Неугодные, или Особенности национального командообразования

Как показывает практика, в особняке Данишевских можно найти множество интересных вещей и даже целую алхимическую лабораторию. — М-да, — говорит Бинх, обводя взглядом громоздящиеся чуть не под потолок приспособы загадочного и зловещего вида. — Чем он тут занимался? — Полагаю, искал способ облегчить страдания своей дамы сердца, — Гуро, положив пистолет, марширует к ближайшему столу, снимает с подставки колбу с нехорошего видя чёрной жидкостью и с любопытством отмахивает воздух над ней на себя; вдыхает, морщит нос, но бодро заключает: — Оригинально. Ну-ка… — Яков Петрович, поставьте вещдок на место, — мрачно велит Бинх, пока бедовый полицмейстер не успел капнуть жидкостью на стол. — И вообще ничего тут не трогайте! — Скучный вы, Александр Христофорович, — сообщает Гуро с лукавым весельем в голосе, однако же подчиняется, и, вернув колбу где взял, отправляется дальше кружить по лаборатории, демонстративно заложив руки за спину. Бинх следует за ним неспешным шагом осторожного кота, присматриваясь и прислушиваясь ко всему вокруг; останавливается перед стеллажом, где среди прочего инвентаря лежат несколько исписанных толстых тетрадей, аккуратно берёт одну и переворачивает титульный лист. — То есть вам вещдоки трогать можно, а мне нельзя?! — немедленно реагирует Гуро, словно глаза у него на затылке. Хотя скорее, конечно, острый слух, уловивший шорох бумаги через всё помещение. И тут же спрашивает: — И что там? — Лабораторный журнал. Вы были правы, похоже: Данишевский пытался сделать лекарство. По крайней мере, называет его так. — Разумеется, я был прав, — фыркает Гуро, быстрыми шагами возвращаясь к Бинху. — Дайте посмотреть… Бинх показывает из рук, с той же аккуратность перелистывает ещё несколько страниц, отслеживая, когда визави дочитает до последней строки. — Вы в этом что-нибудь понимаете? — Меньше, чем хотелось бы, но смысл улавливаю. Проклятия зельями не лечатся, но он смог найти способ облегчить, так сказать, симптомы. Талант, однако… — Этот бы талант — да в мирных целях… — Не за этим ли вас прислали сюда? — Гуро поднимает взгляд на Бинха, и, поскольку стоят они рядом, выходит, что смотрит в упор. — Что вы имеете в виду? — зелёные глаза взблескивают настороженно, застывает линия плеч, но шага назад, ожидаемого в таком некомфортном положении, Бинх всё же не делает. Гуро улыбается — мягко, понимающе. — Бросьте, Александр Христофорович. Я знаю третье отделение и знаю вашего сиятельного тёзку. Остановить преступления — это лишь половина задачи, и даже не самая важная. Важно — выяснить, что за сущность орудует здесь, в чём её сила и нельзя ли применить её на пользу. А коли при этой сущности ещё и помощник талантливый имеется, так надобно и его к рукам прибрать, в хозяйстве всё пригодится… — Яков Петрович, — тихо, шипяще, с неясным оттенком не то угрозы, не то оскорблённости, перебивает Бинх. — Я здесь, чтобы остановить преступления и сопроводить преступника к заслуженному наказанию. Которое — по совокупности преступлений — смертная казнь. Никаких. иных задач. передо. мной поставлено не было, и быть не могло. Гуро испускает страдальческий вздох. — О, Господи, да как вы вообще в нашей конторе выжили-то, честный такой… — Какой есть, другого не дадут, — отозвался Бинх сумрачно и явно привычно. — Да я, собственно, и не требую… Но, голубчик мой, уж поверьте опыту, даже если вам дополнительных инструкций не давали — это не значит, что всё так просто. Это значит, что, зная ваш характер, Бенкендорф просто опустил неудобные подробности, дабы получить желаемый результат. Взгляд Бинха, и так-то не светлый, делается чуть не чёрным. — Яков Петрович, вы вообще осознаёте, что, о чём, и кому говорите? — Осознаю прекрасно, не извольте сомневаться. — Тогда зачем вы это говорите? — Затем, чтоб вы это знали. И подумали, и сделали выводы. — Зачем? — упорствует Бинх. — Вам от этого какая выгода? — Никакой, — Гуро говорит почти весело. — Право слово, Александр Христофорович, какая выгода здесь может быть вообще? Я же не тайны короны вам открываю. Просто не хочу, чтобы вы питали лишние иллюзии: они имеют обыкновение разбиваться на очень острые осколки. — Яков Петрович, — говорит Бинх, глядя на Гуро в высшей степени недовольно, — у нас тут пропажа подозреваемого в соучастии преступлениям, Бог весть где обретающийся и чем занимающийся Николай Васильевич, и народные волнения на грани бунта, а вы изволите говорить какие-то глупости. Гуро вновь тяжело вздыхает, выражая всем собой, что глупости здесь говорит как раз собеседник. — Я уверен, что Николай Васильевич знает, что делает, и подозреваю, что пропажа Данишевского связана с этим самым непосредственным образом. А народ поволнуется, поволнуется, да и успокоится, чай, не в первый раз. — Мне бы ваш оптимизм, — ворчит Бинх. — Ладно. Идёмте дальше, а то встали как тополя на Невском. И с истинно немецкой педантичностью кладёт тетрадь на исходную ровно под тем же углом, что была.