Но если есть в кармане пачка сигарет...

Остатки каникул провожу с пользой для личного бюджета: в пятницу утром таки звоню дяде Арсену с просьбой подкинуть работенку. Тот тяжело вздыхает, сетует, что я как под землю провалился, не предупредив, но все же соглашается, заранее оповещая, что денег пока нет, потому сможет заплатить лишь копейки. Но это уже больше, чем есть у меня, потому соглашаюсь. Так и проходят три дня: с утра до ночи таскаюсь с коробками. Перегружать приходится мелочь, вроде украшений для праздников и детских игрушек, потому коробки легкие, но объемные. Дядя Арсен лишь раз спрашивает, что со мной произошло, на что многозначительно вздыхаю и ухожу от ответа. Он отвечает пониманием — всегда пониманием. Да и работы у него по уши, некогда лясы точить. Как в старые добрые времена приносит два контейнера ссобойки: один раз плов, другой и третий отбивные с гречкой. В перерывах догоняемся кофе и бичпакетами. Но платит он в действительно копейки. То есть… я не рассчитывал на круглую сумму, но вышло лишь на оплату телефона, несколько пачек сигарет и пару походов в КФС, причем, с расчетом на самые дешевые бургеры. Однако плюсы имеются: сверлящий голос матери за рутинной работой стихает. Исчезает почти совсем. Вместе с тем много думаю о Кирилле. Разок даже мысль мелькает позвать его куда-нибудь. В кино? Не знаю, хватило ли бы мне смелости и наглости при встрече, но проверить данную теорию пока не представляется возможным. Мы списываемся еще лишь раз: Кирилл скидывает решенные в четверг задания, на что отвечаю коротким словом благодарности и, не в силах придумать что-нибудь еще, обреченно сворачиваю диалог. Утро понедельника встречает жаром. Кирилл наклоняется ко мне, шумно выдыхает в губы. Крепко впивается пальцами в талию, скользит дальше — на спину, вынуждая выгибаться навстречу. Тяжело дышать. И… Распахиваю глаза, бегло оглядывая комнату. «Блять», — первая мысль утром с железным стояком. Который спадать никак не хочет: даже холодный душ и время не помогают успокоить возбужденный организм. Только дрочка — быстрая и отрывистая. На кухне стоят чай и блинчики. И я, уже одетый в футболку и джинсы, по привычке утягиваю один, косясь на дверной проем. С каждым разом все более душистые, пышные. Глотаю стон удовольствия и ретируюсь в коридор, по пути натягивая худи. Погода пока терпит: замерзнуть не должен. Пересекаюсь с бабкой, низкой женщиной с седыми волосами, одетой в доисторический цветастый халат. Она выглядывает из своей затемненной спальни, блестит глазами, но не говорит ни слова, наблюдая, как быстро обуваюсь и вылетаю из квартиры, не желая опоздать на олимпиаду. Олимпиаду? Смешно. По правде, хочу одного: побыстрее увидеть Кирилла. Словно весь мой мир сошелся в одной точке — на нем, и более ничего я видеть не в силах. Пока мы с ним не разговаривали и не общались, выносить подобные порывы было в разы легче. А теперь не могу. Мчусь на всех парах, отрывистыми движениями выкуривая сигарету. Школа, в которой проходит олимпиада, находится не особо далеко: дохожу за минут двадцать, поднимаюсь на второй этаж и неловко замираю, оглядываясь по сторонам. Капюшон натянут, руки крепко сжаты в кармане — и это все мне, конечно, не помогает никоим образом. Паника подступает к горлу. Толпа людей вокруг, сбившаяся кучками — и ни капли свободного места. Дышать тяжело: воздух густой и душный. Они смеются и громко болтают. А я едва сдерживаюсь, чтобы не сбежать. Шум давит. Атмосфера бьет по горлу. Мне некуда приткнуться, негде спрятаться. И, пусть никто не обращает на меня внимания, чувствую себя загнанным в угол хомячком. Я могу. Все нормально. Нормально. Вдох-выдох. Ничего страшного. Это просто люди. Им всем похуй на меня. И мне похуй на них. Вот так. Так. Знакомый древесный аромат с хвойными нотками окутывает с головой. И вдруг становится необъяснимо спокойней. Ненадолго: оборачиваюсь, встречаюсь взглядом с Кириллом, и сердце выбивает чечетку, пока стою и пялюсь не моргая. В черной водолазке, оверсайзной кожанке, светлых широких штанах и Мартинсах он выглядит по-особенному круто. И вдруг осознаю: я замер и успокоился. Паника отступила. Как же быстро я свыкся с его присутствием поблизости. И каким же боком мне это вылезет впоследствии. Вздыхаю. Как бы ни хотелось раствориться в чарующем моменте, позволить себе этого не могу: слишком нагло в открытую продолжать так смотреть. А потому отвожу взгляд от глаз-океанов. Секунду медлю. И сокращаю остатки отдаленного расстояния между нами в несколько шагов. Сейчас. Я смогу. Пожму руку. Как обычный нормальный человек. — Ну что? — сверкает глазами Кирилл, рук из карманов кожанки не вынимая. — Забираем сегодня все призовые места? Секундный порыв обрывается, и я не решаюсь пересечь вымощенную собой же стену. Кирилл… он, видимо, смирился с моими тупыми заскоками. Так что… так даже лучше. — Только если с конца, — криво улыбаюсь я. — Ну нет, — тянет парень, перекачиваясь с пяток на носки и обратно. — Такой вариант меня не устроит. К нам подходят ребята из параллели — Саша и Макс. Шумно здороваются с Кириллом, не скупясь на яркие эмоции. Общаются они неплохо: постоянно вижу их вместе с Кириллом на курилке. Ну, точнее, как таковой курилки под школой, естественно, нет, но название прижилось само по себе. — Пиздец каникулы быстро пролетели, — говорит Кирилл, уже не глядя на меня. — Да я в ахуе, — машет рукой Саша. — Я даже выспаться толком не успел! Выс-пать-ся! А уже опять каждое утро как на каторгу, еще и математичка на карандаш поставила: «Бу-бу-бу, в следующей четверти я тебе на тормозах ничего не спущу». Надеюсь, она забыла. — И не мечтай, — фыркает Макс. На что Кирилл отвечает легким бархатистым смехом, что скручивает живот в узел. Что-что там, говорите, бабочки? Да никакие это не бабочки — самые настоящие здоровенные птицы вьют себе гнезда, трепыхаясь из стороны в сторону. Они болтают, смеются. Здороваются с мимо проходящими знакомыми. К Кириллу частенько подходят девчонки, тепло обнимающие в знак приветствия. Он улыбается им, мягко обнимает в ответ. Что-то весело говорит на грани легкого флирта. Опускаю взгляд, впериваясь в потертый пол. Средоточусь на сохранении лица в нейтральном выражении. Отвлекаюсь, слыша исключительно звуки, слов притом не различая. — Леша. Леша же, правильно? — возвращает в реальность голос Саши. Поворачиваюсь на парня, стараясь вернуть внимание на болтовню. Коротко киваю. — Не хочешь с нами? Выдыхаю невнятный звук, осознавая, что проебался. Придется переспрашивать. — Поиграть в волейбол вечером, — снисходительно улыбается Кирилл. Оборачиваюсь на одноклассника, взор коего направлен на меня, и сглатываю. Он видел, что я отвлекся? — Я плохо играю, — скомкано отвечаю, упираясь взглядом в пол. Но и в таком положении не упускаю неприятный взгляд Макса, направленный на меня. Он пялится уже очень долго. Хмурюсь. Вроде как, ничего плохого сделать ему не успел, откуда такая реакция? — Ой, знаешь, нам вообще для числа надо: скоро совсем схолодает и больше не поиграем. — Ну так поставь тогда пугало, — скрещивает руки на груди Макс. — Толку больше будет. Внутри вспыхивает злость: да че вы все, уебки, доебались до меня? Сука. Славик с Семой, Виталик, теперь и этот патлатый. Может, я и не самый интересный человек, необщительный и мрачный, но никому из них говна не делал, чтобы относиться ко мне подобным образом. С Максом даже словом не перекинулся, а он сверлит и сверлит своим взглядом бесящим, словно девку его увел и на посмешище выставил. — Макс, тебя на каникулах никакие собаки бешеные не покусали? — морщится Кирилл. — Нет, не покусали! — резко отвечает тот. — Понять не могу, нахуя нам балласт. — Тише-тише, — примирительно поднимает руки вверх Саша. — Это же я, вообще-то, предложил… — Так мог бы сказать: «Нет», — и не выкобениваться. Вздергиваю голову резким движением, отвечаю на мерзкий взгляд. Едва собираюсь ляпнуть нечто гадкое, как планы мои рушит девичий крик: — Лешенька! Немею. Быть того, нахуй, не может. Успеваю лишь обернуться, как в меня влетает невысокая темноволосая девушка. И крепко обнимает, становясь на носочки и обвивая руками шею.

~

Три месяца назад. Сидя на больничной кровати и тихо шипя от боли, судорожно сжимаю в руке мобильный телефон, дыша через раз. Как же отвратно. На глазах наворачиваются слезы, и я быстро стираю их, обещая, что справлюсь. В конце концов, смерть отца не конец света. В некоторой степени я должен быть счастлив: больше никто не впечатает мою голову в стол раздраженным, пьяным жестом. Никто не начнет кричать, обзывая последними словами. Никто не разрыдается по трезвости, вымаливая прощение за разбитое лицо. И это меня пугает: я не знаю, как жить по-другому. Как жить, когда не знаешь, что ждет тебя дома? Кто ждет тебя дома. Я не хочу видеть мать. Боже, как же не хочу. Ни ее, ни ее муженька. Никого не хочу видеть. Хочу удушиться и исчезнуть. Падаю лицом на ладони, глотая рыдания. Он мертв из-за меня. Из-за меня, блять. Из-за моего малодушия. Из-за моего бездействия. Да лучше б меня так отпиздили, чтоб уже не очнулся. Чтоб не тащил на спине непосильный мне крест. И что дальше? Что, блять, дальше? Жить с матерью, что избавилась от меня, как от мусора? Делать вид, что со мной, как всегда, все в порядке? Я не хочу. Не хочу. Не хочу! Давлюсь всхлипами и рыданиями, отчего боль в боку разрастается с новой силой, и я заваливаюсь на белые простыни, хватая ртом не доходящий до легких воздух. Не могу пошевелиться, не могу встать — бесполезный и беспомощный. Да так и мне и надо. Так мне, блять, и надо. Колючая ненависть клокочет внутри: заслужил. Никчемный, тупорылый кусок говна. Лучше бы ты сдох. Не хочу жить. Как же я, блять, не хочу. И продолжаю давиться. Воспоминания валятся на плечи: тяжелые, грузные. Я стою, сверху вниз глядя, как пиздят ногами отца, как тот хрипит, скулит, давится — и чувствую секундную надменность: «Каково тебе?» А потом осознаю — и влетаю. Это не драка — избиение. Их много, и они сильнее. И меня бьют, бьют, бьют. Что, нарадовался, урод малодушный? Хорошо тебе сейчас, сука? Скулю, зарываясь лицом в подушку. Я должен был. Должен был влететь сразу. Мысли не отпускают: валятся огромными снежными комьями, сметающими все на своем пути. Не дают отдышаться, передохнуть. Лишь, когда я вымотан настолько, что перед глазами начинает темнеть, успокаиваются, уползают временно в сторону. Я один. Осознаю настолько явно, что пустота в груди множится. Расползается. Почему? Почему Тема не пришел? Он кинул меня? Что я сделал не так? Дрожащими пальцами нажимаю на знакомый контакт, под неровно бьющееся сердце слушая монотонные гудки, ни к чему не приводящие. Не поднимает. Тема знает, что произошло? Ненавидит меня? Считает виноватым? Но. Его там не было. Он не знает. Он ненавидит моего отца. Он бы расстроился чьей угодно смертью, но не его. Что-то случилось? Суматошно пытаюсь встать, но вместо этого под глухой хрип заваливаюсь назад. Пиздец. Нужно собраться, успокоиться. Хотя бы ненадолго. Набираю другой номер. — Алло, — слышится на том конце. Вздрагиваю. — Привет, Лен… — Ой, Леш, привет, ты как, котик? — щебечет девушка. — Как жизнь? — Я… ты знаешь, я в больнице, — говорю достаточно тихо, почти неуверенно. Упираюсь лбом в дрожащую ладонь. — И… ты не хочешь ко мне заглянуть? — Ой, прости. Я к бабушке уехала, побуду тут недельку. Ты как? Что-то серьезное? — Все нормально, — жмурюсь, пытаюсь восстановить сбившееся дыхание. — Там же Тема есть, он наверняка веселит тебя, да и Рус с Андрюхой, вы ведь наверняка помирились… — Мне надо идти, — прерываю Ленку. — Потом созвонимся, — отключаюсь прежде, чем девушка успевает что-либо сказать. Темы здесь нет. Он не берет трубку. Тема мой лучший друг. И он не пришел.

~

Замираю в цепких объятиях, давясь привкусом медикаментов, явственно ощущающихся на кончике языка. Ленка ведь тоже не пришла. Ни тогда, ни спустя неделю. А после исчез я сам: переехал к матери, заигнорил все звонки и сообщения. Съебался, не предоставив никому отчетов и объяснений. Шумно сглатываю, терпеливо дожидаясь, пока девушка отцепит от меня свои руки. Хах. А ведь когда-то считал Ленку подругой. Она немало говна натворила, внесла лепту разлада, но я все равно, как идиот последний, готов был ее защищать. Ощущение женских ладоней на шее отдается волной мерзкого приступа тошноты, подступившей к горлу. Не хочу вспоминать. Не хочу топиться в прошлом. Но оно настигает меня. Наступает на пятки. Оборачиваюсь на парней, отшатываясь от Ленки на полшага назад и зачем-то натягивая дружелюбную улыбку на лицо. Девушка удивленно хлопает глазами, не получив ответа на объятия. Саша раззадорено свистит. Макс продолжает изучать своим гаденьким взглядом. А Кирилл смотрит прищуренным взглядом, чуть склоняет голову вбок. — Это Лена, — представляю девушку, на что та смущенно улыбается. — Ленка, это Кирилл, Саша и Макс. — Рад знакомству, — как-то взволнованно произносит Саша и по-джентельменски целует руку девушки. Кирилл втискивается между мной и Ленкой, протягивает к ней ладонь и легонько жмет руку в знак знакомства. Выглядит отчасти озадаченным, но с интересом. С праздным любопытством. С хитринкой, не сулящей мне ничего хорошего. Удивленно хлопаю глазами, глядя, как щеки Ленки стремительно алеют. Как она смущенно поправляет волосы, коротко поглядывая на Кирилла. Понравился. Еще бы, блять, не понравился. Вздыхаю. Возможно, будь я миловидной девчонкой, у меня было бы чуть больше шансов. По крайней мере, из отрицательных чисел они дошли бы до нуля. — Приятно познакомиться, — говорит Кирилл, в профиль расположившийся между нами, — с девушкой Леши. — Я, мы… нет! — лепечет Ленка, взволнованно махая руками. — Я не девушка! То есть девушка, конечно, но не Леши. Ну и ничья. Короче, мы не встречаемся. — А, — улыбается Кирилл, пихая руки в карманы. — Значит, подруга. — Подруга, — кивает Ленка. И вдруг разражается, упирая руки в бока и стреляя в меня убийственным, колким взглядом. — Была, во всяком случае! — Лен… — голос мой звучит обреченно. — Что Лен, что Лен? — вспыхивает девушка. — Просто взял и съебался! Ни ответа, ни привета! Даже на сообщения не отвечает, чертильник! Выдыхаю, качая головой. Ленка на самом деле не пытается вести себя злобным образом: у нее просто такая манера общения. Вспыльчивая, с намеком на претензию, но это почти никогда не значит, что она кого-то хочет оскорбить или унизить. Но я не хочу больше топиться во всем этом. Принимать не хочу. Объясняться не хочу. Когда-то я все карты поставил на нее — и получил в ответ звонкую пощечину. — О, так у Лехи друзья есть? — невпопад влезает в разговор Саша с напускным удивлением и широкой улыбкой. — Сорри, бро, не то чтобы мы знакомы были, но я тебя раньше ни с кем не видел. Ленка морщится, теряя весь свой пыл. — Ты изменился, — выдыхает она. Всем своим нутром ощущаю заинтересованный взгляд задумчивого Кирилла. Я понимаю: ему было интересно. И сейчас интересно. Но еще он выглядит растерянным, словно ожидал услышать нечто совершенно другое. Полюбопытствовал из интереса, а влез в драму с моим непосредственным участием в главной роли. — Это после того случая, да? Ты обиделся, что я не пришла? Но у меня были причины. Под сердцем колоть начинает. И хочется исчезнуть. Провалиться сквозь пару этажей под землю. Не хочу. Нет. Не надо. Как мне продолжать всех вас безоговорочно ненавидеть, когда у вас были причины оставить меня? Как презирать, если я буду знать их и сочту достаточно вескими, чтобы найти в себе прощение? Как мне простить других людей, если я себя простить не могу? Хватаю Ленку за руку и тяну в сторону, быстрым шагом перемещаясь к окну, возле которого есть немного свободного места. Мысли лихорадочно пульсируют, давят. И жест этот — неосознанный, вызывающий раздражение. Выпускаю Ленкину руку, сжимаю и разжимаю задеревеневшие пальцы. Я просто хотел исчезнуть, но мне не дали. И вот я стою и закапываюсь в болоте прошлого до самой головы. Еще есть шанс сбежать. Есть, но я не бегу. — Какие причины? — голос звучит странным образом ровно. Но внутри он разломан на куски, что собрать воедино не выйдет. — Я… — Ленка отводит взгляд, мнется. — Не готова здесь об этом говорить. Голову сдавливает словно в тисках. Морщусь, цепляясь взглядом за ровную спину Кирилла. Ловлю его взгляд, устремленный на нас. — Тогда позвони мне. Ленка переступает с ноги на ногу. Поджимает губы. — А ты ответишь? Выдыхаю. Невидящим взглядом смотрю на локоны темных волос, ровными прядями лежащих на плечах. Наши жизни вновь пересекаются. И я никак не могу на это повлиять. — Отвечу. Ленка стремительным движением влетает в меня, крепко обнимает за спину. Что-то неразборчиво бормочет сорвавшимся голосом в мою грудную клетку, отчего чувствую вибрации, распространяющиеся по телу. Больно. Мне так невыносимо больно от ее объятий. Они душат меня. Лишают возможности дышать. И тем не менее каким-то давно забытым жестом отвечаю: кладу ладонь на подрагивающую спину бывшей подруги. Опускаю подбородок на ее макушку, давясь запахом мятного шампуня. Привычным запахом. Таким далеким и в то же время близким. Сердце сжимается в крохотный комок. Я изменился? А, может, ты знала меня недостаточно хорошо? Легкий древесный запах прорывается сквозь туманное облако мяты. И мои легкие вдруг вновь наполняются кислородом. Кирилл замирает рядом с нами, полуотворачивает голову в сторону. Но я вижу глаза его, темные океаны в которых растерянно плещутся, сбитые направлением ветров, что дуют со всех сторон. Рефлекторным движением отстраняюсь от Ленки, пихаю руки в карман. — Начинается, — коротко извещает Кирилл. Спешно отводит озадаченный взгляд. И уходит. Коротко гляжу на растирающую щеки Ленку, киваю на прощание и направляюсь следом.

~

Листок с заданиями презрительно смотрит на меня. Я смотрю в ответ, невидящим взглядом силясь собрать расползающиеся в разные стороны цифры и буквы. Мозг кипит. Громкие окружающие звуки грузом падают на плечи: чужое дыхание; карандаш, царапающий бумагу; мерзкий скрип затвердевшего ластика. Воспоминания неумолимо мелькают перед глазами сбивчивыми образами. Отец, в приступе гнева сверкающий бешеными глазами, налитыми кровью. Громкий удар кулака о стол. Ленка, которую я легко подхватываю на руки и ставлю на скамейку, шутливо провозглашая богиней красоты. Тема, отогревающий меня в теплой ванной. Рус и Андрюха, сражающиеся на палках, словно мечники. Мать, презрительно отворачивающаяся от меня. Ленка, сбегающая в слезах. Оскал Руса. Растерянное лицо Темы. «Прости», — сорванный голос матери. Ручка в руке нещадно трещит, пластик ломается на несколько осколков. Кожа царапается, но крови нет. Нечем дышать. Мне нужно на свежий воздух. Срочно. Прямо сейчас. Подхватываюсь, привлекая громким движением уйму внимания к своей персоне. Плевать. Хлопком припечатываю работу на стол перед женщиной в очках, что недоверчиво косится на меня, мол, серьезно, такие дурни сейчас на олимпиады городские проходят? Сжимаю в кулаке лямку рюкзака, выбегаю на улицу и, устало опершись спиной о стену школы, оттягиваю край худи от шеи. Дрожащими пальцами вытаскиваю из кармана пачку сигарет, кое-как выуживаю одну и поджигаю кончик, затягиваясь слишком сильно и судорожно выкашливая дым. Все в порядке. Я в порядке. Я еще жив, а значит, могу продолжать. Тяжка. Еще одна. Более спокойно. Вот так. Так. — Я вообще ничего не знал! — слышу знакомый голос парня из параллели и резко оборачиваюсь, глядя на выходящих из школы Сашу, Макса и Кирилла. Кирилл внимательно смотрит на меня. И я отвечаю, крепко сжимая челюсти.