Ворог, який знає майбутнє, не може програти
----------- ✶ -----------
Гермиона бежала. Бежала, сбивая ноги в каблуках в кровь, в безумном желании сбежать из этого места, из этого замка, из этой жизни куда подальше. Слёзы уже начинали застилать глаза, мешая обзору зрения, но девушка бежала дальше, без намерения останавливаться пока не покинет этот замок. Замок, который когда-то был пристанищем, её домом, чем-то родным и греющим сердце. Но сейчас это было лишь напоминание о том прошлом, от которого она всеми силами старалась мысленно убежать. Раны прошлого были настолько глубоки, что ничто не могло их заживить. Даже время. Гермиона старалась всеми силами не позволять себе раскисать попусту. Но прошлое словно специально нависало над ней, словно грозовая туча. В ожидании, когда оно прольётся на неё. Накроет истерикой. Эти две недели были чем-то обычным в её жизни. Чем-то, от чего она уже отвыкла. От школьных будней, домашней работы, смеха, утренних радостных разговоров... И она ловила эти моменты, старалась искренне радоваться, но её фирменная улыбка выходила вымученной. Её смех был наигранным, хотя другие могли бы поклясться, что всё было настоящим... И только когда Гарри писал ей, тогда Гермиона улыбалась. Искренне. Словно подтверждала для самой себя, что она ещё нужна кому-то. Она не забыта в новом мире, она не одна волнуется, не одна плачет ночами, прокручивая в голове всё то, что накопилось за день. За пять лет. Гермиона не могла спокойно проходить мимо стола её бывшего факультета, чтобы сердце не стучало в груди. Чтобы дыхание не сбивалось. Чтобы слезы не начинали собираться в уголках глаз. Ведь она до сих пор порой смотрит на тот самый стол, всего на секунду, незаметно, и в подсознании хочет найти макушку Рона, Гарри и Джинни, услышать смех Невилла и взрывы экспериментов Симуса. Ей так не хватало этого. Но была вынуждена держаться. Ведь не поймут, если профессор Джин Доккен начнёт посреди дня рыдать в своём кабинете перед десятками пар глаз. Начнёт орать, биться, метаться, словно загнанный зверь. Рассказывать о своей воле. Сложно врать. Сложно поддерживать взаимодействия с теми, кто в её времени уже давно лежит в могиле. До сих пор сложно привыкнуть и не смотреть на эти парты, коридоры, картины без отсылок на её прежнюю жизнь. Сложно смотреть на Тома Реддла без странного смятения в душе, страха и настороженности. Сложно понимать, что сейчас она обязана вести себя подобающе, не выдать себя своим поведением, подчёркнуто пренебрежительным отношением. Но гордость, эта чёртова гордость и злость не хотела поддаваться на доводы разума ни в какую, словно жила отдельной жизнью. Гермиона чувствовала, что своим поведением сама себя доводит до могилы, показываясь, выделяясь перед Реддлом, и тем самым ещё сильнее давая тому поводов для подозрения в её личности. Потому что чувствовала каждый день его взгляд на себе в большой зале, словно он изголодавшиеся зверь, увидевший добычу. Он будто пожирал её мимику, эмоции, всё то, что она насильно делала с собой, пряча реальные чувства глубоко внутри. Особенно это касалось писем. Когда она широко и радостно улыбалась при виде письма от Гарри, то чувствовала внимание Реддла вдвойне. Пару раз она всё же незаметно подглядела за ним. Реддл буквально пожирал глазами письмо. И ей становилось не по себе от такого обилия внимания, от такого количества напорства в его взгляде. От его желания разгадать головоломку. Каждый раз она заставляла себя продолжать сидеть как ни в чём не бывало, не обращать на него внимание. Но было сложно сдерживаться. Особенно с пониманием, что тогда в библиотеке и случилось то, чего она боялась. Она выдала себя. Ещё сильнее закрепила за собой статус «интересный объект для наблюдения». С того момента Реддл заинтересовался. Реально заинтересовался. Начал игру. И непонятно, какой был финал у этой игры. Жизнь или смерть?... Гермиона из-за неосторожности и своих громких мыслей врезалась в стену, что буквально выбило из груди весь воздух. Бежать становилось труднее из-за сбившегося дыхания, из-за слёз, просто из-за боли в душе, которая не ослабевала ни на миг, ни на секунду, словно хотела поглотить целиком, растворить в себе. Оставить лишь сгусток боли. Гермиона знала, что скоро это наступит. Что истерика накроет, как только какой-то катализатор запустит процесс воспоминаний более глубоких, более ранящих, более смертельных... То, что почувствовала девушка, услышав крик в классе, ни с чем не могло сравниться за эти полгода, проведённые в сороковых. Гермиона слышала не ученика Слизерина. Она слышала Рона. Она слышала всех тех, кто кричал, умолял её о помощи, просил продлить ему жизнь... Она словно вновь оказалась на войне. На поле боя, когда её людей ранили, а ей приходилось спасать их, не дать погибнуть. Будто она вновь была целителем, обязующимся спасать, лечить, зашивать, хоронить... Ей чувствовался трупный запах в кабинете. Галлюцинации. Запах разлагающейся плоти, запах крови и грязи, от которой она до сих пор не отмылась. Гермионе казалось, что она до сих пор не отмылась от всех трупов, которых она похоронила за пять лет. Рефлексы, старые привычки брали своё, и она, подобно себе в прошлом, без промедления подбежала к раненому, который был на грани потери сознания из-за болевого шока. Она знала это состояние очень хорошо. Видела каждый день. Ведь когда-то похожее было и у Рона. Такое же зелье, такой же эффект. Такие же крики. Такие же мысли, что она может не спасти своего пациента. Страх, что она будет виновна в ещё одной смерти... Что она не сумела позаботиться должным образом. И эта ассоциация, это маленькое воспоминание сломало все стены, уничтожило всю её выдержку окончательно и бесповоротно. Оставляя её абсолютно беззащитную. Беззащитную перед будущим монстром, смотрящим в её глаза с удивлением, восхищением и подозрительностью. Она была открыта перед ним, как никогда. Показывала то, что он никогда не видел наверняка ни у кого ещё. То количество боли, которое она несёт на своих плечах, было слишком велико для других людей. Наверное, даже для молодого Тома Реддла. И поэтому стоять рядом с ним и смотреть в его глаза было сродни пытки, сродни слабости перед врагом. Смертельно. Но то, что окончательно вывело её, так это проникновение в её сознание. Попытка убрать стены, сдвинуть то, что было запрятано за ними. Увидеть все её тайны. Разгадать загадку. Это буквально заставило её сердце биться сильнее. Сознание ещё сильнее начало плыть, и образ Реддла, его тёмные глаза она видела сквозь пелену начинающих собираться слёз. Печаль. Злость. Желание убить. Гермиона не могла больше смотреть на него без злости, без слёз усталости, без желания обвинить во всём, что с ней происходит уже столько лет... Но Гермиона молча проглотила эту злость, готовую сорваться с языка, но сжатые кулаки и глаза, она уверена, говорили о многом. Она хотела его убить прямо сейчас. И разом себя, понимая, что провалила задание. Она подвела всех. Реддл её раскрыл, Гермиона была уверена. Как и в том, что он теперь её так легко не отпустит. Пока окончательно не поймёт её секрет. Её сущность. Пока не докопается до истины. Пока он не дойдёт до ненависти в её душе, до презрения, до горы горя и воспоминаний, раньше так глубоко запрятанных где-то внутри её мозга, без возможности стереть это из головы. Сам того не зная, Реддл подписывался на это. На раскрытие этой боли. Радовало лишь то, что у него не вышло проникнуть ей в голову из-за зелья, которое буквально вчера вечером приняла на ночь. Кто же знал, что уже сегодня оно могло спасти ей жизнь? Но надолго ли? Реддлу необязательно иметь все данные, чтобы пожелать её убить. Убрать с дороги, словно кусок грязи, мешающее планам по захвату мира. А Гермиона будет мешать. Сделает всё, чтобы он никогда не оказался у власти. Всё, чтобы уничтожить крестражи и его вместе с ними... А пока она лишь бежала, время от времени останавливаясь от тупой боли в боку, отчего хотелось просто разрыдаться прямо тут, посреди коридора, без мыслей и лишних слов. Привалившись к одной из стен, девушка начала считать от одного до десяти, пытаясь привести дыхание в норму. Но процесс уже пошёл. Истерика лишь набирала обороты, грозясь ей долгой и мучительной боли от осознания кучи вещей. Рон мертв. Наверняка уже разложился где-то у них в бункере, если его не сожгли в тот же день. Невилл умер медленно, желая в последний раз увидеть Гермиону и уйти со спокойной душой. Симус пожертвовал собой, чтобы спасти её, даже не задумываясь об обратном. Её слизеринцы, её ребята погибли благодаря их делу, ради того, чтобы убить Волдеморта. Джинни умерла мучительно, и сейчас, когда Гермиона еле стояла и тёрла лицо, то ей мерещился её голос, её запах, ещё не трупный и тошнотворный. Она виновата. Она их не уберегла. Хотелось кричать. Голова болела настолько, что было желание оторвать её и выкинуть. В надежде, что боль пройдёт. В надежде, что она больше ничего не будет чувствовать. В надежде, что в её мыслях больше не будет Тома Реддла. Гермиона возобновила путь, она даже не знала, сколько прошло времени с того момента, как она выбежала из кабинета, несясь куда глаза глядят. Дышать было настолько сложно, что каждое движение отзывалось спазмами в области лёгких, будто те не хотели работать на полную мощь, не хотели подавать в тело кислород. Было ощущение, словно не было кислорода просто-напросто. Гермиона почти уже дошла до выхода из замка, как внезапно нога подвернулась и она неуклюже упала на пол, распластавшись и тихо поскуливая от боли. Еле поднявшись с помощью рук, она поползла в угол, в нишу, скрытую от глаз посторонних, в желании остаться тут до скончания веков и задохнуться в своих же слезах. Впервые после долгого времени Гермиона вновь думала о смерти. Думала о том, что легче было бы закончить свой тяжёлый путь, чем дальше чувствовать, страдать, мучиться на этой бренной земле. Но, вопреки желаниям, Гермиона подумала о Гарри. О том, что она не одна страдает сейчас. Что он долго без неё не протянет. Ровно как и она без него. Что он — единственное, что осталось в её жалкой жизни. И что она обязана бороться. Не ради себя, а ради него. Ради цели их жизни. И возможно тогда она найдёт покой. Прошло минут двадцать с тех пор, как она ушла из кабинета, нога всё ещё болела, но Гермиона не хотела её лечить. Ей казалось, что сейчас пусть она будет чувствовать физическую боль, чем душевную. Ей всё ещё было трудно дышать, Гермиона плакала настолько громко, что невольно удивлялась, как ещё это никто в замке не услышал её истерики. Было на руку, что сейчас шли уроки, в большинстве своём пары, и никто ей мешать не будет. Ей стоит успокоиться и продолжить этот день. Оставить всё остальное на ночь. И дальше продолжать жить ради Гарри, ради плана, ради смерти Тома Реддл, Мерлина ради. Было три причины ей держаться на плаву, и она уже думала написать себе эти три причины на бумажке и на протяжении дня читать как мантру, если начнёт сомневаться в своём существовании. Потому что не видела смысл жить ради чего-нибудь ещё... И тут она вспомнила старое, далёкое воспоминание из прошлого. Гермиона уже не волновалась о своём внешнем виде. О том, что туфли где-то потерялись по дороге. О том, что юбка задралась до самого бедра. О лохматых волосах и мокрых щеках. Всё это было неважно, когда она думает о том, что уже никогда не вернёшь... «Гермиона сидела на своём привычном месте за столом и с трудом жевала кашу. Безвкусную, пресную, слишком жидкую и с комками, но она не жаловалась, понимая, что на этой неделе были проблемы с поставками пропитания в бункер. Не жаловалась, так как знала, что вряд ли сможет доесть сейчас эту кашу. Что потом эта каша выйдет в туалет, и желудок до конца дня будет спазмировать от боли. Но, честно, Гермионе было уже всё равно на саму себя. — Грейнджер, ты меня слушаешь? — прозвучал прохладный голос где-то рядом, но она не обращала внимание. Продолжала смотреть на стол, жуя кашу, и прокручивая в голове свои мысли. Снова и снова. Пока не стошнит. Можно сказать, что это становится ритуалом её дня. Хоть какая-то стабильность. Будь она в настроении, то мрачно бы усмехнулась, но сейчас у неё были силы лишь на моргание. Перед глазами пощелкали пальцами, привлекая внимание. Девушка проморгалась и медленно перевела взгляд на платиновые волосы парня, сидящего рядом с ней, словно на единственное светлое пятно в этом мраке комнаты. — Ты что-то хотел? — голос звучал глухо, инородно, и слышала она себя будто через толщу воды. — Я спрашивал, подготовила ли ты зелья, я уже час тут сижу и не могу до тебя достучаться, — Малфой откинулся на спинку стула и нахмурился, наблюдая, как до Гермионы постепенно начинает доходить информация. И это делает его морщины ещё глубже, старит на десятки лет. — О, прости, сейчас принесу, — она встала из-за стола, чувствуя, как ноги плохо слушаются, и еле-еле начала идти до своей комнаты. Но ноги предательски подкосились. Чуть не упала, но Малфой сумел поймать и поставить ровно. Она, вцепившись в него, ждала, пока не пройдёт головокружение. — Я, конечно, извиняюсь, но ты похожа на труп, — скажи бы это кто-то другой, то она бы даже обиделась, но это Малфой. Хоть что-то в мире должно быть стабильным. — А ты на старика, — слабо усмехнулась девушка, отпуская его руку. — Но я хотя бы могу стоять на ногах. А ты нет. Хочешь умереть раньше положенного? Ты совсем о себе не заботишься, — уголок его губ дёрнулся в короткой усмешке. Последняя фраза заставила улыбнуться девушку, вспоминая, при каких обстоятельствах фраза стала чем-то их личным. Можно сказать, даже дружеским. — Давай я сейчас принесу тебе зелья, ты же за ним пришёл всё же, — усмешка превратилась в уставшую улыбку. Заправила прядь косы за ухо, уже мысленно пребывая в своей комнате в поисках нужного ящика. — Не только, что ты, — начал он в шуточной манере. — Как я могу бросить подругу в этом сборище... — Ладно, я поняла, не начинай, — в капитуляции подняла руки девушка. Гермиона вовремя остановила его еженедельную тираду про то, что её друзья не заботятся и не замечают её состояние должным образом. А Гермиона каждый раз его успокаивала. Их совместный ритуал. И вместо этого задала другой вопрос: — Так значит, мы всё-таки друзья? — ехидно, язвительно, в манере Драко. Тот закатил глаза. — Только друзья могут терпеть тебя и твою сердобольную натуру, Грейнджер, — усмехнулся парень и опять сел на стул. Драко, сколько бы они не общались во время войны, никогда не забывал упомянуть, что её сожаление и чувство вины когда-нибудь сожрут её с потрохами... Возможно, он был в чём-то прав. Гермиона заметила, что он немного хромал на правую ногу. — Ты?... — Не надо, — в отличие от всех других, кого она лечила, он и другие слизеринцы никогда не просили их лечить. Не только из-за того, что это будет подозрительно перед Волдемортом. А просто из-за уважения к самой Гермионе. Всегда приговаривали, что у неё и без них работы вдоволь. Возможно, жалели её. Возможно, ценили её. Грейнджер лишь вздохнула на его безмолвный отказ в помощи и поплелась в комнату, достала коробку зелий и вернулась за их стол. Она сделала достаточно, чтобы хватило на две недели. Всегда делала больше на всякий случай. Драко искренне поблагодарил её и уменьшил заклинанием коробку. Спрятал в складках своей мантии. Девушка вновь села за стол, отодвинула тарелку, окончательно убирая из поля зрения бесполезную кашу. — Как там Блейз? Я бы могла... — Грейнджер, я думал, что ты плохим слухом не страдаешь, — беззлобно, но вполне серьезно сказал Драко. Заглядывает ей в глаза. — Мы не хотим обременять тебя лишней работой. Тебе достаточно. Гермиона лишь грустно улыбается, складывая руки на коленях, и незаметно для Драко сжимает подол юбки. — И ты тоже вроде не страдаешь плохим слухом. Я не могу сидеть без дела, мне надо что-то делать! Я и так себя сдерживаю, чтобы самостоятельно не отправить Блейзу парочку зелий... — Он их тебе вернёт первой же совой, — вновь закатил глаза юноша и сложил ногу на ногу. — Гордый засранец, как ни крути. Та и ты ему слишком нравишься, он не посмеет нагружать тебя лишней работой, — откинул голову на спинку стула, закрыл глаза и начал их растирать. — Всё-таки вы слишком добры ко мне. — Нет, Гермиона, это ты слишком строга к себе. И так проходили их разговоры. Драко был тем, кто разбавлял эту рутину чем-то инородно приятным, ровно как и другие слизеринцы. Они разбавляли её состояние чем-то таким, что до сих пор нельзя найти подходящего слова... Возвращали ей жизнь, напоминая старые школьные времена, когда её огонь был силён, а воля нерушима. И ей становилось легче. Особенно когда ушла Джинни, они заменили... Нет, они стали её друзьями, хоть порой и иронично отрицали это по старой привычке. Не было уже грязной и чистой крови. Не было места реальной грубости и школьным распрям... — Тебе нужно перестать пытаться спасти всех, Грейнджер. Тебе нужно ценить себя. Жить ради себя. Ты не можешь винить себя за все смерти. Потому что жизнь в моральных страданиях и самобичевании бессмысленна. Позаботься о себе, и тогда ты сможешь найти покой в душе...» Гермиона грустно улыбалась, до крови закусив губу и зажмуривая глаза. Как сейчас она помнила те слова Драко, все его напутствия, что она должна учиться жить и ценить себя. А она не слушала достаточным образом. Мысленно отмахивалась и продолжала работать. Продолжала убивать себя и свою жизнь, свой внутренний огонь. А сейчас, сидя заплаканная в нише на первом этаже, понимает, что Драко был прав. Его речи были порой хлёсткими, но, Мерлина ради, сейчас она бы многое отдала, чтобы вновь услышать его голос, его ехидный голос, почувствовать его такую странную, но определенно нужную поддержу. И Гермиона понимала. Сейчас понимала... Что каждый её слизеринский друг был прав. Что она не умеет жить. Не умеет ценить себя. Не умеет отпускать. Не может позаботиться о себе. Ей всегда нужен был кто-то, кто её поймёт, успокоит, но сама Гермиона никогда не могла с этим справиться. Она не жила для себя. Она попросту не жила нормально. И это было её ошибкой, на которую ей указывали. Указывали, но всё равно берегли, никогда не обременяли работой. Были просто друзьями, поддержкой. И этого было достаточно. Большего она и желать не могла. Она не слушала тогда Драко, и сейчас она только могла мечтать о том покое в её душе. Потому что она всё ещё винила себя. Несла бремя за каждую смерть в душе. Потому что это было выше её сил. Смерти были выше её самой. Гермиона сейчас буквально смотрела в корень своих проблем. Ковыряя свою душу до конца... Сначала она жила ради того, чтобы убить Волдеморта. Потом жила ради Гарри и Рона. После — ради их плана по перемещению в прошлое. И сейчас круг замкнулся, и она вновь живёт ради смерти Тома Реддла. Ради Гарри. И забыла о себе. Она не нашла покой. Возможно, сейчас настало время, наконец, прислушаться к словам Драко и действительно отпустить всё? Начать жить? Но это было слишком сложно. Она не сможет жить свободно, не сможет отпустить своё прошлое и начать жить для себя. Потому что не умеет. Попросту не умеет. Гермиона всегда мысленно будет на войне. Особенно сейчас, когда плотина прорвалась и всё вернулось на круги своя. Будто и не было того прогресса за полгода. Сжимает кулаки и, не разбирая ничего перед собой, наотмашь бьёт в камень, будто вместе с этим ударом желая дать импульс жизни ради себя самой. Она. Не. Виновата. Она делала всё, что было в её силах. Говорила себе. Только сердце не слушало. — Ты никого не спасла, они все умерли! — шипела девушка, раз за разом избивая этот несчастный камень. Даже не обращая внимания на боль в руке. Ей надо больше боли. Отрезвить мозг. Успокоиться. Но сердце кричало громче. Вина, агония, слёзы, боль, крики, её друзья, семья... Ей казалось, словно раз за разом это обрушивается на неё. Желает раздавить под весом ужаса. Грейнджер знала, что истерика будет, что она будет огромной дырой зиять в её душе, но одно дело говорить, а другое — чувствовать. Сейчас все эмоции, все переживания были умножены на сто, гиперболизированы и выведены в абсолют. Не хотелось думать совершенно ни о чём. Просто отключиться сейчас, а проснуться уже обновлённой версией себя без проблем и лишних переживаний. Без чувства вины. Без скорби. Без ничего. Абсолютно новым человеком, чтобы все потери были лишь чем-то эфемерным. Чем-то, что дорого сердцу, но не давит, не топчет её душу. Она желала, чтобы сейчас появилось решение проблемы, её спасение, отдушина. Появился смысл и все нужные ответы. То, что поможет ей успокоить душу и даст рывок... Гул в ушах от собственного сердцебиения не дал ей заранее различить стук туфель об каменный пол. С каждой секундой доносящийся всё ближе. Человек, которому принадлежал этот одинокий стук, ступал осторожно, словно хотел застать какое-то откровение, какой-то определённый момент... Будто хотел своровать, вторгнуться в этот мир. В мир Гермионы. Варварски ворваться и своими тёмными щупальцами разрушить этот момент. Том Реддл подходил всё ближе к девушке, со спины, но прекрасно различая помятый вид, истеричность и ауру опустошения. Сам хаос во плоти, вся истерия и красота её безумства.Почему-то юношу это заинтересовало больше, чем он мог рассчитывать и ожидать. Почему-то это безумие заставляло только с большей заинтересованностью ступать к девушке. Всё ближе, ближе... Возможно, не хотел спугнуть, подобно маленькому зверьку. Возможно, невольно задумался. А возможно, тьма в его голове, наконец, замолчала после агонии и он был наделён возможностью побыть в тишине. Этого Гермиона не узнает, когда уже ночью будет анализировать грядущую встречу... Когда слёзы начинали постепенно высыхать на её щеках, а всхлипы в глубине груди растворяться, то она почувствовала неладное. Старые рефлексы и привычки, выработанные войной и паранойей, дали ей хорошую реакцию на внешние изменения. И сейчас Гермиона чувство затылком взгляд, странный, непонятный и в каком-то смысле даже любопытный. Первой реакцией Гермионы был страх. Настолько сильный, будто её сейчас могли схватить и убить, как в старые времена. Возможно, это пережитки нахлынувших воспоминаний. Возможно, она на секунду забыла, что находилась в школе, полной студентов... И сейчас до неё дошло её текущее состояние. Ей было плохо. Не только морально, но и физически. Нога всё ещё нестерпимо болела, как и правая рука. Но девушка не могла себе позволить вырубиться прямо посреди коридора, тем более, когда рядом где-то ошивается непонятная личность. А она, напуганная, одна на этаже. Без никого. Выдохнула. Гермиона напряглась, мысленно уже рассчитывая план отступления. Прислушалась к шагам, которые нарушитель её покоя даже не додумался должным образом заглушить. Возможно, не видел смысла. Возможно, думал, что останется незаметным. Но Гермиона была сейчас, словно раскалённый метал, словно бомба замедленного действия, динамит которой вот-вот взорвётся. Истерика Гермионы всегда заканчивалась чем-то из ряда вот выходящим. И этот случай войдёт в один из них. Потому что сейчас не было Джин Доккен. Только Гермиона Грейнджер, участница войны. И мысли с действиями были подвластны сейчас её реальной личности. Подождав, пока человек подойдёт на достаточное расстояние для нужного прицела, девушка крутанулась на полу и, выставив палочку, произнесла: — Экспелиармус! Хлёстко, ровно, сухо и холодно. Перед её глазами предстал Реддл, с лёгкостью отбивший заклятие, но при этом выглядевший удивлённым. Гермиона проморгалась, уставившись на юношу. Тот явно не ожидал нападения посреди дня, она уверена в этом. Гермиона молчала, всё ещё держа палочку в своей вытянутой и дрожащей руке. Ранки на кисти другой руки кровоточили и капали на пол. Возможно, это был единственным звук на этаже. Не было слышно даже дыхания. Только кровь. Девушка всё смотрела, будто искала недостающие образу детали. Чёрные туфли, как раз те, которые и стали катализатором её атаки. Брюки прямого кроя чёрного цвета. Такого же оттенка свитер, аналогичный тому, что она видела получасом ранее в аудитории. И лицо. Анфас. Прямой нос, чуть пухлые губы, вкрадчивые тёмно-синие глаза. Смотрящие прямо в душу. Глубоко-глубоко. — Мисс Доккен? С вами?... — предпринял попытку заговорить с ней, оставаясь на месте и всё ещё не опуская палочку. Удивлённый тон, вежливый, даже сдержанный... Она бы поверила ему, если бы не знала его реальную суть. То, что он следил за ней. Разговор был пропитан фальшью, чем-то нереальным. Особенно когда оба с атакующими палочками. И Гермиона не намерена её опускать первой, пусть даже рука и болит до желания стонать. — Не подходите, — голос Гермионы был надрывным, сиплым. Истерика забрала все силы, выпила все соки, оставляя лишь боль в конечностях, усталость и желание убиться. Сейчас Грейнджер держалась в сознании лишь из-за того, что рядом находился Реддл. Том Реддл. Волдеморт. Последнее заставило мурашки пробежать по спину. Едва не всхлипнула. — Вам нужна помощь? Я могу позвать... Гермиона знала этот учтивый тон. Тон, используемый чисто ради профессоров, ради приличия, чёртовой вежливости, которой ей не надо. Ей не нужны были его слова, не нужна была мнимая забота её состоянием. Будто нарочно разум подкинул несколько воспоминаний, секундных, но достаточных для того, чтобы возродить истерику. С новой силой. Сжимая челюсть, Гермиона на одной ноге поднялась во весь рост, держась здоровой рукой за стены и стараясь выглядеть устрашающе. Даже невзирая на внушительный рост Реддла. Даже невзирая на свой неподобающий и слишком открытый вид. Она была настолько зла, расстроена, пропитана болью и чувством вины, что не видела ничего за их пределами. — Идите прочь! Убирайтесь! — закричала Грейнджер, даже не заботясь о том, что их могли услышать посторонние уши. Том Реддл стал для неё красной тряпкой, тем, что готово было возбудить нервы Гермионы до предела лишь своим видом. И к чёрту образы. К чёрту роли и правила поведения. Том Реддл это слушал молча, плотно сомкнув губы, — единственное, что выдавало в нём реальные эмоции, — а после двинулся в её сторону. Шаги были твёрдыми, несколько резкими. И вот, они стоят в шаге полутора метра. Грейнджер трясётся от напряжения, пытается держать палочку ровно, но вся её поза, уставшее лицо, вновь настигающие её слёзы портят всё. Делают её слабой перед ним. — Уйдите отсюда, мистер Реддл, немедленно, — Грейнджер пытается быть опасной, но выглядит настолько плохо, что даже самой себе не верит. Сейчас она, по сути, беззащитна перед Реддлом. И это лишь подтверждала её палочка, которая против её воли опустилась. Реддл лишь усмехнулся. Сухо. Будто этого и ожидал. Палочку всё ещё не убрал. — Вам не надоело играть, профессор? — после его слов в голове начинается белый шум. Всё исчезло. Грейнджер сильнее прищурилась. — Выбирайте выражение, мистер... — Что вы задумали? — он наклонил голову, словно перед ним не был человек, а лишь неразгаданная головоломка. Для него всё так и было, она уверена. Гермиона старалась, чтобы её лицо не изменилось, чтобы на нём не было отпечатка страха или же боли. Реддл продолжил: — Не думайте, что это незаметно. Я заметил. — Что именно? — возможно, у неё выйдет сыграть дурочку. Возможно, она сможет выиграть время. Она не может провалиться на второй неделе задания. Это будет просто смешно, хоть вешайся. — Вы вся состоите из фальши. Из историй. Ничего реального, — он приблизился, его глаза горели чем-то непонятным. Чем-то, что её пугало. Завораживающим. Его палочка была направлена на её сердце, но Гермиона старалась не выдать себя и свои эмоции ещё больше. — Какое ваше дело, что я делаю и чем занимаюсь? В последний раз прошу вас вернуться на занятия, вы не имеете права... — А вы не имели право посещать запретную секцию, читая книги о тёмных искусствах, — ироничный смешок. Туше, ничего не скажешь. Уголок её губ изогнулся в усмешке, граничащей с презрением. На мгновение. А Реддл будто упивался этим. И тут Грейнджер заметила, что она впервые видит его так при ярком свете. Он был настолько близок, что она могла разглядеть мимические морщинки у сощуренных глаз. Выучить очертание его губ. Обвести все мышцы его груди, так выделяемых из-за свитера... Гермиона моргнула, прогоняя странный образ и смятение. Глаза перестали беззастенчиво рассматривать врага, вновь возвращаясь к его лицу. К тому, что он мог убить её в любую секунду. Помутнение. И ничего больше. — Мистер Реддл, что вы хотите от меня? — она решила действовать по другой стратегии, подыграть ему, в надежде, что он не поймёт её ложь. В надежде, что он не заметил её заминку. — Правды, — практически сразу ответил юноша. Гермионе показалось, что он был ещё ближе, пока их не разделял лишь размах руки. Палочка практически касалась её тела. Её сердца. Грейнджер сглотнула. Слишком близко. — Вы следили за мной, и ещё хотите от меня честности? — последний рывок, последняя надежда уйти от ответов. Ещё один наклон его головы отвечал, что у неё не вышло. Сил было всё меньше и меньше, физически она не могла уже стоять на ногах. Но продолжала держать голову высоко. Как её учили. Даже перед лицом опасности. — Если хотите правды, то вам придётся убить меня, мистер Реддл, — уверенный, смиренный ответ прозвучал эхом между ними. Глаза невольно вернулись к его губам, таким живым, что хотелось выколоть себе глаза, лишь бы не смотреть. В его глаза засветился еле заметный огонь. То, что заставило её сердце забиться ещё быстрее. Кульминация. То, что накалило пространство до сумасшедшей температуры. Гермиона буквально задыхалась. А Том Реддл лишь смотрел. Будто высматривал, заглядывал. Но его душа, его мысли, скрытые от неё, были потёмками. Она не могла увидеть. Как бы не пыталась. Кровь, капающая с запястья девушки, стала их первой общей кровью. С этой кровью выходило всё то, что накопилось за столько лет... И Том опустил палочку, возвращая Гермионе возможность вновь свободно выдохнуть. Перед глазами плыло, сильное истощение буквально отразилось на лице девушки, в миг потерявшем все краски. Покачнувшись, Грейнджер ступила на травмированную ногу, что заставило её вскрикнуть от боли и начать падать. Зажмурилась. Потому что просто не было сил сгруппироваться. Легче было получить ушиб спины. Но, вопреки её ожиданиям, она не встретилась с холодным полом. Вместо этого Гермиона почувствовала на своей спине руки, холод которых ощущала даже через плотную рубашку. Её глаза сами по себе закрылись, поглощая этот приятный холод, такой нужный и отрезвляющий, что хотелось забыться... Пока она не вспомнила, с кем находилась в коридоре. Открыв глаза, перед ней была размытая фигура юноши, поддерживающий её за спину и талию, будто она ничего не весила. Он был слишком близко. То, чему Гермиона бы при других обстоятельствах никогда бы не позволила случиться. По крайней мере, так она думала. Судя по его лицу, он сам был не меньше удивлён порыву. Его дыхание затруднилось. Гермиона чувствовала рукой, сжимающей предплечье Реддла, что тот напряжён. Словно статуя. Сам камень. Его глаза бегали по её лицу. Отражали огромное количество спектров. Паники? Непонимания? Удивления? Всё вместе? Гермиону это уже не волновало. Она могла поспорить, что на секунду жар распространился по её шее. Опустила взгляд. Попыталась выбраться, но вновь неудачно ступила и снова упала на Реддла, буквально впечатываясь грудью в его торс. Гермиона слышала его сердцебиение. У него было сердце. Почему-то это ей казалось чем-то странным, снова чем-то нереальным. Как и всё, что было связано с этим человеком. Будто до этой секунды Том Реддл был лишь куклой, просто врагом всей её жизни. А сейчас он ощущался, как человек. Дышащий. С бьющимся сердцем. С работающими мышцами. В голове что-то взорвалось. Но Гермионе хотелось думать, что это лишь последние зачатки адекватности на почве истерики. О которой, вопреки всему, она позабыла. Не могла объяснить поток странных и тягучих мыслей, словно сама патока... Реддл застыл, не зная, что делать в такой ситуации. Он наверняка чувствовал её тело так же отчётливо, как и она — его. Оба в тайне задержали дыхание. Меньше прикосновений. Меньше... — Если вы думаете, что таким образом уйдёте от ответов, мисс Доккен... — голос тянущийся, долгий, такой голос мог бы с лёгкостью завораживать жертв. Она ощущала его дыхание на своей макушке. Гермиона, держась за юношу, отодвинулась от его груди. Глянула осознанно. — Не утруждайтесь. Угрозами вы от меня ничего не добьётесь. Никаких ответов, пока вы сами полны мрака, мистер Реддл, — Гермиона расхрабрилась, настроенная на достойный уход, пока ещё не растеряла всю свою честь, но судьба была не на её стороне. Не сделав и шага в сторону от юноши, Гермиона не удержалась на одной ноге, и вновь была схвачена за талию. В этот раз Том действовал увереннее. Взгляд был насмешливым. Немного глумливым. И Гермиона была уверена, что не так должен обращаться студент с преподавателем. Оба это прекрасно понимали. Зная, что за фасадами скрывается слишком много, чтобы ставить что-то в ограничения. — По крайней мере, сейчас вы в моей власти, профессор, — его голос стал глубже. Угрожал? Внушал? Но Гермиона не поддалась на это, всё равно смотрела слишком гордо для её положения. — Мнимая власть, мистер Реддл. Власть на почве угроз ничего не стоит, — намёк, настолько тонкий, что любой другой не понял бы. Но Том Реддл не был любым другим. Пальцы на его талии крепче стиснули её рёбра, невольно заставив ахнуть и встать вплотную к нему. Больно. Лицо было полно вопросов, негодования, еле заметной злости, но его действия были обратными. Резко подняв девушку в воздух, он взял её на руки. Девушка вскрикнула от неожиданности. При этом выражение его лица оставалось неизменным. Её удивляло, как быстро меняются события в её жизни. Настолько, что она уже и сама не поспевает за ними. То, что Том Реддл взял её на руки, намеренно показывая собственную власть над ней. То, что Том Реддл играет с ней, как кошка с мышкой. Всё это было чем-то... Странным. Неестественным. Содержащим и волнение, и негодование, и гордость, и презрение к его истинной натуре. Гермиона всё ещё не исключала атрофию мозга. — Глупо судить о власти, пока находишься в уязвлённом положении, — нахальность, уверенность в себе и не меньшая гордость, чем у самой Герммоны. Перед ней теперь не было сдержанного ученика Слизерина. Лишь реальный Том Реддл, наследник Салазара Слизерина, который теперь не видел нужным притворяться. Строить из себя что-то. Она думала также. — Вы хотите поговорить о власти? — провокационный вопрос. Она включилась в игру. — Это не те разговоры, которые следует вести при таких обстоятельствах, профессор, — вновь ухмылка, пока тот прижимал её к своей груди. — Отчего же? Считайте, что это внеклассный факультатив, — Гермиона впервые за две недели чувствовала небывалую смелость, граничащую с глупостью. Смеяться над Волдемортом? Определённо то, что ей было нужно после такого количества стресса. — Тогда я бы предпочёл там преподавать, — вновь тонкий намёк. Гермионе казалось, что они заходят слишком далеко, открывая те вещи, о которых не следует знать... Игра? Тогда только игра на выживание, на сообразительность и умения, потому что Том Реддл, Гермиона уверена, по-другому и не умел. Либо всё, либо ничего. Либо поддавался азарту, либо не играл совсем. Зная его будущую версию, то могла уверять, что если его что-то заинтересует, если это что-то будет переходить дорогу, то эта игра будет долгой. Игра не на жизнь, а на смерть. И сейчас Гермиона становилась той, кого Том Реддл будет разгадывать. И эти разговоры только подстёгивали к этому. — Вы уверены, что владеете достаточными знаниями? — дерзила дальше Грейнджер. Уже давно позабыла о секретности и прилежном поведении. — Могу судить, вы слишком вспыльчивы для того, чтобы кого-то учить. Том Реддл поднял брови в деланном удивлении. — Вы следили за мной? — Ровно как и вы, мистер Реддл, — растягивала слова девушка, отмечая, что на это студенту сказать нечего. Недовольно поджатые губы судили о том, что в этом раунде победу одержала она. Ей это напоминало пинг-понг. Игра, два участника и скорость реакции. И почему-то ей захотелось улыбнуться. Но вовремя себя отдёрнула. Ведь на голову свалилось дружеское напоминание... Том Реддл уже знал, что она тут преподает не просто так. Знал, что она не та, за кого себя выдаёт. Тут Гермиона, конечно, оплошалась. Но она не струсит и не будет капитулировать. Она войдёт в его игру, примет там свою роль. Которая, она была уверена, уже была ей уготовлена... Девушка заметила, что они направлялись в сторону больничного крыла. — Вы же в курсе, что необязательно нести меня к целителю? — высоко поднятая бровь осталась без должного внимания шагающего студента. — Знаю, — на его лице всё ещё была ухмылка. — Считайте это своеобразной пыткой. Возможно, тогда вы будете более расположены к ответам на мои вопросы. Вся недолговременная нега окончательно испарилась. Возвращая хмурость, волнение и раздражение. И в тайне надеялась, что это перекроет ощущение его груди под боком. Потому что она всё ещё была обязана его убить. — С чего бы мне вам рассказывать о своих планах? — Значит, вы подтверждаете, что они у вас есть? — Как и у вас, не скромничайте и не играйте со мной. — Вы не в том положении. — Как и вы. Эти искромётные фразы стали тем, что позволило мозгу вновь обрести равновесие и начать активную деятельность. Теперь игра с Томом Реддлом станет визитной карточкой, почему-то Грейнджер была в этом уверена. Возможно, она слишком самоуверенна. Возможно, Том Реддл будет на шаг впереди неё... Но это уже не просто дело плана, а самого принципа. Своеобразная игра даст ей возможность узнать врага получше. Узнать его границы, слабости и поведение. Даст возможность почувствовать, какого это — выиграть у Волдеморта в его же хитросплетениях интриг. Возможно, судьба правильно всё делает, сталкивая их раз за разом. Спустя пару минут молодые люди оказались у двери в больничное крыло, и Гермиона уже слезала с рук юноши, стараясь не прикасаться к нему лишний раз. Даже не смотреть. Сейчас её мысли были далеко от больничного крыла и от своих травм. Сейчас у её цели появилось новое ответвление. Гермиона стояла рядом с ним, недоумевая, почему тот ещё не ушёл. Всё ещё насмешка в глазах и в изгибе губ, такое ощущение, будто это приросло к нему намертво. — Я же сказал, что это пытка, профессор, — наклон головы, вновь руки за спиною. — Так что вы либо заходите, либо... Гермиона достала палочку, вялым движением приложила её к своей ноге, прошептала несколько строк, и нога с небольшим хрустом вернулась в своё нормальное состояние. Девушка легко встала на неё, и после прикоснулась к своей кисти, убирая кровь и исправляя вывих уже беззвучно. Это заняло от силы минуту, не больше, но это определенно произвело впечатление на Реддла. Гермиона не сдержала издевательской ухмылки. Возможно, немного позерства ей не помешает. — Либо же вы отправляетесь на занятие, мистер Реддл, — закончила девушка. Взмахом руки исправила свой внешний вид. Под чарами не было видно ни опухших глаз, ни бледности лица, не вселенской усталости. Будто ничего и не было... Не было того странного момента, когда Гермиона осознала человекоподобность юноши. Его реальность. Почему-то это всполошило в её душе ранее непонятные чувства. Даже несмотря на привычную ненависть, которая всё ещё присутствовала. Даже несмотря на его тьму. Это заставляло внутренне сжиматься, твердя себе, что всё, что сейчас она делала, говорила, думала — всё было в рамках плана, всё подстроено. По крайней мере, так она хотела себе внушить... Тем временем Реддл лишь чуть удивлённо смотрел на неё, отмечая хорошее колдовство и беспалочковую магию. Гермионе льстило, что она сумела немного удивить самого Тома Реддла. — Вы целитель? — ожидаемый ответ послышался из уст юноши, вроде невинный, но явно довольный её реакцией. Да, она знала, что он определённо догадался о её прошлом. Был лишь вопрос времени, когда он озвучит его. Но всё равно Гермиона невольно сглотнула и дёрнула головой в нервном тике. Он излучал интерес. Тихое ликование, что теперь счёт за ним. Один-один. — Попробуйте сами составить портрет, мистер Реддл, — блеф, но настолько удачный, что она даже верит себе. — Ведь так же интереснее, не так ли? Лёгкая привычная улыбка, на этот раз с меньшей толикой презрения, и босая она направилась в сторону своего кабинета. За спиной оставался Реддл, взгляд которого был до ужаса ощутим на спине, что хотелось аж «скинуть» его. Гермиона начала игру с врагом, ставки которой были до ужаса высоки. Её жизнь.