Неугодные, или Особенности национального командообразования

Яков Петрович Гуро был профессионалом, и это означало, что, в отличие от многочисленных окружающих его некоторых, он умел, когда в том была явная необходимость, отставить эмоции в дальний угол и заниматься делом, как полагается, с холодной головой и трезвым рассудком. В хороший день он мог бы даже забыть о том, что эти эмоции вообще имели место быть, ведь удовлетворение от проделанной тобой работы ощущать было куда приятнее, нежели тратить душевные силы на каких-то там… людей. Увы — этот день хорошим даже не притворялся. Напротив, он целенаправленно и методично подкидывал всё новые и новые причины для раздражения! Сперва труп вне графика. Потом Бомгарт со своими капризами и этот его «старый друг», от чьего якобы простодушного энтузиазма за версту несёт фальшью. Потом дочь неурочного покойника, не нашедшая лучше места для рыданий, нежели плечо Александра Христофоровича (да, да, конечно, ужасно потерять родителя, ещё и при таких обстоятельствах, но неужели нельзя было подождать со слезами до дома?!). И — вишенкой на торте — поездка в Маниловку, ведь, разумеется, из всех окрестных помещиков покойник должен был оказаться крепостным именно этого… Молчалина малоросского разлива. Да, Яков терпеть не мог, когда его приказы не выполняют, но людей, которые кидаются угождать ещё до того, как ты открыл рот, он не терпел ещё больше — от их бестолковой суеты вреда всегда выходило больше, чем пользы, да к тому же на них попросту было противно смотреть! Юлят, извиваются, лицом что-то там пытаются изображать… Ей-богу, с мертвецами дело иметь приятнее — лежат себе смирно и помалкивают в белую простыню, а ежели и попытаются встать и пасть раззявить — так посеребряная пуля в голову, осиновый кол в сердце и до свиданья! А тут сиди, беседуй… Спасибо Степану, проявил инициативу и нашёл компромат — тут уже разговор пошёл поприятнее, и вещи выяснились интересные, и план действий казался очевидным — дождаться ночи да и явиться к этим загадочным «Мёртвым душам» на огонёк… Но, когда по возвращению в участок он это озвучил — Александр, чтоб ему, Христофорович Бинх, внезапно сказал «нет». Пока Яков искал свой дар речи, к здравому смыслу господина дознавателя попытался воззвать его помощник: — Но это же великолепная возможность! Арестуем всех разом, и, если среди них действительно есть Всадник… — Нет, нет и ещё раз нет! — заявил Бинх с тем самым выражением непрошибаемого упрямства, которое в хорошие дни вызывало у Якова смесь умиления с раздражением, а в такие как этот — одно лишь раздражение. — И почему же? — осведомился он, ощутив наконец в себе способность заговорить и выражаться при том цензурно. — А что если Манилов понаболтал нам Бог знает чего, и на самом деле там происходят обыкновенные маскарады с участием влиятельных лиц? Мы ворвёмся туда с оружием на перевес — представьте, какой будет конфуз! Что станут говорить про Третье Отделение, которое — если кто-то забыл — я здесь представляю? Нет, господа. Никакого смысла ехать в Чёрный камень я не вижу — и вам категорически запрещаю. Разговор окончен. Гоголь оглянулся на Якова с ошалелым выражением лица. Яков его понимал — всякого он ожидал, но к такому весь предыдущий опыт общения с Бинхом его не готовил! — Александр Христофорович, я что-то не пойму — вам важно репутацию сохранить или поймать преступника? — попытался зайти Яков с другой стороны. Бинх обернулся в дверях, воткнул в него нечитаемо-холодный взгляд — и вышел. Гоголь сполз по стулу: — Яков Петрович, честное слово, я не понимаю, что на него нашло… — Ну, если уж вы не понимаете, то мне и вовсе полагается lasciate ogne speranza… — И что нам делать? Яков пожал плечами: — А вы видите здесь много вариантов? Господин старший дознаватель сказали «нет» — значит, нет. Ждём праздник Мокоши, а сапожник, надеюсь, останется неупокоенным духом и будет являться виновнику своей неотмщённости по ночам. Гоголь возмущённо вытаращил глаза. Яков рассмеялся. — Шучу я, Николай Васильевич, шучу. Хватит с нас одной неупокойницы… кстати, шли бы вы, раз такое дело, да с нею поговорили. Может, она сможет ваши видения упорядочить, и у нас появится ещё какая-нибудь зацепка. — Х-хорошо… — Гоголь собрал руки-ноги — и был таков. Яков же для порядка ещё с полчаса поперекладывал бумаги, а после запер участок и пошёл к себе. Стемнело уже качественно, уйти из села незаметно труда не составит, а господин старший дознаватель пусть пребывает в своих заблуждениях, будто у него есть полномочия что-то здесь запрещать кому-то кроме Гоголя, когда дело не касается Всадника. Утром, ежели повезёт, Яков будет счастлив его заблуждения развеять, а пока — чем меньше народу путается под ногами, тем лучше. Засветив и выставив на стол у окна свечу, дабы у всякого мимо проходящего сложилось впечатление, что он там читает либо продолжает трудиться не покладая пера даже дома, он начал собираться. Оружие от людей, оружие от нечисти, подходящий случаю костюм — ох и долго ему в шкафу висеть пришлось, как моль-то не съела! — чёрное пальто… с маской, конечно, загвоздка, придётся у кого-то, хм, одолжить, ну да ладно, всё в интересах следствия… И кольца, кольца снять не забыть. И трость оставить, а то ж по ней его раньше чем по лицу узнают… Он уже хотел выходить, когда в дверь внезапно постучали. По тому, какой этот стук был робкий, но при том напористый, безошибочно распознавался Гоголь, и Яков, чертыхнувшись, бросил пальто на разложенный по дивану арсенал и пошёл открывать. — Что стряслось, Николай Васильевич? — Александр Христофорович не у вас? — выпалил непрошеный гость — взъерошенный, глаза опять по рублю, усы дыбом… — С чего бы ему здесь быть? — фыркнул Яков и только после осознал подтекст вопроса: — Что-то случилось? — Случилось! Он пропал! Мы с Оксаной с ним поговорить хотели, стучим — не открывает, она через зеркало прошла — а в комнате никого! У Христины спросили — она ничего не видела… — Та-ак… А лошадей проверили? — Н-нет… сейчас, — Гоголь вынул из кармана зеркальце, дунул в него и позвал: — Оксана, можешь посмотреть, на месте ли наши лошади? — Сейчас, — отозвалась мавка из отражения, пропала, через секунду вернулась: — Одной нету! Гоголь сделался белым как свежепокрашенная печь: — Это что же, он нам запретил, а сам… — Вот ведь… и меня обманул, стерррвец! — Яков сам не знал, это он возмущается сейчас или восхищается. — Значит так, Николай Васильевич. Вы возвращаетесь на постоялый двор, а я иду выручать этого… гордого потомка тевтонцев. — Нет, — неожиданно твёрдо заявил Гоголь. — Я иду с вами. — Не вздумай! — возмутилась в зеркале Оксана. — Ты же видел — ты там погибн… Гоголь накрыл зеркало ладонью и снова посмотрел на Якова в упор. — Если там Всадник — без меня вы не справитесь, мы это уже проверяли. Пожалуйста, Яков Петрович. Возьмите меня с собой. Яков прикинул расклад — если есть Всадник, если нет Всадника… если Бинх попался, если нет — но это вряд ли… М-да. По всему выходило, что тут в одиночку уже не справиться даже ему. — Хорошо. Бегите к Степану — пусть поднимает казаков и найдёт вам лошадь посмирнее. Глазищи Гоголя вспыхнули — словно в каждом по луне взошло. — Есть! Он умчался; Яков ещё постоял, глядя в темноту и думая, что, когда они вызволят Бинха — он его лично придушит, прикопает, а в отчёте напишет, что это сделали в Чёрном камне, куда господин дознаватель изволили полезть очертя голову, не зная ни местности, ни людей! …если вызволят… Нет, отставить пессимизм, на это есть Гоголь. С этой мыслью Яков повернулся на каблуках и пошёл заканчивать сборы.