***
Хэ Сюань на следующий день в университете не появляется, и на телефон все так же не отвечает. И если первую половину дня друзья еще пожимали плечами, то после обеда Се Лянь все-таки сдался и сообщил Усяню, что, видимо, Сюань впал в свою так называемую «спячку» — этакий период социальной детоксикации. И беспокоить его нет никакого смысла. Вернется через недельку – полторы. Усяня новость нисколько не успокаивает. Ведь буквально вчера утром все было хорошо, они договорились, Сюань пообещал его ждать. Что могло такого случиться, и так вывести его из равновесия, что он просто плюнул на все и закрылся дома, ничего не сказав? С Цзян Ченом они не разговаривают ни в универе, ни дома. От вмешательства госпожи Юй их спасает то, что они уже не стреляют друг в друга молниями и никак открыто не конфликтуют. Но Усянь видит, что затянувшаяся ситуация ее все больше и больше напрягает.***
— Я – дохлая рыбина? — этот вопрос, заданный практически с порога, явно застает Се Ляня врасплох. Хэ Сюань забирает у него зонт и пакет с продуктами и пропускает гостя в квартиру. — Чай? — Да, пожалуйста. Всю неделю он жрал себя поедом, что не приносило ни отдыха, ни успокоения. И, в итоге не выдержав, позвонил другу и попросил его приехать. Они проходят на кухню, где Сюань ставит чайник и достает из шкафчиков все необходимое. Он не продолжает внезапную тему разговора и поэтому Се Лянь не выдерживает. — Кто?.. Сюань, с чего ты взял такую глупость? — его голос сквозит заботой и пониманием. Молодой человек садится за барную стойку, отделяющую гостиную от кухни, и ждет. Именно поэтому Хэ Сюань и попросил Се Ляня прийти одного. Как бы он не дорожил их дружбой с Хуа Ченом, терпеть его острые шутки он сейчас был не в состоянии. Молодой человек слегка кривится, ему неловко признавать, что он стал невольным свидетелем чужого разговора. Он сам себе кажется ребенком, которого взрослые застукали за очередной проказой и теперь ему влетит. — Я… услышал. Случайно. Се Лянь не задает новых вопросов, давая другу возможность собраться с мыслями и вести диалог так, как ему удобно. Сюань отвлекается на закипевший чайник, и уже не глядя на гостя рассказывает: и про приглашение Усяня, и про то, как подслушал разговор под дверью кабинета, и про то, как позорно сбежал и — по факту — спрятался, ничего никому не объяснив. Он ставит перед Се Лянем чашку дымящегося улуна и удивляется снисходительной улыбке на его лице. — Да, я знаю, что дурак и поступок был дурацкий, — Сюань садится напротив и прячет лицо в ладонях. — Мм. Сюань, а после… кхм… рыбины ты что-нибудь еще слышал? — Нет. Я убежал почти сразу. Се Лянь кивает каким-то своим мыслям и снова улыбается, практически по-матерински. Сюань в очередной раз ловит себя на том, что именно эта аналогия возникает при взгляде на друга. — Я не могу утверждать на сто процентов, но, кажется, самое интересное ты все-таки пропустил. — В смысле? — Хэ Сюань едва не давится своим чаем. — Дело в том, что во вторник Цзян Чен пришел с синяком на лице, ну и всю неделю они с Усянем не разговаривают. Поэтому осмелюсь предположить, что именно события в музыкальном классе и стали причиной конфликта. — Боги… — Хэ Сюань прикладывается лбом в столешницу и так и остаётся сидеть. — Лянь-гэ, я такой идиот. Се Лянь гладит его по голове. — Все мы порой совершаем глупости. Да и ты не совершил ничего непоправимого. — Это я-то? — практически пищит Сюань прямо в стол. — Усянь теперь надумает себе невесть что, а я… я даже объяснить ему ничего нормально не смогу. — Он скучает по тебе, — снова улыбается Се Лянь, когда Сюань поднимает на него полный сомнений взгляд. — И явно переживает из-за твоего отсутствия. Он достает пискнувший телефон, смотрит в экран нежным взглядом и набирает сообщение. Потом, посмотрев внимательно на Сюаня, о чем-то задумывается и снова печатает. — Тебя уже потеряли? — Хуа Чен знает, что я здесь. Но там такая погода, что вряд ли я задержусь у тебя надолго. Сюань согласно кивает, прекрасно понимая тот факт, что его любимая погода нравится немногим. — Когда а-Чен только начал за мной ухаживать, это тоже выглядело весьма глупо. А еще, каким бы уверенным он не выглядел для окружающих, он почему-то очень сомневался в себе, когда дело касалось меня, — Се Лянь допивает чай и относит чашку в мойку. — Да и я, как оказалось, не очень смышленый. И в итоге мы потеряли много времени, пока преодолели этот дружеский барьер. Не стоит повторять наших ошибок. Они еще болтают некоторое время, Се Лянь так же вспоминает, что принес с собой часть лекций, которые Сюань пропустил. А когда начинает накрапывать мелкий дождик, гость спешно собирается домой.***
— Чем бы ты там не занимался, — говорит Усянь в приоткрытую дверь, прежде чем распахнуть ее настежь, — имей в виду, я вхожу. Он застает Цзян Чена обернутого в одеяло, словно в кокон из которого торчат только голова и рука с телефоном, в который он пялится угрюмым взглядом. — Разве по субботам у нас не пробежка? — А разве ты со мной уже разговариваешь? — Цзян Чен поднимает на него глаза и снова возвращает внимание к экрану. Усянь плюхается на кровать, ему в ноги, и напускает на себя виноватый вид, но, откровенно, не особенно-то старается. — Слушай… Я понимаю, давно нужно было поговорить, — он хлопает брата, как ему кажется, по коленке. — Мне жаль, что я тебя ударил. Я не буду говорить, что это было случайно, но я слишком погорячился. Цзян Чен откладывает телефон и вперивается в него хмурым взглядом, в то время, как Усянь все-таки выпускает улыбку. — Он ведет себя, как Ванцзи, — наконец подает голос брат. — А я прекрасно помню, как мы с цзецзе практически за волосы вытягивали тебя из депрессии. Я не хочу для тебя того же и здесь. — Ох, а-Чен, — Усянь наваливается на него с объятиями и чувствует, как тот начинает слабо трепыхаться в своем коконе, явно стремясь выползти, — я очень ценю твою заботу, но ты ошибаешься. Сюань и близко не похож на Ванцзи. Цзян Чен снова дергается, но, смирившись со своей участью, выдыхает. — Да, он не такой общительный как я, но и не такой закрытый, как Ванцзи. А еще, — Усянь улыбается каким-то своим мыслям, — он не считает меня убожеством, и даже спал на моем плече. Как в прошлый раз больше не будет. Тот закатывает глаза, а потом, все-таки вывернув руку из одеяла, хлопает Усяня по плечу. — Ладно, — выдыхает Цзян Чен, — если всё так, как ты говоришь, мне тоже жаль, что я погорячился в музыкальном классе, и так выразился про Хэ Сюаня. Но… — Да, а-Чен, я понимаю. Спасибо. — Я не умею варить такой же вкусный суп, как цзецзе. Усянь хихикает и жмется к нему, словно кот. Он прекрасно понимает, что тому крайне некомфортно, лежа на боку, выдерживать его вес, но не так уж часто можно поймать Цзян Чена для проявления братской любви. — А тебя не смущает, — подает голос Усянь через пару минут, не выдержав такой покладистости со стороны одеяльного кокона, — что я в твоей кровати? — Почему это должно меня смущать? — Цзян Чен хмурит брови, подозревая явный подвох. — Ну, я парень. И я… — Ты мой брат! — возмущенно перебивает его Чен. — Ну, знаешь, — Вэй Усянь игриво двигает бровями, улыбаясь во все зубы. — Инцест – дело семейное. Цзян Чену требуется несколько секунд, чтобы переварить услышанное, прежде чем его глаз нервно дергается. — Вэй, блять, Усянь! — он начинает биться под одеялом, стремясь скинуть с себя и его, и хохочущего брата. — Я сломаю тебе ноги! Клянусь, блять, я их сломаю!