Загляни в бездну (Look into the Abyss)

      На следующее утро Стайлз игнорирует воспоминания, удовлетворение поселилось глубоко в его костях, животе, гудящее в восторге от того, что, как он теперь знает, является магией. Силой Искры. И, может быть, ему не стоит доверять голосу в своей голове, образу своей тени, но он загоняет все эти мысли на задворки своего сознания, крепко запирая их в деревянном ящике. Это его мозг, и ничто иное, и он просто справляется с этим самым странным образом. Если это поможет Стайлзу контролировать то, что происходит у него внутри, то хорошо. Поэтому он игнорирует все, что хоть как-то пытается вернуть его к тому ощущению, к тем словам, к дыханию на своем ухе, на следующее утро, и на следующее, и на следующее, и на каждое последующее, зарываясь в книгу за книгой и исследуя все о ритуалах, рунах и заклинаниях. Когда он встречается со Стаей, все отмечают, что он выглядит лучше, здоровее, Скотт почти улыбается ему, и это заставляет Стайлза чувствовать себя немного виноватым, потому что, если бы он знал… Стайлз проглатывает это и улыбается в ответ, плывет по течению, следуя за своим лучшим другом.       Ногицунэ появляется снова ненамного позже, всего через несколько ночей, полных кошмаров и лихорадочных снов, которые он не может вспомнить, осматривает его со своего обычного места на Неметоне, прежде чем жестом предложить Стайлзу сесть и приступить к выполнению своей части сделки. Стайлз яростно игнорирует его, что бы это ни было — если это вообще имеет значение, когда все это только у него в голове, — а Пустота, кажется, очень доволен тем, что просто учит, давая ему пространство и дистанцию, в которых он так отчаянно нуждается.       Это становится почти обычным делом, каждые несколько дней, один, а иногда два раза в неделю, демон-лис появляется в этих странных снах, которые кажутся чем-то большим — другим измерением? иллюзией? воображаемым миром? — чтобы поделиться обширными знаниями, которыми он обладает. Разум Стайлза часто останавливается, пораженный и слегка напуганный, но он не может не жаждать большего — он всегда был падок на информацию, какой бы она ни была. — Откуда ты так много об этом знаешь? —однажды спрашивает он, после того как пустота закончил свой рассказ о ритуале друидов. Ему почти ненавистно признавать, что демон — отличный рассказчик. — Это не твой тип магии, не так ли?       Взгляд Пустоты скользит по нему, все еще такой, такой внимательный, что Стайлзу хочется поёрзать на месте — он никогда ни от кого не получал столько безраздельного внимания, — но в этих черных глазах всегда есть отблеск чего-то еще, чего-то большего, что Стайлз не может расшифровать.       — Когда проживешь столько, сколько я, научишься развлекать себя, лисенок. И знания могут иметь большое значение, — говорит он просто, его плечи подергиваются, словно он подавляет желание пожать плечами, и это не так уж странно. Однако в этот момент Стайлз понимает то, что должен был понять уже давно: Ногицунэ — лиса, хитрец по натуре, столь же озорной, сколь и любопытный. Эта мысль почему-то успокаивает его, даже если он проводит параллель, которая ему не нравится.       У него в голове крутится множество вопросов, о которых, он иногда задумывается, сам того не желая, с тех пор… с тех пор. И некоторые вещи, которые только сейчас начинают беспокоить его, требуя внимания, поэтому, как и со всем остальным, с чем он не может справиться прямо сейчас, он откладывает их в сторону. Потому что, если он спросит, если получит ответы, которых боится, если он хотя бы признает…       Это изменит его. Это изменит все. И, судя по тому, как Пустота смотрит на него, демон тоже прекрасно это понимает — он позволяет Стайлзу выходить сухим из воды, хотя это, вероятно, только помогло бы лису добиться того, чего он хочет. Тогда почему? Стайлз отталкивает это, как делал со всем остальным. В любом случае, это все не по-настоящему, так что это не имеет значения.       — Я хочу поставить защиту вокруг своего дома, — Его пальцы теребят маленькие ростки Неметона, но он смотрит в глаза Пустоты со стальной решимостью, порожденной энергией, бурлящей в его венах. Это чувство не проходит даже после нескольких часов тренировок и бега — потому что, оно исходит не от его тела. И ему нужно выплеснуть это наружу.       Ногицунэ издает негромкий горловой звук, его взгляд задумчив.       — Что-то еще?       — Может быть напитать стены рябиной, если такое возможно, — об этом ничего не говорилось в книгах Дитона, ни в его исследованиях, но после всего что Стайлз услышал, он почти уверен, что смог бы это сделать.       — Это возможно, но позже, когда ты будешь лучше контролировать себя, — что-то мерцает в темных глубинах его глаз, настороженность, которую он раньше там не видел. — Может быть, тебе стоит рассказать своим друзьям, прежде чем ставить защиту.       Стайлз замирает, разинув рот, не совсем веря услышанному. Он что, обеспокоен? Ему на них наплевать, он не мог…       — Я не настаиваю, — говорит Пустота, как будто он только что прочитал его мысли или каким-то образом просто знал, о чем думает Стайлз. — Но это не меняет того факта, что даже если они не будут знать, почему им нельзя войти в твой дом, они будут знать, что просто не могут. И то, что ты держишь свои знания в секрете, вызывает больше подозрений. Вполне понятно то, что ты хочешь знать больше, ты единственный человек в стае. Ну, по крайней мере, отчасти человек, но им не обязательно знать об этом.       С его слов, все звучит совершенно разумно. А последняя часть? Она не очень нравится Стайлзу, но он полагает, что чем больше людей будут знать, что он, возможно, Искра, тем больше шансов, что кто-нибудь придет за его головой. Эта мысль отрезвляет.       — Итак, я просто скажу им, что учусь и планирую поставить защиту, — кивая, он пытается игнорировать молчаливое одобрение в изогнутых губан Пустоты. — Когда я должен это сделать?       Тихий гул раздается в груди его тени — немного шире, чем его собственная, мускулистая, видимая даже под простой черной толстовкой, эта небольшая разница одновременно успокаивает и и выводит его из себя — и он склоняет голову набок. Лиса в человеческой шкуре. Его шкуре. Хотя — его ли она все еще? Если она так сильно отличается.       — Завтра пятница, не так ли? Вечеринка в доме твоей симпатичной, рыжеволосой, маленькой подружки? — размышляет Пустота, обрадовавшись быстрой вспышке гнева, которая, должно быть, отразилась на лице Стайлза. — Тебе стоит пойти, лисенок, повеселиться. Расскажи своим друзьям. Затем, в субботу вечером, мы займемся защитой.       Гнев рассеивается, его разум уже обдумывает план, рассматривает его со всех сторон.       — Почему именно тогда? Почему в субботу вечером?       — Ты скорее всего устанешь ставить ее, так что можешь проспать всю следующую ночь, тебе не кажется?       Если он сможет проспать всю ночь. Ему стало, конечно, лучше, появление лиса во сне, как бы ему ни было неприятно это признавать, привело к лучшему отдыху, который у него был с тех пор… возможно, никогда. В другие ночи он все еще борется, но не так сильно, как раньше. Это облегчение, если уж на то пошло.       План занимает его мысли, и он уже чувствует, как тихое предвкушение покалывает его нервы, что-то близкое к возбуждению гудит в его венах, он почти… счастлив.       Стайлз сглатывает, в горле почему-то пересохло за считанные секунды, а разум зацепился за несколько простых слов.       — Ты поможешь мне с этим? — спрашивает он хриплым голосом и отводит глаза, не в силах выдержать тяжесть взгляда Пустоты. Поскольку он уже знает ответ, это не совсем вопрос, но его все равно нужно озвучить.       — Конечно, Стайлз, я бы не пропустил это, — шепчет Пустота, гораздо ближе, чем он был несколько мгновений назад, наклоняется вперед, горячее дыхание едва касается его щеки.       Стайлз дрожит, даже не пытаясь сдержать желание провести языком по нижней губе. Взгляд Пустоты обжигает, но, о, он хочет гораздо большего, он хочет так сильно, что это причиняет боль. И каким-то образом на него находит прилив храбрости, а может, и глупости, он поднимает взгляд и встречает глаза, сверкающие, как два кристалла обсидиана, отражающие лунный свет. И они голодны.       В какой-то отдаленной части своего сознания Стайлз понимает, что пути назад не будет. Когда он поставит защиту, следуя мрачной, насыщенной версии своего собственного голоса, звучащего в его голове, он, возможно, больше не сможет лгать самому себе, пытаться убедить себя, что это просто способ, которым его мозг справляется с оставшейся травмой. Слишком умен для своего же блага, — эхом отдается голос его отца, и хотя в обычный день он отнекивается, по крайней мере, он знает что это правда.       Горячее дыхание обжигает его влажные губы, и он вздрагивает, едва сдерживая вздох. Когда он чувствует, как их носы соприкасаются, легкое, как перышко, прикосновение прохлады к теплу, он просыпается, всхлипывая, в темной комнате на спутанных простынях. Он глубоко дышит в подушку, пытаясь прогнать мысли, образы, прикосновения призраков — в ту ночь он больше не спал.       Вечеринка, похоже, удалась на славу, если судить по количеству людей, смеху и одобрительным возгласам — кроме того, она принадлежит Лидии, она не могла пойти не так (тот раз не в счет). Его друзья были повсюду и выглядят лучше, чем несколько недель назад, когда он видел их в последний раз — у всех у них были другие планы, семья, каникулы, жизнь, им нужно было время — и Стайлз чувствует, как его плеч спадает часть груза, от беспокойства и стресса остаются маленькие кусочки. Он по-прежнему остерегается позволять оборотням — или, в основном, только Скотту — прикасаться к коже, на случай, если они начнут забирать боль, которая все еще пронзает его кости, кипит глубоко в мышцах — чаще всего это просто эхо, далекое, и его легко игнорировать, но он предпочел бы, чтобы никто не узнал. За последние месяцы это стало его второй натурой (и разве это не печально?) — избегать любых прямых контактов.       Прогуливаясь по внутреннему дворику, Стайлз потягивает пиво и пытается не обращать внимания на нарастающий шум в крови и зуд в кончиках пальцев. В предвкушении следующей ночи, из-за того, что он выпил слишком много, или, может быть, из-за того, что он уже выпил несколько стаканов, ему становится немного жарко, на этот раз от алкоголя. Не то чтобы это было неприятно, но, когда энергия переполняет его, он задается вопросом…       Я бы был с этим поосторожнее, лисенок.       К его чести — он не замирает. Останавливается в свободном от людей углу, облокачивается на подоконник, не сводя глаз с напитка, прежде чем покачать головой и сделать еще несколько глотков.       «Я должен был повеселиться», — думает он. Про себя. Про голос. Тяжелый, темный голос, созданный его мозгом.       Есть еще масса способов, которыми ты мог бы повеселиться, Стайлз, упрекает его по-настоящему веселый голос, с нотками, от которых по коже бегут горячие искорки. Может, тебе стоит найти своих друзей. И подумай о том, что может натворить вышедшая из-под контроля магия. Я бы предположил, что это могло бы вызвать больше… хаоса, возможно? Голос гудит, и этот звук, кажется, будет дребезжащее эхо в его груди, кипящее в пустоте, которая…       Стайлз моргает, неосознанно потирая грудь. Да, она там, но не так, как было раньше — всеобъемлющая, необъятная, от которой перехватывает дыхание. Это скорее боль, особый вид пустоты, которая жаждет быть заполненной.       Пиво плещется в стакане, когда он опрокидывает его одним глотком, возможно, надеясь смыть все мысли. Но когда он встает, чтобы войти в дом, то выбрасывает стакан в мусорное ведро и не тянется за добавкой, крепко засунув руки в карманы брюк, чтобы никто не попытался налить ему еще. Он игнорирует тихий радостный вздох, наполняющий его легкие, и ищет Скотта, а затем уводит его в маленький укромный уголок внутреннего дворика, где они оба садятся на подоконник.       — Как дела чувак? Наслаждаешься вечеринкой? — с энтузиазмом спрашивает Скотт, потому что он такой милый. В нем еще таится печаль, но теперь он хорошо ее скрывает.       — Конечно, Скотти, королева знает, как их устраивать.       Лидия стоит на другой стороне бассейна, сияющая и красивая, как всегда, и он не может сдержать улыбку, гордость от того, что его называют её другом, сильна, как никогда.       — Стайлз, я так рад за тебя, — Скотт почти кладет руку ему на плечо, но на полпути меняет направление движения, прижимает ее к своей груди с притворной серьезностью, и они оба разражаются смехом, несмотря на то что Стайлз напряжен. — Я имею в виду, нет, серьезно. Приятно видеть, что вы так хорошо ладите, даже если вы двое вместе просто ужасны.       Он издает еще один смешок, но быстро замолкает. Что довольно быстро выводит Скотта из себя.       — Хорошо, в чем дело? Хочешь о чем-то поговорить?       Тихий вздох слетает с его губ, внутри все сжимается в тугой комок нервов, хотя, по правде говоря, ему не о чем беспокоиться. Едва заметная волна чего-то похожего на утешение успокаивает, Стайлз собирается с мыслями и кивает.       — Я все лето читал книги Дитона. Ну, знаешь, заклинания, руны, все это дерьмо, — он пожимает плечами, изображая безразличие, но то, как Скотт буквально сияет, заставляет его почти полностью расслабиться.       — Чувак, это здорово! Чему ты научился? — его энтузиазм был неподдельным. Стайлз не может описать, насколько он сейчас благодарен.       — Вроде того. Их много, чувак, и я имею в виду очень много. Но, да, я хочу установить щиты вокруг своего дома. Или, по крайней мере попытаюсь.       — И это…       — Защита. Как магические щиты. Скорее всего, это означает, что мне нужно будет пригласить всех вас войти после их установки, чтобы щиты считали вас неопасными, но насчет этого я еще не уверен. Так что, да, просто хотел, чтобы ты знал, — он плотно сжимает губы и стискивает пальцы, нервы снова на пределе, но улыбка Скотта становится невероятно широкой, когда он, наконец, смотрит на него.       — Чувак, это круто? Черт, ты должен рассказать мне как все пройдет, и я приду проверить это!       — Ага, если это сработает, — он усмехается, но расслабляется настолько, что прислоняется к окну.       — Нет, чувак, это сработает, — Скотт сжимает его плечо теплой ладонью через толстовку, все еще сияя. — Ты справишься.       Ты тот, кто всегда справлялся, эхом отдается в его голове, гремит и отскакивает от черепа, но это превращается в бурю между ребрами, в нем слишком много противоречивых мыслей и чувств, поэтому он подавляет это. В один прекрасный день, когда все это всплывет на поверхность, он почти уверен, что утонет в этом. Но это проблема другого дня.       Скотт рядом с ним оживляется, жестом указывая на что-то — или на кого-то.       — Эй, это Малия! Давай Стайлз, мы должны поприветствовать ее. Так они и делают. Койот-оборотень настолько прямолинейна и нахальна, что это должно было бы отпугнуть его, но вместо этого дарит глоток свежего воздуха. Скотт помогал ей, так что теперь Стайлз, как всегда, тоже втянут в это, но, возможно, он не сильно возражает. Малия не дает ему покоя, и все это время голос остается тихим, без эха, без странных ощущений, пробегающих по его телу. В тот момент, смеясь со своими друзьями на вечеринке, он и представить себе не мог, что из этого выйдет потом.       Стайлз провел всю субботу, тщательно создавая символы, каждый из которых имел свое уникальное значение. Вся эта чушь о современном колдовстве, которую он прочитал в Интернете, поначалу казалась забавной, пока в его голове не зазвучал голос, отчасти насмешливый, отчасти задумчивый. Ты не можешь быть серьезным, это какой-то бред, подумал он тогда, не до конца осознавая, что на самом деле узнает этот голос.       Может быть, но магия не высечена на камне, малыш. Существует гораздо больше способов практиковаться, чем ты думаешь, и с твоей силой? Не важно какой из них ты выберешь. Это сработает.       От этих слов волоски на его коже встали дыбом, словно от электричества, прежде чем он вернулся к своим исследованиям.       Просто поверь, эхом отозвалось где-то в его голове, но, когда волна тихого неудовольствия прокатилась по его плечам, он быстро прогнал ее, и был встречен смешком.       Я ценю твои чувства, дорогой, но в тот раз ветеринар был прав. Вот, как работает магия Искры.       Поборов очередную волну дрожи, он принялся за работу. Перед ним лежали стопка бумаги, карандаши, ручки и книги по рунам. Это было утром, а потом часы разочарования, ломота в пальцах и удивительная радость от создания символов. Позже у него были готовы три символа, каждый и которых уже вызывает разные… вибрации, ощущение безмолвной силы, даже когда они все еще были на бумаге и не были заряжены.       Уже за полдень, и скоро его отец уйдет на смену, так что Стайлз спускается вниз, разминая затекшие плечи. Он идет на кухню, массируя ноющие пальцы, а в голове у него крутятся ингредиенты для «раскраски» символов. Его тень, казалось, была очень удивлена его готовностью пойти на все эти хлопоты, но он хотел сделать все правильно. Что бы это ни значило. И чем больше защиты он вложит в это, тем лучше. Может быть, он и мог бы сделать все это на чистой вере, но, так, по крайней мере у него было что то осязаемое во что можно было бы поверить…       Отец с любопытством наблюдает за ним, пока Стайлз рассеянно замешивает тесто для блинчиков, рецепт которых за долгие годы их приготовления практически отпечатался в его памяти. Ему нужно что-нибудь простое и сытное, вы можете его осуждать, но babcia’s naleśniki были лучшими.       — Ты в порядке, ребенок?       — Хм? — он отрывает голову от миски, прежде чем поставить сковороду на печь для разогрева. — Да, просто ушел с головой в исследования. Ты же знаешь, как это бывает.       Слышатся тяжелые шаги пока Стайлз выливает тесто, и оно начинает шипеть на горячем кокосовом масле.       — И что было на этот раз? Он замирает, его мозг начинает судорожно работать. Должен ли он рассказать своему отцу? Шериф уже знает о сверхъестественном, но это все еще в новинку, с другой стороны Стайлз собирается поставить защиту вокруг их дома, и магия теперь касается шерифа напрямую, так что…       — Ну… — он переворачивает блинчик, довольный его прекрасным светло-коричневым цветом, и сглатывает, из-за пересохшего горла.       — Возможно, я изучал, э-э, магию, знаешь, — ему не нужно оборачиваться, чтобы увидеть выражение лица своего отца. — На самом деле, все лето. Заклинания, руны, обереги, все это дерьмо. Дитон одолжил мне несколько своих книг, это было полезно, и в Интернете больше информации, чем ты думаешь, серьезно, похоже, что эти люди либо не знают, о чем пишут, либо не заботятся о том, чтобы о них узнали, я имею в виду…       — Стайлз, ребенок, остановись, — широкая ладонь опускается ему на плечо, и Стайлзу приходится сделать глубокий вдох, чтобы успокоится. Он берет готовый блинчик и наливает на сковородку еще одну порцию, прежде чем его отец снова начинает говорить.       — Я не злюсь, если это то, чего ты боишься, — только тогда Стайлз поднимает взгляд и видит легкую улыбку на губах шерифа. — Честно говоря, я этого ожидал.       Стайлз фыркает, почти смеясь, прежде чем покачать головой. Потому что, конечно, он этого ожидал, его отец знает его слишком хорошо.       — И я думаю, это хорошо, что у тебя есть более надежная, ну, не знаю, защита от всего этого сверхъестественного, — шериф пожимает плечами, но смысл сказанного ясен как божий день. Кивнув, Стайлз сосредотачивается на шипящем тесте, вовремя переворачивая блинчик.       — В том-то и дело. Я хочу поставить защиту вокруг дома, — его отец моргает с непроницаемым лицом и не может сдержать смех. — Я имею в виду что-то вроде магических щитов. Защита, как ты и сказал. И, ну… — он почесывает затылок, едва сдерживая смущенный румянец. — Вообще-то, я планировал заняться этим сегодня вечером.       Случайно бросив взгляд в сторону, он замечает, как грудь его отца приподнимается в глубоком вдохе, прежде чем тот сокрушенно выдыхает.       — Ты бы сделал это в любом случае, не так ли? — в его голосе нет обвинения, только нежное раздражение. Стайлз пожимает плечами.       — Да, наверное.       Это защита. Щиты. Это означает, что даже если Стайлза здесь не будет, его отец будет в безопасности. Так что, конечно, он сделает это с разрешения, или без него.       Ноа еще мгновения не сводит глаз со своего сына, прежде чем смягчиться, пожав плечами типа «ну-и-что-тут-поделаешь».       К первому блинчику добавляется еще один, третий начинает шипеть. Стайлз мог бы сделать это с закрытыми глазами, честное слово.       — Хорошо. Покажешь мне завтра? Это на секунду останавливает Стайлза. Он собирался скрыть их сразу после…       — Хорошо, я дождусь тебя, прежде чем спрятать их.       Ноа улыбается, на этот раз с неподдельной нежностью, прежде чем сесть за стол, и Стайлз без колебаний протягивает ему тарелку, а затем тянется за следующей, чтобы положить еще один готовый блинчик. Когда отец меняет тему, остается еще немного теста.       — Ну, как прошла вечеринка? Я уверен, Лидия снова превзошла саму себя.       И Стайлз с благодарной улыбкой начинает рассказывать о вчерашнем вечере.       Когда проходит час и дверь за отцом закрывается, Стайлз достает из шкафа коробку с баночками, аккуратно сложенными и подписанными. Собирать их все лето было и весело, и неприятно, но теперь у него был запас, который мог соперничать с запасом Дитона. Возможно. У трав так много применений, что их изучение было одновременно кошмаром, и одним из самых длительных исследовательских запоев, но, возможно, с его силой, не будет иметь большого значения, какие из них он выберет — тем не менее, он настаивает на том, чтобы делать это именно так. У него есть план, все в порядке, но когда он смотрит на баночки с измельченными растениями и маслами, что-то сжимает его легкие, заставляя протянуть руку…       Через несколько минут рядом с ним на полу стоит целая коллекция, и он уже насыпает немного в свою миску, когда понимает, что делает. Вздрогнув, Стайлз замирает и несколько раз моргает, прежде чем прочитать этикетки. Масло репейника, порошок дягиля, астрагал, кедр, «чертов коготь», даже кориандр и корица, украденные из кухни несколько недель назад. Некоторые из них он помнит смутно, другие немного лучше, они, кажется, подходят друг другу — и в глубине души он знает, что это то, что ему нужно.       — Странно… — он хмурит брови, но раз банки не дают ответа, он пожимает плечами и возвращается к работе. Это почти слишком просто, то, как он просто делает это, как будто какая-то скрытая часть его просто проснулась и взяла власть в свои руки.       Он останавливается только после того, как приставляет лезвие ножа — когда и где он вообще его достал?! — к своей ладони, едва не задевая кожу. Что-то в этом действии парализует Стайлза, сковывает его мышцы.       Все в порядке. На самом деле в этом нет необходимости.       Нет? Тогда почему он вообще решил попробовать? Он все еще держит нож в руках.       Это помогло бы, ведь в тебе есть магия, даже капля крови сделает защиту невероятно мощной. Но ты все равно собираешься наполнить сигилы, так что в этом нет необходимости.       Это разумно, думает он, это звучит разумно. Символам нужна его магия, чтобы работать, и он в любом случае собирается ее использовать…       Он нервно облизывает губы, странное предвкушение обжигает его нервы. Без сомнения, он знает, что должен это сделать, даже мысль об этом заставляет что-то петь в его крови, соглашаясь. И вот, стиснув зубы, он прижимает лезвие к ладони.       Быстрый укол боли проходит от ладони глубоко внутрь него, вызывая трепет, который заставляет его содрогнуться, который несколько месяцев назад заставил бы его удивиться и до смерти испугаться, но сейчас только разжигает огонь, тлеющий у него внутри. Что-то пытается вырваться из его тела, пока он смотрит, как алая кровь растекается по ножу. Осторожным движением запястья Стайлз отправляет в чашу несколько капель. Возникший всплеск силы, похожий на небольшой раскат грома внутри его костей, заставляет его плечи дрожать. Если бы он не был так внимателен, то, вероятно, не заметил бы, как порез на его ладони мгновенно зажил.       — Черт возьми…       Это быстрее чем у оборотня!       Это твоя магия, Искорка. Почувствуй это. Откройся ей, Стайлз, это все твое.       Он вздрагивает, глядя на свою руку. Никаких других внешних проявлений того, что сила, клубится внутри, не дают о себе знать, но он чувствует, как она бурлит в такт его пульсу. И с ясностью, которая так не похожа на его гиперактивный мозг, он понимает, что никогда не был более… довольным? Могущественным? Уверенным? Он не может сказать, что именно, но это заставляет его схватить миску, спуститься вниз к входной двери и обмакнуть палец в смесь. Прохладная жидкость покалывает кончик пальца.       Нарисуй сигилы, лисенок. Помни о своем намерении.       Потянувшись к верхней правой части дверной рамы, он начинает выводить первый символ. Он немного похож на набор скандинавских рун, собранных вместе, но более зазубренный и острый. Для защиты. Щит вокруг его дома. Это значит, что ничто, что могло бы причинить вред ему или его близким, не переступит порог этого дома. Просто, незамысловато, ему даже не нужно задумываться над этим. Когда он закрывает глаза, темно-коричневая смесь переливается поразительным золотом — но не так, как глаза беты, скорее, как теплый солнечный свет, легкий и яркий — затем она возвращается к своему естественному цвету, излучая ауру, которая почти игриво пощипывает его кожу.       Тихий смех вырывается из его груди, все переживания, предвкушение, разочарование улетучиваются в едином порыве. Он чувствует себя легче, непринужденнее внутри собственной кожи, и, возможно, впервые в жизни пустота в его груди пульсируют чем-то похожим на счастье. И это то, что останавливает его, улыбка сползает с лица. Он лихорадочно ищет странные отголоски, волны чужих чувств, голос, который не имеет права быть здесь, но он должен быть…       Ты собираешься нарисовать другие символы, дорогой, или ты уже слишком устал?       Это поддразнивание, почти заигрывание, намек на веселье и… и гордость? Но в насыщенном, темном голосе есть и что-то еще, что-то более тяжелое — и не в том смысле, что это возбуждает его, нет, скорее в том смысле, что это охлаждает его кровь. Делая глубокий вдох, чувствуя, как сердце готово выскочить из груди, Стайлз заставляет себя успокоиться. Не переживай, лисенок, я все еще здесь. Тепло, одновременно знакомое и такое новое, мягко разливается по его коже, спине, талии, обжигает шею. Рисуй другие символы, Стайлз. Все в порядке, у тебя прекрасно получается. Просто помни о намерении.       Он сглатывает, смачивая пересушенное горло, дыхание перехватывает. Но он все равно тянется за краской, начиная рисовать второй символ прямо под первым, мозг уже переключился на выполнение задачи.       Этот сигил выглядит плавнее, он создан — в некотором смысле — для людей, которых Стайлз считает желанными гостями, тех, кому безопасно приходить и оставаться, кто находится под защитой в его доме. Он оставляет место, чтобы добавить больше, хотя позже мог бы просто нарисовать еще один символ. Просто в данный момент это кажется правильным. И когда сигил готов, он вспыхивает золотом, но энергия остается, и он сильно отличается от предыдущего как по своей ауре, так и по внешнему виду. Тот, что защищает, холодный, резкий, но в то же время успокаивающий, как стальная дверь или его бита, а этот более теплый, гостеприимный — оба в равной степени излучают безопасность, домашний уют и спокойствие.       Стайлз моргает, восхищаясь защитой. Он уже чувствует ее повсюду: в доме, в стенах, внутри себя, как будто привязан к своему дому сильнее, чем когда-либо.       Так и есть. Теперь дом связан с твоей кровью и магией.       Неприятный вопрос вертится у него на языке. Значит ли это, что он не может покинуть его, иначе…       Нет. Но до тех пор, пока защита держится, ты будешь чувствовать ее. Сильнее или слабее, но ты будешь это понимать, когда думаешь о ней.       Он полагает, что это имеет смысл.       То, что ты чувствуешь сейчас, продлится недолго, это просто эффект от наложения чар. Со временем это пройдет, но если защита когда-нибудь будет снята, ты это почувствуешь.       Он опускает взгляд и думает о третьем знаке — «сигнале тревоги», как он его окрестил. Еще одна причина для этого. На этот раз все еще легче, символ самый простой, он должен предупредить его, если кто-то зайдет на территорию — и это единственная трудная часть, распространить его вокруг дома, а не на его стены. Но это как сделать глубокий вдох, представив пузырь, покрывающий территорию от улицы до дальнего конца их заднего двора. Когда он заканчивает наблюдать за золотой вспышкой, усталость не заставляет себя ждать. Боль возвращается с удвоенной силой, почти ставя его на колени. Она отзывается эхом, пульсирует в его мышцах, и все же его магия еще бурлит где-то глубоко внутри него — он чувствует насыщение, но в то же время он испытывает удовлетворение вместе с еще большей тоской.       Держась за перила, Стайлз поднимается по лестнице, сосредоточенно нахмурив брови. Это так странно.       Почему он так себя чувствует?       Ты впервые сознательно используешь свою магию. И ты еще не понимаешь, сколько ее нужно использовать. Чувствовать себя измотанным — это нормально.       Так что, возможно, он использовал слишком много. Как-то так. Но это она еще бурлит в его крови, в его уставшем, ноющем теле. Он ощущает прилив силы, да, он чувствует себя насытившимся и довольным, но еще он стал пугающе сильнее, почему…       К счастью или нет, но это нормально.       Голос звучит странно ровно, как будто это не то, что он хочет сказать Стайлзу, но хочет, чтобы тот знал. Он сглатывает, поднимаясь по лестнице. Что это значит? он задается вопросом, спрашивает свой собственный разум.       Твоя Искра едва пробудилась, лисенок, и сила будет расти. С каждым разом, когда ты будешь ее использовать, она будет становиться все сильнее. И чем больше ты будешь ее использовать, тем больше тебе будет хотеться ее использовать. Как я уже сказал, это благословение… И проклятие…       — Это… — он останавливается, дверь в его спальню каким-то образом смотрит прямо на него. Честно говоря, это звучит, одновременно и волнующе, и пугающе. Голос гудит, словно соглашаясь. Стайлз старается переключится на что-то другое, хотя бы для того, чтобы остановить первые ростки паники.       Недавно пробудился? Когда я…?       А как ты думаешь?       Это звучало даже не как покровительство, честно говоря, это звучало как ободрение. Как будто голос уверен, что Стайлз уже все знает, и просто пытается уговорить его понять. Он сглатывает, вспоминает странные моменты, которые не может объяснить, перебирает их в памяти — рябина? Возле клуба? Нет, это определенно было что-то, но кажется не совсем правильным, должно быть, это было что-то большее, более…       Раскол.       Теперь Стайлз вспоминает, как волна чего-то внутри него, всеохватывающего и головокружительно мощного, вытягивала его наружу. Это не разделило их полностью, не совсем, он все еще чувствовал свою тень, по какой-то причине, вплоть до школы, до тех пор, пока… Или нет? Воздух застревает у него в легких, он задыхается и царапает горло. Пошатывается, пытаясь не упасть. Он не может думать об этом, не может, не сейчас, не…       Дыши, Стайлз, все в порядке.       Это нежно, это так чертовски нежно, шепот, успокаивающий бездну вокруг его сердца, сжимающую его грудную клетку. Он хватается за это, цепляется за него, как за спасательный круг, пытаясь подстроить свое сердце и дыхание под ровную пульсацию тьмы, окружающей его со всех сторон.       Все верно, дорогой, у тебя все отлично получается. Просто дыши, не волнуйся, все в порядке…       Голос успокаивает его, сглаживая панику, окутывает комфортом, от которого у Стайлза нет сил отказаться. Он устал, он так чертовски устал, его тело болит так сильно, что мышцы дрожат, и нет ничего, чего бы он хотел больше, чем наконец немного отдохнуть.       Когда он успокаивается настолько, что может двигаться, у него едва хватает духу пойти в ванную и вымыть руки, а затем переложить смесь в пустую банку и убрать ее в шкаф вместе с остальными принадлежностями. Затем он падает на кровать, все еще не придя в себя. Это похоже не просто на истощение, то какую боль он испытывает, почти как…       Ты больше не должен чувствовать боли.       Голос тихий, какой-то приглушенный, он практически мог представить, как он хмурится…       — Ну, я знаю… — шепчет он сам себе, призрачное ощущение всегда где-то в глубине своего сознания. В обычный день это его почти не беспокоит, но это не меняет того факта, что это все еще там.       Поспи немного, лисенок, позволь мне позаботиться об этом за тебя…       Когда он просыпается на следующее утро, он едва может вспомнить, о чем был его сон — только смутное ощущение другого тела, прохладной кожи и теплых объятий, слабого жара и пульсирующего наслаждения. По какой-то причине его слегка подташнивает от этого, но в то же время ему явно слишком жарко, и он слишком обеспокоен, ему некомфортно по многим причинам, которые он сейчас не может понять, из-за одной вещь, которая бросается в глаза.       Постоянная боль, к которой он привык за последние месяцы, боль, укоренившаяся глубоко в его костях, мышцах, в самой сути его существа — она исчезла. Ни следа, ни эха, ничего. Как будто ее никогда и не было. Он почти позволяет себе быть благодарным, но, возможно, это просто еще один трюк, другая тактика, и ему не следует доверять этому.       Дело в том, что она не возвращается.       Проходят дни, недели, а ее все нет. Так что становится легче принять это, реагировать на голос почти как на друга, подшучивать, поддразнивать и все такое, даже если он не позволяет себе так думать, это почти похоже на флирт — даже уроки во сне, целые беседы о природе магии, о способы использовать ее, способы помочь ему взять себя в руки, бездонные темные глаза, сверкающие в лунном свете, и острая ухмылка на губах, от которой кровь стынет в жилах, становятся частью рутины, которая Стайлзу начинает нравиться.       А потом все летит к черту.