Но если есть в кармане пачка сигарет...

Нехотя плетусь домой, слушая отнюдь не веселые песни в стареньких наушниках, зажимая пальцами провод под правильным углом. Рядом куда-то спешат несносные людишки, а на мне капюшон — собственная защита от окружающего мира. Глупо. Знаю. Плевать. Оказываюсь у своего подъезда слишком быстро, что не вызывает никаких положительных эмоций. Хочется лишь утопиться, но вместо этого сажусь на скрипучую, прогнившую лавочку, изначально сделанную из четырех досок, а теперь остались лишь две. Уж лучше на улице, на ломаной лавке и под моросящим дождем, чем дома с мамкой и ее хахалем. Выходит соседка — проворная бабка шестидесяти лет, являющаяся кормилицей всех котов этого и соседних дворов. Она привычно зовет их рандомными именами, но котам плевать: сбегаются в один скоп, нетерпеливо вгрызаясь в любезно предоставленные им яства. — Как жизнь? — как всегда, интересуется она, глядя на меня своими прищуренными мутными глазами, будто пытается выпытать какую-то страшную тайну. Это забавно. Немного. Привычно игнорирую, на что бабка бурчит, что нынче молодежь невоспитанная пошла и уходит во мрак подъезда, оставляя свою ненаглядную толпу облизывающихся, сытых котов, глядящих теперь на меня во все глазища. Смотрю на них в ответ. Дождь усиливается, и коты ловко разбегаются по подвалам. Приходится идти и мне. Дверь открываю тихо, дабы не привлекать к себе лишнего внимания, но, видимо, сегодня не мой день: пьяный мамкин муженек стоит в коридоре, подпирая плечом стену. Работал в ночную, теперь день у него отсыпной. Но к чему этот ваш сон, когда есть водка? Тяжело вздыхаю. М-да, умеет же выбирать маменька муженьков: что один спился, что второй. Ну, отец-то точно до ручки дошел, а у этого пока есть шансы, но вряд ли он ими воспользуется. Прошлые синяки еще не до конца сошли. Но кого ебет чужое горе? Егорку? Мать? Меня? Очевидно, никого. Неспеша разуваюсь, задумываясь о своем: пятки в кроссовках протерлись настолько, что стыдно снять в гостях будет. Впрочем, какие еще гости? Школа-дом — единственный мой маршрут. Так же неторопливо двигаюсь в сторону своей комнаты. Не слишком успешно: меня грубо хватают крепкие руки за плечи и со всей силы впечатывают спиной в стену. Надо мной возвышается двухметровый мудак, невзлюбивший меня из-за моего ебланского характера и детских заебов с первого дня. Опускаю взгляд и сжимаю руки в кулаки, считая до пяти снова и снова, потому как это единственное, что позволяет мне сосредоточиться на реальном мире, когда до меня дотрагиваются всякие выблядки. Внутренние органы сжимаются в мерзкий комок. Один. — Че, сложно проявить каплю уважения и поздороваться с человеком, за чей счет живешь? — грубо интересуется Егорушка. Мудак Егорушка… Мудагорушка. Два. — Ничему жизнь не научила, да? Душно. Так блядски душно. Три. — Че в школе получил? Знает ведь, что пошлю, поэтому и спрашивает, дабы найти повод избить меня. Как удобно: в никчемной, бесполезной жизни есть человек, которого можно отпиздить без каких-либо последствий. Ну, с богом, которого нет. — Тебя ебет? — едко интересуюсь, поднимая голову и встречаясь взглядом с коньячного цвета глазами. Четыре. — Ах ты мелкий!.. — рычит он, занося руку для удара, но почему-то сдерживаясь. Я ебаный мазохист. Скатился, блять. Пять. — Да давай уже, — произношу с колючей усмешкой, выбивающей последние крохи самообладания из Егора. Сгибаюсь пополам от сильной боли в животе, появившейся после удара. За ним следуют еще один. И еще. Бьет со всей силы, со всего размаха, пытаясь сломать меня, заставить кричать и просить прощения. А я позволяю, терпеливо ожидая день, когда он поймет, что его жалкие удары ничто по сравнению с тем, как хуячил меня отец. Это больно, ладно. Но я привык. Мысли давят. Общение? Поговорить с Кириллом? Быть с ним, и быть на равных? Да я ебаный клоун, и все, что происходит сейчас, — это все то, что я заслуживаю в этой ебаной жизни. Ни больше ни меньше. В самый раз. Горло нестерпимо перехватывает горечью. Почему? Ну, почему? Что я все время делаю не так? Егор что-то кричит, со всей силы бьет кулаком по груди, заставляя задыхаться. Медленно сползаю вниз по стене, пытаясь сосредоточиться на расплывчатой комнате, шатающейся из стороны в сторону. Я ведь мог бы. Мог бы парировать. Дать сдачи. Не быть тупой грушей для битья. Возможно, даже завалить этого конченого, но… В чем смысл? Что вообще такое этот ваш смысл? Отец был шире меня в раза два, сильнее и мощнее, с армейской подготовкой и стальными кулаками. Когда-то он был крепким и жилистым, но под воздействием алкоголя и сомнительного качества еды заплыл, однако сил его это не поубавило. Тогда я всегда отвечал, уклонялся, но неизменно получал пизды. Он ненавидел, когда я поднимался. А поднимался я всегда. Чаще всего, чтобы унести ноги, пока еще жив. Под алкашкой белок он ловил знатных. Хмыкаю. Теперь его нет, а жизнь моя оттого лучше не стала. Вопреки всем разумным доводам наоборот скатилась. Бормоча какие-то ругательства себе под нос, Егор уходит на кухню, а я только через минут десять нахожу в себе силы, чтобы подняться, дойти до своей комнаты и завалиться на кровать. Потолок белым полотном застилает глаза. Полежу немного и встану. Непременно встану.