***
Его трясло от обиды и боли. Абрам был зол на мать и сегодня решил спать на диване в гостиной, пренебрегая правилами безопасности. Мать тоже злилась, потому не стала настаивать, чтобы он спал у неё под боком, как было у них заведено. Правда сегодня он не засыпал. Его глаза были зажмурены, колени прижаты к груди. Он лежал в позе эмбриона и подвывал. Во втором часу ночи, когда Абрам был измотан слезами настолько, что едва оставался в сознании, через открытое окно на него упала горсть свежей и прохладной листвы. Абрам, перепугавшись, проснулся. Рука инстинктивно потянулась к продырявленному год назад плечу. Пальцы нащупали шишковатый рубец и надавили на кожу, тело вспомнило резкую боль и Абрам судорожно вздохнул, опуская ноги на пол и кутаясь в легкий вафельный плед. Он приблизился к окну и осторожно выглянул на задний двор. Внезапно его схватили за шею и прижали ладонь к губам, запрещая кричать. Абрам расцарапал ногтями руку чужака и тот, зашипев, обозвал его грязным словом. Знакомый голос привёл в чувства и первобытный ужас отступил. Руки разжались, и Абрам был свободен. Инстинктивно он отступил от окна, и на подоконник, закряхтев, забрался Эндрю. Даже в темноте Абрам видел, как переливаются золотом его восхитительные волосы и лучистые глаза. — Ай! — произнёс Эндрю обвиняющим голосом, соскочив с подоконника и потирая пальцами поцарапанное правое предплечье. — Извини, я… думал, ты хочешь мне навредить. — Абрам густо покраснел и пристыжено опустил взгляд. Эндрю положил нечто прямоугольное на кофейный столик, приблизился к Абраму с кошачьей грацией, и остановился в полушаге от его босых стоп. Наступив на задники кроссовок, чтобы снять их, и, дотронувшись пальцами босой ноги до стопы Абрама, Эндрю сказал, глядя на их ноги: — Я никогда не захочу тебе навредить. Абрам в ответ мягко дотронулся ногой до пальцев Эндрю, робко погладив плюсну и пальцы. — Ты не знаешь о моём прошлом. — траурным шепотом сообщал Абрам. — Верно, — кивнул Эндрю, — а мне и не надо. Прошлое — в прошлом. Не цепляйся за него. — Эндрю протягивает руку к щеке Абрама, но замирает, не коснувшись, и тогда брюнет сам наклоняет голову, чтобы прижаться к пальцам Эндрю. — Важно то, что есть сейчас. — Эндрю встаёт на цыпочки, чтобы быть немного выше Абрама, и целует его в левую бровь. Это звучит так по-взрослому умно и логично, что Абрам даже не может согласно хмыкнуть в ответ, потому что хмыкать — детское занятие. Поэтому Абрам целует его. Легонько, едва дотрагиваясь до губ Эндрю. Он размыкает губы, чтобы поцеловать снова, почти не прижимаясь к губам Эндрю. Сейчас они одного роста, и Абраму ничего не стоит чуть поднять голову вверх и дотронуться губами до кончика носа Эндрю, а тому — ничего не стоит невесомо поцеловать его в подбородок. Когда Абрам отстраняется, Эндрю ещё какое-то время стоит с закрытыми глазами, словно хочет продлить момент их близости. — Скажи честно, — просит Абрам, — ты же соврал, когда сказал, что не целовался? — Немного. — кивает Эндрю. — С кем был твой первый поцелуй? — С персиком. Абрам недоумевающе хмурится. — Почему с ним? — Сунуть язык в рот Ди Каприо не получилось. — Эндрю небрежно пожимает плечами. — Мешал экран телевизора. Но у меня никогда не было проблем с воображением — я представил на месте персика Лео. Это был очень… — Эндрю на секунду замолкает, подбирая слова, — очень глубокий, мокрый и громкий поцелуй. Я вылизывал ему гланды. — Ох. — Абрам выдыхает смущенно-ошеломленный звук. — А… из людей? Эндрю опускает голову и выразительно смотрит на него исподлобья. — С тобой. Шумно сглотнув, Абрам неловко кутается в плед. Я сорвал с губ Эндрю первый поцелуй… — Тебе понравилось? — тихо спрашивает он и выжидающе смотрит на Эндрю. Этот вопрос следовало интерпретировать так: «Ты не разочарован тем, что выбрал меня для первого поцелуя?» Тот невозмутимо заламывает бровь. — В смысле, целоваться со мной? Ты не… — Абрам ненавидит, как звучит сейчас его надтреснутый голос, — не разочарован? — Не знаю. — вызывающе отзывается Эндрю, складывая руки на груди и дёргая плечами. — А тебе понравилось со мной? Ты не разочарован? Абрам густо краснеет, шумно сглатывает. Он хочет сказать, что планки в поцелуях у него не было, а если бы и была, Эндрю разнёс её ракетницей, едва дотронувшись до губ Абрама. — Я не знаю… Наверно, за два раза не понял. — Он откровенно лжёт. Ему понравилось, даже очень. Рот Эндрю восхитительно накрывал его собственный, губы прижимались, совмещаясь с его губами и образуя одно целое, нечто принципиально новое, зубы прикусывали — легко и почти неощутимо, и это заставляло кровь кипеть, а кожу трескаться от напряжения. — Но я точно не разочарован. Это было… — он замолкает, подбирая слова. Восхитительно. Возбуждающе. Сладко. Страстно. — Это было интересно… вроде. — Абрам добавляет последнее слово, чтобы не сгореть со стыда. Да, ему очень понравилось. Но он стеснялся сказать об этом Эндрю. — Точно, — Эндрю ухмыляется и кивает, расцепляя руки и указывая на Абрама, — ты, должно быть, не распробовал, так? Внутри Абрама загорается огонёк надежды и страсти. — Должно быть. — отзывается он заплетающимся языком. Эндрю сокращает расстояние между ними, кладёт руки на плечи Абрама и мягко толкает его на диван. Абрам падает, неуклюже взмахнув руками и охнув. — Сейчас распробуешь. — обещает Эндрю, неспешно забираясь ему на колени и хитро улыбаясь. Абрам издаёт нетерпеливый мычащий звук и шумно сглатывает. Всё слишком медленно! Абрам вытягивается, как по струнке и, пылая щеками, встречает губы Эндрю. Его горячие ладони прижаты к ушам и щекам Абрама, и кожа под ними мокрая от пота, потому что обоим нестерпимо жарко рядом друг с другом. Эндрю тесно прижимается к его животу и рычит в поцелуй, кусается. Он такой… Абрам пытается подобрать правильные слова. …Страстный и ненасытный. Эндрю будто хочет оторвать Абраму губы, и тот, предчувствуя это, отвечает с не меньшим напором, постанывая в поцелуй. Руки Абрама, не желающие более лежать по бокам, пока бёдра Эндрю так восхитительно сжимают его собственные, карабкаются по телу Эндрю. Сперва они обхватывают и несильно сжимают щиколотки Эндрю и тот издаёт короткий мягкий звук Абраму в губы, не прерывая поцелуй. Затем Абрам перемещает руки выше — ощупывает голени, коленки, находит бёдра и на несколько минут остаётся здесь. Дотрагиваться до бёдер Эндрю так хорошо — горячо, мягко, интимно, — что Абрам раскрывает губы чуть сильнее и дотрагивается до зубов Эндрю языком. Блондин отвечает на это вибрирующим мычанием и дрожью. Ему определенно нравится чувствовать язык Абрама у себя во рту. Его бёдра восхитительно подрагивают под пальцами Абрама. Он смещает руки на ягодицы Эндрю и чуть сжимает на пробу, и то, как Эндрю реагирует на него, заставляет отшатнуться, разрывая поцелуй. Эндрю весь напрягается и вздрагивает, низ его живота становится горячим и твёрдым, с губ срывается жаркий вздох, опаляющий всё у Абрама во рту. Губы Эндрю размыкаются, он стонет, пока руки Абрама держат его там. Всё это происходит в считанные секунды. Эндрю обмякает, не переставая дрожать, и падает на Абрама, прячась лицом у него в шее и обжигая кожу дыханием. Абрам чуть смещает руки, оглаживая кожу сквозь шорты Эндрю, и тот сладко мычит и тянется к его лицу за ленивым поцелуем. Его кожа полыхает. Абрам чувствует это очень остро из-за отсутствия своей футболки. Пальцы чуть двигаются на ягодицах Эндрю, поглаживая, и блондин отвечает на это движением губ — мягким и мокрым. Абрам мягко дотрагивается до губ Эндрю кончиком языка и растворяется в поцелуе и сладком стоне Эндрю, поэтому не замечает, как руки ползут по телу Эндрю выше, оказываются у него за спиной и сжимают его бока, притягивая ближе и впиваясь пальцами. Эндрю отшатывается от него с такой скоростью и проворством, что Абрам не успевает отследить его движение. Вот Эндрю на его коленях, а вот уже в трёх метрах от дивана. — Я сделал тебе больно? — встревожено спрашивает Абрам. Эндрю не отзывается так долго, что Абраму хочется взвыть. А когда он кивает, Абрам хочет лишить себя жизни. — Извини меня, — шепчет брюнет, — я не хотел. — Я знаю. — тихо бурчит Эндрю, медленно возвращаясь и садясь на другой край дивана. Между ними повисает напряженная тишина, которую Абрам спешит нарушить насущным вопросом. — Почему ты не пришёл? Я ждал тебя. — Были… дела. — рука Эндрю оказывается в волосах. Его тон неспешный и осторожный — он будто боится сболтнуть лишнего. — Ты… разобрался с ними? Снова пауза. Абрам слышит сбивчивое дыхание слева от себя. — Нет. — Эндрю выдыхает, и Абрам по надломленному голосу понимает, что блондин плачет. Не спрашивая разрешения, Абрам подсаживается к нему и накрывает своим пледом, как крылом, заворачивает Эндрю в него и обнимает за плечи. Его кисть оказывается у Эндрю в волосах: мягко почёсывает и успокаивает поглаживаниями. — Что у тебя случилось? — шепотом спрашивает Абрам. Эндрю шмыгает носом и усмехается, когда карабкается взглядом по голому предплечью брюнета. Он поворачивается к Абраму и, взявшись за край пледа, сползшего Абраму на колени, прячет под ним обнаженный торс брюнета. Подавшись к Абраму, Эндрю соприкасается с ним лбом, закрывая глаза. Горько усмехается ему в губы и спрашивает: — Где у тебя туалет? Когда Абрам включает свет в комнатушке с голубыми кафельными стенами, на минуту они оба слепнут. Затем, когда к Абраму возвращается зрение, он проклинает тот день, когда родился на свет зрячим. Белая борцовка Эндрю побагровела от крови. Его лицо припухшее от синяков и гематом. От левой скулы тянутся следы царапин, будто его ударили кулаком, увенчанном колючими перстнями. Его рот разбит и порван, и Абрам ужасается, понимая, что этими губами Эндрю смог поцеловать его. Руки непроизвольно тянутся к собственным губам и зажимают их. Эндрю хрипло выдыхает, поворачивается спиной к нему и стягивает борцовку, шипя сквозь зубы и давясь слезами. — Я не мог прийти. — Эндрю говорит это извиняющимся голосом, удерживая гармошку ткани на плечах. Брюнет подходит к нему и подносит ладонь к распускающимся цветам багровых и фиолетовых гематом и алым полоскам ссадин. Тот, кто навредил Эндрю, должен был пинать его тяжелыми ботинками, чтобы причинить такой вред. Спина Эндрю покрыта следами насилия как земля покрыта листвой в период листопадов. Здесь нет неповрежденных мест. Отбиты почки, лопатки, талия. Багровеют места слева и справа от соблазнительных и нежных ложбинок поясницы. Эндрю весь, — с ног до головы, — как боксёрская груша, если б та была человеком. — Кто это сделал? — хрипит Абрам, боясь принести боль прикосновением. — Это неважно. — заверяет Эндрю и ведёт лопатками, разминая затёкшую спину, и пальцы Абрама случайно дотрагиваются до горячей, болезненно пульсирующей кожи. Эндрю резво подаётся вперёд — прочь от касания, — и опускает майку. — Это твои родители? — напирает Абрам и, когда Эндрю вздрагивает, говорит: — Так не должно быть! Эндрю упрямо подходит к нему, вынуждая попятиться, и вжимает спиной в дверь, сцапывая и пригвождая руки Абрама к дереву — по бокам от бёдер. — Я это знаю, ясно? Мне просто не повезло. Я сам виноват. — он отпускает брюнета, ведя по запястьям горячей, извиняющейся лаской. Абрам дотрагивается кончиками дрожащих пальцев до щёк Эндрю, всхлипывает и рывком притягивает его к себе, обнимая. — Мне очень жаль. — шепчет брюнет. Эндрю, ошеломленный проявлением нежности, сперва инстинктивно напрягается, а затем расслабляется и стискивает Абрама в ответ, впиваясь пальцами в костлявую спину, и тихо шепчет: «Спасибо». Правую руку он перемещает на талию Абрама, мягко поглаживает и спрашивает: — Можно? Абрам кивает. Эндрю шумно сглатывает и проникает рукой под складки его пледа. Пальцы дотрагиваются до горячей обнаженной плоти и Эндрю хрипло вздыхает, вскидывая на Абрама испуганные глаза. — Не болит. — Абрам мягко улыбается и качает головой. — Давно не болит. — Эндрю хмурится, прижимает ладонь к исцарапанной коже и впитывает в себя чужую боль. Он ведёт рукой по животу Абрама и натыкается на широкую полосу рубцовой ткани. Абрам отвечает на немой вопрос: — Выпрыгнул из движущегося автомобиля. — Можно посмотреть? — просит Эндрю. Абрам кивает и расправляет плечи. Эндрю прерывисто выдыхает и спускает ткань вафельного пледа с худых плеч. Он дотрагивается пальцами до треугольного следа утюга, ощупывает шишку пулевого ранения, и Абрам морщится от фантомной боли. Горячая ладонь ложится на грудную мышцу — здесь начинается широкая полоса стёсанной кожи. Пальцы Эндрю касаются бусинки соска и Абрам медленно выдыхает, заставляя себя успокоиться. Эндрю изучает его шрамы, оглаживает царапины, плавно спускаясь ниже. — На спине тоже есть? — вдруг спрашивает он, замирая над резинкой шортов. Абрам кивает и поворачивается спиной. Эндрю изучает сетку царапин, оставленных ремнём, прослеживает их кончиком пальца. Кожа Абрама раскаляется под его прикосновениями. Эндрю хрипло выдыхает и делает шаг к брюнету, оборачивает руки вокруг его талии и тыкается губами в загривок, послушно подставленный в немых мольбах о ласке. Он мягко целует, тесно прижимаясь к спине Абрама, и тот всхлипывает от переполняющей его нежности. Эндрю разворачивает его к себе и прижимает ладонь к щеке Абрама. — Кто сделал это с тобой? — он стирает с щёк брюнета влажные солёные дорожки. — Это неважно. — отзывается Абрам его же словами, нежно улыбаясь. — Это в прошлом. Важно лишь то, — он подаётся к Эндрю и соприкасается с ним лбом, — что происходит сейчас. И Эндрю целует его. С болью, отчаянием, страстью. Он впивается в губы Абрама и пытается выпить его страдания поцелуем. Он размыкает губы Абрама и упрямо тыкается в них кончиком языка. Он хочет лизнуть язык Абрама, изучить его, вылизать его рот. Он хочет, чтобы Абрам понял, что теперь Эндрю от него не отвяжется, не отпустит. Точно не после того, как провёл рукой по голому телу. Но Абрам завершает поцелуй и говорит траурным голосом: — Я завтра уезжаю. Эндрю, опьяненный нежностью и опаленный страстью, моргает помутневшими глазами и спрашивает: — Куда? — Не знаю. — отзывается Абрам умирающим голосом. — Мать разозлилась, когда я сказал о тебе. Хочет быстрее увезти меня. — Почему? — Мы… сбежали. — хрипит Абрам. — Ты только не рассказывай никому, хорошо? Эндрю мотает головой. — Не скажу. Абрам прижимается к его лбу и зажмуривается. — Я не хочу тебя терять. — всхлипывает и чеканит каждое слово. — Нам в прошлом месяце провели второй телефон. Ты мог бы мне звонить. — предлагает Эндрю. — Будем часами разговаривать о всякой херне. Я дам тебе свой номер. — У меня нет телефона. Его могут отследить. — …Тогда пиши мне письма. Я запишу тебе свой адрес. — Мне нельзя. Никакого общения. — он качает головой. — Я постоянно переезжаю. Даже если отправлю письмо, ты не сможешь ответить на него, ведь через несколько дней я буду уже на другом конце планеты… И это опасно для нас обоих. — Тогда… — начинает Эндрю, но замолкает. Ему больше нечего предложить Абраму. — Тогда… — Эндрю обнимает его лицо ладонями. — Не забывай меня? Его горячие губы прижимаются к губам Абрама и оставляют на них мягкий влажный поцелуй. — Никогда. — шепчет он, едва Эндрю отстраняется.***
Абрам выуживает из маминой сумки аптечку и разыскивает там масло от синяков — арнику. Эндрю снимает борцовку и осторожно укладывается грудью на диван. Абрам капает маслом ему на спину, и Эндрю начинает шипеть — ссадины печёт, — мягко дотрагивается до кожи, и Эндрю подбрасывает над диваном от вспышки боли. Абрам чертыхается и просит прощения, левой рукой мягко поглаживая предплечье Эндрю, чтобы успокоить его, а правой смазывая следы насилия. Воздух наполняется ароматом еловой смолы. Эндрю дрожит под его руками, сжимается, скрипит зубами, рычит. Абрам приникает губами к его лицу, делая паузу, и Эндрю ловит его губы, гася боль кусающими поцелуями. Когда Эндрю снова устраивает голову на перекрещенных руках, Абрам продолжает заботливо смазывать его багровые цветы арникой. — Я хочу, чтобы у меня осталось что-нибудь от тебя. — Эндрю вдруг нарушает установившуюся тишину. — Что, например? — спрашивает Абрам. Эндрю поворачивает голову и выразительно смотрит на него. — Фотография? — Не думаю, что фотосалоны открыты в два часа ночи. — бормочет Абрам, намазывая его плечи маслом. — Они и не нужны. Я стащил у брата полароид. — отзывается Эндрю. — Если ты не хочешь этого, — ничего, я пойму. — его голос звучит мягко и просяще. Абрам хочет. Хотел бы. Но он боится, что эта фотография попадёт не в те руки, и тогда Эндрю по-настоящему навредят… — Эндрю, — встревожено зовёт Абрам, — это опасно для тебя. Блондин садится и останавливает руки Абрама, когда тот хочет помазать его грудь. — Мне плевать. Хочу, чтобы у меня было что-нибудь. П-… по-… -жалуйста. — он сжимает кисти Абрама пальцами, придавая веса своим словам. Абрам отводит взгляд и тяжко вздыхает. Почему Эндрю не боится? Не может быть, чтобы у него полностью отсутствовало чувство самосохранения. Абрам поднимает на него напряженный взгляд. — Пообещай, что не доверишь его никому. — Доверить тебя кому-то другому? — спрашивает Эндрю тихо и вкрадчиво. — Уж лучше сдохну. Это звучит мрачно, и с губ Абрама против воли срывается нервный смешок. Если Эндрю так говорит, значит, это правда. — Как ты хочешь, чтобы мы это сделали? Эндрю хочет поцелуй. И Абраму нравится, что именно это будет запечатлено на снимке. Прикосновение губ. Единение тел и душ. Эндрю возится с полароидом, который оставил на кофейном столике, незаметно для Абрама. Он сильно щурится, настраивая камеру. Когда Абрам видит, что Эндрю выставил на колёсике количества снимков единицу, то останавливает его. — Я тоже хочу. Эндрю смотрит на него и, кивнув, выставляет двойку. Затем, как фотограф-профессионал, Эндрю подбирает ракурс: ставит полароид на кофейный столик и смотрит в глазок камеры, подкладывает под фотоаппарат книжки и, наконец найдя нужное положение, ставит таймер в тридцать секунд. Вернувшись к Абраму, Эндрю начинает мысленно отсчитывать время. Они ютятся на диване. Абрам — на левом боку, Эндрю — на правом. Абрам проводит кончиками пальцев по руке Эндрю — от запястья до плеча, изучая его кожу, и тянется за мягким поцелуем. Его ладонь ласково дотрагивается до избитого лица и смазывает раны арникой. Эндрю глухо мычит ему в губы, напрягая челюсти, но даже боль не является для него причиной перестать целоваться с Абрамом. Звуки неспешных глубоких поцелуев наполняют гостиную. Эндрю переворачивает Абрама на спину и забирается сверху, удерживая его голову чуть запрокинутой, чтобы иметь доступ к его мягким губам и открытой шее. Эндрю на мгновение отстраняется, чтобы чуть надавить на щёки Абрама. Брюнет послушно размыкает губы, глядя на него восхищенными глазами. Эндрю наклоняется и, когда языка Абрама касается влажное тепло, они оба издают первый взрослый стон, а комнату озаряют две вспышки полароида.