Враги с привилегиями

Утро началось с отвратительного звона и пробуждающего удара по лицу. Сынмин пытался продолжить спать, но подушка ходила ходуном. Что за дрянь? Дрянь звали Хёнджин, и она пыталась выкарабкаться из рук Кима, чтобы выключить чертов будильник. — Джин, это жестоко. — Не жестоко, а будильник. Мне пора на пары. Тебе, кстати, тоже. — Не, — перекатился от греха Хёнджина подальше Сынмин. — У меня на сегодня освобождение. Ким с присущей ему наглостью замотался в одеяло. Если до этого они лежали вместе и вполне успешно делили его, то теперь Хван остался без тепла одеяла и (что уж) живой грелки. Блеск! Зато Сынмин теперь обнимался со скомканным одеялком и выглядел бы счастливым, если был бы виден из мягкой кучи. Хёнджин сначала хотел пнуть его из зависти, потом вспомнил, что ему вообще-то надо на пары, поэтому отправился варить кофе. Голова после вчерашнего стресса трещала, хорошо хоть Ким решил продолжить спать и не кипятить мозг с утра пораньше. Утренний секс он хотел — смешно, пусть для начала глаза откроет. Великий стратег… Хёнджин впервые за много лет варит кофе в турке. Купив кофемашину, он почти забыл, как это делается. Сегодня он не хочет шуметь, чтобы не разбудить Сынмина. Хван надеется, что сбежит на учёбу прежде, чем исчадье ада проснется. Хёнджин хмурится, он слабо представляет, чем ему аукнется вчерашняя слабость. Не надо было показывать эту сторону жизни врагу. То, что Сынмин вчера не стал к нему лезть, не означает, что он не наверстает упущенное сегодня. Предъявит… и с процентами!!! И самое паршивое вовсе не то, что Хёнджину предстоит, издевки легко парировать или игнорировать, страшно то, что было вчера. Оно уже разъедает органы кислотой: Сынмин действительно его пожалел. Отвратительно чувствовать перед ним слабость, чувствовать в целом. Хёнджин жмурится и закрывает уши руками. Ему страшно представлять, что скоро начнется. Он молится, чтобы Сынмин не догадался, что его вчера не выгнали не из-за безразличия и усталости, а потому что Хёнджин хотел, чтобы он остался. Ошибка, которая может стать фатальной. Естественно, кофе убегает из турки, пачкая всю плиту. Только вонь и противное шипение отвлекают Хёнджина от саморазрушения. Уборка вызывает тупое раздражение, которое помогает справляться со страхом. Хван задумывается, почему боится, вроде ничего нового. Может быть, слова Кима уколют чуть будет больнее обычного. Ну отпустит пару шуток. Что с того? Хёнджин еще раз убедится, что Сынмин мразь. Почему сегодня особенно не хочется слышать гадости из его рта? На самом деле ответ уже есть. Хван даже знает, как назвать это чувство. Зависимость? Привязанность? Что-то большее? Не важно. Глупо надеяться на внезапную взаимность. Это Сынмин, ему нравится уничтожать в Хване все хорошее. Хван цедит утренний кофе. Напиток давно не казался таким невкусным то ли из-за паршивого настроения, то ли из-за собственной криворукости и турки. Ещё одна нотка придает американо отвратительный оттенок: из спальни выплывает ужасно довольный Сынмин. Хёнджин взглядом желает ему провалиться к себе на родину и продолжает давиться кофе. — Доброе утро, Джин, — становясь за спиной складывает руки на плечи Сынмин. — Как настроение? — Отвратительное. — Поднять? — шепчет-шипит на ухо Ким, скользя руками по голому торсу к тому, что именно он собирается поднимать (точно не настроение). — Пусть валяется, — отстраняется, Хван, скидывая с себя руки, — дай кофе допить. Налей себе тоже, если хочешь. — Я не пью кофе. — Мне всё равно. — Уууу… какие мы злые. Хорошо… тогда поговорим. Сынмин отходит и некоторое время копается в своих вещах. Вид у него такой, будто он видел, как самокатчик врезался в самокатчика — счастливый. Наконец Ким находит то, что искал. Он победно достает из рюкзака маленький квадратик из фольги. Хёнджин уже закатывает глаза и хочет повторить, что хочет сначала допить кофе. Но Сынмин подходит ближе, и Хёнждин угадывает в квадрате пакетик зеленого чая. — Спер в отеле, — гордится Ким, достает кружку и осматривается. — У тебя нет чайника? — Зачем? Сынмин недовольно цокает и следующую минуту пытается налить кипяток из кофеварки и не ошпариться при этом. Ким оказывается упорнее, чем шайтан-машина, поэтому в итоге получает свой чай. Сынмин садится за стол напротив и: — Так-с. Ну… начинай рассказывать, насколько ты мне благодарен. Хёнджин смотрит с презрением, сожаление #1 — сказал про благодарность вслух. Он плохо помнит минувший вечер, из-за истерики местами есть пробелы, но вроде он это сказал неоднократно. Сынмин упивается собственным превосходством (и чаем). — Я жду. — Я говорил несерьезно. Я был зол и расстроен, — отгораживается чашкой Хёнджин. — Знаешь, принцесса, уставшие люди как правило более честные. Совет: в следующий раз, когда будешь чувствовать себя выжатым, держи рот на замке. — Воспользуйся своим советом сам, но можешь не ждать когда устанешь. — Хочешь чтобы я замолчал? — гаденько улыбается Сынмин. — Тогда развлекай меня чем-нибудь. Разговором или пей свой кофе скорей. Ты же хотел попасть на пары, а у тебя есть одно висящее со вчера обещание. — Я помню. — Тогда почему еще сидишь? Ты же не надеешься, что я буду быстрым? — Я надеялся, что мы оба пойдем на пары. Не знал, что у тебя выходной. — И сейчас ты планируешь уйти? — уточняет Сынмин. — Да. — Подумай хорошенько. — Пары или ты? — Хёнджин делает страдальческое лицо. — Это самый паршивый выбор в моей жизни. — Нехорошо так, Джин, мы договорились на утро. Ты же гордишься тем, что держишь обещания, пока как-то скверненько получается. Или ты хочешь чтобы я пожалел тебя еще разочек? — издевательски спрашивает Сынмин. — Понравилось? — Что именно? Коленкой по яйцам или локтем под ребра? — уточняет Хёнджин. От необдуманных поступков его удерживает та самая недобитая нервная клетка, которая вчера отчаянно пыталась вывезти всё говно. Хёнджин кидает тетради в сумку, а Сынмин продолжает театр одного актера. — Уходишь? Мммм… Так грустно, — самым мерзким голосом поет Ким, а потом продолжает таким кукольным тоном, что хочется ему врезать. — И что же мне делать? Не знаю… — играет перед невидимым зрителем Сынмин. — Наверное, я должен оставить бедняжку Джинни в покое. Ему и так сложно. Никто бедняжку не любит, значит, я должен быть милосердным и подарить бедному ребенку немного тепла. Мог ли Сынмин не издеваться? Мог, но сегодня встал с той ноги, с которой хочется пинать людей. Хёнджин знал, что так будет. Его враг никогда не прощал ему слабость. — Избавь меня от этого. — Ох! — наигранно удивляется Сынмин. — Я сказал это вслух!? Ну так что, уходишь? Ты так мило пытаешься от меня сбежать. — Я не сбегаю, — хмурится жертва манипуляций. — Разве? — усмехается Сынмин. — А кто вчера кричал, что согласен на любое время и любые условия? А сейчас торопится на пары, на которые в жизни не приходил вовремя. Не хмурься… Я тебя не держу, просто признай, что твое слово стоит не больше моего, и иди, куда хочешь. Губы Хёнджина изгибаются в отвращении, и не к одной конкретной мрази, а к себе. Ведь Ким держал свои обещания, всегда приходил и, нарушив договор в первый раз, признал поражение. Сынмин следовал по правилам, за исключением опозданий, конечно, но это мелочи, мог же совсем не приходить и отказаться принимать его. Хёнджин поморщился: омерзительно, когда надо играть честно. — Окей, Сынмо. Ты прав, мне нахрен не сдались эти пары. Но! — делает многозначительную паузу Хёнджин. — Сейчас ты будешь иметь меня, а не мой мозг. Поэтому фильтруй базар. Если вначале предложения Ким улыбался, то к концу скис, что не могло не порадовать Хвана. — Ты хорошо меня услышал? — повторяет Хёнджин, стаскивая худи, которое успел натянуть. — Оставь все свои посредственные шутки. Скажешь их, когда выйдешь из моего дома. Сынмин возвращает на лицо самодовольную улыбку: — Можно узнать, как именно ты мне помешаешь говорить? — Я сделаю как ты, — ухмыляется Хёнджин, — нагло воспользуюсь тем, что за прямое оскорбление мне по нашему договору ничего не будет. Буду говорить тебе столько несправедливых гадостей, сколько захочу. Понравится ли тебе меня иметь, если я непрерывно буду говорить о том, как мне противно? А у тебя не будет возможности ответить, чтобы не принять последствия. Ну так что, псина, закроешь пасть, или мне начинать тебя дрессировать? Отличное настроение Сынмина испарилось. Его стратегия начала работать против него. Что правда, то правда. По договору он должен был следить в постели за языком, но почти никогда не делал этого. Говоря совсем честно, Сынмин и не просыпался в хорошем расположении духа. Он сделал вид для себя и для Хёнджина, что пребывает в восторге, потому что это было логичным этапом поведения мрази. На самом деле Сынмин понятия не имел, как надо себя вести в этой ситуации. Сам был смущен вчерашним состоянием Хвана и собственной реакцией на нее. Странно, но пойдет. Сынмин уже начал играть роль, дело за малым — продолжить, это не сложно, он никогда не умел останавливаться. — Я буду сама милота. Пойдем в кроватку, принцесса. — Сынмо, ты самая мерзкая тварь из всех, что я встречал, — сообщает Хёнджин и уходит в спальню, расстегивая штаны на ходу. — В зеркало посмотри. Сынмин идет следом и прикрывает дверь за собой. Когда он оборачивается, Хван уже сидит в одних трусах на кровати, развратно раздвинув ноги. Ким ему завидует, сам он бы не смог так никогда. У Хёнджина не было ни капли смущения. Были бы они приятелями, Сынмин бы спросил, как ему это удается. Ким перешагивает валяющееся на полу одеяло, которое Хван скинул, чтобы не мешало. Сынмин хватает тюбик со смазкой и залезает на постель. Хёнждин сразу обхватывает его ногами и откидывается на подушки, молчаливо предлагая делать с собой всё, что угодно. Сынмин стаскивает с партнера боксеры, а потом в ступоре смотрит на обнаженное тело. Хорошо, что Хёнджин лежит с закрытыми и не видит панику Кима, а там есть на что посмотреть. Сынмин так не истерил, даже когда лишался девственности. Нет, всё в порядке: у Хёнджина очень красивое возбуждающее тело, но есть проблема. Ким не хочет к нему прикасаться. Надо растянуть (как минимум). Хван обычно целовал спину и ягодицы, поэтому со стороны Сынмина было бы честно уделить внимание нежной коже ног, оставить несколько засосов к конце концов! А Сынмина воротит. Такой фигни в их первый раз не было. Он был спокоен, а сейчас в голове красными буквами возникла эта фигня «он же враг». Сынмин боится позволить себе хотеть его. И вот абсурд: Хёнджин лежит, бери да трахай, а Сынмина воротит от этой идеи. Вроде ещё пять минут назад он этого хотел. Бойся своих желаний. Вопрос, что делать. У Кима традиционно одно решение: самообман и много сарказма. Сынмин снимает футболку и закидывает одну из лодыжек на плечо, стаскивая удобно устроившегося Хёнджина с подушек. — Паразит, — бубнит Хван и поднимается на предплечьях, рассматривая Сынмина между своих ног. — Хочешь на спине? — уточняет Ким. — Мне по-собачьи не нравится, — усмехается Хёнджин, смотря, как Сынмин оставляет дорожку поцелуев по внутренней стороне бедра. — Будем в миссионерской, как пенсионеры? Или впечатлишь меня своей растяжкой, танцор? — Иди.. — шипит Хван, не ожидая того, что Сынмин вставит в него палец внезапно, — сука… — Прости, принцесса, — Ким притягивает ближе чужие бедра. — Надо было предупредить? Сынмину кажется странным, но палец достаточно свободно двигается, поэтому он добавляет второй почти сразу. — Принцесса, мне кажется или ты растянут? — отодвигает чужое бедро Ким, приближаясь лицом к паху. — Я иногда ношу некоторые игрушки как раз на такой случай. Сынмин недоумевает: — Зачем? — Я бы хотел, чтобы на растяжку ушло минимум времени, как ты и говорил, лучше, если мы закончим без лишней возни. Сынмин усмехается, он слышит в этих словах себя. Он достаточно часто так говорил. Значит, Хёнджин хочет поскорее отделаться, у Сынмина рождается замечательная идейка. Он плавно скользит тремя пальцами и чувствует, что Хвану пока их достаточно. Потом Сынмин под удивленным взглядом нагло облизывает чужое достоинство по всей длине и берет больше чем наполовину в рот (Хрен ли! Он тренировался!). Сынмин успевает сделать несколько плавных движений, прежде, чем его за волосы отрывают от этого сладкого издевательства и сомнительного на вкус члена. Хёнджин смотрит выпученными глазами. — Ты что делаешь? — Минет. Я же обещал, — самодовольно отвечает Сынмин. — Не надо. — А я тренировался. — Давай потом. — Сейчас или никогда, — по-сволочному ставит вопрос Ким, для верности целует головку. И ведь знает, что Хёнджин откажется. Для этого всё и делалось. Минет — да. А минет перед сексом — уже ласка, поэтому отправляется в корзину «нежелательное». Сынмин сам по той же причине отказывался и от риминга, и от всего того, что периодически хотел предложить ему Хван. — Не надо, — говорит Хёнджин, оттягивая Сынмина за волосы назад. После этого откидывается и смотрит в потолок. Сынмин тянет время, играясь пальцами дольше чем надо, даже несколько раз попадает по простате. Он старается так больше не делать, у Сынмина на сетчатке остается отпечаток изогнутого в наслаждении теле. Он боится увидеть это снова. Ким время от времени целует внутреннюю поверхность бедра, даже медленно надрачивает, хотя не понимает зачем. Он сам уже давно не хочет секса, делать приятно Хёнджину тоже, ощущение, что делает потому что надо. А кому надо, он не знает. — Я думаю, что уже хватит, — слезает с пальцев Хёнджин. Он выжидающе смотрит, как Сынмин стягивает с себя остатки одежды и тянется к пачке презервативов. Ким пользуется секундой, которая у него есть, чтобы перевести дух. Он чувствует, что совсем запутался, но член стоит. Фак! Даже головка соображает лучше головы. Сынмин раскатывает резинку по стволу и нависает над Хёнджином. — Ты решил в какой позе хочешь? — спрашивает Сынмин. Он в глубине души надеется, что Хван скажет «ни в какой», и тогда Ким со спокойной совестью уйдет. — А ты как хочешь? — Сзади у стены, — отвечает Сынмин, хотя хотел сказать «никак». — Я просто спросил, хочу закинуть ноги тебе на шею, — легкомысленно говорит Хёнджин, сразу исполняя свое желание. Сынмин немного радуется, все-таки бедра немного отдаляют его лицо от чужого тела. Уже неплохо. Жаль, что отвернуться никак не выйдет. — Ты до вечера собираешься здесь сидеть или может уже начнешь? — высокомерно плюет Хёнджин. — А что? Поясница в этой позе болит? Ты сам ее выбрал. — Ты вставишь или нет? Под взглядом Джина Сынмин становится наглее, на публику всегда играть легче. За руль возвращается мразь, которая хотела взять Хвана с оттяжкой, до дрожи, до крика. Ким входит чуть резче чем надо было бы, это сразу читается по лицу Хёнджина. Сынмин успокаивающе гладит его ноги и бока, все-таки задачи покалечиться не стоит. Когда Хван перестает жмуриться, Сынмин надавливает ещё, заходя глубже. Слышится хруст. Ким успевает словить микроинфаркт. — Все в порядке, это бедро, — успокаивает Хёнджин. — Вызвать неотложку? — Иди в жопу. Ким легким толчком напоминает, что он уже. — Дай-ка я всё-таки уберу одну ногу, — говорит Хёнджин. Сынмин помогает снять коленку с плеча. Бедро снова хрустит. — Знаешь, когда я говорил, что мы можем, как пенсионеры, заняться сексом в миссионерской, не подозревал, что ты разваливаешься. Может… — Заткнись, — шипит Хёнджин. — Не злись, принцесса. Может тебе подложить подушку под поясницу? Хван слегка улыбается и плавно ведет бедрами. Сынмин ловит его таз, пока у горе-танцора не хрустнуло еще что-нибудь. Сынмин совершает несколько плавных движений. Он не собирается агрессивно толкаться в Хвана, потому что помнит, как ему самому было больно поначалу от каждого резкого движения. — Расслабься, пожалуйста, — Сынмин пихает подушку под поясницу. Хёнджин кивает головой и с облегчением стонет. Мало что меняется, но становится удобней. Сынмин вспоминает, что предыдущие партнеры по анальному сексу казались намного мягче. Может быть, Хёнджин в принципе узкий или давно/никогда не занимался этим, но Сынмину приходится выйти, чтобы добавить смазки. Когда Ким снова настойчиво вторгается в тело, Хван не сдерживает тихого крика. Сынмин оставляет несколько поцелуев на шее, давая еще немного времени Хёнджину привыкнуть к размеру. Он аккуратно двигается, начинает плавно дрочить. Ему нравится смотреть, как извивается Хёнджин. Сплошное удовольствие, ведь делает это он очень изящно и драматично, заламывая руки, кусая губы. Тяжелый член пульсирует в руке Сынмина. Ким постепенно берет достаточно быстрый, но равномерный темп, не позволяя себе сорваться на грубые толчки. Этого кажется недостаточно. Что-то не нравится Сынмину. Мало. Не получается отдаться процессу. — Я могу брать тебя жестче? — Да, — хрипит Хёнджин так, что возникают сомнения в его честности. Если бы Сынмин не чувствовал зарождающуюся истерику от противоречивых эмоций, то никогда не стал бы этого делать. Но короткое «да» срывает тормоза. Ким переходит на грубые толчки. Он смотрел на стонущего Хвана, понимал, что ведет себя эгоистично, а еще чувствовал, что никакой темп не поможет. Как привык, срывает злость на себя на Хёнджине. Возбуждение сменялось раздражением, ведь Сынмин все яснее понимал, что именно хочет его тело. Даже успел завести руку себе за спину, но вовремя одернул. Глупости, ему не нужны пальцы в заднице, чтобы кончить. Неприятности не закончились, Ким чувствовал приближение не оргазма, а волны ненависти к себе. Ему не нравилось то, что происходило. С каждым движением Сынмин все отчетливее понимал, что ему не нравится проявлять инициативу, потому что после этого станет совсем сложно отрицать чувства, которые Сынмин предпочитал отрицать. У него мозг ломался. За два месяца там сформировался лозунг «Я вовсе не хочу Хёнджина». Этот тезис сейчас напрочь ломал психику, ведь если Сынмин не хочет его, то зачем трахает. Раздражение начало сменяться откровенной паникой. Гениальный мозг автоматически сгенерировал самое стремное решение из всех возможных. Сынмин выходит и отстраняется. Хёнджин открывает глаза и озадаченно смотрит на партнера. Он даже не чувствует обиду, только интерес, что там, мать твою, в башке у чокнутого. Сынмин продолжает ему очень правильно и быстро дрочить. Хвана едва не накрывает оргазм только от осознания того, что у него в заднице больше ничего нет, но он отрывает руку от члена. Ким делает попытку уйти. — Сынмо, ты…ааа… — Хван не может подобрать цензурного слова, — …обалдел? — Прости. Ощущение, что я трахаю наждачку. И я знаю, что тебя это может оскорбить. Хёнджин чувствует себя сбитым с толку. И немного виноватым. — Да не.. не оскорбляешь. Я не пытаюсь испортить тебе секс. У меня совсем не получается расслабиться. Хван видит, что Сынмин сильно злится. Хёнджин особо не смотрел на партнера, после того, как в него вошли, но сейчас Ким был на порядок злее, чем всегда. И вообще похож на дьявола. — Черт, — расстраивается Хёнджин. Ему неловко, ведь ему самому всегда было хорошо с Сынмином, а теперь нечестно выходит, что он не может удовлетворить партнера. Он ложится обратно на спину. — Дай мне еще один шанс. Я постараюсь. — Мне повторить? Ты как бревно, и трахать тебя неприятно, — говорит Сынмин, надеясь, что Хван выйдет из режима тупицы. — Прости, я… — у Хёнджин не получается подобрать слова. Он даже не чувствует злорадства. Сынмин шипит недовольно, а потом нависает над Хваном. — Переставай тупить, пожалуйста, принцесса. Хёнджин активно кивает, не понимая, в чем именно надо прекращать тупить, но все-таки разводит колени шире и отворачивает лицо. Ему надо расслабиться ради Сынмина. Вражда враждой, а у них договор, он не должен портить интим, Сынмин же не портил. Хёнджин мерно дышит и не понимает, чего партнер ждет. Сынмин тяжело вздыхает: — Клянусь, я этого не хотел, но… Хёнджин ждет проникновения, но вместо этого чувствует хватку на подбородке. Он открывает рот, чтобы задать вопросы, но приоткрытые губы соприкасаются с чем-то… Его зубы чувствуют чужой язык. Сынмин прикусывает верхнюю губу, а Хёнджин едва сдерживается, чтобы не застонать. Как же это приятно… …Какого!? … Сынмин целует его! Хёнджин скорее из паники, чем из отвращения, выворачивается из хватки Кима. — Крыша съехала? Мы же договорились не целоваться! — возмущается Хван, не зная, как еще реагировать. Сынмин смотрит на него с выражением «Именно!». Ким догадывается, что пожалеет об этом, но он хочет вернуть хотя бы ту, версию, где кончать под Хёнджином было нормой, потому что новая версия, где он не получил ни грамма удовольствия, трахая врага, пугала совсем сильно. — Чего уставился? — бесится Хёнджин. Почему у него нет правил этого квеста? — Смотрю как выглядит дебил, — парирует Сынмин. — Что на тебя нашло? По контракту же … Хёнджин внезапно понимает, к чему весь этот фарс. Ким из кожи вон лезет, чтобы нарушить чертов договор. — Сынмо, а прямо сказать - не судьба? Ким протестующе мотает головой. Он не собираемая вслух признавать, что не может кончить без чужого члена в себе. К счастью, Хёнджин догадался и без лишних унизительных объяснений. — Ты теперь всегда, когда я буду нарушать договор, будешь меня целовать, чтобы… ? — глумится Хёнджин, но оказывается прерван. — Закрой рот. Хван тихо посмеивается, притягивая злюку ближе. Теряет сноровку. Сынмин трижды нарушил контракт, а он не обратил внимание. Но Ким тоже молодец, мог просто сказать, что хочет поменяться. А так страдали оба… — Мы какие-то придурки, — смеется Хёнджин, притягивая Сынмина себе на живот. У Хвана поднимается настроение, он чувствует волну облегчения, секс ему давался очень плохо. Он мог потерпеть ради Сынмина договора, но был очень рад, что эта пытка закончилась и больше не повторится. Хёнджин проникся к врагу уважением, тот каким-то чудом мог расслабиться с членом в заднице. — Говори за себя, — огрызается Ким. Ему не до веселья. Сынмину дико не по себе от того, что он творит. Ким упирается руками в плечи Хёнджина и немного прогибается. Хван собирает пальцами смазку с его члена и легонько гладит ягодицу. — У тебя все точно зажило? — Естественно, — сверху вниз смотрит Сынмин. — Там было не слишком страшно. Ты льстишь себе. Хёнджин осторожно вводит палец, смотря на парня. Сынмин немного морщит нос. — Ты себя не трогал? — усмехается Хван, ощущая непривычную узость партнера, добавляя второй палец. — А я должен был? — равнодушно смотрит Сынмин. — Не дрочил или смог кончить без этого? — спрашивает Хёнджин и проводит пальцами по простате. Сынмин дергается всем телом. Сжимает руки на плечах Хвана, вызывая флешбеки. Хёнджин несколько раз гладит чувствительную железу, придерживая елозящие бедра. — Мрааааазь, — протяжно стонет Сынмин. — Ты поэтому поцеловал меня? Тебе нужен мой член здесь? — специально говорит Хёнджин. Он отлично видит, насколько неловко Сынмину от этого разговора. Его злодейшество привыкло получать анальный оргазм и стесняется этого. Разве может Хёнджин так просто закрыть эту тему? Не после того, что организовал Сынмин накануне. — Скажи, кого ты представляешь, когда передергиваешь? — Иди нахер. — Я могу, но тебе же не нравится. Сынмо, определись уже, в каком плане ты меня хочешь. — Скотина, — шипит Ким, убивая взглядом. Хёнджин смотрит на него снизу вверх. Сынмин действительно очень красив и телом, и лицом. Волосы растрепаны, щеки слегка раскраснелись, но самое прекрасное — глаза, в которых плещется бешенство и непокорность. За зрачками скрывается жгучий вихрь ненависти. И самое главное — каждый раз это воплощение зла добровольно сдается в руки Хёнджину. В этих глазах слишком много всего, поэтому они так прекрасны. Жалко, что Хёнджину так редко доводится их видеть. — Так красиво, — случайно вырывается у Джина. — Я знаю, что потрясный. Говори это почаще. — Ты? — язвит Хван. — Просто увидел свое отражение в твоих зрачках. Сынмин тихо смеётся, затем стискивает зубы, потому что в нем оказывается ещё один палец. Он втягивает воздух сквозь зубы и запрокидывает голову. — Посмотри на меня, — просит Хёнджин. — Точно не больно? — А тебя волнует? — обнажает шипы Сынмин. — Конечно. Ты же опять мне потом предъявишь, что из-за меня мы без секса. Говорить то, что не думает на самом деле, Хёнджин учился у мастера. — Захлопнись, — слезает с пальцев Сынмин. — Можно без резинки, если хочешь. — Не хочу. — Брезгуешь, принцесса? — Я принцесса Золушка, которая уже обалдела стирать постельное бельё. — Ты серьезно? — Абсолютно. Ты же каждый раз все пачкаешь. — Извиняться не буду, — фыркает Сынмин. — Но раз уж ты ещё не снял презик, я тоже надену, и сегодня не надо будет менять простынь. — Ну так кончи в меня, — равнодушно предлагает Ким. — Тогда ничего не запачкает твою драгоценную простынь. Хотя если бы ты поспал у меня в постели, я бы не стирал белье, а сжег. Сынмин специально торопит развитие событий. Он чувствовал, как вся его придуманная личность трещит по швам. Нужно все обдумать, выбрать какую-то новую модель поведения для себя. В идеале, свалить сию секунду, но Сынмин не может придумать убедительную причину. — Не хочешь сегодня оседлать меня? — внезапно предлагает Хёнджин, который до сих пор лежит на спине. — Нет. — Почему? Ты не хочешь контролировать секс? — Нет. — Почему? Сынмин не отвечает. Есть ряд причин, он не хочет говорить их вслух. По этим же соображениям он целовал Хёнджина, чтобы вернуться к своей привычной роли. — Опять спиной? — не ожидая ответа, спрашивает Хёнджин. Он знает, каким будет ответ. — Почему ты так сильно не хочешь видеть меня во время секса? Я тебе настолько противен? Вопрос риторический. И так ясно, они же враги. Взаимная неприязнь… и всё такое. — Не противен. Просто ты это ты. — И? Ким молчал. Он смотрел в сторону, в глазах проносились миллионы мыслей, которые так и не обрели словесную форму. Сынмин и сам не знал, почему каждый раз отворачивался. Хёнджин терпеливо ждал ответ, поэтому пришлось… — Дело не в твоем лице, — признается Сынмин. Он решает ответить честно, хотя понимает, что совершает ошибку, открыв рот. — Тебе нравится сравнивать меня с псом, так вот: собаки тоже не показывают пузико абы-кому. — Я абы-кто? — Ты намного хуже. — Боишься меня? Щеночек, тебе страшно? — пытается взять на понт Хёнджин, а заодно проверить одну теорию. — Да, — внезапно соглашается Сынмин. — Каждый чертов раз. — Сынмо, у тебя сегодня день откровений? Или ты издеваешься? Парадокс номер два: вместо того, чтобы огрызнуться, Ким истерично пытается свалить из постели. У него окончательно сдают нервы. Он еще не разобрался с предыдущей кашей, а тут новые вопросы без ответов. Все идет не по плану, даже побег. Сынмин терпит неудачу. Хёнджин успевает схватить тощую лодыжку и дернуть на себя. Ким коротко матерится и растягивается звездой, повезло, не свалился с кровати. Сынмин тихо ругается, а Хёнджин ликует. Вот как интересно все складывается. Похоже ему выпала выигрышная карта, осталось верно ее разыграть. Зря Сынмин не ушел, когда была возможность. — Не психуй, — Хёнджин встает на колени и хлопает по бедрам. — Иди ко мне. Сынмин, пряча глаза за упавшей челкой, придвигается ближе. Хёнджин очень сильно сдерживается, чтобы не ляпнуть чего-нибудь. У него вертится на языке очень много всего про странноватое поведение Сынмина. Хочется озвучить до покалывания кончика языка. В принципе можно, но лучший враг знает, когда надо остановиться, а ещё у Хёнджина другие планы, ведь он не собирается останавливаться. Сынмин запутался, а Хван наоборот разобрался, что к чему. Хёнджин видит, что Сынмин загнался до такой степени, что сейчас споткнется и полетит кубарем в пропасть. Окей, мрази должны помогать друг другу, только методы будут совсем негуманными. — Рассказывай, что за салат у тебя в голове, — просит Хёнджин. — Всё в порядке. — Ты ведешь себя как истеричка. — Тебе показалось, — по возможности равнодушно отмахивается Сынмин, а самого штормит на девять баллов. Ким сам не верит, что все в порядке. — Не думай ни о чем. Давай сделаем друг другу приятно? Садись, — повторяет приглашение Хёнджин. Сынмин пытается развернуться, избавиться от раздражителя перед глазами, но Хван его перехватывает. — Нет, мой дорогой, лицом. Сынмин не знает, как еще возразить. Что Хёнджину, черт возьми, еще нужно!? Сынмин уже признал, что ему страшно заниматься сексом лицом. Слишком лично, слишком откровенно. Он вполне четко сказал, что не хочет этого. Сынмин забивает на просьбу Хёнджина (пусть подавиться своими хотелками) и пытается отвернуться. Снова безуспешно. — В чем проблема, Ким? — спрашивает Хёнджин, даже немного с участием. — Всего лишь секс… Что страшного в моем лице? Видишь ты меня или нет, это все равно я. Сынмин не отвечает, слова Хёнджина имеют смысл. Что-то не дает просто взять и сесть лицом. Пауза затягивается. — Сынмо, я не хочу лезть тебе в душу, но, мне кажется, нам надо поговорить, потому что сам ты не разберешься. — Разберусь. — И всё-таки может я поделюсь своим видением? — предлагает Хёнджин. — Нахрена мне твое мнение? — хамит Сынмин. — Мы уже час страдаем какой-то херней из-за твоих неполадок с башкой. Я пытаюсь сберечь себе нервы и тебе заодно. — У меня нет проблем с башкой. — Ким, ты сначала отказался меня брать, попутно оскорбив, а сейчас, получив то, что хотел, снова недоволен. Как это надо назвать? Сынмин молчит, но от него ждут ответа. — Я не знаю! — Так может запихнешь свою сволочную себе в задницу и послушаешь кого-нибудь кроме себя? — настойчиво предлагает помощь Хёнджин. — Уж точно не тебя! — А кого, Сынмо!? У тебя есть чат с подружками, которые с тобой обсуждают этого отвратительного Хван Хёнджина? — Мразь, — злится Сынмин. — Ну так, что? Мы разговариваем как нормальные люди или разрываем ебаный контракт? — Почему ты просто не можешь меня трахнуть сзади!? Сынмина начинает в высшей степени нервировать этот разговор. С каждой секундой он чувствует, как теряет контроль над ситуацией. А Хёнджин по прежнему не пытается прекратить разбор полетов. — Ким! Ты мне каждый чертов раз говоришь, что я отвратителен. Описываешь, как тебе не нравится секс со мной. Это можно игнорировать в какой-то степени, пока ты кончаешь, но сейчас у тебя даже не стоит. Зачем тогда это все надо? — Не усложняй! — Сынмо, я могу сделать много отвратительных вещей и даже буду ими гордиться, но чувствовать себя насильником мне не нравится. — Ты не насилуешь! — Ты же сам сказал, что тебе страшно и неловко. Наврал? — Нет. — Ты мазохист? — Нет. — Тогда что? — Я не знаю! — нервно огрызается Сынмин. Хёнджин тяжело выдыхает и отстраняется: — Давай порвем этот договор. Я больше не хочу с тобой заниматься сексом ни на каких условиях. Сынмин чувствует желчь в горле. А черепную коробку начинает скрести то отвратительное нечто, которое уже появлялось, когда Ким узнал о Юне. Только теперь он понимает, что это — страх. Липкий черный ужас, что Хёнджин устанет терпеть его выходки и уйдет, как все. Собственно это и происходит. Хёнджин сдается. Ох не должна победа над врагом отдавать горечью собственного поражения. — Почему? — сухо спрашивает Сынмин. — Если тебе не нравится близость со мной, давай это прекратим. Мы сможем найти другой способ портить друг другу нервы. Я понимаю, что тебе сложно остановиться, но твое отвращение скоро сделает меня импотентом. — Это не так. — Сынмо, ты врешь как дышишь, я тебе не верю. Ты даже контракт используешь, не чтобы получить секс, а чтобы поиздеваться. Я не знаю, какой мразью надо быть, чтобы терпеть член ради возможности оскорблять, но ты, видимо, и это дно пробил. И вообще свали из моего дома. — Я не настолько конченый. Окей. Хорошо. Мне нравится секс с тобой. Я не хочу разрывать контракт. Ты же это хочешь услышать? — Нет, — фыркает Хёнджин. — Я хочу не услышать, Сынмо. Твои слова нихуя не стоят. Действия. — Какие? — Все просто. Хочешь меня — попроси. — Это унизительно, Джин. — Что в этом унизительного? Мы партнеры по сексу. Нормально в постели выражать свои желания. — Просить ТЕБЯ. — А ты совсем не разделяешь наши отношения в постели и в жизни? Сынмин морщится, потому что он давно перестал разделять. А надо было бы… А Хёнджин тем временем продолжает заманивать Кима в его последнюю ловушку: — Если для тебя это значит больше, чем просто секс, то надо прекращать. Если это не более, чем трах, то в чем проблема выбрать любую позу и, наконец, сказать «Джинни, мне приятно»? Сынмин морщится. Ему кажется, что он съел за раз кило лимонов. Хёнджин всегда совершенно открыто говорил, что ему нравится. Поэтому и не стеснялся, ведь для него это был обычный трах. А Сынмин примерно представлял количество собственных загонов, они беспощадно давили на голову. А сейчас придется их как-то игнорировать, чтобы доказать Хёнджину, что для него тоже… — Допустим, я признаю, что использовал контракт, чтобы портить тебе самооценку, — плетет новый виток лжи Сынмин. Всё не так. Он отворачивался и огрызался, чтобы защититься от разрушающих эмоций, но лучше выглядеть мразью, чем человеком с чувствами. Ким продолжает: — Допустим, я готов пересмотреть свое поведение. — Интересно, — вскидывает брови Хёнджин. — И? Сынмин решительно скидывает волосы с глаз. Просто секс. Ничего больше. Ему надо просто разочек переступить через себя, а с эмоциями он разберется потом. — Скажи, что ты от меня хочешь, я постараюсь выполнить, — хрипло говорит Сынмин. Он осознанно отдает решение в чужие руки, чтобы потом обвинить во всем не себя. Хёнджин смотрит нечитаемым взглядом. Сынмину кажется, что его сейчас, как и вчера, выставят за дверь, на этот раз голым. — Пожалуйста, Джинни, — наступает себе на гордость Ким. Хван расплывается в победной улыбке, но Сынмин её не видит, он далеко в своих мыслях. — Сделаешь, как я говорю? — уточняет Хёнджин настолько тихо, что слышен скрип крыши Сынмина, которая вот-вот съедет. — Я сейчас посажу тебя на себя. Не торопись, у тебя была травма. Можешь меня обнять, если тебе будет легче. Параллельно с инструкцией, Хёнджин заставляет Сынмина прижаться к себе и положить руки на плечи. Сам направляет член к входу, отодвигая ягодицу. — Осторожно опускайся, — просит Хван. — Расслабься и успокойся. Хёнджин очень аккуратен, ему необходимо не дать Сынмину повода разозлиться. Так же осторожно он разговаривал только с уличной шавкой, когда ему было десять. Он очень хотел забрать домой несчастное брошенное животное, а оно скалилось и не подпускало к себе, не понимая, что ему желают добра. Вот только Сынмин не брошенный пес, и Хёнджин не желает ему добра, наверное… Ким пытается резко опуститься, но чужие руки не дают ему это сделать, контролируя каждый миллиметр. Сынмин с облегчением выдыхает, когда попа касается бедер Хёнджина. Он расслабляется, обвивает корпус партнера руками, устраивая подбородок на плече, оправдываясь тем, что Хван так попросил. Он чувствует грудью мощное и спокойное биение чужого сердца, ему даже стыдно, что собственное стучит почти истерично. Сынмин пытается извернуться так, чтобы оставить голову на плече, но не соприкасаться телом, но рука Хвана, которая прежде нежно гладила его спину, прижимает его кожа к коже. Удерживает, но продолжает ласкать спину и затылок. Хёнджин держит руки на пояснице, гладит кожу подушечками пальцев, он не делает попыток начать двигаться, но Сынмину пока достаточно неподвижного пульсирующего члена внутри. Он начал придавать слишком много значения, ему повезло, что Хёнджин решил ему помочь прийти в себя. (Знал бы он, с какой стати такая доброта). Надежные объятия, прогоняют сомнения и рождая новые ещё более страшные. — Зачем так? — спрашивает Ким. — Как? Сынмин сглатывает, ему не хочется говорить это в слух, но желание получить ответ перевешивает. Он сглатывает ком в горле. — Нежно. Хёнджин не отвечает. Сынмин жалеет примерно сразу. С каждой секундой желание сбежать увеличивается в геометрической прогрессии, но он должен это перенести равнодушно, поэтому лишь сильнее обнимает, чтобы Хёнджин точно не смог извернуться и увидеть его лицо. — Сынмо, когда мы пытаемся заниматься сексом грубо получается совсем лютая дичь. Это вызывает слишком много эмоций. Поэтому сегодня аккуратно, а не так, чтобы еще пару дней после трясло. — Ты не вызываешь у меня эмоций! — пытается протестовать Ким. — Тогда смотри на меня, пока я тебя имею. Эта фраза ощущается как удар под дых. Сынмин перестает дышать. А ведь правда. Хёнджин не должен вызывать эмоций, соответственно проблем с взглядом быть не должно. Тогда почему Сынмин так панически боится даже подумать об этом? Непорядок. Он тут вообще-то доказывает себе, что ему безразличны всякие Хёнджины. Его не остановить, он опытная мразь и непризнанный актер! Что, он не справится с каким-то взглядом!? Он готовился к этому с рождения. — С радостью! — фыркает Сынмин и перестает прижиматься к Хёнджину. Он встречается с его взглядом и делает круг бедрами. — Начинай, я смотрю. Хван облизывает губы и совершает несколько плавных движений. Они рождают долгожданный жар от трения, но Сынмин не может насладиться тем, чего ему так не хватало, все его внимание уходит на взгляд, который крошит его. Абстрагироваться становится невозможной задачей. Самообман перестает работать. С каждым толчком Сынмину становится хуже, он задыхается в собственной лжи, но не отворачивается. Он будет смотреть. Отвернется — значит не все равно. А Сынмину должно быть все равно, на чьих коленях он сидит. В глазах Хёнджина с каждым толчком разгорается огонь. Он едва слышно выдыхает, доходя до упора, но поза не позволяет брать хорошую амплитуду. С тихим матом Сынмин падает на спину, он не ожидал, что его так резко и так внезапно подгребут под себя. Хёнджин перехватывает его запястья и фиксирует их по обе стороны от головы. Он выходит и делает первый действительно глубокий толчок на всю длину. Сынмин хочет закричать от волны ощущений, но по привычке проглатывает всё до последнего звука. Но не в этот раз. Хёнджин прочитал по лицу все до последней эмоции. — Зачем ты себя сдерживаешь, Минни? Тебе не нравится? Сынмин хочет сделать вид, что ему как-то без разницы. Но он же играет по новым правилам. — Нравится. — Говори это по-чаще, — шепчет Хёнджин, диктуя условия, — это же всего лишь слова. Они ничего не значат. Сынмин кивает. Точно. Ничего не значащие в их отношениях слова. — Ну так как? Мне продолжить? — уточняет Хёнджин. — Да. Хван не двигается и смотрит с вызовом. — Попроси, Минни. Или это для тебя слишком интимно? Сынмин ухмыляется. Нихрена подобного. У них не может быть ничего интимного. Всего лишь слова. Они ничего не значат. — Продолжай, Джинни, мне нравится, — отзывается Сынмин и получает долгожданный мощный толчок, но на этот раз не скрывает стон. Всего лишь секс. Чертов Хван Хёнджин снова тормозит. В его глазах пляшут бесы, он смотрит слишком внимательно. Сынмин бы захотел прикрыться, если бы не изображал из себя бездушную мразь. — В чем дело? — злится Ким. — Тебе точно хорошо со мной? — Да, — холодно бросает Сынмин. — Скажи. Сынмин медлит. Он не хочет говорить такое, но… речь же только про секс. — Мне хорошо с тобой, Джинни, — по возможности мягко говорит Сынмин, чувствуя раздающийся ужас, ведь в глубине души знает, что говорит уже не только про секс. — Сможешь повторять это после каждого толчка, чтобы я поверил, что не отвратителен тебе? — А тебе это надо, принцесса? — усмехается Сынмин. — Не хочется думать, что я неприятен своему партнеру по сексу. — А ты так думаешь? — Ты мне каждый раз что-то такое говорил. Конечно! — Слова ничего не значат, — парирует Сынмин. — Тогда ты легко можешь просить меня не останавливаться. Ты же этого хочешь? Уловка совершенно примитивная, но Сынмин ведется. Это же слова, ничего не значат. — Джинни, пожалуйста, продолжай. Пошлые шлепки перемешиваются со стонами-просьбами и тяжелым дыханием Хёнджина. Член идеально скользит внутри, заставляя обоих отрываться от реальности, только один из них летит, а другой падает в бездну. Сынмин чувствует, как ужас, зародившийся после первого «мне нравится» растет. Он игнорирует это чувство. Оно иррационально и ошибочно. Сынмин верит, что легко справится с ним. Но внимательный взгляд Хвана и перманентное повторение его имени порождают уже знакомый конфликт. «От Хёнджина не дождешься ничего хорошего» налетает на «это же просто секс». — Пожалуйста, Джинни, еще, — повторяет Сынмин, потому что должен. Внутри выворачиваются ребра. С Хёнджином не должно быть хорошо, но повтор одной и той же фразы и лицо в десяти сантиметрах не дает забыть ни на секунду, что «хорошо» и Джин связаны напрямую. — Мне хорошо, Джинни, — это же просто слова и просто секс. Сынмин должен верить, что он имеет в виду только секс. Это всё обычные ласки. Не больше — Не останавливайся, — он говорит это потому, что Хван попросил, а не потому что сам хочет. И Хёнджин не разочаровывает — упорно втрахивает в постель податливое тело. Сынмин не всегда успевает озвучить требуемые слова, но его мелодичные стоны звучат лучше любых просьб. Сынмин не замолкает ни на секунду, как того и требовал Хёнджин. С каждой фразой становится все более неловко. Просто мерзко, потому что Сынмин понимает, что начинает говорить честно. — Еще, Джинни. Хван плотнее сжимает кисти. Проводит большими пальцами по запястьям. Гладит нежно, входит резко. Сынмина ведет. Он отчаянно цепляется за …это ничего не значит… — Мне хорошо с тобой, — стонет Сынмин. — Продолжай. — Мне тоже, — Хёнджин оставляет легкий поцелуй на щеке. Сынмин чувствует, как ломается. Это же просто слова, Хёнджин сказал один раз то, что Ким повторил многократно. Набор букв не должен так действовать. Сынмин хочет снова сказать ничего не значащую фразу, но встречает ком в горле. Как повторить, то что больше не получается считать пустым звуком? Сынмин давится воздухом. Надо повторять, потому что иное будет означать, что ему не все равно… Эмоции не стали ждать, пока Сынмин с ними разберется. Лжет, и знает, что лжет. Он не хочет говорить такие слова врагу, зная, что они правдивы. Всё. Больше не может. Значит... Не справился. Не всё равно. Стоны сменяются всхлипами. Сынмин пытается взять себя в руки, быстро придумать что-то, но сделать это, смотря на Хвана в упор, невозможно. Отвернуться! Срочно! Руки, как и он сам, надежно прижаты к постели, лицо совсем никак не убрать. Единственное, что он может — положить голову на бок и зажмуриться. — Минни, в чем дело? — сквозь напускной мягкий тон Хёнджина, наконец, слышится прятавшаяся там жестокость. — Мне очень хорошо. Пожалуйста… — Сынмин должен снова повторить это, но не может. Голос срывается. — Пожалуйста, хватит. Сынмин чувствует на губах соль. Интересно, как давно он начал плакать? — Где же твое безразличие? — интересуется Хёнджин. Сынмин, тоже хочет знать. Хёнджин не останавливается, он вбивается, задевая простату несколько раз. Трение члена между животов играет свою роль. Тело за считанные настигает оргазм, но Сынмин уже не обращает на него внимание, ведь истерика в разы сильнее. Он корчится, пытается вывернуться, спрятать злые слезы. Он не может продолжать верить в то, что все сказанные слова были игрой, потому что нет. Это самое честное, что он когда-либо говорил. Каждое «пожалуйста» не фальшивое. Сделанный из лжи Сынмин рассыпается. Маска треснула, осколки причиняют чудовищную боль. Хёнджин смеется ему в лицо: — Тебе же нравится не только секс, тебе нравлюсь я, поэтому ты так отчаянно себя ненавидишь? И ты так сильно не хочешь в этом признаваться, что больше десятка раз сказал это вслух, будто это ничего для тебя не значит. Ты идиот, Минни. — Мразь. — Я всего лишь прав. Сынмин чувствует, как по телу бежит дрожь. Страшно, когда человек разбирается в твоих мыслях лучше, чем ты сам. Еще страшнее, кто именно этот человек. Сынмин воет от боли. Он хочет себя убить, лишь не чувствовать. Больно от собственной слабости, от осознания чудовищной ошибки. Капкан, в который он попал, самый безжалостный из всех, которые Хёнджин когда-либо ставил. Сынмин всегда ненавидел врага, а сейчас ненавидит только себя. Не хочется признавать, что это правда. Сынмин не должен что-то испытывать к врагу. Почему он просто не может снова соврать? Сынмин рыдает от безысходности. Хёнджин смеётся, он победил. Вот эта истерика под ним — некогда равнодушный враг. — Пусти, — задыхаясь просит Сынмин. Он сломался, хочет исчезнуть. Хван не должен это видеть, его близость обжигает, он все еще остается внутри. — Нет, Минни, — тянет Хёнджин. — Я не могу из тебя выйти. Сперма вытечет и испачкает простыни. Ты же сам позволил мне без резинки. Сынмин судорожно глотает воздух, пытаясь ответить, но кислорода не хватает. Тяжесть свалившаяся на грудь, не дает дышать. — Минни, Минни, — целует ушко Хёнджин. — Ты всё это позволил мне сам, глупый упрямец, — жестокие слова говорятся самым нежным тоном. Глупый. Сам виноват. Сам предложил поменяться. Сам не ушел. Сам предложил Хёнджину руководить сексом. Сам решил смотреть в глаза. Сам начал говорить. Хёнджин в этот раз просто любезно указал на нужную дверь в ад. Сынмин сам в нее зашел. Правда причиняет боль. Ким всегда ненавидел эту правду и сам себя. Он был уверен, что справится. Не вышло. Слабак. Сынмин трясется мелкой дрожью, пытается перестать тихо плакать, но сделать это под нанавистным взглядом почти нереально, каждый вздох громче крика. Хёнджин продолжает прижимать его к постели. Не дает ни сбежать, ни свернуться комочком. Сынмин распластан под ним, пойман, уничтожен. Единственное, что он может, — вертеть головой, не давая чужим губам собирать слезы с лица. Хёнджин пытается, что-то сказать, но Сынмин не хочет его слушать. Он обрывает каждое слово истеричным «нет». Сейчас любая фраза его добьет. А у врага теперь миллионы возможностей для издевательств. Силы и воздух перебивать заканчиваются. Сынмин сдается. — Плачь столько, сколько потребуется, Минни. — Замолчи. — Сегодня я не сделаю тебе ещё больнее, — обещает Хёнджин. Сынмин всхлипывает. Это ужасно, но он благодарен, что Хван не продолжит. Какой же мрак испытывать признательность к тому, кто тебя только что растоптал. — Уйди, — просит Сынмин. — Нет. — Ты же хотел на пары. Вот и вали. — Здесь интереснее. — Пожалуйста… — Я тоже просил тебя уйти вчера, — Хёнджин забивает последний гвоздь в гроб. Ах.. да. Сынмин же вчера был на месте Хвана. Но он остался, хотя его прогоняли более чем настойчиво. — Умоляю… — Сынмин, не может поймать чужой взгляд сквозь соленую пелену перед глазами. — Нет, — припечатывает Хёнджин. Он отчетливо видит миллионы осколков на дне стеклянных глаз, и ему самому больно, но пощады не будет. Пускай его любимая мразь сполна ощутит, что такое плакать в объятиях врага. Жестоко, но они по-другому не умеют.