираюсь локтями в подоконник и глубоко вдыхаю сигаретный дым под внимательным взглядом Кирилла. — Я могу сказать лишь часть, — выдыхаю я. — Это неполная правда. Кирилл осторожным движением забирает сигарету, не касаясь моих пальцев, затягивается и возвращает, вновь передавая эстафету. — Давай. Крепкие сигареты отдают горечью. А, может, и не они. — Это отчим. Кирилл шумно вздыхает. — Мама знает? — Да, — оборачиваюсь на одноклассника, передаю ему сигарету и выдыхаю дым вместе со словами. — Ей плевать. Странно, никогда бы не подумал, что озвучить данную мысль будет так легко. Она просто вытекает из моего рта. Вытекает как факт. Как данность. Как обыденность. Не как что-то веско-болезненное, что душило меня на протяжении долгих лет. Просто. Просто истина, без прикрас и недосказанностей. — А твой отец? Едкая усмешка клокочет внутри. Отец? Отец сказал бы: «Бьешь как девчонка», — и показал бы, как надо, за бутылку водки. — Его нет, — вновь вглядываюсь в окно. Внутри все сжимается. Кирилл не уточняет. Все прекрасно понимает и по короткому ответу. Выдыхает дым, сжимает челюсти. Возвращает почти скуренную эстафету мне. — Нельзя так оставлять. Я понимаю, ментов вызывать не вариант, тебе пожить под их надзором всего ничего осталось, но можно хотя бы пригрозить. — Уже не нужно. Я переехал к бабке. — Недавно? — На каникулах. — Понятно. Кирилл вздыхает, откидывается назад, упираясь затылком в белую стену. Трет пальцами переносицу. Понимаю, поток чужих проблем — не лучшее, чем можно угоститься с утреца. Да и, в принципе, для подобного нет подходящего времени: копаться в чужом говне и делать вид, что сочувствуешь, хотя на самом деле просто хочешь пойти попинать мяч — дело неблагодарное. Потому что, во-первых, ты уже испачкался, во-вторых, до мяча и после утешений может не дойти. Хмурюсь. Не хочу, чтобы Кирилл жалел меня. Не хочу, чтобы сочувствовал. Вешал лапшу на уши. Хочу, чтобы просто понял. Увидел. — Говорю не с какой-то целью, — собравшись с мыслями, говорит одноклассник. — Просто, если вдруг надо будет, обратись, я всегда помогу. Не из-за брата и не из-за того, что считаю себя обязанным. Просто хочу. Так что можешь на меня положиться. Если захочешь. Замираю, пялясь в ответ. Сердце стучит. Чтобы говорить такие вещи, надо быть кем-то. Кирилл для меня кто-то? Точнее, я… я для Кирилла кто-то? Кто-то, за кого он вступается уже не в первый раз. Кто-то, кому он предлагает безоговорочную помощь по мере своих сил. Потому что он не говорит «постараюсь помочь», чтобы легче слиться, мол, «ну тут ничего сделать не могу». Он говорит «помогу». Дыхание перехватывает. Делаю последнюю горькую тяжку у самого фильтра, вышвыриваю бычок и захлопываю окно, резко отворачиваясь и возвращаясь к скамье. Мгновение сверлю футболку взглядом, ожидая, пока пальцы перестанут подрагивать. Отмерзли. — Леш, — слышу отчасти обреченный голос Кирилла за спиной. И не дышу. — Я не знал, как сказать. Пытался подобрать правильные слова. Но будет лучше, если просто скажу как есть, — выдыхает. — Прости. Мне так жаль за этот тупой спор. Мысли возвращают меня к утру. К шумихе вокруг меня, к громким восклицаниям и тыканьям пальцами. Голова трещать начинает. — Такая тупая хуйня, — продолжает Кирилл. — Я не думал, что все превратится в такой цирк. Да черт! — слышу, как негромко ударяет костяшками по колену. — Из-за тебя расстроилась Оля — и я злился. Ляпнул какую-то чушь, а оно и завертелось. Точно. Это же школа. Я не задумывался толком — настолько мне все в этом мире было безразлично, когда сюда попал. Я был новеньким в сложившемся коллективе — фактически живая мишень с яркой точкой на лбу, которую обгладывали со всех сторон. Легко могу представить, как Олька подошла ко мне с дружелюбными намерениями, а я проигнорировал. Она, конечно, расстроилась. Хмурюсь. Так же легко могу представить, как какой-нибудь Славик вбросил хуйню, типа: «А прикиньте, он как тот неприметный одноклассник из сериалов: в школе обычный неинтересный типок, а по вечерам в стиптиз баре на шесте выплясывает или в банде состоит». На что Кирилл, рассерженный на меня, мог вкинуть что-то вроде: «Готов поспорить, что он ничего из себя не представляет». В ответ глаза Виталика, конечно, загорелись: «Тогда ставлю на то, что он нас всех еще удивит!» Там и весь класс подключился. Вряд ли Кирилл заострял на этом внимание. Поржали, разошлись и забыли. Но не Виталик со Славиком, которые, естественно, запомнили чересчур хорошо. — Все спорили? — зачем-то уточняю я. Кирилл шумно вздыхает. — Все, — подтверждает он. — Кроме Оли. С губ моих срывается усмешка. — Олька классная. — Да, она классная. А я… Невыносимо слышать горечь в голосе Кирилла. Она больно въедается мне под кожу сильнее ножевого. Я не хочу быть тем, из-за кого он расстроен. — Сейчас тоже поспорил бы? — ровным голосом перебиваю я. — Нет. Блять, конечно нет. Оборачиваюсь на парня, трущего костяшки, и заглядываю в рассеянные глаза того. Такие блестящие, яркие, но вместе с тем грустные. Сердце сжимается. Неужели Кирилл действительно так сильно переживает, что мог задеть меня? Глупости. Я все решил. Я все понял. Все нормально. — Тогда все окей, — киваю, криво улыбаясь. В конце концов, натягиваю футболку и двигаюсь к выходу. — Большего мне не надо. Это не наебка и не уловка. Правда. Я знаю, что раздражал Кирилла своими действиями. Временами я и сам ненавидел его, такого идеального. Ненавидел, потому что не мог с ним заговорить. Так что все окей. Мне не привыкать, что люди мешают меня с грязью и называют это шутками. Тем более, Кириллу тема эта вообще костью в горле стоит и смеха не вызывает. В отличие от остальных одноклассников, за исключением Ольки. Он мне ничего не должен. Все это — полная хуйня. Ничего незначащие мелочи прошлого. — Нет, блять, не окей! — вспыхивает Кирилл. Вмиг сокращает расстояние между нами, перегораживая путь. Замираю, широко распахивая от удивления глаза. — Я еблан, и мне очень стыдно. Океаны в его глазах бушуют, сметая неугодные корабли. А сердце мое. Оно рвется, неумолимой силой тянется к Кириллу, желая задохнуться в соленой синеве. Глубоко вдыхаю, силясь смотреть на лицо парня, а не на пульсирующую вену на бледной шее. Грудные мышцы. Ребра. Пресс. Выпирающие косые мышцы. — Понять, помнишь? — голос звучит мой мягко, но отрывисто. — Я могу тебя понять. Кирилл выдыхает, трет рукой затылок, на секунду отводя взгляд в сторону. — Тогда я, — вновь возвращает взор мне, — не могу исправить. Но могу поступать лучше. Коротко улыбаюсь Кириллу. И вижу, как океаны в глазах его умиротворяются. Шторм сменяется штилем. Зеркальной тишью. Мягким спокойствием. И самому становится чуточку легче.