***
4 апреля 2024 г. в 17:02
— И всё же не понимаю я вашего спокойствия, — недовольно говорит сам похожий на привидение Бинх, наливая себе полную кружку. — Ну что помешает Данишевской выйти из этой вашей нави за кордоном и уйти на все четыре стороны?
— Вот ведь неугомонный… — Гуро роняет на стол перчатки и опускается на лавку с тяжёлым вздохом. — Хорошо, объясняю. Выйдя обратно в этот мир, наша Всадница снова станет подчинена его законам. В том числе и своему проклятью. А по его условиям у неё уже изрядно поджимают сроки, и, если она не получит оставшиеся жертвы, в числе которых, напоминаю, Николай Васильевич, то душа её отправится в геену огненную. Чего Елизавета Андреевна, со всей очевидностью, не желает.
— Это понятно. — Бинх делает большой глоток, не оказывающий ни малейшего эффекта. — Но что ей мешает найти, кого убить, в другом месте?
— Воскрешённые на дороге не валяются. А также я предполагаю, что ей нужны жертвы именно на этой земле, родной для неё, иначе зачем вообще она вернулась сюда, когда ещё живы свидетели прошлых убийств? Тридцать лет — не самый долгий срок, она не могла не понимать, что рискует. Да и непосредственно сейчас — что ей мешало пойти искать жертв на стороне, когда мы объявили комендантский час? Это ведь было бы куда проще и быстрее, нежели устраивать цирк со знаками на хатах. Но она этого не сделала. Выводы, как по мне, напрашиваются.
— Логично, — нехотя признаёт Бинх и снова прикладывается к кружке.
Гуро следует его примеру, потом наконец придвигает к себе тарелку, и на несколько минут над столом воцаряется сосредоточенная тишина, говорящая о том, насколько прав был доктор Бомгарт: если уж у Гуро нет сил болтать, то дело действительно совсем плохо.
Бинх ест мало — больше пьёт, лишь на второй кружке хотя бы отдалённо начиная напоминать живого человека. Наливает третью, садится чуть свободнее, смотрит мимо Гуро в ночную темноту.
Говорит негромко:
— Геена, навь… Как это вообще сочетается?
— А чёрт его ведает, Александр Христофорович, — философски отзывается Гуро. — У католиков есть понятие «лимб», место для тех, кто рай не заслужил, а на ад не наработал — возможно, «навь» просто другое название для этого места. А, может быть, тот свет в принципе устроен совершенно не так, как учит какая бы то ни было церковь…
— Отца Варфоломея на вас нет, с такими речами, — ехидство Бинха — усталое, беззубое, и Гуро только так же устало смеётся в ответ:
— Был. Ему не понравилось, мне тоже, с тех пор без веской причины ни я не нему, ни он ко мне не приближаемся.
— То-то вас самого колдуном числят…
— Да-да, и чёртом, и вурдалаком, и Всадником…
— Так вы знаете.
— Конечно, знаю. Мне по должности положено — знать, о чём думают на подотчётной территории.
— И не обидно вам?
— Обидно?.. — Гуро замолкает, покачивая кружку в ладонях, смотрит на Бинха задумчиво, потом качает головой: — Нет, Александр Христофорович. Обидно — это когда на тебя девять дней молчат за то, чего ты не делал и даже не планировал. А когда необразованный люд непонятного им человека за нечисть принимает — это рядовое явление, над которым посмеяться можно.
Теперь замолкает Бинх, сжав губы, но не отводя взгляд, хотя подрагивающие ресницы выдают идущую внутри него борьбу с желанием это сделать.
Наконец выжимает из себя:
— Приношу свои извинения. Вы действительно не были в ответе за следствие решения, принятого Николаем Васильевичем. А я поддался эмоциям и вёл себя… неразумно.
Чёрные глаза Гуро вспыхивают, отражая пламя свечи.
— Принято, — говорит он с особой мягкостью, лишённой обычного для него покровительственного оттенка.
Бинх коротко, неловко улыбается в ответ и спешит допить и налить снова — уже обоим.